том.
Чтобы видно было, деньги ли бросают или что другое...
     - Невероятно! - вырвалось у Орлова.
     - Ну и прохвост, - подхватил старший лейтенант.
     - Почему же вы не выведете его на чистую воду? - спросил я.
     - Как же,  выведешь,  -  хмуро произнес Суржиков.  - Я вот высунулся на
собрании...  А  что из этого получилось?  Тараданкин и  его дружки,  которые
ведрами тащат спирт,  устроили мне такое...  - Он стал загибать пальцы. - Из
"прожектористов" меня выгнали. Тринадцатой зарплаты лишили. Да еще опозорили
на весь город.  А Пашке Звягинцеву,  что тоже выступил против Тараданкина, в
переулке темную устроили. Отделали так, что месяц бюллетенил.
     - Так вы бы пошли к директору, - сказал Орлов.
     - Наш  директор у  Тараданкина на  именинах и  по  праздникам коньячком
балуется...
     ...В  тот  же  вечер  работниками  ОБХСС  была  проведена  операция  по
разоблачению Тараданкина.  К ней привлекли несколько добровольцев-помощников
из числа работников завода. Им раздали обработанные особым составом деньги -
железные и бумажные рубли.  Под светом специальной лампы этот состав начинал
светиться.
     Около одиннадцати часов вечера я  с  Орловым поехал на завод.  К  этому
времени туда был вызван начальник охраны, приглашены понятые.
     Тараданкин уже  успел  наверняка собрать  свою  "дань".  Его  попросили
пройти в помещение, примыкающее к проходной. В теплой дежурке уютно кипел на
электроплитке чайник,  тихо звучало радио.  Вахтер, видимо, собирался вскоре
поужинать.
     Понятым объяснили,  зачем их  просят присутствовать при обыске вахтера.
Затем  Тараданкину предложили  выложить  на  стол  содержимое  карманов.  Он
выложил на стол несколько скомканных бумажных, а также металлических рублей.
     Включили специальную лампу.  И  тут  же  в  напряженной тишине раздался
смешок:  не выдержали понятые.  Руки у  вахтера светились.  Брюки и  тужурка
тоже.  Он  от  волнения вытер  рукой  лоб.  И  тот  тоже  засветился.  Скоро
Тараданкин весь фосфорисцировал.
     - Как ангел небесный, - произнес один из понятых.
     Вначале Тараданкин пытался отрицать вымогательство рублей у  "несунов",
а  потом вынужден был признать,  что после каждой вечерней смены он приносил
домой пятьдесят,  а  то и больше рублей.  Так продолжалось не один год.  Вот
почему он  не  спешил на пенсию,  хотя давно мог бы уйти...  Признал и  факт
провокации с  Суржиковым...  Оказывается,  у Тараданкина было два-три "своих
человека",  которых он  не  проверял,  но зато они готовы были выполнить его
любое  "задание" -  устроить провокацию,  а  то  и  просто избить того,  кто
попытается  Тараданкину сказать  нелицеприятное или  взглянуть  на  него  не
так...
     Я  слушал и  удивлялся:  как же  все это могло длиться годами?  Почему?
Почему люди терпели,  молчали, соглашались? Почему не сообщали, в частности,
в  прокуратуру?  Неужели больше верили в  силу Тараданкиных и  меньше в силу
закона?  Надо  же  завтра  прийти сюда  на  завод  и  во  всем  разобраться,
поговорить с  коллективом,  с  администрацией и представителями общественных
организаций. Непременно. И доложить об этом в райком партии...

     На допросе Тараданкин признался и в том, что преподнес председателю ЖСК
"Салют"  Щербакову  магнитофон "Весна".  Корнеев  за  посредничество получил
двести пятьдесят рублей.  Он  же  и  намекнул вахтеру,  что Дроздов желал бы
заиметь  иностранный  магнитофон.   Корнеев  показал  Тараданкину  фирменную
кассету от "Грюндига" и "пошутил":  есть,  мол, уздечка, только лошади к ней
не хватает.  Тараданкин специально поехал в  Москву.  Ему пришлось несколько
дней потолкаться по комиссионкам, прежде чем он отыскал то, что так возжелал
заполучить Дроздов. Тараданкина арестовали.
     Вот так,  по  следам одного письма честного,  принципиального человека,
который  не  представляет себе  жизнь  без  поиска  справедливости,  удалось
вытащить на свет божий и довести до суда целый "букет" преступников. Опасных
преступников.
