Дмитрий ВЕРЕСОВ
   БЛИЖНИЙ БЕРЕГ НИЛА, ИЛИ ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


   Знаешь ли, милая,
   Жизнь неизбежна.
   Хватит мечтать,
   Знаешь, хватит мечтать...
   Павел Кашин

Пролог

Москва, 1982

   В спальных вагонах "Красной стрелы" народ ездит непростой  -  иностранцы,
артисты, большое и  малое  начальство,  -  и  обхождение  с  ними  требуется
нестандартное, галантерейное. Памятуя об этом, Настя поостереглась дать волю
праведному гневу, а осторожно переступила через спущенные в  проход  ноги  в
импортных джинсах и самым деликатным образом потеребила храпящего  пассажира
за рукав, при этом автоматически отметив мягкую добротность кожаной выделки.
   - Гражданин, а гражданин, вы бы поднимались. Прибыли уже.
   - М-м-м...
   Упитанный  брюнет   характерного   московско-грузино-еврейского   обличия
зачмокал пухлыми губами, но глаз так и не раскрыл.
   -  Нажрался,  паразит!  -  Настя  вложила  в  свой  свистящий  шепот  всю
рабоче-крестьянскую ненависть.
   И впрямь, гражданин, похоже, провел веселенькую  ночку.  Откидной  столик
был  завален  элитарными  ошметками   -   шкурками   сырокопченой   колбасы,
апельсиновой и банановой кожурой,  обертками  шоколадных  трюфелей,  тут  же
банка из-под камчатских  крабов,  пустая  сигаретная  пачка  с  иностранными
буквами, опорожненная бутылка дорогого коньяку. На одеяле бесстыдно валялась
упаковка известного резинового изделия. Дух стоял соответствующий -  окна  в
поезде не открывались, а кондиционер был уже отключен.
   - Гражданин, я вам русским языком говорю! Настя  дернула  за  рукав  куда
решительней. Толстая  волосатая  пятерня  плавно  приподнялась,  пошарила  в
воздухе и замерла на груди проводницы. Этого  Настя  не  выдержала,  с  маху
шлепнула по руке и заорала благим матом:
   - Глаза разуй, кобелина!
   Брюнет затряс головой, разлепил наконец мутные очи и с тупым  недоумением
уставился на Настю.
   - Эт-то... приехали уже?
   - Приехали! - со злорадной усмешкой  заявила  проводница.  -  Вы  бы  еще
дольше дрыхли, гражданин, так  и  обратно  бы  в  Питер  уехали.  Давайте-ка
выметайтесь по-быстрому!
   Заспавшийся пассажир сладко зевнул, тут же сморщился и  поднес  ладонь  к
виску.
   - Болит? -  с  иронией  осведомилась  Настя.  -  Неудивительно.  Вон  как
гульнули.
   - Она показала на захламленный стол. - Совсем  наглость  потеряли.  То-то
попутчица ваша сбежала.
   - Попутчица? - он усиленно заморгал. - Какая попутчица?
   - Ну, девушка, рыженькая такая. Вы ж с ней вместе сели. Так она в Болотом
вышла и очень просила вас не будить.
   - Рыженькая? - с натугой  проговорил  брюнет.  -  Ох,  не  помню,  голова
раскалывается... Слушай,  хозяюшка,  у  тебя  в  заначке  граммулек  сто  не
найдется? Я заплачу.
   - Я тебе что, корчма?
   Оно, конечно, приятно дать отлуп такому холеному  деляге,  но,  с  другой
стороны, страдает же  человек,  бодун  его  бодает  нешуточный,  видать,  не
слабей, чем любого пролетария. Проводница сжалилась:
   - Ладно; на Ярославском в буфете тетю Асю найдешь, скажешь, от  Насти  со
"Стрелы", она тебя остаканит.
   - Вот спасибо! - Брюнет достал из кармана кожанки желтый пакетик жвачки и
дрожащей рукою протянул ей. - В знак благодарности.
   Когда проводница вышла, брюнет, постанывая,  залез  с  ногами  на  полку,
просунул руку в багажный отсек, расположенный  над  дверью,  пошарил  там  и
извлек серый пластмассовый портфель-дипломат с номерным замком. С ним  он  и
сошел  с  поезда,  но   направился   не   на   Ярославский   вокзал,   а   к
телефонам-автоматам.
   - Вадим Ахметович? Доброе утро, это Яков  Даниилович.  Я  только  что  из
Питера и имею для вас небольшой презент.
   - Очень тронут, Яков Даниилович. Вас не затруднит  подъехать  ко  мне  на
службу часикам, скажем, к пяти?
   - Нисколько, Вадим Ахметович. Буду ровно к пяти.
   - Адрес знаете?

