еку по понтонным мостам, а к  переправе  подходили  колонны  пехоты
вперемежку с артиллерией.
     - Спят наши батареи! Такая масса прекрасных целей, а  они  почти  все
молчат! - с досадой проговорил генерал.
     - Не хватает патронов и снарядов, ваше превосходительство, -  доложил
Борейко. - Парки пусты, нет их и в армейском складе.
     - Когда же наконец наша промышленность будет в достаточном количестве
снабжать нас боеприпасами?! - возмутился генерал.
     - Об этом, ваше превосходительство, надо было  думать  загодя,  а  не
сейчас! - ответил Борейко.
     - Но о чем же думают наши союзники - англичане и французы?
     - Они считают, что у нас слишком много солдат,  и  потому  жалеть  их
нечего. Наши потери только выгодны для  них.  Они  ослабляют  наш  военный
потенциал.
     - Короче, союзники мечтают, чтобы мы вместе с немцами  проиграли  эту
войну.
     - Совершенно точно  изволили  заметить,  ваше  превосходительство!  -
насмешливо проговорил Борейко.
     Вскоре, хотя и с опозданием,  снаряды  подвезли,  и  русские  батареи
открыли огонь. Артиллерия  102-й  и  125-й  дивизий  начала  подготовку  к
контратаке. Одновременно пехотные части этих дивизий, маскируясь  в  лесу,
сосредоточились в исходном положении  на  флангах  прорвавшихся  за  Стырь
германских частей. Но немцы предупредили русские  части  и  первыми  вновь
перешли в наступление.
     Создалась серьезная угроза Киверцам и  расположенным  в  этом  районе
тяжелым батареям.
     Борейко не пожалел  своих  пятидесятипудовых  бомб  и  обстрелял  ими
немецкие цепи. Страшный грохот взрывов, столбы дыма и огня, тучи  осколков
внесли расстройство в  германские  ряды.  После  десятиминутного  обстрела
немцы в полном беспорядке отступили. Увидя это, Хоменко  с  двумя  полками
ринулся  на  фланг  неприятеля,  а   полки   125-й   дивизии   ударили   с
противоположной стороны.
     В  лесной  чаще  завязался  ожесточенный   рукопашный   бой.   Бились
накоротке, сходились грудь  с  грудью,  действовали  штыками,  прикладами.
Брауншвейгская гвардейская дивизия не выдержала и бросилась  к  переправам
на Стыри. На ее плечах, не  дав  немцам  даже  взорвать  понтонные  мосты,
бригада Хоменко  перешла  на  левый  берег  реки  и  обеспечила  переправу
остальной части 102-й и 125-й дивизий.
     В неудержимом порыве полки кинулись на  штурм  укреплений  у  станции
Рожище и ворвались в нее, захватив несколько готовых к  отправке  груженых
составов.
     Штаб брауншвейгской дивизии бежал так поспешно,  что  бросил  штабной
автомобиль со всеми документами. На протяжении двадцати верст  по  дорогам
валялись брауншвейгские каски.
     Успех под железнодорожной станцией Рожище  позволил  соседнему,  8-му
корпусу  взять  штурмом  город  Луцк.  По  всему  фронту  началось   общее
отступление австрогерманцев. В преследование была брошена кавалерия.
     Варя  на  своем  трофейном  автомобиле  тоже  устремилась  вслед   за
наступающими полками.
     На переправе через Стырь вследствие скопления у моста воинских частей
пришлось задержаться. Варя сошла с автомобиля  и  направилась  к  генералу
Микулину, который со своим штабом наблюдал за переправой.
     - Нельзя ли, господин генерал, пропустить меня  вне  очереди  с  моим
санитарным автомобилем? Впереди, конечно, есть раненые, которые  нуждаются
в моей помощи, - попросила Звонарева.
     - Положение на фронте еще не совсем выяснено, и пока  что  я  попрошу
вас расположиться за переправой.
     Варя  не  посмела  спорить,  тем  более   что   несколько   шрапнелей
разорвалось над самой переправой и среди солдат оказались раненые.
     Микулин со штабом решили все же перейти через реку. Сойдя  с  лошади,
генерал, не обращая внимания на обстрел, неторопливо зашагал по мосту,  за
ним двинулись штабные офицеры и ординарцы с лошадьми. Не дошли  они  и  до
середины реки, как несколько снарядов  одновременно  обрушились  на  мост.