     Но  и  после вынесения им приговора рано было ставить точку.  Следовало
разобраться:  почему,  из-за  чьего упущения все эти преступления могли быть
совершены?  Чья бдительность,  по словам секретаря райкома партии Железнова,
затянулась  тиной?   Как  получилось,  что  те,  кто  обязан  был  проверять
деятельность горжилуправления и  работу предприятий торговли,  ослабили свой
контроль?
     Особую тревогу вызывало то, что Дроздов проворачивал свои темные дела в
горжилуправлении, где вопросы распределения жилья решаются рядом инстанций и
комиссий.  Может  быть,  беззаконие  смогло  осуществиться потому,  что  там
процветал   формализм   и    бюрократизм?    И    преступник,    прикрываясь
коллегиальностью решений исполкома,  творил свои  гнусные дела и  чувствовал
себя вольготно? Да и на спиртовом заводе картина не лучше...
     Все  эти  вопросы было  не  под  силу  решить  только  нам,  работникам
прокуратуры и милиции. Вот почему об этих проблемах шел острый разговор и на
сессии городского Совета и на пленуме районного комитета партии.
     Только  после  этого  я  смог,   наконец,   послать  ответ  в  редакцию
"Учительской газеты",  переславшей  мне  письмо  Бабаева.  А  в  школу,  где
работал, я направил представление, в котором благодарил учителя географии за
честность, принципиальность, а также за помощь в разоблачении преступников.
     Город наш не очень большой,  и  не удивительно,  что иногда я  встречал
Олега Орестовича Бабаева. Мы раскланивались.
     Однажды осенью я  встретил его  на  улице.  Он  был  такой заразительно
радостный, что я невольно поинтересовался отчего?
     - Сегодня получил от Юры Бобошко телеграмму.  Он поступил в медицинский
институт! Вы не представляете, Захар Петрович, как я счастлив. Так счастлив,
как  бывало  тогда,  когда  вертолет опускал нас  на  очередной неизведанный
ледник...


        "ФЕДОТ ДА НЕ ТОТ"

     Дело это гражданское,  а  о них,  увы,  пишут крайне редко.  Да и сам я
вдруг обнаружил,  что в своих записках касался чаще уголовных историй. И это
беда,  признаться, не только писателей. Мои собратья-юристы, берясь за перо,
не знаю почему забывают, что за скучными словами "гражданский процесс" порой
стоят  такие  человеческие  столкновения,   такие  коллизии,  головоломки  и
страсти,  каких не меньше,  чем в  запутанных делах о  кражах или загадочных
убийствах.  Вот я  и решил в какой-то степени заполнить в моих записках этот
пробел.
     ...Чуть более года тому назад в  один из  октябрьских дней позвонил мне
председатель нашего райпотребсоюза.
     - Понимаете,  Захар Петрович,  - начал он издалека, - минувшей пятницей
был я на семейном торжестве у одной нашей работницы. Толковая, знающая дело.
Заведует овощехранилищем. Мой актив, можно сказать... Обидели человека, если
тут что не похуже кроется.
     Он стал рассказывать, какая у этой женщины крепкая семья, отличный муж,
сын-трудяга.  Речь и  шла  о  свадьбе сына.  Но  вот  в  чем  и  как обидели
заведующую овощехранилищем,  я  в  толк  взять  не  мог.  А  виновата  была,
выходило, невеста.
     - Какой  из  меня  тут  советчик?  -  сказал в  заключение председатель
райпотребсоюза. - По-моему, вы лучше в этом разберетесь.
     - Ну и посоветовали бы зайти в прокуратуру, - сказал я.
     - Так  я  и  сделал...  Она  уже  идет  к  вам.  Бурмистрова  Екатерина
Прохоровна.
     ...Высокая, румяная и вообще вся пышущая здоровьем и силой, Бурмистрова
пришла не одна.  С  мужем,  Евсеем Аристарховичем.  Но я  очень скоро понял,
почему председатель райпотребсоюза сказал, что у меня будет один посетитель.
Если Бурмистров за все время произнес десяток слов -  и то хорошо.  Выглядел
он  рядом  со  своей  крупной женой,  одетой  в  ярко-оранжевый кримпленовый
костюм, как-то незаметно и тихо.
     - Ну  и  девицы нынче пошли,  -  гремел чуть ли  не  на всю прокуратуру
густой голос Екатерины Прохоровны,  словно она была в  огромном зале.  -  Ни
скромности,  ни совести! Одно у них на уме: как бы сорвать с парня побольше!
