ойства каждого уважающего себя советского заключенного-дойти до того
стога сена.
   Малина поднял голову, увидел огороженный жердями стог.
   - Во масть пошла, легавый буду! Поканали, Вадим!
   ...Сено пахло потерянным летом и мышами. Зэки лезли в его удушье, с
трудом разгребая слежавшиеся травы. От приятных запахов кружилась голова,
возникала иллюзия полной безопасности. Чмокнуло под коленом раздавленное
мышиное гнездо, уцелевшая мамаша с писком пронеслась по шее. Упоров
засыпал и потому не придал этому факту никакого значения.
   Глубокая темнота начала втягивать все мысли и чувства в свое бездонное
нутро, оберегая их от надоевших потрясений. Впрочем, рядом с покоем
образовалось чьето постороннее внимание, значительное или угрюмое.
   Он не понял. Но оно было, тревожило уснувшие мысли, будило далекие
воспоминания. Через некоторое время в это состояние явилось уже зримое
явление - глаза с мут-но-серыми зрачками, крапленными белыми точками.
   Они жили самостоятельной жизнью на блеклом пятне, с размытыми
контурами. Пятно напоминало лицо выходящего из густой темноты человека. Но
вот он вспомнил выпуклый лоб над острыми надбровными дугами, и на пятне
образовалась верхняя часть знакомой головы с гладко зачесанными назад
волосами. В нем загорелся интерес, устранивший очнувшееся состояние
опасности, и широкий, словно раздавленный, нос ляпнулся в середине пятна,
подперев переносицей тяжелые мешки под глазами.
   Игра захватывала все больше: он рисовал врага.
   Жестко закруглился подбородок, а немного оттопыренные уши вытянули лицо
из темноты почти готовым.
   Оно начало жить, устремив на беглого зэка требовательный вэ^:яд.
   Лицо напряглось. Вначале на нем образовались тонкие слепленные губы.
Они начали расходиться и вскорости обнажили краешки редких зубов. Враг
улыбнулся.
   - Ну, что, гражданин Упоров, вы готовы отвечать честно на мои вопросы?
   - Все честно, гражданин следователь. Я купил книги. Мне никто не
объяснил, что их нельзя читать. Я до сих пор не могу понять: почему их
нельзя читать?!
   На этот раз улыбка была другой - и следователь Левин стал похож на
жующую лимон старуху.
   - Скажите, Упоров, вы зачем прикидываетесь придурком? Ницше -
фашистская сволочь! Вы об этом не знали? Три тома Есенина? Кто он такой,
ты поймешь из его собственных слов.
   Следователь достал большую, в картонном переплете, книгу, открыл ее в
том месте, где торчала газетная закладка, и прочитал: "Самые лучшие
поклонники нашей поэзии - проститутки и бандиты. С ними мы все в большой
дружбе. Коммунисты нас не любят по недоразумению". Понял, Упоров, на что
намекает этот подонок?!
   Теперь уже старуха не улыбалась. Она кричала, широко разевая тот самый
рот, который он не хотел рисовать:
   - Ты устраивал коллективные чтения на корабле.
   Есть свидетели. Честные, порядочные люди!
   - Неправда, гражданин следователь. Кто свидетель-то?
   - Все! Кому скажем, тот и свидетель. А ты - бандит! Бандит с
комсомольским билетом!
   Обрызки слюны летели в лицо молодого штурмана, а он боялся
пошевелиться. Вдруг-тишина. Левин выправил лицо, стал похож на самого себя.
   - "Ленин, - полушепотом сообщил следователь подследственному, - цитирую
выступление Сталина в газете "Правда": никогда не смотрел на Республику
Советов как на саму цель. Он всегда рассматривал ее как необходимое звено
для усиления революционного движения в странах Запада и Востока, как
необходимое звено для облегчения победы трудящихся всего мира над
капиталом!" Ты тащишь буржуазную гниль, гниль обреченного трупа в наш
здоровый социалистический дом и спрашиваешь, в чем твоя вина?! Сколько
тебе заплатили? Кто выходил на связь с тобой?
   - Нисколько и никто не выходил.
   - А за драку с негром ты получал доллары?
   - Это была не драка, товарищ Левин. Это был честный бой.
   - Что?! Какой я тебе товарищ?!
   Опять полетела слюна с матом. А когда следователь успокоился, то поднял
трубку и сказал:
   - Пусть войдет.
