атого октября Борис  снова приехал...
Когда его вызвали сюда,  он растерялся и  не сказал правды.  Да и  мне велел
молчать о своем последнем приезде:  могло дойти до жены. Но когда мы узнали,
что вы подозреваете Самыкина в краже драпа и даже произвели у него обыск, то
поняли - все это из-за нас. И решили признаться...

     Соня Белошапко,  как и  говорил Щетинин,  появилась через три дня.  Это
была худенькая девушка в пестрой кофточке и темной юбке.
     - Вы следователь,  да?  А я Соня Белошапко.  Значит,  так, я говорила с
Олегом и все знаю.  Я тоже видела человека с тюком и смогу... - Она говорила
так быстро, что мне пришлось прервать ее.
     - Хорошо, хорошо, - улыбнулся я. - Давайте лучше приступим к делу.
     Я объяснил,  что от нее требуется,  усадил за стол, дал бланк протокола
допроса и  ручку,  попросив как  можно точнее и  подробнее описать внешность
того, кто похитил драп.
     Тут меня вызвали к прокурору.  И когда я вернулся минут через двадцать,
Соня протянула мне листок. Я взял его и в первое мгновение даже растерялся.
     - Что это? Неужели вы не поняли? - спросил я резко.
     На бланке допроса было нарисовано чье-то лицо.
     - Вы же сказали:  портрет,  - обиженно произнесла Соня. - Я думала, что
так лучше.  Я ведь рисую.  Уже пять лет занимаюсь в художественном кружке, и
наш преподаватель говорит, что у меня способности...
     Я внимательно разглядел рисунок.  На меня как бы искоса смотрел человек
с орлиным носом и тонкими губами. И тут у меня возникла идея.
     - Соня,  - сказал я, - а могли бы вы еще раз нарисовать его? Карандашом
и более детально? Только не смотрите на ваш первый вариант...
     - Могу, - удивленно согласилась девушка.
     Я дал ей лист чистой плотной бумаги, карандаш и резинку.
     Минут через сорок портрет был готов.
     - Вот, - с гордостью сказала Соня.
     Я положил два портрета рядом.  В том, что на обоих был изображен один и
тот же человек,  сомнений не было.  И,  главное,  это совпадало с описанием,
сделанным Олегом.
     - Отлично! - вырвалось у меня. - Здорово это у вас получилось...
     На следующий день были изготовлены фоторепродукции портрета. Их раздали
работникам  милиции.   Следователь  Бекетин  предложил  привлечь  к  розыску
бригадмильцев.
     Однажды утром,  едва  я  успел  войти  в  кабинет,  раздался телефонный
звонок.  Я  снял  трубку  и  услышал  знакомый,  несколько  гортанный  голос
подполковника Топуридзе - начальника областного уголовного розыска.
     - Приветствую  и  поздравляю.  По  вашему  портрету  бригадмилец Михаил
Григорьев задержал вора,  которого вы разыскиваете. Приезжайте завтра к нам,
прямо ко мне...
     Топуридзе  познакомил  меня  с   "именинником"  -   так  он  представил
Григорьева.
     Григорьев смущался и  поначалу отвечал  на  вопросы нескладно.  Видимо,
такое внимание к  нему проявляли впервые.  Ему было лет тридцать пять,  и по
виду он совсем не походил на героя -  чуть ниже среднего роста,  худощав. На
скуле у него была ссадина, верхняя губа чуть припухла.
     Работал  он  в  небольшом городке механиком на  трикотажной фабрике.  В
бригадмильцах уже  три  года.  Как только в  их  отделение милиции поступили
фотокопии   портрета   предполагаемого   преступника,    несколько   раздали
бригадмильцам.
     За два дня до нашей встречи Михаил поехал в Ростов с женой навестить ее
родителей. Вечером они с тестем и тещей пошли в ресторан.
     - Сидим мы,  значит, - рассказывал Григорьев, - и вдруг вижу - какое-то
знакомое лицо.  Мужчина.  Думаю,  откуда же я его знаю?  Кудрявый, нос такой
горбатый и  губы  тонкие...  Тесть  все  расспрашивает,  как  мы  живем,  не
собираемся ли перебираться в  Ростов,  к  ним.  А я глаз не могу оторвать от
горбоносого.  Он уже официантку подзывает,  расплачивается.  Тут меня словно
молнией в темную ночь озарило.  Вытаскиваю потихоньку фотографию из кармана,
что дали в  милиции.  Смотрю:  он и  есть!  А ворюга уже идет к выходу.  Ну,
думаю, упустил. Срываюсь с места и почти бегом за ним. Жена кричит: куда ты?
А  у меня одна мысль:  не ушел бы.  Кто-то еще крикнул за соседним столиком:
"Держи его,  кавалер сбежал!"  Горбоносый,  наверное,  на  свой счет принял,
оглянулся.  И шмыг поскорее за дверь. Я за ним. Он прибавил шагу и свернул в
переулок.  Я,  естественно,  тоже.  И  столкнулся с  ним нос к носу.  Стоит,
спокойненько закуривает папиросу.  Я огляделся - вокруг ни души. Говорю ему:
"Пройдемте,  гражданин,  со мной". А он отвечает: "В чем дело? Кто ты такой,
чтобы я тебе подчинялся?" Я на всякий случай взял его за рукав: "Бригадмилец
я,  прошу следовать за мной". Он так спокойно отвечает: "Покажи документы, а
то ведь всякий кем хочешь назваться может".  Ну, я полез в боковой карман за
удостоверением,  и  в это время меня словно обухом по голове...  Аж искры из
глаз посыпались... Здорово он мне врезал правой. - Григорьев провел рукой по
скуле.  - Я упал, однако успел подставить ножку. Горбоносый тоже растянулся.
Но сильный он,  подлец, оказался, еще несколько раз приложился ко мне. Потом
навалился,  к  горлу тянется.  Я  не даю,  вцепился ему в руки изо всех сил.
Горбоносый кричит:  "Убью,  гад,  пусти лучше!"  А  я  думаю,  только бы сил
хватило, пока кто-нибудь придет на помощь...
     Григорьев замолчал.
     - А дальше? - спросил я.
     - Мои всполошились, выбежали, стали искать... Успели вовремя. И другие,
прохожие, помогли. Скрутили мы горбоносого, отвели в милицию...