Или прописку, или машину! Так и зырят, кого бы облапошить!.. Господи, и чего
ей еще надо было?  Мой-то Федя как только не изгалялся перед ней.  Платье не
платье для  загса,  у  турков купил:  сплошные кружева,  а  по  ним  золотая
нитка...
     - Погодите, - перебил я ее, - у каких турков?
     - В Константинополе, в Турции, - негромко пояснил Евсей Аристархович.
     - Во-во!  -  громко,  как  помпа,  вздохнула его  жена.  -  Матери даже
платочка не привез.  Или отцу...  Туфли ей на вот таком каблучище - из самой
Греции!
     - Италии, - тихо поправил Бурмистров.
     - А шут его знает!  Главное,  за тридевять земель вез...  Ладно, думаю,
любовь и свадьба -  раз в жизни... Мы с Евсешей, - кивнула она на супруга, -
тоже  вовсю  выложились.   Две   тысячи  отвалили.   Из   трудовых,   горбом
заработанных...  Уж о том,  какую закуску и выпивку соорудили для гостей, не
говорю.  Неделю не разгибалась.  И курей,  и индюков,  и жареного-пареного -
завались! Ради единственного-то сына! И все вот этими руками, - показала она
крупные загорелые руки,  унизанные кольцами.  -  Теперь в  моде в ресторанах
справлять.  А  там разве поешь?  Да  и  облапошивают нашего брата почем зря!
Икру,  к  примеру,  запишут в  счет тридцать порций,  а на самом деле десять
подадут -  и то спасибо!..  А мы хотели по-настоящему, по-семейному. Думали,
гулять  так  гулять!  Дня  три  веселиться собрались.  Родственники издалека
приехали...  -  Она опять издала низкий грудной вздох.  - Повеселились... Из
загса приехали,  сели чин по чину... Сами знаете, все от души желали счастья
жениху и  невесте.  За них и пили,  поди...  Часу во втором разошлись.  Мы с
Евсешей к  моей сестре ночевать отправились.  Как  говорится,  чтобы молодых
оставить наедине, не стеснять. Утром приходим - дома один Федя. Где невеста,
спрашиваю.  А он говорит:  я думал, она с вами ушла. Мы туда, мы сюда - нету
ее... И по сей день...
     Я невольно взглянул на календарь - вторник. Значит, новобрачная исчезла
три дня назад.
     - В копеечку влетело!  -  продолжала Бурмистрова.  - А сраму-то на весь
город! Стыдно людям в глаза смотреть. - В слове "людям" она сделала ударение
на последнем слоге. - И за что, товарищ прокурор? Я вот спрашиваю: за что мы
должны страдать?
     Я поинтересовался, откуда невеста, кто ее родители, где работает.
     - В том-то и дело!  Без роду без племени,  прости господи! - возмущенно
произнесла Екатерина Прохоровна.
     - Катя... - попытался осторожно урезонить супругу Бурмистров.
     - А что,  неправда?  -  гневно обрушилась она на мужа. - Отец с перепою
окочурился,  потом мать померла. Тетка ее приютила. Однако же она от тетки в
город сбежала.  И тетка даже на свадьбу не приехала, так, видать, любит свою
племянницу!
     Видя,   что  посетительница  входит  все  в   большее  возбуждение,   я
посоветовал ей успокоиться и попросил рассказать об исчезнувшей Бурмистрова.
     Валентина Рябинина -  так звали новобрачную - из Лосиноглебска, города,
расположенного в  часе езды на поезде от Зорянска.  Жила в  деревне у тетки,
которая работает учительницей в  средней школе.  После восьмилетки Валентина
поступила в  Лосиноглебское медучилище,  закончила его  этим  летом и  пошла
работать в больницу.
     С  сыном Бурмистровых Федей она  познакомилась полгода назад в  поезде,
перед самым отъездом того  в  загранплавание.  Бурмистров-младший рыбачил на
сейнере  (вот  откуда  турецкий  свадебный наряд  и  итальянские подвенечные
туфли).
     Невеста была совсем молоденькая - едва минуло восемнадцать лет, а жених
уже успел отслужить в армии, несколько сезонов плавал в советской рыболовной
флотилии. Ему было двадцать восемь...
     - Как  убивается парень,  смотреть  больно!  -  Бурмистрова достала  из
большой  кожаной  лакированной  сумки  крошечный  платочек  и   приложила  к
повлажневшим глазам. - Мотался уже к ней. Ни в общежитии, ни у тетки ее нет.
