него не  взял,
положил нас спать на сеновал и молока с оладиками принес.
     - А утром мы пошли на дорогу,  чтобы домой ехать, и милиция приехала, -
продолжал Прошкин, потому что Семячко откусил слишком большой кусок пряника.
     - И хорошо, - завершил Костя. - А то у нас на автобус денег не было.
     Венцом  подвига  двух  мальчишек  было  то,   что   они  привезли  нож,
оставленный Хромовым в березовой роще возле Голубого озера.
     Нож  этот  в  числе других предъявили обвиняемому,  а  затем его  брату
Евгению.  Они  его  опознали.  Потом оба ножа -  приобщенный к  делу и  тот,
который  отыскали  Костя  и  Витя,  -  были  направлены на  экспертизу.  Она
установила,  что  лезвия и  наборные ручки  обоих  выполнены из  аналогичных
материалов и одним мастером.
     Пожалуй, самым важным обстоятельством явилось то, что нож, который Иван
Хромов брал с  собой 20  мая  на  Голубое озеро,  был действительно укорочен
почти  на  три  сантиметра.  После  повторной судмедэкспертизы Хлюстова дала
категорическое заключение:  убийство совершено другим ножом, с более длинным
лезвием,  или ножом,  у которого между лезвием и рукояткой нет ограничителя,
какой имелся у найденного ножа, принадлежащего обвиняемому.
     Гранская вынесла  постановление об  освобождении Ивана  Хромова  из-под
стражи и  прекращении против него уголовного преследования.  Я  его утвердил
(хотя прокурор Званцев,  который позвонил из Москвы и  поинтересовался,  как
идут дела,  сделал мне  замечание:  настоящий преступник еще  не  найден,  и
вообще обстоятельства не совсем ясны...).
     И вот у меня в кабинете Хромов вместе с Гранской.
     - Скажи,  Ваня,  откуда все это:  и твое "признание" в убийстве,  и эта
якобы  ссора с  Красновым из-за  того,  что  он  обозвал тебя  "гусаком"?  -
спросила Гранская.
     - Колесник...  Ой,  противный мужик!  Когда меня привели в камеру, стал
бахвалиться, что он "вор в законе" и я должен уважать его и слушаться. Не то
разговор со мной будет короткий.  Я  сначала струсил.  Слышал,  что в тюрьме
есть паханы, которым надо подчиняться. Колесник мне на голову и сел, помыкал
мной.  Говорю -  ругается, молчу - тоже недоволен. Половину еды отбирал... В
камере жарко было,  я расстегнул рубашку.  Он увидел,  какая у меня грудь, и
обозвал "гусаком". Тут я не стерпел и говорю ему просто так, для устрашения:
"За  такие слова я  своего дружка послал на  тот свет,  а  тебя тем более не
пожалею..."  Он и отстал.  Верно говорят,  что в тюрьме берет верх тот,  кто
силу покажет.
     - Насчет "вора в законе" он тебя на пушку брал,  -  сказала Гранская. -
Нет уже таких.  Давил,  как говорится, на психику. Выходит, он тебя пугал, а
ты его.
     - А  что мне оставалось делать?..  Ну  вот,  значит,  когда следователь
сказал мне,  что  отпираться бесполезно,  я  решил:  все  равно мне никто не
поверит.  И  взял на себя вину.  А когда следователь спросил,  из-за чего мы
поссорились,  я  вспомнил,  как Колесник обозвал меня,  и приписал эти слова
Диме.
     Итак,  теперь оставалось только одно  предположение -  убийцей Краснова
мог быть неизвестный мужчина с бородой и в галифе. Но кто он?
     Оставались неизвестными и мотивы преступления.  Может,  какая-то старая
обида или сведение счетов?
     Выяснили,  что  в  прошлом  году  Краснова  ограбили -  отняли  часы  и
стипендию.    Стали   разрабатывать   эту   версию,    но    она   оказалась
бесперспективной.  Потом Иван Хромов вспомнил,  что Дима одно время дружил с
девушкой, брат которой водился с сомнительной компанией. И эта линия не дала
результатов.
     Каждое воскресенье Иван Хромов,  по просьбе Коршунова,  ходил в  клубы,
кинотеатры,  на стадион,  короче, в те места, где бывает много народу. Авось
случайно встретит и опознает убийцу. Но все было впустую.

     - Не знаю,  Захар Петрович,  но,  кажется,  что-то забрезжило,  - зашла
как-то  ко  мне  Гранская.  -  И  с  чего все  началось?  Сижу я  на  днях в
парикмахерской, жду свою очередь. Из мужского зала выходит парень. Заходил с
усами, а вышел без них...
