Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Криминал
      Д. Мончинский. Черная свеча -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  -
ичины. И женщина это заметила. Она сказала несколько раздраженным голосом: - Полковник срочно выехал в Сусуман с московскими товарищами, просил обеспечить порученцу приличное место в самолете. Найти полковника в Сусумане можно по номеру прииска "Коммунар". Звоните! - Ну, что вы, Вера Игнатьевна! В краску меня ввели. Они стояли на пороге смерти, были удивительнокрасивы какой-то вдохновенной красотой. Но почему-то этому факту старый служака не придал значения. Возможно, он никогда не любил или любил что-нибудь преходящее: службу, Сталина, Коммунистическую партию, те же тихие пьянки после работы в обществе жены, старшины Пидорко, приглашенной на должность вахтера. - Ах! - говорила она, заламывая пухленькие ручки, совсем как Сильва из Хабаровской оперетты. - Что делаю?! Что делаю?! - Я старая больная женщина! Эта фраза повторялась неизменно при каждом новом свидании, когда бдительный Пидорко уходил на внезапные проверки подчиненных, зажигая в Липатове тоже опереточное чувство. Он хватал ее за мясистые бедра, шептал, дыша чесноком и водкой: - Да ты еще хоть куда баба! Я бы на тебе даже женился, нельзя: из партии выгонят... Любой гражданин, покидавший Магаданский порт, подвергался самому тщательному досмотру, проверке документов с наведением, при случае, необходимых справок. Липатов окинул булыжным взглядом Зафесова и вдруг подумал, что где-то видел это лицо со всепрощающими глазами и мягко очерченным носом, слегка нависающим над твердой линией рта. Пауза затянулась, капитан направил через карман ствол нагана в таможенника. Тот все вспоминает, пролистывая страницы памяти, пока, наконец, она не уводит его в детство, где он с облегчением находит двойника: "Тьфу ты! - Липатов облегченно вздыхает. - Он же на Бога похож! Вылитый Христос\ Тот чуть подобрее. Перепугался - думал, что путное..." - ..Можете быть спокойны. Вера Игнатьевна: поручение полковника будет выполнено. Есть место в первом салоне. - Мне что беспокоиться? - спрашивает она сонным голосом. - У меня своих дел хватает. До свидания, Липатов. До свидания, капитан! Зафесов, кивнув, без единого слова шагает за таможенником, еще держа палец на спуске... Через три дня Вера Игнатьевна все рассказала мужу. Как на исповеди: с побудительными мотивами, но без раскаянья и надежды на прощение. Он слушал, потягивая из хрустальной рюмки теплый коньяк, издеваясь над своим рогатым оптимизмом. Илья Герасимович был уже седой, грузноватый чиновник, четверть века отслуживший на Колыме. Старый чекист ежедневно сталкивался с самыми низкими проявлениями человеческой натуры, имел опыт принятия самых беспощадных решений. Чему он мог удивиться? Измене совсем еще юной жены? Смешно! Ее просто не было. И бандита Берадзе на чердаке дома тоже не было. Рекс успокоился, он уже больше не лает, задрав вверх морду. Огорчало другое: в этой тихой, навсегда покидающей его женщине жило что-то до боли земное, настоящее, что нельзя почувствовать беспечно равнодушным сердцем служаки, но можно понять, потеряв... Ее больше никогда не будет рядом. Полковник подумал о пистолете в левом ящике письменного стола, но открыл правый ящик и достал валидол. Ее больше никогда не будет... Всю долгую безупречную службу Илья Герасимович бдительно стоял на страже своего сердца, не допуская его к решению человеческих судеб, оттого разум был по-хозяйски расчетлив, угодлив и жесток. Сейчас оно просило сделать исключение... ...