     - Может быть,  Валентина записку оставила или кому-нибудь сказала, куда
и почему она?.. - спросил я.
     - Валентина позвонила и  сказала,  что уезжает навсегда и пусть Федя ее
не ищет, - сказал Евсей Аристархович.
     - Жаль,  не на меня нарвалась!  - прокомментировала Бурмистрова. - Я бы
ей выдала!
     - А что она взяла с собой? - поинтересовался я.
     - Подарки!  -  воскликнула Екатерина Прохоровна.  -  Что сын привез.  А
расходы на свадьбу разве не считаются? Пусть возместит!
     Я попросил изложить жалобу в письменном виде.  И заметил, что не мешало
бы мне побеседовать с Федей.
     - Ой,  не надо бы теперь растравлять парня, - взмолилась Бурмистрова. -
Ему и так небо с овчинку...
     ...После ухода посетителей я призадумался. Что бы все это значило?
     На  ум  почему-то  пришла история,  происшедшая несколько лет  назад  с
официанткой нашего ресторана. А было это так.
     Появился  в   ресторане  "Зоря"  элегантный  мужчина  лет   сорока,   с
изысканными манерами и приятной наружностью. Раз он пообедал, на другой день
задержался за  ужином  до  закрытия и,  когда  ушли  все  посетители,  вдруг
объявляет той самой официантке,  что с первого взгляда покорен ее красотой и
обаянием (девушка действительно была  очень привлекательна собой).  Сам  он,
мол,  дипломат, недавно развелся с женой, которая изменяла ему с кем попало,
и  теперь  хочет  соединить свою  жизнь  с  честной  и  хорошей девушкой.  И
официантка ему вполне подходит.
     Та прямо-таки растаяла. "Дипломат" вызывает директора ресторана, просит
как бы благословения.  У  того вроде что-то шевельнулось в  голове -  почему
такая срочность?  Женитьба ведь -  штука серьезная. "Дипломат" объяснил, что
он сейчас в отпуске,  а скоро ехать за границу.  Но без отметки в паспорте о
браке за рубеж не пускают.
     Объяснение показалось убедительным.  Тут же хлопнули шампанским (благо,
буфет  под  рукой).  Подружки-официантки  плачут  от  радости  (и  зависти),
поздравляют счастливую избранницу.
     В   несколько   дней   будущая   жена   работника   посольства  продает
кооперативную квартиру, обстановку и едет с женихом в Москву. А дальше...
     Дальше  банальная история.  Вещи,  сданные  в  камеру  хранения  (домой
нельзя,  там  прежняя  супруга),  такси,  в  котором  супруга  будущая  ждет
"дипломата",  ушедшего срочно внести первый взнос на роскошную кооперативную
квартиру.  Но суженый так и не возвращается. В результате все деньги невесты
исчезают, как и вещи из камеры хранения, взятые ловким аферистом.
     "Дипломата" задержали месяца через  полтора.  Он  успел  проделать свой
фокус с тремя легковерными девицами.
     Вспомнился  мне  и   другой  брачный  мошенник,   процесс  над  которым
показывали  по  Центральному  телевидению.  У  того  была  другая  роль:  он
представлялся невестам военным врачом,  причем от эпизода к  эпизоду повышал
себя в звании,  дойдя до генерала.  В том случае "околпаченных" было гораздо
больше, кажется, человек пятнадцать...
     А  один мой коллега из Москвы рассказал и  вовсе фантастический случай.
На  поприще  брачного  афериста выступала...  женщина,  переодетая мужчиной.
Наверное, решила использовать то, что, как утверждает статистика, не хватает
представителей мужского пола, и легче быть аферистом, чем аферисткой.
     Так  или  иначе,  заявление лежало у  меня  на  столе и  его  надо было
проверить. Под впечатлением этих воспоминаний я не исключал возможности, что
и тут могла быть афера. И позвонил в милицию.
     Было  установлено,  что  Рябинина  работает  в  Лосиноглебской больнице
медсестрой и в настоящее время находится в кратковременном отпуске по случаю
бракосочетания.  В  общежитии ее не видели с последнего четверга,  когда она
уехала на свадьбу в Зорянск.
     Для  более  детальной  проверки  начальник  РОВДа  предложил подключить
старшего инспектора уголовного розыска Коршунова.  Он  поинтересовался,  чем
вызвана проверка.  Я рассказал. Бурмистровых он, оказывается, знал. Его дочь
училась с Федей в одном классе.
