▌ыхъЄЁюээр  сшсышюЄхър
┴шсышюЄхър .юЁу.єр
╧юшёъ яю ёрщЄє
╒єфюцхёЄтхээр  ышЄхЁрЄєЁр
   ─Ёрьр
      . ╨рёёърч√ 20-ї уюфют Ёрчэ√ї ртЄюЁют -
╤ЄЁрэшЎ√: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -
шению к чему она... Господи, что это, что сейчас случится? Задро- жала вся. Прислушиваюсь к себе. Ах, это Александр, Александр!.. Он что-то делает на кухне. Он хочет что-то взять от нас! Взять, взять!.. А с кухни не слышно ни звука. Судорожно оттолкнула испуганного Бориса и стремглав, с замирающим сердцем, несусь на кухню. Влетела. Он стоит у стола и странно уставился на меня. Подскочила к нему с безумным, пронзительным криком: - Ты что здесь делаешь? Что, что, что? И он смутился. Господи, значит правда, правда!.. Но что, что он мог взять у нас? Что же такое он отнимает у нас? И вдруг вспомнила, что под столом было два фунта картошки, приготов- ленной на завтра. Бросилась к столу - картошки нет. - Украл он... Звериным прыжком кинулась к нему. - Отдай, отдай нашу картошку, отдай, несчастный!.. А он как будто окостенел бледным, без кровинки лицом. Страшное напря- жение все больше сдвигает брови. Смутно бросилось в глаза, что мизинец на левой руке у него дрожит мелкой дрожью. Губы шевелятся от усилия что-то сказать. Наконец, бормочет: - Я... я не брал вашу картошку. Но у меня же страшная, жестокая, огромная уверенность, что он взял. Вою бессмысленно, как зверь: - Отдай, отдай, отдай, отдай же... Его лицо искажается все страшнее. Конвульсивное напряжение борется с упорством. Вот упорство установилось. Сердце у меня оборвалось. Вою все бессмысленнее: - Отдай, отдай, отдай, отдай же... И вдруг новый прилив бешенства. А! Он украл от голодных! Он, он... Как раз'яренная кошка, бросилась к нему и вцепилась до боли в пальцах в его костлявые, твердые плечи. - Папа, папа, идите же сюда! Александр украл нашу картошку... Скорей, скорей! Уйдет! Отдай, вор несчастный, нашу картошку! Отдай! Папа прибежал в одном белье, - тощий, худой, страшный, с перекосив- шимся лицом. Держу Александра за плечи и кричу папе: - Папа, папа, он украл нашу картошку! Отнимите! Не отдает он! Белая фигура папы искривилась. Он трясет оголенными, круглыми, тонки- ми руками, с огромными кулаками на концах. Даже грязные пальцы на босых ногах искривились и будто впились в пол: - Мерзавец, отдай сейчас же нашу картошку! А я кричу еще его громче: - Папа, папа, я держу его! Обыщите скорее! Скорей, скорей! Александр озирается, как затравленный зверь, и встречает звериную не- нависть. Напряженное упорство в лице ломается. Оно делается жалким. Вдруг медленно вынимает одну за другой картошины из карманов и шепчет еле слышно дрожащими губами: - Нате, нате, нате... Повернулся и, с'ежившись, медленно ушел. Папа даже не проводил его взглядом. Жадно согнувшись, тощий, длинный, весь в белом, он пересчитывает картошины. Потом заботливо прячет их и, уходя, бросает мне: - Эх, ты, розиня! Так все перетаскает! А я осталась окаменевшая посередине кухни. Что же я наделала? Ведь он голодный. Голоднее, чем мы. Надо бы отдать... Отдать? А завтра что будем есть? А Борис? Стою точно в столбняке, и мысли, обжигающие до глубины, проносятся в мозгу. Вдруг все смело, и хлынули бессильные слезы. Какая, какая я!.. 4 