ет сколько времени
назад... Значит, бумага совершенно одинаковая?
     - Да,  представленные образцы совершенно идентичны.  Как будто из одной
пачки.  У меня возникает даже мысль:  может быть, Геннадий Икс и Павел Игрек
знали друг друга? Во всяком случае, жили в одном городе. И оба были влюблены
в Митенкову.
     - Одновременно? - спросил я.
     - По-моему, да, - ответил Жаров. - Бумага, на которой исполнены письма,
время написания. Не позже сорок первого. О войне - ни слова. Только какая-то
бабка предсказывала...
     - А кому Митенкова, по-вашему, отдавала предпочтение?
     - По-моему, Геннадию, - заявил Жаров. - И вот почему. Помните, Геннадий
отвечает Митенковой на письмо,  где она, вероятно, высказала сомнение: любит
он ее или нет.  Больной у нее этот вопрос. А уж если сама девушка откровенно
спрашивает и ждет уверений... Ясно, товарищ прокурор.
     Юрий Александрович хмыкнул.
     - Вы   не   разделяете   точку   зрения   Константина   Сергеевича?   -
поинтересовался я.
     - Да вы посмотрите,  как уверенно говорит о  любви этот самый Павел.  О
снах,  о землянике,  о совместном счастье...  Без повода так не открываются.
Повод,  выходит,  Митенкова дала ему основательный. И подпись какая: "крепко
целую,  твой Павел".  Так, кажется? - Следователь хотел что-то возразить, но
Коршунов не дал. - Опять же, может быть, девушка, то бишь Митенкова, в своем
письме просто проверяла Геннадия...  И  вообще девки любят иметь ухажера про
запас...
     Жаров готов был броситься в спор, но я опередил его вопросом:
     - А если допустить, что письма написаны с разницей во времени?
     Следователь помолчал, потом тряхнул головой:
     - Значит соперничества не было. Одного разлюбила, другого полюбила...
     - Кого разлюбила, кого полюбила? - продолжал я.
     - Об этом можно только гадать,  -  сказал Жаров.  И  признался:  -  Да,
плаваем мы  пока что.  Без  фактов...  Опросили бог  знает сколько зорянских
жителей  -  соседей,  сверстников  и  сослуживцев Митенковой  -  и  никакого
просвета. Давно было, а главное - Митенкова всячески сторонилась людей...

     Поговорить с Межерицким я поехал один, без Жарова. Следователь выехал в
командировку.
     Опять знакомый парк при диспансере. В опавших листьях. Расчищены только
асфальтированные дорожки,  по  которым  разгуливали больные,  одетые  весьма
живописно: из-под пальто, фуфаек, курток выглядывают длинные халаты.
     Зима  запаздывала.  И  неприбранная снегом земля,  и  серые  домики,  а
главное,  сознание,  что  это за  лечебное заведение,  производили тягостное
впечатление.
     Борис  Матвеевич  только  вернулся  с  обхода.  Был  чем-то  недоволен,
раздражен.  Таким я  его  видел очень редко.  Он  распек одну из  санитарок,
кому-то  сделал  выговор  по  телефону.  И  когда,  наконец,  завершил самые
неотложные дела, сказал, оправдываясь:
     - По  горячим  следам.  Не  скажешь сегодня,  завтра  забудется...  Ты,
конечно, по поводу вашего пайщика?
     - Да,  Борис,  потолковать надо.  -  Наедине мы  обходились с  ним  без
отчества. - Скажу откровенно: у нас пока достижений мало...
     - У  нас не больше,  -  вздохнул врач.  -  Мне самому еще не совсем все
ясно.  Понимаешь,  двигательные рефлексы у него более или менее в норме.  Он
двигает ручками и ножками,  как мы с тобой...  Выходит,  у него расстройство
мышления.  В принципе говорить он может.  Но не говорит, потому что амнезия.
Есть амнезия,  когда выпадают из памяти события, предшествующие расстройству
сознания.  Есть такая, когда забывается то, что произошло после заболевания.
А наш пайщик не помнит ни до,  ни после.  Плюс амнестическая афазий. Что это
значит? Отвечу. Из-за потери памяти он не может назвать предметы, ощущения и
вообще ничего. Если заболевание пайщика в результате органического поражения
головного мозга - дело наше с тобой дрянь. Во всяком случае - надолго. Будем
надеяться, что расстройство функционального порядка.
     - Это можно лечить? - спросил я.
     - Можно. Сейчас мы даем ему психотропные средства. Смешанного действия.