     - А сына,  по-моему,  зовут, если мне не изменяет память, не Федором, -
сказал капитан.
     - А как?
     - Федот. А впрочем, может, я путаю...
     Я  посмотрел  в  заявление  родителей.   Там  были  только  инициалы  -
Ф.Е.Бурмистров.
     Капитан Коршунов справился с порученным делом толково и быстро.  Уже на
следующий день,  под самый конец работы,  он явился ко мне с беглянкой. Пока
она дожидалась в приемной, Юрий Александрович сообщил, что девушка пряталась
на квартире у своей подруги.
     - Что о ней говорят? - поинтересовался я.
     - На  работе толковать особенно было  не  о  чем:  без  году неделя.  В
училище за ней ничего плохого не помнят.  Парнишкам,  правда,  нравилась. Да
что  там  может  быть  особенного,  Захар  Петрович?  Ребенок  совсем,  сами
увидите... Пытался я в поезде с ней по душам - трясется как осиновый лист. И
глаза все время на мокром месте. Ей бы у маменьки под крылышком...
     - Да, насчет родителей?
     Капитан вздохнул:
     - Бурмистровы правильно вас информировали: без родителей воспитывалась.
Отец умер, когда она еще совсем маленькая была.
     - От чего?
     - Пил.  А  вскоре и  мать умерла.  Из  родни только тетка осталась.  Ей
советовали отдать девочку в  детдом,  но тетка и  слышать об этом не хотела,
взяла ее к себе на воспитание.
     - Откуда вы все это успели узнать? - спросил я.
     - От дяди Валентины, мужа тетки, что на ноги ее подняла. Сильный мужик,
настоящий.  Пришел с войны без одной руки и без одной ноги. Пошел в учителя.
Я  у  него  в  госпитале был.  Недавно  тяжеленную операцию  перенес.  Врачи
поражаются,  как  он  такие муки  без  единого вздоха терпит.  Племянницу он
дочкой зовет.  Говорит,  Валентина душевная,  в мать. Отдежурит целые сутки,
нет чтоб поспать -  к дяде бежит, навестить. Между прочим, там ее и нашел я,
то есть в госпитале.
     ...Валентина вошла ко  мне  с  опущенной головой.  В  руках у  нее была
спортивная сумка.  И не успел я заговорить с ней, как она плюхнулась на стул
и разревелась, все время твердя:
     - Не пойду к нему!.. Не пойду!.. Что хотите делайте, а не пойду!..
     Я растерялся.  И подумал:  девушка решила, что ее доставили в Зорянск с
милицией  с  целью  тут  же  вернуть  окончательно и  бесповоротно законному
супругу.
     Юрий Александрович оказался прав:  она была еще совершеннейшее дитя.  И
это  было  для  меня  странно:  знакомые девушки моего сына  в  ее  возрасте
выглядели куда более взрослыми.
     Рябинина...  Редко бывает, чтобы фамилия так соответствовала внешности.
Стройная,  как  молоденькая рябинка,  в  своих  узеньких брючках  и  вязаной
жакетке,  с  льющимися на  плечи светло-русыми волосами,  она  действительно
походила на деревце, хрупкое и нежное.
     А глаза у нее были удивительные.  Раскосые, длящиеся долго-долго вбок и
вверх кончиками,  какие рисуют на старинных японских картинах.  Только цвета
они  были светло-синего,  а  может быть,  зеленоватые,  с  лучистой радужной
оболочкой.
     - Вот!  Мне ничего ихнего не надо!  - поспешно вытаскивала она из сумки
на  мой  стол  играющее золотыми искрами воздушное гипюровое платье,  как  я
понял,  то  самое,  что  куплено  у  "турков",  снежно-белую  фату,  изящные
лакированные лодочки на тонкой шпильке,  красивое,  все в  кружевах,  нижнее
белье в целлофановой упаковке.
     Одна деталь меня, честно говоря, сильно тронула. Обручальное кольцо она
достала из носового платка, завязанного узелком, по-деревенски.
     Я  как можно деликатнее объяснил,  что эти вещи,  если она того желает,
может передать Бурмистровым сама, а я их принять не имею права.
     - Не-е,  -  испуганно затрясла головой девушка.  - Не хочу, не могу я к
ним... Честное слово!
     Но я все-таки убедил ее убрать свадебные подарки в сумку.
     Вспомнилась Бурмистрова, громогласная, крупная. Действительно, попадись
ей под руку это хрупкое создание - ничего хоро