   Вошел Семенов, кругленький, с аккуратной бородкой и тоненьким пробритым
пробором на лысеющей голове. Он озабоченно, будто врач, посмотрел на
подследственного. Слова были дружескими, произнесенными от чистого сердца:
   - Вадим, твои товарищи все рассказали. Так положено комсомольцам. Вина
твоя велика, но попробуй и ты поступить, как твои товарищи...
   В голове подследственного пронеслось восторженное:
   "Бей, Вадик! Бей!" - Семенов сидел почти у самого ринга, и его было
слышно даже во время обмена ударами с залитым потом негром.
   "Вадим, прочитай что-нибудь этакое, для души!"
   - Семенов, ты же... ну, ты же сам просил. Зачем же так, Семенов?!
   Подследственный путался в словах и мыслях. Он ничего не мог понять. Он
нервничал под пристальным взглядом вновь превратившегося в смеющуюся
старуху Левина.
   Семенов, по едва заметному жесту следователя, подошел к нему и положил
на плечи пахнущие кремом "Люкс" руки:
   - Взвесь все, Вадим. Дай правдивые показания, как подсказывает тебе
твоя комсомольская совесть.
   Я знаю-ты не потерян для общества. Советский судне бездушная
машинаУпоров поднялся вместе с ударом. Форменные ботинки начальника
спецчасти корабля "Парижская Коммуна" промелькнули перед глазами и...
исчезли в колышущейся темноте.
   ...Зэк освободил кулак из колючего сена, сразу забыв о следователе
Левине и сломанной челюсти Семенова. Мысли вернулись к побегу.
   Денис спал спокойным сном человека, уверенного в том, что его
непременно поймают. Ему хотелось подольше побегать, как можно дольше.
Упоров хотел убежать...
   "Судьба может выбрать одного-единственного из всех бегущих. Сделать его
счастливым. Одного-сдпнственного".
   Мысли о дарованном ему чуде избавления жили както в стороне, за
границей сосредоточенного сознания беглеца. Денис похлопал во сне
ресницами и улыбнулся.
   "Наверное, уже убежал. Снова ворует, кутит, разъезжает на такси с
портовыми шлюхами. Сейчас проснется, каково ему будет?"
   Малина проснулся минут через двадцать. Повернулся к Упорову со
счастливым лицом и спросил:
   - Хочешь, я почитаю тебе любимые строки из Шекспира?
   - Ты что... ты серьезно или гонишь?
   - Почему нет? Думаешь - я никогда не сидел с приличными людьми. Алтузов
Петр Григорьевич! Иванов Сергей Никанорыч! Кремизной! Педераст, но
удивительно тонкая натура...
   - Лучше пожрем, - Упоров посмотрел на Малину с некоторым
разочарованием: вор знает Шекспира. Какой-то ненастоящий попался...
   Он растолкал руками сено и достал из-под головы мешок.
   - Гадость, - отхлебнув из фляги глоток медвежьегожира, поморщился
Вадим. - Этот Камыш сказал-"полезная".
   - Ферапонт Степаныч в практической жизни-гений! Если бы он повел побег,
мы бы точно убежали.
   С ним к любому делу безопасно приступать. Порой даже не верится-такую
породу выкосили товарищи большевики. Чем взяли? Сами-мелкие, ленивые,
какой грех ни возьми-всяк ихний, а одолели. По судьбе, видать, вышло. От
нее никуда не денешься...


   * * *

   ...Стог они покинули в сумерках и пошли под высоким берегом Оратукана.
Мускулистое тело реки игралопод надежным льдом. После ночной беготни мышцы
   болели, но идти было куда легче. Однажды на противоположном берегу реки
вспыхнули огоньки волчьих глаз.
   Постояли, будто догорающие свечи в глубине спящего храма, и так же
незаметно исчезли.
   Денис вздохнул:
   - Если жить ночью, как волки, можно долго не изловиться. Ты бы смог -
ночью?
   - Нет. Т?, же смерть, только в движении. Волку достаточно лунного
света, а я без солнца не могу. Особенно после сейфа...
   - Но там обходился?
   - Куда денешься?! Я там такое видел... говорить не хочется. Ты понять
не сможешь.
   - Ну, в рот меня каляпатя! - обиделся Малина. - Такой умный фраер!
Такой умный, что только в cei^e сидеть может.
   - Не залупайся. Сам врубиться не могу: тело-на нарах, а то, что
внутри... душа, она смотрит на все это, как я на тебя.
   - Подумаешь! Вольтанулся немного. Лева Лихой, что Вертилу замочил, два
года отсидел в одиночке. Вышел, начал с валенком сожительствовать, Юлей
его звать. У тебя еще хорошо обошлось. Стой-ка! Никак опять волки?