Ленинград, 1982

   - Ну-ну, успокойтесь, Мария Кирилловна, вот, хлебните водички  и  давайте
продолжим. Итак, вы говорите, что мужчина садился в поезд один?
   Пожилая проводница всхлипнула и протерла глаза рукавом. Капитан  Самойлов
одновременно смахнул со лба обильный пот - и тоже рукавом.
   - Один, один, - закивала  проводница.  -  Веселый  такой,  обходительный.
Когда я зашла к нему, он на оба места билеты предъявил, попросил  никого  не
подсаживать, сказал, что в Бологом  друг  присоединится...  Чаю  заказал,  с
сухариками...
   Мария Кирилловна вновь опустила голову и шмыгнула носом.
   - Понятно. И багажа, значит, при нем, кроме ременной сумочки-визитки,  не
было?
   Проводница кивнула, подтверждая - не было, мол.
   - И в дороге, говорите, никто к нему не подсаживался?
   - Не видела. В Бологом, правда, меня  бригадир  к  себе  в  третий  вагон
вызывал, так что, может быть...
   Дверь служебного купе приотворилась, в щели показались стриженая голова и
лацкан милицейского мундира.
   - Разрешите, товарищ капитан.
   - Что там? - недовольно спросил Самойлов.
   - Да вот, пассажиры... по домам просятся.
   - Фамилии, адреса, телефоны у всех записал?
   - Так точно!
   - Предупредил, что вызовем в ближайшее время?
   - Так точно!
   - Иди... Ну все, Мария Кирилловна, спасибо вам.
   - Не на чем. - Проводница отвернулась.
   - Да, и вот еще что - вы точно ничего там не  трогали,  не  убирали?  Ну,
когда...
   - Да что вы!  Только  вошла  сказать,  что  подниматься  пора,  приезжаем
скоро...
   Подошла, за ручку тронула...
   Проводница прикрыла глаза рукой и заплакала.  Капитан  Самойлов  встал  и
вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Там было уже пусто,  только  у
ближнего тамбура дежурил милиционер, да возле прикрытой двери седьмого  купе
нервно курил высокий мужчина в штатском. Капитан подошел к нему.
   - Ну что, Феденька, отдыхаем?
   - Да, там теперь эксперты колдуют.
   - А ты уже отстрелялся?
   - Отстрелялся... Похоже, Коля, в этом деле все мы уже отстрелялись.
   - То есть? - нахмурился Самойлов.
   - Судя по всему, не наша тут епархия. Во всяком случае, без смежников  не
обойтись.
   - Вещички?
   - Они. Интересные такие вещички, я бы даже сказал - типа будьте-нате!
   - Ну уж! - Капитан хмыкнул. - Что-нибудь по части ОБХСС?
   - Бери выше.
   - Неужели Конторы? Секретные документы, что ли?
   - Зайдем, сам увидишь. Не сюда, в соседнее. Там и без нас тесно. - Поймав
на себе неодобрительный взгляд капитана, Федор добавил:
   - Ладно, порядки знаем.
   Все запротоколировано и сфотографировано.
   На откидном столике аккуратным рядком стояли многочисленные  предметы,  в
их числе на треть опорожненная граненая бутылка виски  с  золотисто-бордовой
этикеткой, длинная сигаретная пачка тех  же  тонов  с  латинскими  буковками
"Santos-Dumont", курительная трубка с чуть изогнутым черным мундштуком,  два
пустых стакана, два коричневых сигаретных окурка с  чуть  заметными  пятнами
розовой помады, обручальное кольцо, финка с пластмассовой  наборной  ручкой,
полпалки   твердо-копченой   колбасы.   Каждая   вещь   была   упакована   в
полиэтиленовый пакет и снабжена биркой.
   - И что? - поморщившись, спросил капитан. - Видал я все это хозяйство при
первичном осмотре. Что ли, прикажешь из-за  буржуйского  виски  Большой  дом
теребить? Бдительность демонстрировать? Они тебе быстро песню про коричневую
пуговку напомнят. Сейчас, дорогой, не сталинское время, сейчас каждый, кто с
понятием, подобное пойло хлебает невозбранно...
   - Так  ведь  я,  собственно,  не  это  хочу  показать.  На  полке  поверх
застеленного одеяла стояла продолговатая дорожная сумка ярко-красного цвета.
   Федор наклонился над нею, двумя пальцами извлек еще  один  полиэтиленовый
пакет с биркой и показал капитану. Самойлов присвистнул.
   - Погоди свистеть, это, как говорили в старину, лишь первая перемена.
   - Красавец! Такой и в руке подержать  приятно,  -  Самойлов  потянулся  к
пакету.
   - Потом, капитан... Револьвер системы "наган", шестизарядный, калибр семь
шестьдесят два, отечественного производства, 1930 года выпуска...
