существлять  только  пехотинцы.  Русские  войска  по-прежнему   двигались
вслепую.
     Связь  со  штабом  армии  была  плохо  налажена  и   командиры   трех
центральных корпусов 2-й армии продвигались вперед, взаимодействуя  только
между собой.
     Полки двигались в лесистом районе, изобилующем озерами,  и  с  трудом
поддерживали связь.
     - Влтпнем в грязную историю,  -  опасался  командир  полка  полковник
Некрасов.
     - А что делает Первая армия? - как-то поинтерисовался Енджеевский.
     - Преследует разбитого в пограничном сражении противника. Боюсь,  что
по примеру японской войны это преследование  развивается  очень  медленно.
Ударь сейчас, как следует, Первая армия по  отступающим  немцам  вместе  с
нами, едва ли немцы ушли бы от полного разгрома, - рассуждал Некрасов.
     - Уверен, что это будет не так! Раннекампф  ждет,  когда  мы  нанесем
поражение немцам, чтобы добить  их  и  приписать  себе  лавры  победы  над
врагом, - возражал Стах.
     На шестые сутки  дивизия  Торклуса  подошла  к  небольшому  немецкому
городку  Нейдебургу.  После  незначительного   сопротивления   немцы   его
оставили. Было уже под вечер, и начальство решило на следующий  день  дать
утомленным до последней степени войскам дневку.
     Нейдебург  был  небольшой  немецкий  городишко,  в  центре   которого
располагались ратуша, кирха, школа и аптека. Здесь  же  находились  лучшие
магазины и жили наиболее богатые горожане.
     Стах вместе с Некрасовым  зашел  в  штаб  дивизии  Торклуса,  где  им
показали схемы предполагаемого расположения немецких войск.
     С рассветом русские полки двинулись снова в дорогу. Полк Енджеевского
шел головным. Высланная вперед разведка не  могла  обнаружить  противника,
что  очень  беспокоило  Некрасова.   Полки,   опасаясь   немецких   засад,
продвигались вперед с большой осторожностью.
     Уже с темнотой передовые части вошли  в  соприкосновение  с  немцами.
Завязалась перестрелка. Торклус решил с хода атаковать  немцев,  пока  они
еще не ожидают  русской  атаки.  Полки  начали  разворачиваться  в  боевой
порядок.
     Неожиданно   перед   дивизией    Торклуса    обнаружились    солдаты,
принадлежащие к трем различным германским корпусам, которые,  по  сведению
штаба армии, находились перед фронтом 1-й армии.
     Стало очевидно, что  германцы  успели  перегруппировать  свои  войска
против 2-й армии и обходят ее с флангов.  Надо  было  думать,  что  делать
дальше.
     Стах понимал, что  ночью  в  пересеченной  лесистой  местности  части
наверняка перемешались и  перепутались.  Трудно  было  собрать  солдат  не
только полка, но даже одной роты. Кроме того, солдаты падали от  усталости
на землю и мгновенно засыпали мертвым сном.
     При свете фонарика Стах на карте нашел расположенный поблизости хутор
и отправил туда своих ординарцев разведать, нет ли там  какого-либо  штаба
или  начальства.  На  хуторе  оказался  сам  командующий  армией   генерал
Самсонов.
     Самсонов вяло спросил мнение Некрасова о сложившейся обстановке.
     - Необходимо форсированным маршем выходить из оперативного  мешка,  в
каком мы оказались, - ответил полковник.
     - Солдаты трое суток не имели горячей пищи, а некоторые даже сухарей,
которую ночь не спят, - проговорил Самсонов. - В батареях нет снарядов,  у
пехоты патронов осталось по две-три обоймы на человека.
     Самсонов подсел к столу и, подперев голову рукой, казалось, задремал,
прикрыв глаза. Но генерал  не  спал,  его  волновали  самые  разнообразные
мысли. Как выбраться из нынешнего положения 15-му и 13-му  корпусам?  Куда
девался 6-й  корпус  Благовещенского?  Как  накормить  солдат  и  лошадей?
Подвезти патроны и снаряды? О себе генерал не думал.
     Время шло, то и дело появлялись  различные  ординарцы  и  сообщали  о
положении в тех или других подразделениях. Складывалась общая безрадостная
картина полного хаоса.
     Судя по карте, части 13-го и  15-го  корпусов  втянулись  в  обширный
Комусинский лес и здесь были блокированы немцами. Стоило  показаться  хотя
бы незначительной группе на его опушке,  как  немцы  немедленно  открывали
огонь.