   Вдалеке появились едва различимые огоньки. Они светились призрачным,
расплывчатым светом, как кусочки белого мрамора на дне омута в ясный день.
   - Таежный, - сказал Упоров.
   -- Побегали, пора работать, - голос Дениса потерял обычную
шаловливость, даже ломался от волнения. - Если здесь не пофартит...
   Вор спрятал под мышки замерзшие ладони, спросил вроде бы без всякой
связи:
   - Ты в Бога веришь?
   - Зачем тебе знать?! Да и сам по-разному думаю...
   - Хочу, чтоб ты усек: в поселке Он - наш главный подельник. Больше
надеяться не на кого. Если изловимся-пощады не жди: Пельмень концы
отрубил. Грохнул! Будем вместе приводить в порядок Млечный Путь.
   Нравится мне это название.
   Денис сунул наган во внутренний карман бушлата, перевел дыхание, словно
поднимался в гору.
   - Давай малость похаваем, опосля-бомбанем кассу и рвем когти до
стойбища якутов. За деньги Серафим увезет нас куда надо.
   - Кто такой?
   - Темный бес. Всякое за него болтают, но выбирать не из чего. Тут уж
кто кого сгребет, тот того и любит.
   Деньг.'!...
   - У нас есть деньги.
   - Думаешь, мне хочется подставлять голову под пули из-за грязных
бумажек?! Серафим знает настоящую цену нашим головам. Он ее запросит.
   Огни поселка медленно надвигались на беглецов, и снова они, не
сговариваясь, начали говорить шепотом.
   - Контора там, - указал Денис в сторону двухэтажного здания.
   - Ты здесь бывал?
   - Нет. Раз флаг и фонарь, значит, контора.
   Зэки свернули в проулок, загаженный кучами смерзшихся помоев, гюкрались
вдоль забора, не выпуская из рук пистолетов. Проулок оказался "глухим". Он
упирался в пекарню. Пришлось одолевать забор, чтобы попасть на соседнюю
улицу. По мерзлой земле шли шумновато, но собаки взбрехнули только раз, да
и то для порядка.
   Часовой у конторы был виден издалека. Он сидел на завалинке,
завернувшись в огромный тулуп, и курил.
   - Поговори с ним, Вадик! - шепнул Малина. - Я брошу камень, а ты
успевай. Стрелять ему никак нельзя.
   Сомнения ушли. Он ощутил себя способным перехитрить человека с
винтовкой. Пошел, осторожно ступая по скользкой дороге, и смрад черной
свечи на мгновение перебил устойчивые запахи помойки.
   Стук камня о завалинку как-то не очень всполошил часового. Он лениво
высунул голову из воротника, стал похож на хищную птицу, выглядывающую из
гнезда.
   Часовой посмотрел туда, где родился звук, в тот момент под ногой зэка
хрустнул ледок. Поднятый воротник помешал сторожу быстро оценить
опасность. Упоров бил по испуганному лицу с нужной дистанции, как на
тренировке:
   - Тресь!
   Часовой ударился затылком о мерзлую землю, но зэк на всякий случай
стукнул его еще разок.
   - Оттащи товарища от света, - на ходу приказал Малина и плечом высадил
окно.
   ...В конторе пахло сгоревшим углем, бумажным клеем, в общем, чем всегда
пахнет во всех поселковых конторах. Дверь в кассу Денис открыл отмычкой,
сорвал сургучную печать и вошел, как в собственный кабинет.
   Массивный сейф стоял в углу тесного помещения, поблескивая серой
краской. Он был похож на упавший с неба метеорит.
   - Фирма Ландорф, - разочарованно произнес вор. - Это, знаешь ли...
Плохо это, Вадик. Поганый немец!
   - Не одолеешь?
   - Инструмент-то дачный.
   Денис провел ладошкой по холодной стальной двери.
   Раз, потом еще раз.
   - Перестань его гладить! Надо уходить.
   - Обожди, обожди, Вадик! Немец, по-моему, обрусачплся.
   Малина оторвал кусок бумаги от какого-то отчета и, лизнув языком,
приклеил белый лоскуток к сейфу. Пригладил и приклеил еще три лоскутка.
   - Прижми плотней двери и затаи дыхание. Номер на "бис"!
   Ствол нагана дернулся. Короткое пламя высветило лицо покойного вождя
всего прогрессивного человечества в траурной рамке. Спрессованный грохот
вломился в уши грабителей, заставив вздрогнуть зарешеченные окна.
   Через секунду стало тихо, но возникли подозрительные шорохи и голоса.