Успокаивающие и возбуждающие одновременно... Что ты улыбаешься?
     - Да так. Парадоксально - и успокаивающие, и возбуждающие.
     - У нас еще не то на вооружении. - Борис Матвеевич прошелся пальцами по
редким волосам вокруг плеши.  -  Воздействуем мы на пайщика и  гипнозом.  Не
думай,  что  это как в  цирке -  человек висит в  воздухе.  Лечебный гипноз.
Внушение... Так что со своей стороны мы пробуем все доступные методы.
     - А недоступные?
     - Таких не знаю. Может, подскажешь?
     - Ну, какие-нибудь эксперименты...
     - Один эксперимент уже стоит у него в палате, - усмехнулся психиатр.
     - А если ему поиграть произведения, как предлагал Жаров?
     - Об этом мы еще потом поговорим. Сейчас только скажу: когда ты подарил
нам такой прекрасный инструмент...
     - Передал во временное пользование, - погрозил я шутливо пальцем.
     - А  я уже хотел оприходовать...  Так вот,  пайщик тогда не был готов к
активному воздействию на психику... Понял?
     - Да. Продолжай о его заболевании. Ты говорил, что это может быть не от
заболевания мозга. Тогда от чего?
     - Возможно,  испуг,  сильное душевное волнение, потрясение... Представь
себе,  что он испытал,  когда его обнаружили!  И  потом он ведь все слышал -
обыск, самоубийство... Об этом ведь говорилось вслух, не так ли?
     - Конечно, - согласился я.
     - Сколько лет он жил, ожидая и опасаясь разоблачения! Но такое стечение
обстоятельств потрясло его очень сильно.
     - Во всяком случае не меньше тридцати лет прятался.
     - Вот видишь!
     - А может, и больше.
     - В войну, выходит, засел?
     - Есть такое предположение...
     Межерицкий некоторое время сидел молча, потом заговорил:
     - Допустим,   ты   перенервничал.   Какая  обстановка  возвращает  тебе
спокойствие?
     - Дом. Рыбалка.
     - То есть ты автоматически, без обдумывания, точно стремишься отдохнуть
- домой,  а  еще лучше на рыбалку...  Это уже твердо выработанный стереотип.
Теперь пойдем дальше.  Тут  уже  чистый Павлов.  Первая и  вторая сигнальные
системы.  Как ты знаешь,  первая -  это восприятие раздражителей посредством
органов чувств. Вторая - через слово. Она дана только человеку. На основании
учения о  взаимодействии двух  систем было  выделено три  человеческих типа:
художественный,   с  преобладанием  первой;  мыслительный,  с  преобладанием
второй, и средний, с гармонией двух... Ты понимаешь, о чем я говорю?
     - Учил еще в институте...
     - Домовой,  как  вы  его  называете,  может скорее всего принадлежать к
художественной группе.  Как  композитор.  Чтобы  вывести  его  из  состояния
застоя,  сдвинуть  с  точки,  на  которой  споткнулось  его  сознание,  надо
воздействовать  на  него  через  первую  сигнальную  систему...   Что  может
возбудить в нем какие-то переживания, ассоциации, картины?
     - По-моему, музыка...
     - Да,  по-моему,  тоже.  Здесь еще и психология творчества. Я посмотрел
несколько книжек по  этому вопросу.  Мы  ведь давали ему возможность слушать
музыку.  Но он на чужие сочинения не реагирует.  Понимаешь,  это переживания
других.  Мы можем сопереживать вместе с композитором,  создавшим то или иное
произведение,  но  никогда не  возникнет в  нас то,  что заставило создателя
переложить свои чувства в звуки.  Только у него одного появляется конкретная
картина, предмет, человек, обстановка, которые родили данное сочинение...
     - Я  улавливаю.  Ты подвел к  тому,  с  чего мы начали:  надо проиграть
Домовому найденные при обыске произведения?
     - Да,  по  физическому состоянию он  к  этому  теперь  готов.  -  Борис
Матвеевич потрогал волосы  на  затылке.  -  Но  как  это  осуществить?  Кого
пригласить? Нужен хороший музыкант...
     - Есть такой человек, - сказал я и назвал Асмик Вартановну.
     - Хорошо, - согласился Межерицкий.
     - Еще один вопрос. А симуляция со стороны Домового не исключена?
     - Исключена.  Полностью.  Проверяли. Можно обмануть другого человека, а
свои  рефлексы  -   никогда...   В  общем,   так  и  быть,  попробуем...  Но
предупреждаю: все может лопнуть...