Утром следующего дня они прощались: Вера Игнатьевна улетала на материк к заболевшей матери. Полковник проводил супругу к трапу самолета, склонив голову, поцеловал ее холодную руку. Прошло две недели с момента отлета Веры Игнатьевны, и якут Иннокентий Чирков привез начальнику отдела по борьбе с бандитизмом Морабели кисть Вахтанга Берадзе. Непривычно трезвый, сосредоточенный охотник ответил на все вопросы дотошного Важи Спиридоновича, поставил свою подпись под протоколом, получил вознаграждение и, загрузив спиртом легкие нарты, умчался обратно в стойбище. Чья-то верная пуля нашла Иннокентия на спуске с перевала Шуктуй. но в Магадане об этом узнали только через полгода, когда труп охотника вытаял из-под снега, обглоданный голодными лисами. Смерть Иннокентия успокоила Морабели: теперь он знал точно - кисть принадлежала Берадзе. Можно было со спокойной совестью сдать дело в архив. Тем временем Вахтанг с Верой Игнатьевной соединили свои судьбы. Их обвенчал сельский священник, после чего молодые поселились высоко в горах, куда никогда, не ступала нога Закона. Вечером они трогали руками небо, утром опускали, руки в студеный ручей, и он уносил с охотой их небесное рукопожатие земным людям. Слов было по-прежнему мало, да и нужны ли слова в раю... Пройдет тридцать лет, прежде чем она закроет глаза удивительному художнику и будет жить одна среди его картин, зажигая перед ними, как перед иконами, свечи. На стол Вера Игнатьевна ставит две чашки и две кружки. Она знает: он не мог ее покинуть, просто переменил состояние, разве в этом дело? Главное, что рядом... ...Рулетка, запущенная недобрым гением Аркадия Ануфриевича Львова, продолжала крутиться, еще два участт;ка игры, поставившие на один номер, разделили выигрыш пополам. Майор Лисин застрелился у себя дома в канун Великого Октября. Праздничная суета затерла кончину "человека без нервов" междц торжественными собраниями и распределением премий за бдительную службу. В тот же день Тофика Енгибаряна выловили в глубокой яме общественного туалета. Причину смерти установить не удалось: от него плохо пахло, да и кому охота возиться - праздник на носу! Только любопытный Дьяк, прослышав про их трагическую кончину, умилялся, потчуя себя после баньки чаем: - В аккурат, Ромео с Джульеттою, как по сказке, убрались. Во до чего людей любовь доводит... И вдруг все ощутили беспокойство, словно каждому втихаря была обещана свобода. Хотя в натуральной жизни ничего подобного даже в намеках не значилось. Вот, разве что Голос, возвратись однажды вечером из штаба, сказал: опыт бригады затребовали в Москву и ие куда-нибудь, а в ЦК партии! Вот и все. Делов куча - опыт затребовали. Шуму - не приведи Господи! Даже Дьяк, от которого никто никаких перемен не ожидал, и тот поменялся: хулиганить начал на старости лет, а по-лагерному - шутить. В день какого-то святого, Никанор Евстафьевич никак его имя не мог вспомнить, подозвал Гарика Кламбоцкого, пошептал на ухо артисту со смешком. Гак обычно в деревне о девках гадости говорят. Артист было заартачился, но, натолкнувшись на то, что глядело из глубины крепкого черепа вора, неохотно дал согласие. Топор, просвистев в нескольких сантиметрах от крупного носа начальника участка, на половину лезвия ушел в сосновый столб подъемника. При этом все зэки сделали вид, что ничего не произошло... Семен Кириллович стоял бледный, потерянный, с трясущимися руками, разглядывал кованое лезвие. Вечером, перед концом работы, Зяма тронул начальника участка за рукав синей куртки, деликатно вроде бы тронул, а глядит со всей возможной наглостью на его упущенное будущее и то, чему положено было оскорбиться: самолюбие, сила, достоинство свободного человека промолчало, иначе говоря-изменило гражданину начальнику в такой безобидной ситуации. - Что вам угодно, заключенный Калаянов? - Принесешь десять пачек чаю и бутылку спирта. Держи деньги! Сунул, будто нищему на