Понтоны  были  разорваны,  получили  пробоины  и  начали  быстро   тонуть,
испуганные лошади шарахнулись в стороны и, падая в реку, увлекли  с  собой
солдат-коноводов. Микулин попытался спасти одного  из  них,  протянув  ему
руку, но в это время был ранен в обе ноги, упал в реку и исчез под водой.
     - Спасайте генерала! - закричало сразу несколько голосов.
     Офицеры растерялись, не зная, что предпринять.
     - Вот он, вот он! - закричала Варя, увидев  Микулина.  -  Неужели  же
никто не спасет его?
     - Эх, была не была! - выскочил из толпы Блохин. - Подержите мотоцикл,
Варвара Васильевна, а я попытаю свое дырявое счастье.
     Скинув сапоги, он прямо в одежде бросился в воду.  Течением  Микулина
относило все дальше и дальше. Блохин  саженками  подплыл  к  генералу,  из
последних сил  боровшемуся  с  волной.  Поддерживая  потерявшего  сознание
генерала, Блохин с трудом добрался до берега.
     Звонарева с помощью санитаров принялась приводить Микулина в чувство.
Придя в себя, от слабости, потери крови и пережитого  волнения  генерал  с
трудом мог говорить.
     - Передаю командование дивизией полковнику  Хоменко,  -  первое,  что
смогла разобрать Звонарева. -  Перевязывайте  сначала  раненых  солдат,  а
потом уж меня, я подожду, - добавил он, помолчав.
     - Вы сами находитесь в тяжелом состоянии. У вас ранены обе ноги.
     - Неужели ампутация? - взволновался генерал.
     Звонарева поспешила его успокоить, но, глядя на размозженные кости  и
рваные раны, с сомнением покачала головой и тяжело вздохнула.
     Когда перевязка была окончена, генерала перенесли в  штабную  машину.
Он подозвал к себе уже подъехавшего к переправе  Хоменко  и  попросил  его
представить к награде Блохина. Микулин хотел лично  поблагодарить  солдата
за спасение, но Блохин исчез, как в воду канул.
     Автомобиль тихонько тронулся.
     - Отвоевался наш генерал,  -  грустно  проговорила  Звонарева,  когда
машина отъехала. - Ему ампутируют обе ноги. В его годы трудно надеяться на
благополучный исход такой тяжелой операции.
     С темнотой бой постепенно прекратился, и части стали  окапываться  на
занятых рубежах. Хоменко верхом на лошади объезжал полки своей  дивизии  и
благодарил  солдат  за  боевую  службу.   Солдаты,   окрыленные   успехом,
оглушительно выкрикивал "рады  стараться"  и  обещали  на  следующий  день
окончательно добить немцев.
     Борейко  продолжал  объединять  группу  из  шести  легких  и  тяжелых
батарей, так как Хоменко не хотел и слышать о возвращении его  в  батарею.
Он возбудил ходатайство о производстве капитана в подполковники за  боевые
отличия и назначении его командиром приданных дивизии тяжелых и  гаубичных
батарей.
     Ночь не сулила отдыха тяжелым батареям.  Им  было  приказано  к  утру
перенести позицию  почти  на  двадцать  километров  вперед.  Получив  этот
приказ, даже невозмутимый Звонарев крепко выругал своего друга  Борейко  и
приступил к подготовке громадных пушек к ночному переходу.
     Наступила ночь. Напряжение многодневных боев сказывалось все сильнее,
люди валились на землю и засыпали мертвым сном. Сам Хоменко едва  держался
на ногах от усталости. Даже неутомимая Варя сдала и отказалась от  сложных
операций. Под утро и ее сморил сон.
     Всю ночь двенадцатидюймовая батарея тащилась по разбитым  проселочным
дорогам. Мощные автотягачи с трудом преодолевали многочисленные выбоины  и
ухабы, автомобили с людьми и боеприпасами буксовали  в  топких  низинах  и
болотах. Несколько раз батарею нагонял Блохин  с  категорическим  приказом
Борейко  поторопиться.  Незадолго  до  рассвета  батарею  встретил  и  сам
капитан.
     - Тебе, Сергей, следует поучиться у твоей супруги.  Ее  за  хвост  не
удержишь - так и рвется вперед, а тебя не знаю за какое место надо тянуть,
чтобы ты быстрее поворачивался, -  недовольно  гудел  Борейко,  выслушивая
длинные объяснения своего старшего офицера.
     Разгромленные австро-германские части на  следующий  день  продолжали
свой отход на северо-запад, за реку Стоход.