     Приехавший на хутор, как всегда нервный и немного растерянный,  Клюев
подтвердил, что до наступления утра нечего было и думать об организованных
атаках.
     Не вполне доверяя Клюеву, Самсонов отправился в  объезд  разрозненных
полков, чтобы представить себе общую картину происходящего.
     С трудом пробираясь  через  лес,  Самсонов  мог  воочию  убедиться  в
невероятном хаосе, царившем в запрудивших лес полках и батареях.  Офицеров
совсем не было видно.
     Генерал понял, что случилась катастрофа. Даже  под  Мукденом  русская
армия не была  так  деморализована  и  расстроена,  как  сейчас.  Самсонов
сознавал, что позор поражения ляжет, прежде всего, на  него.  Он  понимал,
что будет виноват в напрасной гибели тысяч солдат  и  это  тяжко  угнетало
его.
     В лесу в упряжках стояли десятки орудий, лошади щипали  тощую  траву,
около них на земле спали ездовые. Самсонов присел на траву и задумался.
     В момент начала мобилизации он находился в Фергане и ему понадобилось
много времени, чтобы добраться через  Ставку  верховного  командующего  до
своих войск.  Мобилизация  затягивалась,  к  назначенному  сроку  не  были
сформированы тыловые учреждения, не  прибыли  второочередные  дивизии,  не
были созданы продовольственные склады и склады боеприпасов. Без них  армия
не могла с успехом вести военные действия. Нужно было отложить наступление
на Восточную Пруссию хотя  бы  на  неделю.  В  штабе  фронта  и  в  Ставке
верховного командующего фактически хозяйничали  французы.  По  их  мнению,
русские  должны  были,  пусть  даже  ценой  полного  уничтожения  еще   не
закончивших мобилизацию полков и дивизий, вторгнуться в Германию и отвлечь
часть немецких войск на восток.
     В таких условиях даже самый талантливый полководец  неизбежно  терпит
поражение. Самсонов мысленно оправдывал себя, хотя и понимал, что в ответе
будет он, русский генерал, а не  французский  военный  агент  де  ля  Гиш,
фактически командовавший царской армией.
     Самсонов предвидел свою судьбу, но ничего в ней изменить не мог.  Ему
самому грозил плен.
     " Но этому не бывать! Лучше смерть, чем  позорный  плен!  Мертвые  бо
сраму не имут! Сам-то  я,  во  всяком  случае,  избегну  плена  и  позора.
Незадачливый командир должен разделить участь своих  войск  и  умереть  во
главе их с оружием в руках", - решил про себя генерал.
     Подошел  адъютант.  При  свете  ручного  фонарика   снова   принялись
рассматривать  карту.  Самсонов  безучастно  слушал  советы,   где   лучше
попытаться выйти из окружения.
     Попросив не следовать за ним, генерал углубился в лес.
     - Хочу размяться, - пояснил он.
     Самсонов отошел с полкилометра,  попал  в  довольно  глубокий  овраг,
густо заросший малинником. С  трудом  пробираясь  через  заросли,  генерал
зашел в самую гущу растений.
     "Конец! Конец! Настало время подводить черту под  своей  жизнью!"  Он
снял шапку, набожно перекрестился, взглянул на проступавшие сквозь  листву
деревьев звезды, как бы прощаясь с ними...
     Ночь проходила, наступал  рассвет,  а  Самсонова  не  было,  начались
поиски, оказавшиеся безуспешными. Тогда начальник штаба Постовский  принял
командование на себя.
     Как  только  стало  светать,  разрозненные  группы   русских   солдат
предприняли попытки вырваться из Комусинского леса. Завязались бои.
     Воспользовавшись этим, штабная группа под  командованием  Постовского
сумела выйти из немецкого окружения.
     Енджеевский тоже решил попытаться вырваться из  вражеского  кольца  и
начал собирать вокруг себя солдат.



                                    17

     Разведчики тяжелой батареи ехали  вдоль  опушки.  Скоро  их  внимание
привлекла большая толпа солдат, в  центре  которой  на  поваленном  дереве
стоял и  что-то  энергично  говорил,  судя  по  золотым  погонам,  офицер.
Разведчики подъехали ближе.
     - Куда прешь на людей? Слухай  оттуда,  где  стоишь,  умные  речи!  -
раздалось из толпы.