     - Я   читал  где-то,   как  один  мальчик  лишился  речи  от  какого-то
потрясения.  Он  очень  любил танцевать и  мечтал стать знаменитым танцором.
Однажды  родители,  которые тщетно  показывали его  самым  известным врачам,
повели  сына  на  концерт  Махмуда Эсамбаева.  И  на  этом  концерте мальчик
неожиданно  заговорил.   Так  подействовало  на  него  выступление  артиста.
Наверное, потому, что он очень страстно любил танцы...
     - Вполне допускаю, - кивнул Межерицкий. - Испуг, увлечение - все это из
одной области.  Эмоциональная сфера.  Кто  это  сказал,  что  страсти правят
миром?
     - Не помню.
     - Я тоже. - Борис Матвеевич улыбнулся. - Плохо, если они выходят из-под
контроля.
     Я поднялся.
     - Желаю тебе, Захар, удачи в переговорах с Асмик Вартановной...
     ...На следующий же день я после работы заглянул к Бурназовой домой. Она
сварила кофе.  Мы  пили,  говорили о  том о  сем,  а  я  все тянул со  своей
просьбой.  Знал почти наверняка, что Асмик Вартановна не откажет, и от этого
становилось еще  больше неловко.  В  те  годы  иметь  нагрузку,  какая может
замотать и молодого,  - директор, педагог, концертмейстер, а тут еще поездки
в психоневрологический диспансер...
     - Я хочу вас спросить,  Захар Петрович, простите мое любопытство, что с
теми произведениями, вернее, с их автором?
     Я был рад, что она сама коснулась этого вопроса.
     - Запутанная история... Придется, наверное, ввести вас в курс дела...
     Я вкратце рассказал о Домовом.
     - Так  это о  нем ходят разные слухи?  -  спросила Асмик Вартановна.  -
Будто обнаружили иностранного агента, а он не признается?
     - Наверное, о нем, - улыбнулся я, - Ох уж эти досужие языки...
     - Ничего не может вспомнить? Как же так?
     - Ничего, даже своего имени...
     - Еще кофе?
     - Нет, спасибо... - Я обдумывал, как лучше приступить к разговору, ради
которого пришел.
     - Наверное,  это ужасно,  когда теряется память.  Память -  это все.  Я
понимаю,  когда  забываешь далекое,  не  нужное  тебе.  Например,  я  смутно
вспоминаю отдельные периоды жизни после войны.  А  вот  отдельные моменты из
детства перед глазами,  как будто это случилось вчера. А что было десять лет
назад,  убейте,  не  скажу.  Есть  же  люди,  которые запоминают,  например,
музыкальное произведение с первого раза. И навсегда.
     - Не может быть? - удивился я.
     - Это обычно очень талантливые музыканты.  Например,  Рахманинов.  Но я
слышала и  о  живущем в  наши дни.  Хоть он  не  был,  говорят,  талантливым
музыкантом, но память имел гениальную. Был такой в нашей консерватории...
     - Он учился с вами?
     - Нет, значительно позже. Мне кажется, в конце тридцатых годов...
     - Перед войной? - У меня загорелась искорка еще одной надежды.
     - Точно сказать не  могу,  -  она  задумалась.  -  Нет,  -  и  печально
улыбнулась. - И моя память последнее время сдает...
     - Вы фамилию помните, Асмик Вартановна?
     - Нет. Рада бы помочь, но - не в моих силах.
     - Кстати, насчет помощи. Уж не знаю, как и начать...
     - Ради бога, пожалуйста.
     Я  решился,  наконец,  изложить  свою  просьбу.  Асмик  Вартановна даже
обиделась  на   мою   нерешительность.   И   охотно   согласилась  проиграть
произведения, найденные у Митенковой, в палате у Домового.

     Борис Матвеевич ход эксперимента фиксировал по дням.  Мы потом детально
изучили его записки вместе с Жаровым.
     "11  ноября.  17  часов 30  минут.  А.В.Б.  (так  Межерицкий сокращенно
именовал Асмик  Вартановну Бурназову) сыграла в  палате больного три  пьесы:
"Баркаролу", "Этюд" и "Воспоминание". Больной лежал на кровати. Происходящее
его не занимало.  18 часов 10 минут. А.В.Б. закончила играть. Пульс больного
80,  давление  120  на  80.  Никакого  беспокойства и  любопытства  б-ой  не
проявлял".  "12 ноября.  17 часов 25 минут. А.В.Б. играла "Фантазию", этюды,
"Дивертисмент".  Больной лежал на кровати в своей привычной позе,  на спине.