     Задержанный был  доставлен в  нашу прокуратуру.  Мы  сидели друг против
друга.  Я  смотрел на него и  думал:  "Ну и молодец же Соня,  мельком видела
этого человека, а как точно запомнила его лицо".
     - Учтите,  - возмущался задержанный, - вам это так не пройдет! Хватаете
ни  в  чем  не  повинного человека...  За  самоуправство вас  по  головке не
погладят!
     Я  ознакомился  с  его  документами.   Они  были  в  порядке.  Справка,
командировочное удостоверение.  Петр Христофорович Жук,  работает в  колхозе
"Большевик" счетоводом. В Ростов приехал по делам колхоза.
     - Скажите, Петр Христофорович, где вы были одиннадцатого октября?
     - На областном совещании охотников, - не задумываясь ответил он.
     В бумажнике Жука был вызов на это совещание.
     - Почему оказали сопротивление бригадмильцу? Избили его...
     - Да  он  же сам ни с  того ни с  сего набросился как ошалелый.  А  что
бригадмилец,  так на лбу у него не написано... Я решил, что это какой-нибудь
грабитель. А меня бог силой не обидел. Думаю, покажу ему, где раки зимуют, а
потом,  конечно,  в милицию сволоку...  Одним словом,  я требую,  чтобы меня
немедленно освободили. Я сейчас в командировке и времени у меня в обрез.
     - Хорошо, я позвоню в колхоз, - кивнул я.
     - Пожалуйста. Только, если можно, поскорее, - уже спокойнее сказал он.
     "Неужели мы ошиблись? - думал я, связываясь по телефону с колхозом. - А
что если этот Жук действительно честный человек?"
     Ответил мне председатель колхоза Власенко.  Он  подтвердил,  что у  них
работает счетовод Жук и что в настоящее время Петр Христофорович находится в
областном центре в командировке.
     Власенко встревожился не случилось ли чего с  их счетоводом?  Я ответил
уклончиво  и  попросил  председателя  колхоза  "Большевик"  срочно  прислать
характеристику на Жука.
     - Ну что, убедились? - злорадно спросил горбоносый.
     Я на всякий случай позвонил в общество охотников.  Но никто не ответил.
Телефонистка с  коммутатора сказала,  что  после  совещания  вряд  ли  можно
кого-нибудь там застать.
     Задержанный снова стал требовать,  чтобы его отпустили,  утверждая, что
ни в чем не виноват.
     Я   прямо  не   знал  что  делать.   Задерживать  невиновного  человека
противозаконно,  за  это могут крепко наказать.  И  все же  я  решил вызвать
Кривеля, Самыкина, Щетинина и Белошапко, чтобы произвести опознание.