   - Силен, бродяга! Уже и год вычислил.
   - А как же! Особенно если вся  цифирь  на  раме  выбита.  И  звездочка  с
серпом.
   Ствол заслуженный. Нутром чую - баллистика не пустая будет, где-то им уже
работали.
   - Блажен, кто верует... И это, говоришь, только первая перемена?
   - Ага. Второй экспонат мы нашли в кармашке.
   Федор вынул из сумки  еще  один  пакет.  Самойлов  увидел  две  аккуратно
упакованные пачки денег. Вид у купюр был непривычный.
   - Что ли доллары? - удивленно спросил он.
   - Десять тысяч.
   Самойлов снова присвистнул. Федор улыбнулся.
   - И это еще не главное блюдо.
   - Ох, не томи...
   И на Божий свет был извлечен небольшой пластмассовый кейс  серого  цвета.
Вид у кейса был не вполне  товарный  -  верхние  половинки  хитрых  номерных
замочков были незатейливо выломаны из пластмассового корпуса.
   - Чехословацкое изделие, - заметил Федор, перехватив взгляд капитана. - С
замками постарались, а корпус хлипкий.
   - Не учли братцы  швейки,  что  против  лома  нет  приема,  -  согласился
Самойлов.
   - Лом не применялся, хватило финки, - с серьезным видом сказал  Федор.  -
Которой сервелат резали, кстати, тоже финский.
   - Красиво жить не запретишь! - Федор выразительно посмотрел на  капитана,
тот запнулся и поспешил внести существенную поправку:
   - А красиво помирать - тем более...
   - Да ты крышку-то подними,  не  бойся,  все  пальчики  я  уже  на  пленку
перевел.
   На этот раз  Самойлов  не  свистнул,  а  только  оторопело  уставился  на
открывшееся его взору долларовое изобилие.
   - Тут еще пятьдесят пять тысяч американских долларов,  -  с  наслаждением
проговорил Федор.
   - Да здесь даже не в особо  крупных  размерах,  а  в  особо  особых...  -
пробормотал Самойлов. - Разное я повидал на своем сыскарском веку, но  таких
Рокфеллеров...
   - Но и это еще не все. - Как фокусник из шляпы, Федор  вытащил  из  сумки
еще один пакет.
   - Что за пластины? - спросил Самойлов.
   - Клише. Для тех же долларов, кстати. - Выходит,  это  все  фальшак,  что
ли?
   На лице Самойлова невольно проступило разочарование.
   - Ну, я в таких делах не Копенгаген, с валютчиками не работал. Кому  надо
- разберутся.
   - Эти разберутся! - По лицу Самойлова было  видно,  что  он  очень  хотел
выматериться, но чудом удержался. - Ладно, по части документов есть что?
   Федор вложил в руку капитана  паспорт  в  черном  чехле  и  заваренный  в
целлофан студенческий билет. Первым Самойлов  раскрыл  паспорт  и  с  минуту
сосредоточенно изучал его.
   - А ведь похожа ксива на правильную, - задумчиво произнес  он.  -  Только
сдается мне, что из нашего терпилы такой же этнический немец, как из меня  -
председатель Мао.
   - Уже результат. Если гражданин черно-белыми  пользуется...  пользовался,
значит, почти наверняка по криминалу уже светился.
   Самойлов раскрыл студенческий и хмыкнул.
   - С такой фамилией только в малолетней колонии работать!
   - А почему бы и нет? На юридический многие через учреждения попадают.
   - Еще не факт, что билет подлинный. Сегодня же  надо  связаться  с  ВЮЗИ,
проверить, значится ли у них такая личность... Тьфу!
   На этот раз Самойлов от фольклора не удержался.
   - Ты что это? - обеспокоенно спросил Федор.
   - Обидно. В кои веки раз по-настоящему крутое дело намечается -  и  сразу
отдай. Эх, чому ж я не сокил... На Литейный звонил?
   - Не успел.
   - Так дуй срочно, один нога тут -  другой  там,  нам  состав  на  перроне
задерживать нельзя.
   - Может, заодно и труповозку вызвать?
   - Нет, Федя, сначала комитетчиков дождемся, пусть  сами  решают,  что  да
как.
   Ты,  коли  хочешь,  отзвонившись,  перекуси  чего-нибудь,  а  я   немного
поработаю композитором.
   - Оперу писать? - усмехнулся Федор.
   - Ее самую. Худсовет сегодня  будет  строгий.  Федор  вышел,  а  Самойлов
присел  возле  столика,  расчистил   место,   чуть   передвинув   пакеты   с
вещественными доказательствами, достал из потрепанной кожаной папочки чистый
лист бумаги и ручку за тридцать пять копеек и  разборчивым  почерком  вывел:
"19.04.1982 года в 10 часов 48 минут дежурная бригада Дзержинского райотдела
УВД г. Ленинграда в составе..."