Никакой реакции не наблюдалось. А.В.Б. закончила играть в 18 часов 15 минут.
Пульс  больного  76,  давление  120  на  80.  Состояние обычное:  отсутствие
эмоций".
     "13 ноября.  17 часов 25 минут.  А.В.Б. сыграла этюды, фантазию на тему
"Казачка",  "Колыбельную", вальс. Больной никакой реакции не проявлял. Лежал
на постели. Пульс 89 (несколько учащенный), давление 120 на 80".
     "14 ноября. 17 часов 30 минут. А.В.Б. сыграла сольминорную сонату, этюд
для  одной  руки.   Больной,   лежавший  на  постели,  сел.  Заинтересовался
происходящим.  А.В.Б.  исполнила "Песню".  Явная  реакция.  Больной слушал с
вниманием.  18  часов 35 минут -  конец сеанса.  Пульс больного 90 (учащен),
давление 140 на 80 (верхнее повышено). Заснул позже обычного".
     "15 ноября.  17 часов 30 минут. Я попросил А.В.Б. повторить то, что она
играла вчера.  Во время "Песни" больной встал с постели,  подошел к пианино.
Внимательно смотрел ноты.  Взволнован.  Сеанс закончен в  18 часов 40 минут.
Пульс больного 90 (учащен),  давление 140 на 80 (верхнее повышено).  Больной
заснул только после дополнительной (0, 5) таблетки седуксена".
     "16 ноября.  В  10 часов больной подошел к  пианино.  Попытался играть.
Закрыл крышку. Сидел неподвижно на стуле. Неспокоен. Плохо ел в обед.
     17 часов 20 минут.  Приехала А.В.Б.  При ее появлении в палате больной,
лежавший до этого на койке, сел. А.В.Б. сыграла сонату No 2, "Дивертисмент",
снова "Песню".  Во время исполнения "Песни" больной волновался. Встал, ходил
по палате.  А.В.Б.  исполнила "Грезы".  Когда А.В.Б. кончила играть, больной
сел  за  пианино.  Пытался играть.  Сбился.  Пересел на  койку,  закрыл лицо
руками. А.В.Б. ушла в 18 часов 40 минут. По ее мнению, больной от отсутствия
практики длительное время утратил навык в игре. После ее ухода больной снова
пытался сыграть что-то.  Расстроился.  Пульс 95 (учащен), давление 145 на 85
(повышенное). Уснул после дополнительного приема седуксена (0,5)".
     На этом эксперимент кончился.  Семнадцатого ноября, за час до того, как
Асмик  Вартановна должна  была  ехать  в  психоневрологический диспансер  (я
присылал ей свою машину), старушка на работе вдруг почувствовала себя плохо.
Она вызвала к себе в кабинет заведующего учебной частью и завхоза.
     - Милые вы  мои,  -  сказала директор музыкальной школы.  -  Никогда не
думала о смерти, вот и забыла распорядиться. Всю мою библиотеку, книги, ноты
и периодику возьмите в школу. И пианино тоже...
     Это были последние слова Асмик Вартановны.
     Мой шофер Слава,  посланный в школу,  вернулся с печальным известием. Я
не мог поверить,  что Бурназовой больше нет.  Казалось, что ей еще предстоит
жить и жить...
     Жаров на похороны не успел,  а  когда вернулся из командировки,  то был
настолько потрясен, что в первый день у нас с ним разговора не получилось. И
только  на  другой он  доложил о  проделанной в  Ленинграде работе,  где  он
пытался найти того  самого студента,  который,  по  словам Асмик Вартановны,
запоминал музыкальное произведение с первого раза.
     - Не знаю,  он это или нет.  Некто Яснев Аркадий Христофорович. В сорок
первом году учился на четвертом курсе. Не закончил из-за войны.
     - Кто его назвал?
     - Профессор Шехтман.  Старенький уже.  И  дирижер Леониди,  Заслуженный
деятель  искусств.  Они  учились с  ним.  Яснев,  говорят,  пианист среднего
дарования. А памятью действительно отличался необыкновенной.
     - А вдруг это не тот, о котором говорила Бурназова?
     - Все может быть...

     Позвонил  Межерицкий  и  попросил  приехать.  Настроение,  в  каком  он
пребывал, ничего хорошего не обещало.
     Встретил он нас с Жаровым встревоженный.
     - Ну  вот  что,  товарищи дорогие,  -  сказал он  после приветствия,  -
втянули вы меня в историю...