     Первым пришел Кривель. Он был встревожен вызовом, но когда узнал, зачем
его пригласили,  успокоился. Борис Кривель задержанного не опознал. И, когда
мы уже прощались, признался:
     - А  знаете,   товарищ  Измайлов,   Самыкин  со  мной  до  сих  пор  не
разговаривает. Мы с Зоей ходили к нему, просили прощения. Он просто выставил
нас за дверь.
     - Ну а как бы вы чувствовали себя на его месте?  - спросил я. - Сказали
бы сразу правду, не навлекли бы на него подозрение. Да и на себя тоже.
     Кривель вздохнул и ничего не ответил.
     Самыкин тоже не опознал Жука. Вся надежда была на Щетинина и Белошапко.
Но Олег,  к сожалению,  не пришел из-за болезни. Так что все зависело только
от Сони.
     Она  пришла в  прокуратуру и  снова забросала меня вопросами.  А  когда
вошла  в  комнату,  где  находились задержанный и  еще  двое  мужчин,  сразу
показала на Жука.
     - Конечно, вот он.
     - А вы не могли ошибиться? - спросил я.
     - Нет-нет, что вы! - заверила меня девушка.
     - Тогда,  Соня, расскажите, пожалуйста, еще раз, где, когда и при каких
обстоятельствах вы  видели  этого  человека.  И  по  каким  приметам вы  его
опознали.
     Когда Белошапко закончила свой рассказ, Жук возмущенно крикнул:
     - Чушь! Ерунда! Девчонке все это приснилось!
     - И она,  увидев во сне ваше лицо, запомнила его и нарисовала? - сказал
я.
     В полученной по почте характеристике на Жука, подписанной председателем
и  секретарем парторганизации колхоза "Большевик",  говорилось,  что  Жук  -
прекрасный счетовод, честный, отзывчивый товарищ, хороший общественник.
     Прочитав ее, я тут же пошел к прокурору Рудневу.
     - Ты вот что,  -  сказал он,  -  поезжай-ка в колхоз. Я думаю, на месте
легче будет разобраться во всем...
     До  колхоза "Большевик" сто двадцать километров по  проселочной дороге.
"Оппель",  который выпросил для  этого  в  милиции Руднев,  нырял  из  одной
рытвины в другую.
     Правление колхоза помещалось в деревянном доме.
     Я  зашел в комнату председателя.  Его секретарша сказала,  что Власенко
уехал в Ростов заключать договор со строителями.  Тогда я спросил ее,  с кем
бы мне поговорить насчет колхозного счетовода.
     - Да вы с самим Петром Христофоровичем побеседуйте,  -  сказала она.  -
Как? - удивился я. - Где?
     - А  вон он,  -  показала она в  окно на мужчину в синем плаще и шляпе,
разговаривающего с двумя женщинами.
     - Извините, - только успел бросить я и выбежал.
     Узнав, что я следователь, Жук обрадованно спросил:
     - Что,  нашли мои документы?  Понимаете,  был в Ростове в командировке,
вчера вернулся. А там в автобусе у меня бумажник украли...
     Женщины, услышав наш разговор, предупредительно отошли.
     - А что было в бумажнике? - спросил я.
     - Справка, командировочное удостоверение, вызов на совещание охотников,
немного денег.  Но самое главное -  там было письмо от одной девушки... - Он
смутился,   видимо,  подумав,  стоит  ли  об  этом  рассказывать,  но  решил
продолжать.  -  Понимаете,  на этом письме был адрес,  который у меня больше
нигде не записан...
     - Вы могли бы поехать со мной? - спросил я.
     - Могу, - охотно согласился счетовод. - Только предупрежу товарищей.
     Через полчаса мы  уже сидели в  "оппеле",  и  Жук сокрушался по  поводу
пропажи письма.
     - Видите ли,  -  смущенно объяснял он,  -  в  августе я  был  в  Крыму,
познакомился с одной девушкой.  Она в Москве учится,  в Тимирязевке. Кончает
агрономический.  А  нашему  колхозу  позарез  нужен  агроном.  Целую  неделю
уговаривал ее приехать к нам на работу...
     Я улыбнулся. Наверное, дело не только в работе.
     - Не огорчайтесь, она вам еще напишет.
     - Нет,  -  грустно сказал он.  -  Катя человек самолюбивый.  Пока моего
письма не получит, не напишет...