августа. Сегодня от мамы получено первое письмо. Слава Богу! А то все дни болело сердце: почему она не пишет? Навер- ное, уже умерла... Неужели такие бессердечные люди, что не известили нас? И ясно, как в кинематографе, рисуется мама мертвая. Еду в трамвае, а передо мной мертвая мама, с застывшим, белым, холодным лицом. По улице иду - то же. И чувствую, что слезы бегут по щекам. Смутно понимаю, что публика останавливается и обращает внимание. А на службе Маруська, заглянув в глаза, тоже сердечно спрашивает: - Еще нет? - Нет. Сегодня письмо пришло. Мама пишет, что доехала благополучно и уже послала нам вместе с письмом хлебную посылку. Надеется привезти сухарей, крупы и пуда два муки. Скоро выезжает. Я и Боря, и даже папа, двадцать раз перечитываем письмо. Вечером ели несчастную похлебку. Вдруг моя ложка застыла в воздухе. Поглядела на эту похлебку со странным, радостным чувством: - Скоро тебя не будет! А папа поглядел на меня и тоже улыбнулся. Заулыбался счастливо и Боря. 6 августа. После того, как от мамы получено письмо, за нее я спокойна. Верю, что с ней ничего не случится, что она скоро приедет. В ожидании посылки, вчера сидела на службе бодрая и радостная, и вдруг в голову пришла ужасная мысль: - Господи, а как Боря сидит один-одинешенек дома? Ведь... ведь он мо- жет утопиться. Ведь он хотел! А вдруг сойдет с ума... Да, да, с ним се- годня обязательно что-нибудь случится! Заныло сердце от страшных предчувствий. Не могу работать. Сижу, и глаза застилает туманом. А в тумане рисуется яркий, худенький, бледный Боря. Бежит к Неве. Добежал. Постоял с минутку, подумал. Замигал жалко, жалко и вдруг - бух вниз головой. Не выдержала и отпросилась со службы пораньше. Летела домой, как на крыльях. Когда позвонила, то чуть не разразилась слезами, услыхав за дверью его слабый голосок. Но сдержала себя и равнодушно спрашиваю его: - Ну, как ты? - Ничего, Феечка, наверное, скоро мама приедет. И сегодня утром собираюсь на службу, и опять сердце заныло страшно. Нет, не могу итти. С ним, наверное, что-нибудь случится. Не пойду. Осталась дома. Все время ни на шаг не отпускаю его от себя. В двенад- цать часов сама собрала его в детскую столовую за обедом, дала котелок и вышла проводить до ворот. Говорю, как мать: - Ну, Боренька, иди с Богом! Перекрестила его и стою у ворот. Смотрю ему вслед. Он слабо помахивает котелочком в руке и тихо идет вдоль забора. И ря- дом с ним по забору тихо идет тоненькая тень... И вдруг я судорожно ух- ватилась рукой за ворота. Какой он худенький, бледный! Только теперь я вижу это. Страшно, страшно и больно в сердце. Идет, и головка мотается на тоненькой шейке. И плечико худенькое, остренькое, выше другого. Ножки совсем, как палоч- ки. Господи, вот бедный, несчастный ребенок! Ведь он тает, тает на моих глазах. Он так не дойдет и до столовой. Вон какая тоненькая тень. Упадет где-нибудь... На улице умрет. Трясусь, как в лихорадке и жду его возвращения. Жду, жду, жду. Да что же это так долго? Упал, упал, конечно... умер. Сейчас побегу искать, искать... Но вдали - маленькая фигурка. Бросаюсь навстречу. Обнимаю, целую, плачу. - Боренька, Боренька, да что же ты так долго? Что с тобой случилось? Он поднял свое старческое, не по-детски сморщенное