     - Осенило, как Архимеда в бане?
     - Почти, - улыбнулась следователь. - Понимаете ход моих мыслей?
     - Да.  Хотите сказать,  сам  факт,  что  преступник сбрил бороду,  дает
возможность...
     - Вот-вот,  - кивнула Гранская. - Но прежде еще нужно узнать, кто был с
бородой,  а  кто  нет.  Каждый  мужчина хоть  раз  в  два  месяца  бывает  в
парикмахерской. И, как правило, у одного мастера. Мы с Коршуновым обошли все
мужские парикмахерские,  и в той,  что напротив универмага,  один мастер нам
сообщил,  что его клиент в конце мая вдруг сбрил шикарную бороду. А до этого
отращивал и холил ее несколько лет...
     - Нашли этого человека?
     - Кажется, да. Парикмахер сказал только, что его называли "философ". Мы
стали  гадать,  что  могла бы  означать эта  кличка.  Может,  кто  из  наших
городских   интеллектуалов?    Но    оказалось,    что   он    работает   на
машиностроительном заводе. Некто Решетников. Петр Касьянович.
     - Кем работает?
     - Тут,  правда,  кое-какие  неясности.  Или,  скорее,  административные
хитрости.  Оформлен токарем,  а  на  самом  деле  художник в  клубе  завода.
Решетникову 42 года. Но, судя по фотографии, выглядит старше своих лет.
     - На фотографии он с бородой?
     - К сожалению, нет, уже после того, как он расстался с ней.
     - Хромову предъявляли?
     - Да.  Перед этим подрисовали бороду. На опознании Ваня сказал, что это
он, тот самый мужчина. И добавил: кажется.
     - Все-таки колеблется?
     - Это понятно.  Хромов видел его мельком да еще с дерева.  Но я послала
фотографию в Калининскую область. Если и Фокина опознает...
     - Что удалось узнать о Решетникове?
     - На заводе говорят,  что он считает себя непризнанным гением.  Окончил
художественное училище.  Женат третий раз.  Жена  тоже  работает на  заводе.
Моложе его на двадцать лет. Чертежница в конструкторском отделе. Участвовала
в  художественной самодеятельности заводского клуба,  в танцевальном кружке.
Там и сошлись с Решетниковым. Как вышла замуж, кружок бросила.
     - Дети есть?
     - Нет. Женаты всего полтора года.
     - Я бы начал с нее.
     Инга Казимировна улыбнулась, посмотрела на часы.
     - Через час  у  меня  с  ней  встреча.  Коршунов попросил вызвать ее  в
завком.
     На  следующее утро  Инга  Казимировна положила  мне  на  стол  протокол
допроса  свидетельницы Решетниковой Алевтины  Степановны.  Вот  выдержка  из
него:
     "20  мая  мы  с  мужем  Петром  Касьяновичем  Решетниковым  отдыхали  в
заводском  профилактории на  Голубом  озере.  Приехал  завклубом с  женой  и
предложил устроить пикник на  берегу озера,  так  как в  самом профилактории
распивать вино запрещается. С нами пошли еще двое человек. Взяли с собой еду
и трехлитровую банку вина, у нас называют такую "долгоиграющая". Мой муж пил
мало,  он  вообще не  любит выпивку.  Около шести часов вечера Петр  захотел
вернуться  домой,  потому  что  стало  прохладно.  Но  остальные решили  еще
посидеть,  и мы ушли одни.  В парке нам встретился парень, молодой человек в
плавках.  Он стал заигрывать со мной. А когда муж обругал его, то с издевкой
произнес: "Тебе, дедуля, на печи бы лежать. Будешь за своей внучкой по пятам
ходить,  так она и замуж не выйдет". Петр сказал мне, чтобы я шла вперед, он
догонит.  Парень был выпивши,  но я не боялась:  муж мог за себя постоять. Я
пришла в профилакторий.  Скоро подошел и Петр. Я спросила, что с парнем. Муж
ответил,  что ничего особенного,  просто "пьяный воробышек". Так он говорил,
когда  видел  подвыпивших  подростков.   Я  заметила,  что  у  мужа  платком
перевязана рука.  Платок в  крови.  Я поинтересовалась,  что это такое.  Муж
ответил,  что споткнулся и поцарапал об сучок.  Мы взяли свои вещи и поехали
домой...
     Вопрос: Когда вы узнали об убийстве на озере?
     Ответ: На следующий же день, то есть 21 мая, когда пришла на завод. Там
все об этом говорили.