     Около полудня Звонарева со своим отрядом переезжала на новое место. В
автомобиле6 кроме нее, сидели обе сестры и Кремнев. Капитан еще не  вполне
оправился от контузии и жаловался  на  головную  боль.  Ветрова  заботливо
ухаживала за ним, нежно глядя на героя вчерашнего  боя.  С  того  момента,
когда бесчувственного Кремнева принесли на перевязочный пункт, она  ни  на
минуту не отходила от него, умоляя Звонареву спасти капитана.
     - Я сойду с ума, если только он умрет! - в отчаянии говорила она.
     - Но ты ведь замужем, - удивилась Варя.
     - Ничего подобного. Это я все придумала. Думала, что на фронте  среди
мужчин девушке трудно. Будут приставать... - призналась Таня.
     Всхлипывая, она рассказала, как сразу  после  первого  знакомства  ей
понравился  Кремнев,  как  потом  желание  его  видеть,  радость  коротких
свиданий - все это переросло в большое чувство. Но признаться ему боялась.
Зачем? Кругом война, ужас, смерть, разве могут они мечтать о счастье... Но
теперь молчать она больше не может. Она знает, что он любит ее.  А  любить
друг друга и есть счастье. Зачем же обкрадывать себя?
     - Глупенькая ты еще... Скажи ему. Это поможет лучше всяких  лекарств,
- улыбнулась Варя.
     В своем прогнозе она не ошиблась. После  разговора  с  Таней  капитан
сразу почувствовал себя значительно бодрее.
     К  автомобилю  подъехал  Павленко  и  справился  о  здоровье   своего
командира.
     - У нас все благополучно. Рана Сологубенко почти зажила, так  что  ты
можешь не беспокоиться за батарею, там все в полном  порядке,  -  закончил
прапорщик.
     - Да, да Александру Васильевичу надо еще несколько дней  отдохнуть  у
нас, - присоединилась Ветрова.
     Варя только качала головой.
     - У нас не госпиталь, Танюша! Мы должны или эвакуировать в  тыл,  или
возвращать в строй.
     - Мы временно зачислим капитана Кремнева в санитары, - нашлась сестра
милосердия и сама смутилась от такого явного проявления своих чувств.
     В это время мимо автомобиля стремительно проскакал Кубанский  казачий
полк. Все в темно-малиновых черкесках и бешметах, кубанках,  с  винтовками
за плечами, шашками на  боку,  кинжалами  у  пояса,  рослые  и  загорелые.
Смотреть на них без восторга было невозможно.
     - Наши, наши едут! - вскочила Варя, махая платком.
     Лихо заломив шапки, казаки  весело  смотрели  на  Звонареву.  Миновав
санитарный автомобиль, они съехали с дороги и  в  поле  перестроились  для
атаки. Заиграли трубы, блеснули  на  солнце  шашки,  и  вся  конная  масса
двинулась вперед все ускоряющимся аллюром.
     - Полевым наметом! - донеслась команда, и весь полк утонул  в  облаке
пыли, поднятой копытами сотен коней.
     - Смотрите,  смотрите,  казаки  пошли  лавой!  -  не  помня  себя  от
волнения, кричала Варя. - Зачем только я  родилась  женщиной!  Скакала  бы
сейчас карьером и рубила немцев направо и налево!
     - Пока что, Варвара  Васильевна,  надо  нам  приготовиться  к  приему
раненых из числа тех же казаков, - проговорила Ветрова.
     Вскоре у дороги развернулся перевязочный отряд. раненых,  к  счастью,
было совсем мало.
     Окончательно деморализованные немцы оказывали слабое сопротивление, и
русские части без боев дошли до Стохода.



                                    27

     Русская армия, остановив наступление, укреплялась на  новых  рубежах;
строились блиндажи, оборудовались наблюдательные пункты. Полки  и  батареи
пополнялись людьми, окопы окутывались колючей проволокой.
     Батарея Кремнева занимала позицию за  деревней  Страхалин.  Несколько
сзади  расположилась  батарея  Борейко  с  двенадцатидюймовыми  гаубицами.
Поблизости находился перевязочный пункт Красного Креста.
     Летний вечер развернулся во всем своем  великолепии.  На  западе  еще
горело пламя зари, но  на  небе  уже  зажглись  первые  неяркие  звезды  -
предвестники ночной тишины и покоя. Аисты с тихим клекотов  опускались  на
крыши хат и, подняв одну ногу и опустив клюв, погружались в чуткий  птичий
сон. С болот доносилось кваканье  лягушек.  Все  было  по-мирному  тихо  .