Упоров поглядел на Дениса, тот спокойно отмахнулся:
   - Не понтуйся, Вадик. Это с непривычки. У всех бывает попервости. Из
такой ловушки звук далеко не ходит.
   И уложил на едином вздохе еще три пули. Не спеша подошел к
расстрелянному сейфу, спрятал в карман пистолет и вынул нож. Внутри
стальной коробки что-то звякнуло. Денис еще раз ввел лезвие финки,
пошевелил, нащупывая только ему известную зацепку. Пот выступил на матовом
лбу вора, сквозь полураскрытые губы прорвалось сдержанное дыхание. Работал
он сосредоточенно, собрав в комок все силы внимания, словно от удачного
поворота финки зависела судьба мирового открытия или спасения
человечества. Вдруг взгляд Малины быстро взлетел вверх и нашел Упорова:
   - Ты его надежно треснул, Вадик?
   - Лежит спокойно. Не отвлекайся!
   Нож повернулся против часовой стрелки, раздался .щелчок, похожий на
взвод курка.
   Деньги были на месте. Солидные, плотные пачки ассигнаций пробудили в
обоих надежду на будущее, где есть все, не говоря уже о свободе.
   - Дай свой мешок, - шепотом попросил Денис. Сунул руку в глубину сейфа
и одним махом сбросил денежную пирамиду в холщовую пасть.
   . - Много денег, - Упоров облизнул губы. - Ты будто знал, Денис.
   - Работа у нас такая, - улыбнулся польщенный вор. - Четыре года
ассистировал професору Львову Аркадию Ануфриевичу. Скажу тебе, Вадик,
зная-ты меня не продашь: жмот профессор. Но работает-Чайковский! То, что я
тебе исполнил, - легкомысленный фокстрот из низкопробного иностранного
боевика.
   Львов-фигура мирового масштаба! Посадили его внаглую, без единого
доказательства. Так сказать, за одну репутацию.
   Денис отвесил низкий поклон портрету Сталина:
   - Вы уж не обессудьте, Иосиф Виссарионович.
   И, забросив за спину мешок с деньгами, пошел на выход, сохраняя на лице
чувство собственного достоинства. Наверное, в эти мгновения он видел себя
не в прокуренном коридоре приисковой конторы, а на белой мраморной
лестнице славы, у подножия которой стояли онемевшие от зависти воры
Страны Советов.
   - Как мало надо человеку для душевного равновесия, - философствовал
Денис, - мешок денег и свобода.
   Всего один мешок денег и одна свобода.
   Его силуэт только прорисовался на фоне синего неба в проеме входной
двери. Он собирался что-то сказать, но чуть раньше слов по окнам ударил
свет автомобильных фар. Денис присел.
   - Без паники, Вадим. Тикаем тем же ходом.
   Зэки бежали в полный рост, успели перемахнуть через забор. Машина резко
затормозила. Вначале дробно застучали каблуки по мерзлой земле, затем
раздался голос:
   - Он здесь, товарищ лейтенант. Живой!
   - Сейчас начнется, - покачал головой Денис. - Эти бандиты хотят
отобрать у нас деньги!
   Впереди, за частоколом молодых елей, взвыла сирена. Воздух накалился
звенящим нетерпением погони, в окнах домов начал вспыхивать свет. Упоров
успел подумать о проснувшихся, как о зрителях, торопливо собирающихся на
спектакль травли зверей. Ему захотелось выстрелить в каждую лампочку, а
заодно и в голову того, кому пришла мысль травить их этой ночью.
   Зло сменил страх. Обыкновенный страх, переживаемый' им не однажды.
Показалось-времена расплаты исполнились: надо стоять и ждать, а того
лучше-сесть на землю, чтобы не видеть, когда в тебя прицелятся...
   - К сараям! - крикнул Денис. Но именно от тех нескладных самодельных
строений им навстречу кинулась громадная овчарка.
   - Стой! Стрелять буду! - закричал кто-то из-за укрытия.
   Денис выстрелил первым, навскидку, и собака свернулась визжащим клубком.
   - В лес, Вадим! Шевелись, чо раскис! Убежим!
   Он перехватил мешок с деньгами под мышку. Автоматная очередь посекла
ели над их головами. Они продолжали бежать до тех пор, пока не выскочили
на ровное, голое поле. Впереди виднелись казармы или склады.
   - Брось мешок! - сказал Упоров.
   - С ума сошел?! Сам видел, как они достаются.
   За спинами послышался прерывистый хруст мерзлой земли и голоса. Чекисты
шли цепью, скрываясь за деревьями.