     Вопрос: А знает ли об этом ваш муж?
     Ответ: Он узнал 21 мая тоже из разговоров на заводе.
     Вопрос:   8   августа  в  газете  "Знамя  Зорянска"  было  опубликовано
сообщение, обращенное к свидетелям убийства. Вы читали его?
     Ответ:  Нет, мы не выписываем "Знамя Зорянска" и ничего об этой заметке
не слышали..."
     - Ну а дальше? - спросил я Ингу Казимировну.
     Она  дала мне  протокол опознания.  Решетникова признала на  фотографии
парня, что приставал к ней на Голубом озере. Это был Краснов.
     Гранская попросила утвердить постановление о  взятии Петра  Касьяновича
Решетникова под стражу в качестве меры пресечения.
     - Погодите,  Инга Казимировна,  - сказал я. - Понимаю, вам не терпится,
но мне хотелось бы все-таки сначала допросить Решетникова.  Ведь прямых улик
у нас пока еще нет.
     Согласившись со мной, Гранская вышла, но тут же вернулась растерянная.
     - Он здесь, Захар Петрович.
     - Кто? - не понял я.
     - Решетников... Говорит, пришел с повинной...
     У  него  было осунувшееся сосредоточенное лицо.  И  хотя глаза смотрели
молодо,  на лбу,  на шее и  возле глаз залегли морщины.  Я  представил его с
бородой. Да, она, видимо, набавляла Решетникову еще лет десять, не меньше.
     - Когда жена вчера рассказала мне, что ее допрашивал следователь, я все
понял.  И  решил прийти в прокуратуру сам.  Признаюсь в убийстве того парня.
Кажется, его фамилия Краснов? - спросил Решетников.
     - Дима Краснов, - подтвердила Гранская.
     - Да, жаль. - Он посмотрел в окно отсутствующим взглядом и продолжил: -
Честное слово,  жаль.  Это какой-то рок.  Надо же было ему вылезти из леса и
нарваться на  нас,  Извините,  мне трудно собраться с  мыслями.  Но прошу об
одном:  поверьте мне...  В  тот день,  20  мая мы  пошли на озеро.  Были еще
завклубом с  женой и  его  брат с  товарищем.  Ребята молодые,  естественно,
приударили за  моей женой.  Хиханьки да  хаханьки.  Я  как на иголках.  Тащу
Алевтину домой  -  куда  там.  Порезвиться ей  хочется.  Чуть  не  влепил ей
пощечину. Пошли. И надо же тебе - этот парень! Понимаете мое состояние? Меня
всего трясет, а он - в самое больное место. Дедушкой обозвал. Я говорю жене:
иди,  мол, догоню... Честное слово, сначала у меня и мысли не было о ноже. Я
бы и так его отколотил.  Парень в чащу,  я за ним.  Думаю,  пару горячих ему
будет достаточно.  Выскочили на полянку.  Там костер горит.  Парень,  гляжу,
осмелел.  Поднял я  голову,  а  его дружок на дереве дубину отламывает.  Ну,
думаю,  двое на одного да еще с палкой...  Плюс ко всему этот Краснов, что к
Алевтине приставал, схватил откуда-то нож и на меня. Я защищался как мог. Он
полоснул по запястью. И опять что-то обидное сказал. Дальше я не помню себя.
Выхватил свой нож... Но поверьте, убивать я его не хотел...
     Решетников замолчал.
     - Ну а дальше? - сказала Гранская.
     - Дальше?  -  Он потер лоб. - Рука в крови, нож тоже. Вернулся к озеру,
обмылся, завязал руку платком. Догнал Алевтину...
     - Неужели вы не поняли,  что подросток все это спьяну,  по глупости?  -
спросил я.
     - Периандр,  древнегреческий философ,  как-то  заметил:  "Наказывай  не
только за поступок, но и за намерение", - вздохнул Решетников.
     Я, кажется, понял, почему его называли "философом".
     - Ну,  раз вы так любите древние мудрости,  - сказал я, - то неплохо бы
помнить и Пифагора: "В гневе ничего не говори и не делай".
     - Я себя казню. Все дни и ночи...
     - Когда вы  21  мая услышали об  убийстве,  вы связали это с  тем,  что
произошло с вами на озере? - спросила Инга Казимировна.
     - Связал. Да что там, все стало ясно сразу. А потом в газете прочел.
     - С женой делились?
     - Она не подозревала.  До вчерашнего дня...  А  вообще я ждал,  что это
вот-вот раскроется. Но все не хватало силы воли пойти к вам...