Только изредка ночную дремоту будила ружейная перестрелка, или  пулеметная
дробь, или мерцающий трепетный свет немецкой ракеты. будто и  ночью  война
не хотела, чтобы о ней забывали люди.
     Солдаты, отдохнувшие и отоспавшиеся после боев, врастяжку  лежали  на
земле около орудий и благодушно слушали батарейного  острослова  наводчика
Кикина, который рассказывал им длиннейшую сказку, без начала и конца7
     К ним подошел проходивший мимо батареи  Блохин.  За  время  боев  все
солдаты, особенно артиллеристы, успели познакомиться. На  батарее  Блохина
знали многие и поэтому его радушно приветствовали.
     - Здравствуйте, дружочки! - проговорил Блохин. - кака отдыхается?
     - Здорово, тяжелопуд! - ответил за всех  Солопов.  -  Скоро  получите
такую пушку, чтобы враз сничтожить всего немца?
     - Скоро не скоро, а воевать надоело! Две недели наступали,  а  народу
перевели - не счесть, - отозвался Блохин.
     - Что верно6 то верно, - поддержал Солопов.  -  Ежели  и  дальше  так
наступать будем, то до немецкой земли солдаты не дойдут. По дороге лягут в
сырую землю.
     - А мы не пойдем!  -  запальчиво  проговорил  тщедушный,  с  большими
темными глазами солдат.
     - Ежели один не пойдешь, застрелит  офицерье,  и  дело  с  концом,  -
пояснил Блохин.
     - Вот если бы  все  солдаты  отказались  вперед  идти,  -  проговорил
Солопов. - А скоро со всеми не договориться. солдат на  раскачку  туговат.
Пока сообразит да пошевелится, его десять раз обезоружат.
     - И то верно. Трудно раскачиваемся, но уж ежели раскачаемся, тогда не
остановишь. Народ - сила, -  многозначительно  сказал  Блохин,  похлопывая
ладонью по прикладу винтовки, лежащей у  него  на  коленях,  и,  подмигнув
Солопову, поднялся: - Ну, надо пойти заняться хозяйственными делами.
     Солопов тоже встал и пошел  вслед  за  ним.  отойдя  немного,  Блохин
присел, Солопов подошел и тоже подсел к нему.
     - Исподволь да понемногу надо  об  этом  говорить  солдату,  особенно
пехоте. там народ малограмотный, не сразу  смекает,  -  сказал  Блохин.  -
Скоро начнется осень, за ней зима. Воевать будет несподручно. Опять станем
на позиции, в землю зароемся. тут и будет время обо всем  переговорить.  А
пока береги себя и зазря в пекло не суйся, - наставительно сказал Блохин и
поднялся.
     В палатке, разбитой в саду, неподалеку от батареи Кремнева, собрались
артиллерийские  офицеры  и  Варя  с  сестрами  милосердия.  Шел  разговор,
вспоминали минувшие боевые дни, строились предположения на будущее7
     Осипенко напропалую кокетничала одновременно  с  Зуевым  и  Павленко,
приводя этим в отчаяние  обоих  своих  кавалеров.  Таня  Ветрова  тихонько
беседовала с Кремневым.
     - Ужасная все-таки  вещь  война!  -  задумчиво  проговорила  Варя.  -
Сколько людей убивают, калечат. И в сущности неизвестно за что.
     - Как - неизвестно за что? Мы защищаем свою землю от врагов,  которые
хотят нас поработить, - возбужденно сказал крутиков.
     - Может, вы и правы. Но я, как врач, скажу вам, что все  наши  успехи
не окупаются огромными потерями в  людях.  Победа  достается  нам  слишком
большой кровью. Еще одна-две такие  победы,  и  мы  совсем  останемся  без
людей, - продолжала Звонарева.
     - Тогда нам надо мириться. Пусть немец забирает  что  хочет.  диктует
нам свои  требования,  а  мы  покорно  пойдем  к  нему  в  кабалу,  -  уже
раздраженно проговорил Крутиков.
     - народ больше воевать не хочет! Он жаждет мира!  И  военные  власти,
если  они  сохранили  хоть  капельку  здравого  смысла,  должны  думать  о
заключении мира, - в тон Крутикову ответила Варя.
     -  Перевешаем  и  перестреляем  всех  бунтовщиков!  -  резко   бросил
штабс-капитан.
     - вы не сможете этого сделать по той простой причине,  что  их  будет
слишком много - сотни тысяч, миллионы.  Как  бы  эти  бунтовщики,  как  вы
выражаетесь, не перестреляли таких ретивых вояк,  как  вы,  -  усмехнулась
Варя. - Ведь в их руках оружие.