     У меня заныло сердце:
     - Жив?
     - Жив. Но общее положение сильно ухудшилось. Резко подскочило давление:
200  на  140.  Очень  плохо со  сном.  Боюсь,  как  бы  не  стало еще  хуже.
Склеротический тип. Не случилось бы самого неприятного - инсульта...
     - Что, ты считаешь, на него повлияло?
     - Не знаю.  Было явное улучшение.  Что-то в больном зашевелилось. Может
быть,   воспоминания,   душевное  волнение.   А   мы   резко  прервали  нашу
музыкотерапию...
     - Почему же такое резкое ухудшение? - спросил я Межерицкого.
     - Я  думал над  этим.  Тут  может быть  два  ответа.  Но  сначала общее
замечание. Музыка, которую он слышал на протяжении почти недели, несомненно,
произвела какое-то  действие на  его сознание.  Исподволь,  вызывая какие-то
эмоции,  подсознательные,  дремавшие в  нем чувства,  переживания.  Вы  ведь
детально ознакомились с  моими записями...  Смотрите:  сначала он  совсем не
реагировал на  музыку.  А  потом что-то  зашевелилось в  нем.  И  началось с
довольно милой, душевной вещицы. Она называется "Песня"...
     - Интересно, как вам удалось определить? - спросил Жаров.
     - То,  что  больной волновался,  -  определить легко.  Пульс участился,
поднялось давление.  В последний день Асмик Вартановна снова сыграла "Песню"
и "Грезы"...  Налицо ремиссия. И дальше - стоп. Он ждал Бурназову один день,
другой...  Тут-то  и  подскочило давление.  Выходит,  что-то в  его сознании
произошло.  Я одно не могу сказать определенно:  обострение болезни от самих
воспоминаний или оттого,  что перестала приходить и играть Бурназова. Ведь у
больного это своего рода пробуждение.  Но  пробуждение может быть приятным и
ужасным... Я не знаю, какие воспоминания, а значит и эмоции, возникли у него
в момент брезжущего сознания...  Вы ничего не узнали о его судьбе?  -  вдруг
неожиданно закончил Межерицкий.
     - Нет, - покачал головой следователь.
     - Очень жаль.  Нынешнее состояние больного,  несомненно,  результат его
прошлого.
     - Если нам  станет известна хоть малейшая деталь из  его жизни,  ты  ее
узнаешь, - заверил я врача.
     - А  может случиться так,  что  после этих  хором,  -  он  обвел руками
вокруг, - пайщик попадет в более охраняемые? И без диеты?
     - Не знаем, - ответил я. - А вот насчет диеты... Один вопрос.
     - Хоть тысячу.
     - Что больной ест охотнее всего?
     - Сейчас он ест неважно. А так, пожалуй, рыбу...
     Мы  с  Жаровым невольно переглянулись.  Борис  Матвеевич заметил это  и
спросил:
     - Что из этого?
     - Подтверждение одного предположения, - уклончиво ответил следователь.
     - Мы, кажется, договорились, - шутливо погрозил пальцем Межерицкий.
     - Верно, - согласился я. - Любовь к рыбе - еще одно доказательство, что
Домовой  прятался у  Митенковой с  сорок  шестого  года.  А  может  быть,  и
раньше...
     ...Прошло   несколько  дней.   И   вдруг   раздался  звонок   от   Юрия
Александровича  Коршунова.   Инспектор   уголовного  розыска   находился   в
Свердловске,  где нашел бывшего студента Ленинградской консерватории.  Яснев
работал заместителем директора областного Дома народного творчества.  Жаров,
прихватив с собой ноты, найденные у Митенковой, выезжал для встречи с ним.
     Едва поздоровавшись, он выпалил:
     - Автора нот,  кажется, узнали, но он... - следователь развел руками. -
Убит в 1941 году перед самой войной...
     - Погодите, Константин Сергеевич, давайте по порядку.
     - Давайте. - Следователь расстегнул шинель.
     - Да вы раздевайтесь. Разговор, наверное, не на одну минуту.
     - Конечно... Если вы свободны...
     - Вижу,  новостей много.  - Я вызвал Веронику Савельевну, секретаршу, и
попросил, чтобы нас не беспокоили.
     - Начнем с того,  что Аркадий Христофорович Яснев именно тот человек, о
котором говорила Асмик  Вартановна.  Очень  доволен,  что  о  нем  помнят  в
Ленинграде. И о его необыкновенной музыкальной памяти...
     - А почему Яснев на админист