   - Рекс! - позвал собаку густой бас. - Ищи!
   Зэки переглянулись, быстро пошли по самой кромке лесного околка. Рекс
был опытной собакой, быстро вышел на их след. Упоров уже стрелял в
прыгающую овчарку. Он никогда не думал, что поступит так хладнокровно:
будет ждать приближения распахнутой пасти и нажмет спуск ни раньше, ни
позже. Овчарка рухнула ему под ноги, зэк отскочил от последнего удара ее
зубов, но в этот момент автоматы открыли огонь. Денис уронил оружие на
землю. Они смотрели друг другу в глаза, прижимаясь щеками к скрипучему
снегу.
   - Застрели меня, Вадим, - по-домашнему просто попросил Малина и
улыбнулся беспомощной детской улыбкой. - Сам не могу, да и грешно...
   - Дурак! - коротко оборвал его Упоров, - Брось мешок за ту колоду. Ты
бежишь к водокачке, я-к пекарне. Встречаемся в стогу. Еще хочу сказать:
ты-настоящий, ты-просто замечательный' парень, Денис!
   - Сдавайтесь, курвы! - раздался из леса крик.' Денис бросил мешок,
выстрелил на голос, но тотчас по нему прицельно ударила очередь в спину.
Зэк упал
   на колени... так падают перед коркой хлеба голодные каторжане: камнем,
чтоб никто не успел опередить.
   Вначале он стоял, упершись лбом в дерево. Затем с трудом повернулся,
прошептал через силу, пытаясь быть понятым:
   - Беги, Вадим, беги... Это не больно.
   Кровь переползла через слабеющие губы, потекла по подбородку широкой
полосой. Самостоятельной от того, что порвалась какая-то несоединимая
связь, что все устроилось по судьбе и согласно инструкции о задержании
особо опасных преступников. Вот когда Упоров почувствовал-нет, увидел на
месте лица умирающего товарища свое лицо с широкой полосой собственной
крови по подбородку.
   Мир качнулся живым маятником, звон в ушах поглотил крики и выстрелы. Он
объяснил себе сам-выбора нет. Почти не целясь, разрядил обойму в то место,
откуда пришла смерть Дениса, побежал.
   Все, что должно было с ним случиться, все, что должен был он пережить в
будущем, вырастало из этого слепего бега и было так же безнадежно. Но он
бежал.
   Перепрыгивая через валежины, канавы. Бежал, как бегают во сне, умоляя
Господа дать ему хотя бы возможность все потерять мгновенно. Жизнь
утратила ощущение бесконечности, готовая прерваться в любую секунду.
   Но игра продолжалась. Он падал, полз, увертывался, хотел раствориться,
чтобы стать воздухом. Прозрачным, бесплотным, способным пропустить сквозь
себя пулю и ке ощутить тугого разрыва тела.
   Пули ложились рядом, рождая маленькие снежные вулканчнки, как взрывы
возмущения тех, кому надо было в него попасть. Все решал разыгравшийся
случай.
   И он оказался на стороне зэка. Выстрелы прекратились, потому что он
бежал мимо жилых бараков.
   Упоров залетел в проулок, проскочил между сколоченных из фанерных
листов кладовок. Впереди закашлялся вышедший до ветру мужик в заячьем
треухе. Глухое буханье трясло его завернутое в рваный полушубок тело.
Мужик постоянно отхаркивался п матерился, вспоминая при этом чье-то
женское имя.
   "Не стоит ему на глаза попадаться, - Упоров прижался к стене фанерной
кладовки. - Скорей бы убирался, дурак ленивый!"
   Справа загремела цепь, в колодец упало ведро, а чуть позже послышался
стук сапог.
   - Левонтий, кто тут пробегал?!
   - Кому в такую рань бегать? Вы, что ли, стреляли?
   - Мы.
   - Убили кого?
   - Одного.
   - Сколь их было?
   - Да пошел ты! Замыкайся крепче. Такие рыси бегают.
   И сапоги застучали в обратную сторону. Зэк подождал. Глянул за забор.
Никого. Он перелез, пошел вдоль бревенчатого дома, кланяясь низким окнам.
Остановился перед сараями, от которых на них кинулась первая собака,
но/ком подвинул видимый в широкую щель язычок внутреннего замка. Дверь
открылась спокойно, пропустив его в обыкновенный дровяник, где огороженное
толстыми досками пространство заполнял смолистый запах лиственницы.
   Беглец прилег на поленницу свежесрубленных дров, погружаясь в