Глава первая

Психоанализ по его превосходительству

I

   - Проходите, пожалуйста, - любезно,  словно  доброго  старого  знакомого,
пригласил врач. - Присаживайтесь, прошу вас.
   Молодой человек, высокий и светловолосый,  послушно  уселся  в  указанное
кресло возле черного полированного стола  и,  не  отрывая  взгляда  от  лица
доктора, что-то тихо сказал.
   - Извините великодушно, не расслышал...
   - "Фаберже-брют", - чуть громче повторил молодой человек. - Галстук "Мсье
Ги", натуральный шелк, серебряная булавка от Медичи.
   - А вы того, - врач  непроизвольно  дотронулся  до  массивной  серебряной
булавки на шелковом перламутровом галстуке, - знаете толк...
   - Вы тоже.
   Молодой человек не кривил душой. Врач, ухоженный красивый мужчина средних
лет, с густой седеющей шевелюрой и аккуратной бородкой, выглядел  прямо-таки
лауреатом  международного  конкурса  "Самый  элегантный  человек  года".  От
внимания молодого человека не укрылось и то, что собеседник его, прежде  чем
сесть, бережно  подтянул  безукоризненно  отутюженные  черные  брюки.  Да  и
кабинет,  в  котором   происходил   разговор,   ни   единой   деталькой   не
ассоциировался с советским медицинским учреждением.  Крытый  зеленым  сукном
старинный письменный стол не опозорил бы и приемную  какого-нибудь  царского
министра, импозантны были и книжные стеллажи, сплошь уставленные  неведомыми
фолиантами, и изразцовый камин с двумя  симметричными  вазами  на  полке,  и
пушистый, вишневого цвета  ковер  под  ногами,  и  вытянутые  арочные  окна,
выходящие в нежную весеннюю зелень...
   - Ну-с, как самочувствие?  На  что  жалуемся?  -  профессионально  бодрым
голосом осведомился врач.
   - Самочувствие сообразно ситуации, а жаловаться мне не на что.  Хотел  бы
выразить вам глубочайшую признательность и поскорее отправиться домой.
   Чувствовалось, что он очень старается говорить неторопливо, спокойно, как
и подобает человеку, находящемуся в здравом уме и доброй памяти.
   - Увы, Нил Романович, удовлетворить вашу просьбу  не  могу,  -  вкрадчиво
сказал врач.
   - Но отчего же? - все так же медленно и четко выговорил молодой  человек.
- Видите ли, мне очень нужно. Срочно. Сами понимаете, организация похорон...
   - Ах, Нил Романович, никакой срочности нет, уверяю  вас.  Мне  доподлинно
известно,  что  экспертиза  займет  еще  некоторое  время...  Случай  крайне
нестандартный,  определенные  тесты  потребуют  трех-четырех  дней,   и   не
исключено, что возникнет надобность в повторном анализе. Так что неделя, как
минимум, у нас есть, и  я  категорически  рекомендую,  чтобы  это  время  вы
провели здесь, под нашим присмотром.
   - Не вижу необходимости. Я совершенно здоров. Так что спасибо вам и...
   - Совершенно, говорите, здоровы? А позвольте полюбопытствовать, что у вас
с рукой? И откуда живописный синяк на лбу?
   Молодой человек с тоской поглядел на свежий бинт вокруг запястья.
   - Наверное, порезался, когда падал. И ударился. Понимаете, там...  ну,  в
морге... такой воздух... Вот я и  грохнулся  в  обморок.  А  здесь  с  вашей
помощью пришел в себя...
   - Да? У меня несколько  иные  сведения,  свидетельствующие  о  некоторой,
скажем так, неадекватности.
   - Что конкретно вы подразумеваете под неадекватностью?
   Чувствовалось,  что  молодой   человек   из   последних   сил   сохраняет
самообладание.
   - Пожалуйста. В ходе опознания вы допускали весьма странные высказывания,
а затем схватили со  стола  прозекторский  нож,  принялись  размахивать  им,
никого к себе не подпуская, после чего сделали  попытку  вскрыть  себе  вены
этим ножом. И грохнулись вы, если использовать  вашу  терминологию,  не  без
помощи служителей, откуда и гематомка на челе... Не держите на них зла,  Нил
Романович, и благодарите Бога, что порез вам обработали прямо на месте - кто