     Пришлось остановиться. Солнце клонилось к западу,  но  сквозь  листья
деревьев еще проникали его лучи. И вдруг Блохин приподнялся  на  стремени,
прикрыв глаза руками от солнца,  внимательно  стал  всматриваться  в  лицо
офицера. Голос его доносился слабо, но и он показался Блохину знакомым.
     - Глянь-ка, Вася, на офицерика! Сдается  мне,  что  мы  с  тобой  его
знаем, - проговорил Блохин.
     Вася внимательно посмотрел на  офицера,  вскинув  трофейный  немецкий
бинокль.
     - Он самый, Филипп Иванович!  Евстахий  Казимирович  Енджеевский,  на
плечах штабс-капитанские погоны, лицо обросло бородой, а так он  самый,  -
радостно проговорил Зуев.
     - Вот где встретиться пришлось! Скажи ты на милость! В немецком  лесу
да еще в окружении. Неужто и он вздумал к немцу в плен подаваться?
     - Не может того быть! Енджеевский, пока жив, будет воевать  и  солдат
выручать, - убежденно проговорил Вася.
     Блохин сорвал с головы фуражку и замахал  ею  над  головой,  отчаянно
крича:
     - Ваше благородие, Евстахий Казимирович, мы до вас прибыли!
     Солдаты в толпе начали на них оборачиваться,  но  Енджеевский  их  не
замечал.
     - Да скажите вы, олухи царя небесного,  их  благородию,  что  до  них
прибыли разведчики, - начал ругаться Блохин.
     Солдаты стали толкать друг друга в спины и  показывать  на  верховых,
продолжавших махать офицеру фуражками. Наконец Енджеевский их заметил,  но
тоже не узнал и  только  приказал  пропустить  к  нему  верховых.  Солдаты
потеснились, давая дорогу конным и разведчики предстали перед Енджеевским.
     -  Ваше  благородие,   в   ваше   распоряжение   разведчики   батареи
штабс-капитана Борейко прибыли, - отрапортовал Блохин, отдавая честь.
     Евстахий Казимирович даже вздрогнул от неожиданности, не  веря  своим
ушам. Он подошел вплотную к Блохину и тут только разобрал, кто  перед  ним
находится.
     - Здравствуйте, ребята,  очень  рад  вас  видеть  здесь!  -  радостно
проговорил штабс-капитан.
     - Здравия желаю, ваше благородие! - гаркнули артиллеристы.
     - Слезайте и рассказывайте. Неужели и ваша тяжелая батарея  попала  в
окружение? Ну здорово, молодцы, - тепло приветствовал солдат  Енджеевский,
целуясь с Блохиным и Зуевым.
     Солдаты удивленно смотрели на эту дружескую всречу неизвестно  откуда
взявшихся артиллеристов и стрелкового офицера. Блохин вкратце рассказал  о
своих мытарствах.
     - Теперь одна надежда на вас, Евстахий Казимирович! До вас добрались,
словно родного отца увидели. Теперь мы за вами в огонь и в воду,  хоть  на
край света.
     - Пушки-то ваши где? - спросил штабс-капитан.
     - Должно быть уже в Расее, перешли за Наревку, что по границе  течет.
С ними сам штабс-капитан Борейко, значит, солдатики николи не пропадут! Он
башковитый человек, - проговорил Блохин.
     - Так, други мои!  Должен  вас  огорчить,  дело  наше  трудное:  надо
пробиваться через немцев на соединение со своими. Начальство - генералы  в
первую очередь - все сбежало или заболело медвежей  болезнью...  Пробиться
можно, только действовать надо дружно и  соблюдать  дисциплину.  Поскольку
никаких офицеров больше вокруг нас нет, я принимаю команду на себя,  а  вы
будете  мне  помогать  поддерживать  порядок,  -  объявил  Енджеевский.  -
Становись, ребята,  в  две  шеренги,  да  побыстрей.  Посмотрите,  сколько
патронов осталось, обыщите убитых,  возьмите  у  раненых.  Им  патроны  не
нужны, а нам они очень даже пригодятся, - обратился он к солдатам.
     Толкаясь и  переругиваясь  вполголоса,  солдаты  стали  выстраиваться
вдоль опушки леса.
     - Тут,  вашбродие,  неподалеку  небольшая  полянка  есть.  Там  бы  и
построиться, а то тут, неровен час, немец увидит да  стрельбу  откроет,  -
предложил Зуев.
     - Дельное замечание. ВЕди солдат на поляну, - приказал Стах.
     - За нами шагом марш! - скомандовал Блохин и въехал в лес.