личико. Говорит встревоженно: - Ничего, Фея, не долго. Я всегда так... - Да нет, нет, ты долго... Что с тобой... Не договорила, потому что Боря смотрит на меня странно, и со слезами на глазах: - Феечка, я тебя очень люблю. Ты... ты не бойся, я теперь уже не бро- шусь в Неву. Мама скоро приедет. Перед приходом папы стала варить картофель. Как всегда, по примеру мамы, украла от двух фунтов одну картошину. Мы каждый день делаем это. Режем сырую на тоненькие ломтики и жарим прямо на плите, поскорее, чтобы не пришел папа, и с'едаем пополам всегда. А сегодня отдаю картошину целиком: - На, Боренька, кушай. И опять он смотрит давешним взглядом. Даже такие же слезы в опущенных к полу глазах. Говорит почти шепотом: - Нет, Феечка, я не буду без тебя. 7 августа. Наконец, сегодня получена посылка. Мама послала ее на мое имя, на почтамт. Получила на службе и принесла в канцелярию. Сразу же окружили все наши: - Фейка, Фейка, с чем она? - Наверное, с пирогами! - Нет, кажется, с маслом. - Фейка, вскрой же! А у меня вдруг пробудилась жадность. Как же! Если вскрою, надо уго- щать всех. Самим мало останется. Раньше я не была такая. Когда мама при- ехала из деревни, угощала Лельку сухарями, даже сама предложила. А те- перь стала жадная. Говорю небрежно: - Ну, какие там пироги и масло. Просто, хлеб печеный, и больше ниче- го... Отпросилась от службы и поскорее домой. Еще только вхожу во двор, а кричу уже в отворенное окно: - Борь, Борь, иди встречать! Посылка! Не успела раздеться, а Боря, сразу порозовевший, взрезает холст и бормочет под нос: - Ой, Фея, Фея, как хочется поскорее! В посылке три хлебца. Один совсем маленький, другой - побольше, а третий - еще больше. Лукаво смотрю на Бориса и говорю: - Это мама нарочно так сделала. Самый большой - папе, поменьше - мне, а самый маленький - тебе. А он еще лукавее возражает: - Нет, Фея, это просто так испеклось. Разрезали самый маленький хлебец на три ровных части и с'ели. Папина часть осталась и смотрит на меня, а я на нее. Искоса взглядываю на Борю, а он уже приготовился и сразу поймал мой взор. Он смущенный, и я смущенная. Нерешительно говорю ему: - Давай. Но глазами говорю в то же время: - Не надо, не надо! Нечестно. Он, конечно, понимает безмолвную просьбу, но есть так хочется, и по- том... Потом, у папы лишние полфунта. - Я не знаю. Как хочешь... Давай... Но я уже справилась с собою. Весело и громко отвечаю: - Не стоит! Рассердится. А потом... потом он ведь тоже голодный. 8 августа. На сегодня от вчерашней посылки не осталось и кусочка. Но сегодня опять повезло. Хлеба по карточкам не давали почти с половины июля. Все нет, нет и нет. А сегодня папа получил сразу за все дни. Входит с большим мешком за плечами и весь сияет: - Радуйтесь, радуйтесь, ребятки, хлеба несу за все дни. Ох, устал да- же тащивши... И Боря и я кричим в один голос: - Сколько, сколько? - 18 фунтов на всех. - А нам-то, нам-то сколько? - Вам 8 фунтов и мне 10. Вот счастье-то ему - 10 фунтов одному, а нам на двоих 8, и лишние полфунта у него... Но живо собираю обед. Села и заулыбалась. В руках нож, а на столе пе- редо мной - целый хлебище. И у папы в руках нож. Тоже перед ним хлебище, и папа улыбается ему. Взглянула на Бориса и тот улыбается, потирает