     - Вы социалистка и революционерка! Вам не место в  армии,  -  вскочил
Крутиков.
     - Призываю вас к порядку, штабс-капитан! Мы не  на  базаре,  -  резко
оборвал штабс-капитана Борейко. - Не умеете вести спор в рамках  приличия,
покиньте нас. К чему такие обвинения? Вы подумали,  кому  бросаете  это  в
лицо? Той, которая, себя не щадя, идет в самое пекло в боях за Россию?
     Крутиков, трясясь от злости, вытянулся и покинул палатку.
     - Ты поспокойнее, Варя, - мягко заметил жене Звонарев.
     - Я думаю о людях, о вас! Удивляюсь, как можно вести такие  разговоры
на фронте, да еще после  ужасающих  потерь,  какие  мы  понесли  во  время
последнего наступления! При плохой технической  оснащенности  нашей  армии
большие потери неизбежны, - развивала свою мысль Звонарева.
     - Откуда вы все это знаете, сударыня? - спросил Кремнев.
     - Относительно  техники  -  от  своего  мужа!  Он  инженер,  как  вам
известно. Что касается медицинского оборудования, то я  хорошо  знаю  наше
положение. Истощились у нас запасы лекарств,  инструментария,  а  союзники
доставляют их очень неаккуратно и в незначительном количестве.  Смертность
раненых и больных была бы  в  несколько  раз  меньше,  если  бы  у  нас  в
достаточном количестве были медицинские препараты и оборудование. Но  ведь
это союзникам только на руку.
     - Не пойму, почему это им на руку? - удивился Кремнев.
     - Англичане и французы спят и во сне видят, чтобы мы с  немцами  друг
другу хребет переломили. Им тогда будет легче нас прибрать к рукам.
     - Вы, Варвара Васильевна, настоящий политик! - с  восхищением  сказал
Кремнев.
     Борейко  сидел  молча,  будто  отдыхая,   думал   о   своем.   Только
напряженный, острый взгляд выдавал его внимание к завязавшейся беседе.
     Издали доносились  звуки  оркестра,  исполнявшего  вальс  "На  сопках
Маньчжурии".
     - Я без волнения не могу слушать этот вальс,  -  переменила  разговор
Звонарева. - Он мне напоминает дни артурского сидения. кто  из  нас  тогда
мог предположить, что мы не только переживем его осаду,  но  через  десять
лет снова будем участвовать в еще более грандиозной драке... Особенно  это
относится к вам, Борис Дмитриевич. Вовек не забуду того дня, когда  Блохин
прибежал ко мне с известием о  вашей  гибели  на  Большом  Орлином  гнезде
накануне сдачи крепости, - обернулась она к давнему другу.
     - Да, очухался я только на пароходе в Японии и сразу не  понял,  куда
попал. Сестры-японочки что-то лопочут, улыбаются. думал  -  это  кошмарный
сон мне снится. И только потом  сообразил,  что  попал  в  плен.  Чуть  не
выпрыгнул от  огорчения  за  борт,  а  тут,  откуда  ни  возьмись,  Блохин
появился.  "Как  ты,  варначья  душа,  попал  сюда?"  -   спрашиваю   его.
"Высмотрел, - говорит, - где вы находитесь, дополз до вашего эшелона, меня
на ваш пароход и посадили". Так вместе и приехали в Японию.
     - Когда  я  в  первый  раз  увидел  тебя  в  госпитале  в  Нагое,  ты
представлял собой марлевую куклу с отверстием для рта.  Глаза  и  те  были
забинтованы, - вспоминал Звонарев.
     - Провалялся я без малого с полгода и  сдох  бы  со  скуки,  не  будь
Блохина и других наших ребят с Электрического Утеса, - с волнением  сказал
Борейко.
     - Это верно, было скучно. Делать нечего, живешь на всем готовом...  -
сказал Звонарев.
     - Ты для развлечения ухаживал за японочками, даже,  мне  помнится,  в
бане с ними мылся, - хитро подмигнул Борейко Звонаревой.
     - Во-первых, это неправда, а во-вторых, это было давно... кто  старое
вспомнит, тому глаз долой, - попытался было замять разговор поручик.
     - Расскажи, расскажи, муженек! Я хоть и с большим опозданием, но  все
же узнаю о твоих похождениях, - весьма выразительно проговорила Звонарева.
     - Да и рассказывать не  о  чем  -  неинтересно.  Пошел  я  однажды  в
японскую баню. У них она состоит  из