знает, где этим ножичком ковыряли.
   - Этого не было, - сказал Нил, глядя в пол.
   - Свидетелей с полдюжины наберется... Так как,  будем  обследоваться?  Не
угодно ли подписать бумагу о вашем согласии?
   - А если я не подпишу?
   - В таком случае ее подпишет кто-либо из ближайших родственников. В вашем
случае - мама. Будем звонить Ольге Владимировне?
   - Не будем... Вы можете мне гарантировать, что без меня?..
   Врач испытующе посмотрел на Нила и твердо сказал:
   - Могу.
   - Давайте вашу бумагу. И еще одна просьба.
   - Какая?
   - Распорядитесь, чтобы  мне  вернули  мою  одежду.  Мне  крайне  неудобно
общаться с вами в этих... исподниках. Только, пожалуйста, не  говорите,  что
это предписанная правилами униформа для...  клиентов  вашего  заведения.  Вы
тоже не в белом халате... Врач всплеснул руками и рассмеялся.
   - Уели, Нил Романович, ах уели!
   - Браво, вы неплохо скаламбурили, - улыбнулся  Нил.  -  Надеюсь  в  самое
ближайшее время убедить вас, что я еще не окончательно ах...
   Врач недоуменно взглянул на Нила, но тут же расхохотался вторично.
   - Великолепно держитесь, Нил Романович. Не уверен, что смог  бы  так  же,
окажись я на вашем месте.
   - А что, не исключаете такую вероятность?
   - Психика людская, Нил Романович, предмет темный и,  между  нами  говоря,
подвластный систематической науке лишь постольку-поскольку. В  любой  момент
такое с нами может выкинуть!..  Вот  вы,  Нил  Романович,  прежде  за  собой
суицидальные наклонности замечали?
   - Так все же как насчет моей одежды, Евгений Николаевич?  -  сказал  Нил,
узнавший имя врача у строгой медсестры, которая сопровождала его в  кабинет.
- Серьезная беседа предполагает хотя бы видимость равенства сторон.
   Врач хмыкнул и надавил невидимую кнопку. После короткого гудка зуммера он
громко произнес:
   - Тамара Анатольевна,  будьте  добры,  принесите  сюда  рубашку  и  брюки
больного Баренцева.
   Слегка поморщившись при слове "больной", Нил поспешно добавил:
   - И пиджак.
   - И пиджак... Благодарю вас.
   - Вы спрашивали о суицидальных наклонностях? Никаких поползновений, а тем
паче попыток повеситься, отравиться, броситься под поезд и прочее я за собой
не замечал, но...
   - Продолжайте, прошу вас.
   - Но сама идея бессрочного отпуска никогда не вызывала во мне того страха
и отвращения, которые лукавая природа заложила в каждое здоровое животное.
   - Себя, стало быть, вы к животным не причисляете?
   - К здоровым - нет... Знаете, кто был моим любимым литературным героем  в
девять лет?
   - Да уж надо полагать, не Карлсон... Только не говорите  мне,  что  принц
Гамлет. У меня этих Гамлетов побольше, чем Наполеонов, было...
   - Нет, конечно, не Гамлет. Ханно Будденброк.
   - Это еще кто?
   - Перечитайте Томаса Манна... Понимаете, молодость и здоровье - это  ведь
не только производные  от  календарного  возраста  и  физического  состояния
организма.
   Здоровое молодое животное радуется, когда ему хорошо, и отчаянно борется,
когда ему  плохо.  Говоря  объективно,  в  моей  жизни  было  очень  немного
по-настоящему плохого, стало быть, опять же  объективно,  мне  почти  всегда
было хорошо - но я давно уже забыл, что такое настоящая радость.  А  сегодня
утром, после звонка из прокуратуры, и потом, на опознании в морге,  я  вдруг
почувствовал, что не хочу и не могу бороться...  И  если  бы  в  тот  момент
сопровождавший меня следователь,  так  похожий  на  молодого  Ильича,  вдруг
предъявил мне обвинение в убийстве, я  с  радостью  подписал  бы  признание.
Конечно, если бы он гарантировал мне скорый суд и такого палача, который  не
мажет с первого выстрела... Поверьте, Евгений  Николаевич,  я  нисколько  не
кокетничаю.
   - Но на метком выстреле, все же настаиваете.
   - Я не мазохист и не люблю боли.
   - Полноте, юноша! Представьте с