руч- ки и бормочет: - Поедим хлебца-то сейчас, поедим! И вдруг замечаю, что в папином хлебище что-то маловато для 10 фунтов. С наслаждением режу свой хлеб и спрашиваю папу: - Папочка, что-то у вас больно мало? Тут нет десяти фунтов. Он говорит с улыбкой, совсем как у Бори: - Да я, дурень этакий, получил хлеб и крепился, крепился, а потом и с'ел фунта с два еще на заводе. У Бориса тоже вырывается с визгом: - Ох, и мы сейчас поедим, поедим!.. Папа отрезал себе такой толстый кусок, что я даже залюбовалась. Прямо приятно сделалось, когда вспомнила, какие тоненькие ломтики он отрезал раньше. Господи, если бы всегда так!.. Папа бы не был тогда эгоистом. Хорошо бы было как! А он жует свой толстый кусок беззубым ртом и говорит с ласковой улыб- кой: - Вот что, ребятки... Мы оба перебиваем: - А что, что такое, папочка? - Да вот что. Вы уж сегодня не жалейте, до сыта ешьте. А завтра-то уж распределяйте. К утру кусочек, и к вечеру кусочек. Вот как я. - Ммда, ммда, ммда... За несчастной похлебкой с'ели с Борисом фунта по два хлеба. После обеда папа на радостях посылает в чайную. Против обыкновения нужно взять по две порции чаю и по две конфетки... Ведь хлеба много, и можно много пить чаю... За чаем измерила глазами папин кусок и свой. Наш уже совсем ма- ленький. Ласкаю его глазами, и хочется еще есть. С уверенным видом говорю Борису: - Ну, как, больше не хочешь? Я думаю, на завтра оставим? Да, Боря? Но Боря говорит: - Нет, Феечка, еще по маленькому, маленькому кусочку. Мы вкусную тюрьку устроим в стакане. В тюрьке-то меньше хлеба пойдет. Верно, давай, Фея!.. А Фее только того и надо. - Ну, ладно, что уж с тобой делать; давай, давай... Режу хлеб. Фу, фу, хотела отрезать по маленькому, а вышло опять по толстому, толстому куску! И всего-то у нас осталось фунта три. Жаль-то как! Верчу с сожалением свой кусок в руке, а Борису говорю небрежно: - Ну, уж если есть, так есть, а жалеть нечего. Правда, Борис? - Ммда, ммда, Фея, правда... Папа тщательно завернул свой хлеб в бумагу. Встал и говорит: - Слава тебе, Господи, сытехонек сегодня. А следом встаем и мы. Показываю Борису на свой живот и говорю с улыб- кой во все лицо: - Борь, у тебя тут полно? Сыт, наверное?.. - Ой, Феечка, сыт... А знаешь, нижняя-то корочка вкусная. Смотри, ка- кая поджаристая. - Ах ты, плут, этакий! Ну, ладно, давай нижнюю корочку, а теперь все-таки уберем, а то все с'едим. - Да, да, Феечка, надо убрать. Папа отяжелел совсем. Не раздеваясь, не сняв даже сапог, лежит на кровати, курит трубку и читает газету. Нет-нет, и взглянет на нас поверх очков, и улыбнется ласково. Мы с Борисом забились в уголок. Без умолку трещим о маме и смеемся от сытости. Через полчаса, час вдруг чувствую, что опять голодна, страшно голодна. Сказать об этом Борису? - нехорошо. Папа завтра даст нотацию. "Вот, - скажет, - большая, не могла удер- жаться. Хоть бы Борис, - ему простительно"... Решила, что Борису не скажу и не буду есть хлеба, а только пойду взгляну на кусок в шкафу. Встала. Нарочно зевнула и иду. А Борис сразу: - Ты куда? - Сиди здесь, я сейчас приду. Смотрит лукаво, улыбается и говорит: - Ишь, какая, и я пойду. - Ах, ты дрянь мальчишка! Не проведешь. Ну, ладно, пойдем. Еще по ку- сочку. Отрезала и говорю: - Борь, а Борь, ну и дураки мы с тобою! Весь хлеб с'едим. - Ой, нет, Феечка, я думаю, что мы очень умные. И еще лукавее поглядывает на меня. - Ах, ты, поросенок этакий! Пойдем скорее спать, а-то все с'едим. - Пойдем, Феечка. Борька захватил хлеб зубами и странно-лихорадочно заторопился. Разде- вается, а хлеб все не выпускает из зубов. Спрашиваю его с удивлением: - Ты чего так торопишься? - А знаешь, Феюшенька, я буду в постели лежать и есть хлеб. Правда, ведь хорошо? Лежишь и ешь, а он тебе прямо в горло идет. Оба забрались под одеяло. Лежим и шепчемся. Хлеб откусываем маленьки- ми кусочками. И вдруг замечаю, что Борис спит, а в руке у него недоеден- ный кусочек. Доела и его кусочек. Уже стала засыпать, когда в другом углу заворо- чался, закряхтел папа. Приоткрыла засыпающий глаз, а папа, в одном белье, пробирается куда-то бесшумно... Господи, да куда же это он? Стало страшно. И вдруг через открытую дверь вижу, что в столовой он направляется прямо к шкафу. Босые ноги шлепают. Ага! Скрипнула дверь шкафа... Ах, в тишине зазвенел уроненный нож. И за звоном в тишине раздалось: - Ах, вроть твои на ноги! Дурень я этакий. Успокоенная, юркнула под одеяло и рассмеялась без злорадства... Ага, и ты не выдержал! А еще нотации читал... Ах, папка, папка! И в первый раз за все время видела сны. И утром даже могла их вспом- нить совершенно отчетливо. 9 августа. Утром радостно рассказываю сны Борису. - Представь, Боренька, давно уже не видела снов, а сегодня приснились сразу два Сережи: наш Сережа и Сергей Френев. Как ты думаешь, что это значит? Боря улыбается по вчерашнему и говорит: - Наверное, папа опять 18 фунтов хлеба принесет. А потом подумал полминутки и добавил серьезно: - Погоди, это я нарочно. Наверное, письмо будет от мамы или нашего Сережи, только не от твоего Сережки... Я возмущена до глубины души, хотя и понимаю, что он шутит: - Как ты смеешь так говорить? Он вовсе не Сережка, а Сережа... Сере- женька Френев. Он... он будет командовать в Красной армии... Я чуть не сказала, что он будет генералом, да вспомнила, что у нас теперь нет генералов. Борис и ухом не ведет. Подмигивает мне глазом и говорит примиряюще: - Ну, ладно, пусть он там будет, а только, знаешь, давай сделаем тюрьку. Сделали тюрьку и за тюрькой доели весь вчерашний хлеб. Проглотила последний кусок и вдруг сделалось страшно: - Боренька, милый, как будем завтра-то? Боря тоже сидит грустный. - Понимаешь, Фея, мне не верится, что у нас был вчера хлеб, и что мы сейчас ели. Правда, не верится. Сегодня у меня свободный день. На службу итти не надо. После самой тюрьки лежу на кровати. Боря сидит на балконе и греется на солнышке. Вдруг он вбегает радостный и торжествующий. Размахивает письмом. - Ну, что я тебе не говорил разве? Смотри, письмо. И от нашего Сережи оно, а не от твоего Сережки. Смотри, смотри, на, читай скорей! Выхватила письмо и в один миг распечатала. Да, от Сережи... Пробегаю глазами первые строчки, а Борис тянет за рукав: - Читай, читай вслух. - Да, да, слушай. Сережа в Чернигове... Еще пробегу несколько строчек, и потом говорю: - Недавно был в командировке в Москве... И вдруг я замолчала совсем. - Фея, Фея, Феечка, чего ты молчишь? - По-до-жди, Бо-рень-ка. Господи, что это