     Когда в кабинет ввели задержанного,  тот бросил настороженный взгляд на
сидящего рядом со мной счетовода.
     - Познакомьтесь, - сказал я. - Петр Христофорович Жук. А вас, простите,
как? - обратился я к горбоносому, не сдержав иронии.
     Задержанный молчал.
     - Так это именно тот гражданин, который крутился возле меня в автобусе,
- простодушно признался Жук. - Он, наверное, и позаимствовал мой бумажник...
     - Вы сами его выронили,  -  поспешно сказал горбоносый.  - Я еще кричал
вам вдогонку, а вы даже не обернулись...
     - Послушайте,  -  не выдержал я,  -  сколько можно водить нас за нос? В
вашем положении лучше рассказать все честно.
     - А,  ладно,  -  махнул он  вдруг рукой,  -  расскажу всю  правду.  Моя
настоящая фамилия Чурсин. А зовут Геннадием Антоновичем. Живу в Красноярске.
Сюда приехал к  знакомым погостить...  И надо же случиться такому -  потерял
паспорт.  А  когда этот гражданин,  -  он  кивнул на  Жука,  -  обронил свой
бумажник, черт меня дернул, дай, думаю, воспользуюсь. Мало ли чего, проверка
какая...  А  у колхозников,  как вы знаете,  справки вместо паспорта.  И без
фотографии.  Так  что  сойдет...  Хотел  по  возвращении  домой  обязательно
отослать товарищу Жуку его документы и заодно извиниться...
     - А письмо, письмо где? - перебил его Петр Христофорович.
     Горбоносый вытащил из кармана помятый конверт и протянул счетоводу.

     Ответ из Красноярска гласил:  "Чурсин Геннадий Антонович не проживает и
никогда не проживал в Красноярском крае".
     Я показал его задержанному,  но он продолжал настаивать на том, что это
его  настоящая фамилия.  И  тогда я  решил испробовать еще одно средство для
установления личности - дактилоскопию.
     Вскоре  пришел  ошеломляющий  ответ:   "Отпечатки  пальцев  принадлежат
Коробову  Ивану  Леонтьевичу,  скрывавшемуся под  фамилиями  Леонтьев  Игорь
Вениаминович, Ливанов Сергей Сергеевич..." Далее следовало еще пять фамилий.
     Оказалось, что Коробов Иван Леонтьевич был судим первый раз в 1933 году
за  ограбление и  приговорен к  семи годам лишения свободы.  В  1935 году он
совершил побег, но через два месяца был задержан работниками милиции. В 1946
году  его  привлекли  к   суду  за   хищение  государственного  имущества  и
приговорили к четырем годам лишения свободы.  Полгода назад Коробов вышел из
места заключения, отбыв наказание.
     - Чем  занимались все  это  время?  -  спросил я  у  него на  очередном
допросе.
     - Ездил по стране.
     - А чем жили?
     - Мелкими заработками. - При слове "мелкими" Коробов усмехнулся.
     - Как, например, кража драпа?
     - И такими тоже...
     Прокурор  района  Руднев  утвердил обвинительное заключение без  всяких
замечаний.  Признаться, в его составлении мне немного помог Бекетин, который
к тому времени уже вышел из больницы.
     Но  за  рамками сухого изложения дела на  двух страницах обвинительного
заключения остались многие мысли и  сомнения,  которыми я  жил,  пока велось
следствие.
     Это дело помогло мне понять, во-первых, что нельзя судить о человеке по
внешности  (я  имею  в  виду  Самыкина),  а  во-вторых,  такие  добровольные
помощники, как Щетинин, Белошапко и Григорьев, могут сделать очень много для
раскрытия преступления,  и  обращение к ним отнюдь не значит для следователя
признания своей слабости,  скорее,  наоборот.  И видимо, не случайно в новом
Уголовно-процессуальном  кодексе  РСФСР,  который  был  утвержден  Верховным
Советом РСФСР  в  1960  году  и  действует сейчас,  в  статье 128  записано:
"Производя  расследование,  следователь  должен  широко  использовать помощь
общественности для раскрытия преступлений и для розыска лиц, их совершивших,
а  также  для  выявления  и  устранения  причин  и  условий,  способствующих
совершению преступлений".  Нет,  не случайно.  И при всяком удобном случае я
стараюсь напомнить об этой норме закона молодым начинающим следователям да и
самой общественности,  перед которой мне часто приходится выступать с устным
или печатным словом.