     За ним потянулись солдаты с винтовками в руках.  Получилась  довольно
солидная колонна вооруженных людей.  Зуев  привел  солдат  к  тому  месту,
откуда они только что уехали. Увидев двигающуюся пехотную  часть,  солдаты
мигом вскакивали с земли, хватали винтовки и подстраивались к  идущим.  На
поляне Енджеевский построил солдат в  батальонную  колонну.  Их  оказалось
свыше тысячи человек. Но в лесу осталось еще больше:  многим  не  хотелось
рисковать - снова идти в бой, пробиваться сквозь немецкие цепи.
     - Пойдем к немцу в плен, авось до  замирения  уцелеем,  а  там  домой
возвернемся к своим бабам, - раздавались голоса с разных сторон.
     - Дураки вы набитые! -  насмешливо  заговорил  Блохин.  -  Послушайте
меня, коль у вас своих мозгов не хватает! Я в  японскую  войну  почти  год
сидел в плену! Не сахарное там житье! Кормят плохо, от болезней не  лечат:
пусть, мол, больше перемрет нашего брата - хлеб целее  будет.  Морду  бьют
почище наших самых аспидов офицеров. А про баб своих  с  детьми  позабыли?
Тут коли ни коли, а на побывку приедешь. С  плену  домой  не  отпустят  до
конца войны. С голоду, а то от болезни сдохнешь, покеда домой вернешься.
     Солдаты слушали с недоверием, со злобой посматривая на Блохина.
     - Ты, дядя, не дюже  грозно  на  меня  взглядывай,  я  все  равно  не
забоюсь, не из пугливых. - Блохин говорил медленно, горячо. Каждое  слово,
как гвоздь, вколачивал - надежно и прочно. - Как кончится война да  придут
домой солдаты, помещицкую землю начнут промеж себя делить! Как с  японской
пришли, так сразу за это взялись; не вышло дело это, потому не все  сообща
действовали, а в розницу. Кому в первую очередь землю дадим? Кто с  фронта
пришел да кровь свою проливал. А те, которые в плену, опосля или совсем не
получат ничего.
     - Это почему же так? - спросили Блохина.
     - Потому, что ты не воевал, а в плену прохлаждался! От  смерти  шкуру
свою спасал, а не о Рассее думал. За что же тебе землю давать?
     Слова Блохина всколыхнули солдат.
     - Да кто ты такой есть, что про землю так говоришь, откуда знаешь?  -
послышались недоверчивые голоса.
     - Воля ваша, хотите верьте, хотите нет, а я от умных слыхал и  теперь
вам говорю! Так и раскиньте своими мозгами, куда сподручнее вам идти  -  к
себе домой иль батрачить на немецкого помещика.
     - Кто в плен идти не хочет - живо становись! -  скомандовал  стоявший
тут же Зуев.
     Солдаты лавиной устремились на полянку, где уже собралось около полка
солдат. Енджеевский выбирал из солдат унтеров и ефрейторов, разбил  солдат
поротно, роты -  на  взводы  и  отделения.  Приказал  подсчитать  наличные
патроны и провиант и поделиться с теми, у кого их совсем не было.
     Патронов набралось по две-три обоймы на человека. С  провиантом  было
хуже, но солдаты делились друг с другом последней  сухой  коркой.  Подошли
несколько офицеров и  тоже  просили  принять  их  в  отряд.  Их  поставили
командовать ротами. Всего было уже несколько тысяч человек.
     - Впору генералу командовать таким отрядом, - улыбался Енджеевский.
     - Генералы о другом сейчас думают: как бы им поскорее к немцам в плен
попасть и подальше уйти от своих солдат!
     - Знают, шкуры, побьют их солдаты за  плохую  команду.  С  утра  было
видно, что немец закружение делает.
     - Солдаты доносили, а их не слухали, вот и достукались!
     - Измену генералы делали, немцу хотели сдать всех солдат  и  пушки  с
пулеметами, да не вышло.
     -  Нашлись  солдаты  и  кое-кто  из  офицеров,  поняли   генеральский
шахер-махер, перестали их слухать и решили сами добираться домой.
     Енджеевский делал вид, что не слышит этих крамольных  слов.  О  самом
Енджеевском солдаты подробно допрашивали Блохина и Зуева.
     - Геройский командир! Одно вам скажу, знаем его еще с японской войны!
Начальство его не жаловало. Ни крестов, ни  орденов  ему  не  давали.  Для
солдат - отей родной. Неужто среди вас нет солдат его роты, батальона  или
полка? Они должны тоже его знать.