он пишет? Пишет, что в Москве заходил к Френеву. Пе- ред Френевым лежало нераспечатанное письмо Катюши. Да, да, я знаю эту Катюшу! Это Катюша Ильина. Дальше, дальше... Письмо читали вместе, а Ка- тюша пишет Френеву: "Сережа, я хочу, чтобы вы приехали в Петроград. Слы- шите: я хочу этого. А хотите вы меня целовать? Хотите? Признайтесь ско- рее"... Господи, что же это такое? Слышу, что Боря теребит меня за рукав, а у меня в глазах потемнело, и в сердце тонко колет. Бессильно опустилась на стул и сложила руки на ко- ленях. Пальцы судорожно держат недочитанное письмо. Глаза попали на ко- сые часы на стене. Который же час? который час? Ничего не понимаю... Господи, Господи, что же это? И вдруг опять сердце словно дернули за ниточку. Больно, больно. Так и стрельнуло. Сразу покатились слезы. Забилась на стуле, как раненая. По- том опять услышала, что Боря тормошит за рукав. - Фея, Феечка, что такое? Скажи. Фея, Феечка! - Боря, Боренька! Сергей обманул меня! За что же, за что? Как обидно! Говорил, что вечно будет любить меня! Даже поцеловал в Вологде. И вот, и вот... - Феечка, это неправда. Не может быть. Это говорит Боря, но я прислушиваюсь к собственному сердцу, - правда это или неправда? Правда, правда. Он не любит меня. Он любит Катюшу. И вдруг вскочила, оттолкнула Борю и забегала по комнате. - А если так... Пусть, пусть! Я сама первая скажу: кончено между на- ми, все кончено. Он думает, что я буду унижаться. Просить его любви. Ни- когда, никогда!.. Пусть не думает. Сама первая напишу. Брошу ему в лицо. Теперь вижу: половина четвертого на часах. Не надо, не надо, не надо... А за мной бегает Боря и сквозь слезы твердит: - Фея, Феечка, не надо, пройдет, пройдет... - Нет, Боря, не пройдет, никогда не пройдет... За что, за что? Как ему не стыдно? Лгал. Обманывал. Господи, как обидно! Неожиданно, как громадная туча, налетела новая мысль и заслонила все другое. Подбежала к зеркалу и жадно стала вглядываться в свое лицо. - Да, да, я понимаю теперь. Я почти девочка. Катюша лучше меня. А она не виновата, он только виноват. Да, он виноват. Низко, низко с его сто- роны! Ну, ладно, пусть!.. Ах, Сергей, Сергей, зачем было лгать? зачем обманывать? Если у меня еще две косички, так по-твоему можно обманывать меня. Нет, нет, я покажу тебе. Со мной нельзя играть. Я понимаю твою иг- ру. И нечестно это, нечестно, низко. Ты увидишь, что я не девочка. Пусть косички! Надо было сказать сразу, что нравилась Катюша, а не я... Да, да, да. Вечером, когда все уснули, несколько раз принималась за письмо, но от слез не могла писать. Слезы застилали глаза и падали прямо на буквы. Пусть! Я его не люблю больше. Я навсегда вычеркнула его из своего серд- ца. Завтра ему напишу. Не могла уснуть всю ночь. То плачу, то бормочу: - Не люблю, не люблю, не люблю. А все-таки, кажется, я его люблю. 10 августа. Проснулась, а внутри уже готовы слова: - Не любл

╤ЄЁрэшЎ√: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  -


┬ёх ъэшуш эр фрээюь ёрщЄх,  ты ■Єё  ёюсёЄтхээюёЄ№■ хую єтрцрхь√ї ртЄюЁют ш яЁхфэрчэрўхэ√ шёъы■ўшЄхы№эю фы  ючэръюьшЄхы№э√ї Ўхыхщ. ╧ЁюёьрЄЁштр  шыш ёърўштр  ъэшує, ┬√ юс чєхЄхё№ т Єхўхэшш ёєЄюъ єфрышЄ№ хх. ┼ёыш т√ цхырхЄх ўЄюс яЁюшчтхфхэшх с√ыю єфрыхэю яш°шЄх рфьшэшЄЁрЄюЁє