        "ЭХО"

     В  конце  лета  1971  года  группа народного контроля нашего Зорянского
керамического  завода  вскрыла  злоупотребления  в  отделе  сбыта.  Замешана
оказалась  и  бухгалтерия.   Все  материалы  были  переданы  в  милицию  для
производства предварительного следствия.
     Вел его молодой лейтенант Константин Сергеевич Жаров.
     Взялся он энергично.  И  уже через неделю установил,  что в хищениях на
заводе главными виновниками были должностные лица этого предприятия,  в  том
числе - бухгалтер Митенкова Валерия Кирилловна.
     Помню то утро,  когда следователь зашел ко мне - уже прокурору района -
с постановлением на обыск в ее квартире.  Следователь намеревался заехать за
Митенковой на завод и  оттуда -  в  ее собственный домик,  вернее полдома на
самой  дальней  окраине  города,  именуемой  Вербным  поселком.  Было  серое
дождливое утро...
     Через час я услышал по телефону растерянный голос Жарова:
     - Захар Петрович, вы не можете приехать на место происшествия?
     - Что-нибудь серьезное?
     - Очень. Митенкова отравилась...
     - Жива?
     - Умерла.
     - Врача вызвали?
     - Едет... А еще хотел сказать, что мы нашли человека...
     - Сейчас буду, - ответил я, не став уточнять, кого они нашли.
     Положив трубку, я с досадой подумал: не натворил ли молодой следователь
что-нибудь по неопытности.
     Через несколько минут мы уже мчались по направлению к  дому Митенковой.
А  у  меня  все  возрастало раздражение:  зачем поручили это  дело  молодому
следователю. Дать подследственной наложить на себя руки при обыске... Такого
ЧП у  нас прежде никогда не случалось.  Как назло,  "газик" с трудом полз по
раскисшим улочкам окраины.
     "Нашли человека"... Честно говоря, я сразу и не вник в эти слова Жарова
и  теперь размышлял,  что бы они могли значить.  Пожалел,  что не расспросил
подробнее. Так ошарашило самоубийство подследственной.
     Возле ее дома стояла машина. Несмотря на дождь, к забору льнули соседи.
     Жаров встретил меня у калитки.  Промокший,  озабоченный и виноватый.  С
козырька его фуражки капала вода.
     - Про какого человека вы говорили? - спросил я.
     - Сейчас увидите. Понимаете, лежал в сундуке...
     Два трупа в один день - многовато для нашего города...
     - В сундуке, как мумия... Старик.
     Мы поскорее забрались на крыльцо под навес.
     - Словно привидение... Ну и перепугал же он нас. Покойника так можно не
испугаться...
     - Живой, что ли? - приостановился я.
     - Живой, Захар Петрович. В этом все и дело. И никаких документов у него
не нашли...
     - Ничего не понимаю.
     - Я сам,  товарищ прокурор,  ничего понять не могу.  Молчит или плачет.
Плачет или молчит...
     - Хорошо. - Я еле подавил вздох: мало нам самоубийства, так еще загадка
какая-то...
     Митенкова лежала на деревянной кровати.  В комнате пахло камфарой и еще
чем-то неприятным, резким.
     Тут же хлопотали два санитара в мокрых халатах.
     - Сюда мы ее уже потом перенесли,  -  пояснил следователь,  указывая на
покойницу. - Пытались откачать. А яд выпила она в чуланчике...
     Я  молча  кивнул.   Жаров  был  подавлен.   Еще  бы,   допустить  такую
оплошность...
     В  комнате горела лампочка.  Но  от  ее  жидкого желтого света было еще
тягостней.
     В  глаза  бросился  большой  деревянный сундук  с  открытой крышкой.  Я
заглянул вовнутрь.  Постель.  Помятая простыня.  Пикейное одеяло,  сбитое  в
уголке. По тыльной стенке сундука проделан ряд отверстий...
     - Где этот самый?.. - спросил я у Жарова.
     - В соседней комнате.
     - Давайте с ним познакомимся.
     - Давайте, - сказал следователь. - А труп можно увезти?
     - Если протокол осмотра готов, пусть увозят...
     Мы прошли в другую комнату. Она была поменьше.
     - Здравствуйте,  Захар Петрович,  -  приветствовала меня  судмедэксперт
Хлюстова.  -  По-моему, здесь нужен психиатр, - растерянно произнесла она. -
Бьюсь уже полчаса, и ничего...
     На  стуле  сидел  сгорбленный  дед.   Лет  семидесяти.  Лысый  череп  с
морщинистым лбом.  И все лицо у старика было в морщинах и складках. Желтого,
пергаментного цвета.  Провалившийся беззубый рот.  Что еще мне запомнилось -
мутные бесцветные глаза, слезящиеся и печальные.