        "ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ ЛЕТ"

     Это случилось в 1953 году,  в Ростове-на-Дону.  После звонка из милиции
прокурор вызвал меня и предложил срочно выехать на место происшествия.  Речь
шла о  возможном убийстве.  А  следствие по  таким делам должны вести только
следователи прокуратуры.  Но  за  каждым раскрытым делом об убийстве -  труд
следователя  прокуратуры,  работников  органов  милиции,  экспертов-медиков,
химиков, физиков, биологов... О них можно написать не одну книгу...

     ...Возле трехэтажного дома  меня  встретили сотрудники милиции и  юркий
худощавый старичок, назвавшийся Спиридоном Никитовичем Дятловым.
     Мы  поднялись на  чердак.  Там было темно,  пришлось освещать себе путь
фонариком.
     - Понимаете,  товарищ  следователь,  -  возбужденно объяснял Дятлов,  -
потолок у  меня совсем прохудился.  Щель возле печи -  руку просунуть можно.
Сколько раз я  просил управдома заняться ремонтом.  А  потом плюнул и  решил
сам. Полез осматривать и...
     - Это здесь, - перебил старичка милиционер.
     Светлый круг от  фонаря замер.  В  его свете между балками лежал скелет
человека...

     Акт   судебно-медицинской  экспертизы  гласил:   "Кости   черепа  имеют
коричневый  оттенок,   в   некоторых  местах   источены   грызунами.   Пучок
светло-русых волос,  найденный рядом, принадлежит женщине. Представленные на
исследование кости  являются частями  скелета женщины в  возрасте двадцати -
двадцати четырех лет. Со времени ее смерти прошло пять-шесть лет".
     Целых шесть лет! Сколько воды утекло!
     А  в  моем  распоряжении только  скелет,  несколько истлевших тряпок да
куски рогожи,  которой,  видимо,  был  прикрыт труп.  Что и  говорить,  улик
негусто.
     В  доме,  где были найдены останки,  никто за это время не пропадал.  И
значит, умершая или убитая в нем не жила.
     Начал я  с  того,  что  просмотрел все заявления,  которые поступали от
граждан города за  последние шесть  лет,  об  исчезновении родственников или
знакомых. Слава богу, большинство из тех, кто пропадал, или сами объявились,
или их находили органы милиции.
     И вот, когда уже казалось, что эта затея ничего не даст, я наткнулся на
бумагу,  написанную очень неразборчиво. С большим трудом я прочитал: "В 1947
году от меня ушла дочь Клинова Маргарита Матвеевна.  Прошу сообщить мне, где
она прописалась". Дальше шла подпись заявителя и его адрес.
     По  справке  сотрудника милиции,  предпринятые в  свое  время  меры  по
розыску  Маргариты Клиновой положительных результатов не  принесли.  Неужели
она?
     Я срочно вызвал заявителя.
     Матвей  Михайлович Клинов работал механиком мелькомбината.  Он  поведал
горестную историю своей дочери.
     - Как-то раз прибегает соседка и говорит:  "Риту в милицию забрали". Уж
и  не помню,  как я до отделения добрался.  И вот в кабинете у начальника я,
солдат трех войн,  сижу и,  как малый ребенок,  плачу.  А  ей  хоть бы  что.
"Никакого Жоры Тарзана,  -  говорит,  -  в американской курточке не знаю и с
Галей Бакуновой не водилась". Ну, отпустили ее. Пришли мы домой. Я, конечно,
стал ей выговаривать.  А  она в ответ:  "Не ваше дело!" -  Матвей Михайлович
перевел дух,  вытащил из кармана большой клетчатый платок и,  вытерев мокрый
лоб, продолжал: - Ну, признаться, не вытерпел я тут и крикнул: "Дело не мое,
а чей хлеб ешь?" Она только хихикнула.  "С такими глазами, как у меня, милый
папочка,  я и без вашего хлеба проживу,  - говорит. - Пирожные буду кушать".
И,  стыдно сказать,  я ее - за косу. И по щеке. Вырвалась она и уже с порога
крикнула:  "Счастье ваше,  что вы меня на свет породили!  Не то бы завтра по
вас панихиду справляли!.."
     - И больше вы не имели от нее никаких известий? - спросил я.
     - Никаких.
     Я позвал понятых и вынул из ящика три одинаковых коробки с волосами.  В
одной из них были волосы, найденные на чердаке.
     - Попробуйте, Матвей Михайлович, опознать волосы вашей дочери...
     Старик побледнел,  заплакал и  указал на ту коробку,  где были волосы с
чердака.
     Итак, убийство. Но кем совершено? Почему?
     Я  довольно отчетливо представил себе картину:  девушка,  связавшаяся с
уголовным  мир