     - Ну, я знаю их благородию, - охотно отозвался молоденький солдат.  -
Он у нас в полку совсем недавно. Перед самой войной прибыл с другой части.
Роту получил и сразу начал обучать стрельбе да перебежкам,  а  парады  все
отменил. Мы, говорит, должны быть готовы к войне, а не к смотру, хотя бы и
царскому. Порядок навел в роте. За  солдатским  харчем  следил,  чтобы  не
обворовывали нас. Морду не бил и даже по-матерному не  ругается.  Чисто  с
барышнями обращался с солдатами. На войне зря в огонь  не  посылал.  Вчера
под Нейдебургом немец наш полк начисто разбил. Зашел во фланг и тыл.  Мало
кто и ушел из закружения,  и  штабс-капитан  взяли  на  себя  командование
всеми, кто от полков  остался.  Сейчас  только  на  него  и  надежда,  что
выберемся отсюда, - с гордостью рассказывал словоохотливый солдат о  своем
командире.



                                    18

     Уже  совсем  стемнело,  когда  Енджеевский  решил  идти  на   прорыв.
Артиллеристам он приказал следовать последними и наблюдать, что делается в
тылу. Едва солдаты ушли с поляны, как на нее хлынули новые части...
     Тем временем на опушку  леса  выехала  группа  всадников  с  казачьим
конвоем.
     Блохин глаза раскрыл от удивления. Толкнув Зуева кулаком  в  бок,  он
проговорил:
     - Глянь-ка, сколько превосходительств пожаловало. Один одного важнее.
И с казачьим конвоем. Не иначе как штаб.
     - Дядя Филя, такой спектакль увидишь не каждый день! Давай посмотрим,
что дальше будет, - взмолился Вася. - Лежнев, мигом разузнай  у  казачков,
что это за птицы.
     Между тем ружейная и пулеметная  стрельба  становилась  все  слышнее.
Было  очевидно,  что  немцы,  приближаясь,  стягивали  кольцо   окружения.
Генералы нервничали. Запыхавшись, прибежал Лежнев  и  сообщил,  что  перед
ними сам генерал Клюев, командующий  13-м  армейским  корпусом,  со  своим
штабом.
     -  Пора,  пора!  -  услышали  разведчики  голос  Клюева.  -  Где   же
запропастился казак с пикой? Привяжите к ней белую простыню вместо флага и
с трубачом отправляйтесь навстречу немцам.
     Но  никто  не  торопился  выполнять   позорную   роль   парламентера,
извещавшего врага о сдаче штаба корпуса. Наконец Клюев  вызвал  одного  из
штабных офицеров, лично ему вручил злосчастную пику с простыней и приказал
ехать к немцам. Выбрали место, откуда меньше всего  слышалась  стрельба  и
офицер в сопровождении трубача шагом поехал навстречу своему позору.
     - Нешто и впрямь сейчас сдадутся немцам?  -  упавшим  голосом  сказал
Лежнев.
     Скоро стали слышны звуки горна с той стороны,  куда  уехал  офицер  с
белым флагом. Стрельба стала стихать. Из лесу вышел немецкий  офицер  и  с
ним несколько солдат. Рядом русский штабной офицер нес белый флаг.
     Немец громко справился, кто из русских начальников является старшим и
имеет право отдать распоряжение о капитуляции. Он довольно  чисто  говорил
по-русски.
     Приложив руку к козырьку, к нему подошел сам Клюев и  так  же  громко
по-немецки доложил, кто он и почему решил  капитулировать.  Зуев  поспешил
перевести Блохину и Лежневу генеральскую речь.
     - Считаю положение на фронте моего корпуса совершенно  безнадежным  и
дальнейшее сопротивление бесполезным. Прошу принять от меня безоговорочную
капитуляцию.
     - Очен карош! Не будем напрасно убивайт люди. Я сейчас доложу в  штаб
армия генералу фон Гинденбургу. Если он разрешит принят капитулянц,  война
будет кончена. Прошу  здесь  подождайт.  Оставляю  свой  офицерен  и  драй
солдатен под ваш ответ. - И немец ушел.
     Генералы  сразу  бойко  и  громко  заговорили  между  собой,   весело
подсмеиваясь над чем-то. Всем захотелось  есть,  стали  звать  денщиков  с
консервами. Откуда-то появилась водка. Генералы налили  себе  и  немецкому
офицеру,  чокнулись  за  мир.  Все  это  напоминало   скорее   эпизод   на
закончившихся маневрах, чем позорную капитуляцию