     На старике была ночная полотняная рубашка с  завязочками вместо пуговиц
и кальсоны.
     - Скажите, как вас зовут? - видимо, в сотый раз спросила врач. - Ну, не
бойтесь, вас никто не собирается обижать...
     Лицо  неизвестного было  застывшим.  Словно маска из  воска.  Только из
уголка   глаза   выкатилась  слеза   и   остановилась  на   середине   щеки.
Судмедэксперт,  обернувшись ко  мне,  беспомощно развела руками.  Мы вышли в
комнату,  где  стоял  сундук,  оставив  старика под  присмотром милиционера.
Санитары уже вынесли покойницу.
     - Захар Петрович, - снова повторила Хлюстова, - тут нужен психиатр...
     - Вызвали Межерицкого? - спросил я следователя.
     - Так точно.
     - А теперь расскажите по порядку.
     - Ну,  приехали мы  с  Митенковой.  Позвали понятых.  Смотрю,  начинает
нервничать.  "Я,  -  говорит,  -  все сама покажу.  Тут,  в  кладовке..."  И
направляется к  двери.  Я  попросил  Митенкову  пропустить нас  вперед.  Она
пропустила.  Подошли мы к кладовочке...  Пройдемте, Захар Петрович, - позвал
Жаров.
     Из  сеней  в  чулан  вела  низкая дверца.  Жаров  щелкнул выключателем.
Небольшая глухая комнатка была заставлена банками с  солениями,  маринадами,
огородным инвентарем и другой хозяйской утварью. На полочках стояли склянки,
бутылочки, баночки, коробки.
     - Видите,  здесь двум людям никак не поместиться, - как бы оправдывался
следователь.  -  Она говорит:  "Сейчас".  Я вот здесь стоял,  где вы,  почти
рядом... Она вошла, стала шарить на полках... Кто бы мог подумать?
     - Мог бы, - сказал я, не удержавшись.
     Жаров вздохнул:
     - Да, ошибка, товарищ прокурор. Моя ошибка... - Он замолчал.
     - Дальше.
     - Как она успела отхлебнуть из бутылочки, ума не приложу...
     - Где бутылка?
     - Отправили на анализ. Сразу.
     Я повернулся к судмедэксперту.
     - Мне кажется,  тиофос.  Очень сильный яд,  - словно продолжила рассказ
Хлюстова.  -  От  вредителей.  Им  многие пользуются на садовых и  огородных
участках... Они правильно действовали, - кивнула она на Жарова, - попытались
прочистить желудок.  Но,  в общем,  бесполезная штука.  Она скончалась почти
мгновенно.  Я, конечно, ввела камфору. Массаж сердца, искусственное дыхание.
Как говорится, мертвому припарка...
     - Да,  - перебил следователь, - перед смертью Митенкова успела сказать:
"Он не виноват. Я сама..."
     - Вы занесли это в протокол?
     - А как же? - обиделся лейтенант. - Неужели думаете, я совсем уж?..
     Я и сам почувствовал, что, может быть, зря так цепляюсь к нему. То, что
случилось с Митенковой, могло случиться и у более опытного следователя.
     Уверен,  что этот урок Жарову -  на всю жизнь. Но в данной ситуации это
мало утешало.
     - Хорошо, продолжайте, - попросил я.
     - Когда  товарищ  Хлюстова констатировала смерть  Митенковой,  что  нам
оставалось делать?  Не  сидеть же  сложа  руки.  Продолжили обыск...  Дошли,
значит,  до сундука.  Открываю его и, поверите, аж отскочил в сторону. Лежит
человек и смотрит на меня. Как с того света... Домовой какой-то...
     С  легкой руки Жарова старика,  прятавшегося в сундуке,  мы между собой
стали называть Домовым.
     - И что он?
     - Да ничего. Смотрит и все. Как ни пытались из него хоть слово вытянуть
- молчит...
     - Как вы думаете, - обратился я к судмедэксперту, - в чем дело?
     - Может быть, шок? От испуга. Явно что-то с психикой... Борис Матвеевич
приедет, он сразу разберется.
     - Да, - протянул я, соображая, - когда-то он доберется сюда...
     Межерицкий  был   главным   врачом   психоневрологического  диспансера,
расположенного  в  поселке  Литвиново.   Это  километров  двадцать  пять  от
Зорянска.  Пока  он  соберется,  потом  ехать  по  мокрому шоссе,  по  нашим
непролазным улицам...
     - Не  раньше чем  через  час,