рынке, сальные, игранные бумажки без настоящего шелеста настоящих денег. Они жгут громадные ладони Семена Кирилловича, но, вспомнив о топоре, он безропотно опускает бумажки в карман. Вскорости зэки почувствовали: гражданин начальник менжанулся, его можно подоить, пока не прогнали. Спас Кузнеца Фунт. Случайно, а может быть, и нет, Евлампий обнаружил за стеллажом очередную посылку. Он сказал бригадиру, протянув ему сверток: - По-моему, Дьяк решил кончить Мамонта (к тому времени начальник участка обзавелся кличкой). Ты не возражаешь? Упоров воздержался от разговора, разглядывая затушеванные загаром шрамы на поставленном чуть внаклон лице бывшего вора. Однако это не могло долго продолжаться, и он ответил вопросом на вопрос: - А ты?! - Я против! Бригадир думал - настоящий Фунт все-таки умер, там, на Лебяжьем озере. Какой-то небесный шулер второпях затолкал в его изуродованную оболочку неуемного правдолюбца, с которым им там было трудно и здесь нелегко. Жизнь подарит ему одни неприятности. Единственное спасение - вернуться на Лебяжье, где все может повториться в обратном порядке, если, конечно, в таких делах порядок есть... - Что ты предлагаешь, Евлампий? - С Дьяком надо кончать. Беру на себя, чтоб никого не втягивать в хлопоты по его похоронам. Бригадир поверил, даже знал - он скажет именно так, еще до того, как фунт все произнес. - За его жизнь придется заплатить другим. Среди них окажутся наши... - Пусть! Мокрому вода не страшна! Зато совесть не будет меня будить ночами. Шрамы на лице прорезали покрывало загара. Опаленное ненавистью, оно стало единой, слепой маской белого колдуна. - Твои мозги плавит месть. Тогда зачем бригада, работа до семи потов, поганая дипломатия с чекистами?! Зачем? И потом, все может оказаться сложнее. Сегодня соберем мужиков, скажем им ту часть правды, которую мы знаем доподлинно. Он так и сделал. Без крика и лишнего напряжения. Бригадир с ними советовался: - Ребята, чем плох начальник участка? В ответ бригадир получил удивленные взгляды, только удивления Никанора Евстафьевича не было в их общем настроении. Дьяк примостился широкой спиной к нагретой солнцем стене и остался один на один со своими мыслями. - Чо в своей хате темнить, Вадим? - первым спросил Ключик. - Давай - всветлую! - Евлампий, где та торба? Упоров бросил перед собой сверток и спросил: - Это чье? Молчите? Кто-то изловил Мамонта на крюк, тащит его под нож. Мамонт делает нам объемы... Значит, ничье? Ну, и ладно. Иосиф, у тебя послезавтра - день рождения. Держи! Бутылка твоя. Ираклий, раздашь чай. Слыхали, за начальника шестого участка? - Егорова? Злыдень поганый! - Его скоро зарежут. - Пустой базар. Третий год обещают. Поди достань такого крученого! - Не хотите иметь Егорова, берегите Мамонта. - Зяма, - благодушный голос Дьяка выпал из общего напряжения. Однако он заставил всех умолкнуть. - ...Ты тоже хочешь сохранить Мамонта? - Да, а что? - смешался Калаянов. - Я, как все, с коллективом имею привычку быть. - Больно вольным стал. Остепенился... ...И всю дорогу до жилой зоны Упоров думал о выходке вора. Не мог ведь он за здорово живешь спалить Калаянова. Что-то за этим кроется серьезное. Утром Семен Кириллович Кузнецов попросил дать ему на подсобные работы за зоной Барончика. Что тоже было, по крайней мере, неожиданно. Он подумал и не отказал начальнику участка, тем более что все свои задания по заказам для начальника Барончнк выполнял старательно, восхитив их жен прекрасными ювелирными поделками. Только Дьяк остался недоволен написанными Барончиком на красном полотнище ленинскими словами: "Мы придем к победе коммунистического труда!" - Как так-"придем"?! - ворчал вор, пряча в глазах ухмылку. - Приведут, никуда не денешься. ...Низко летящие гуси уносили на крыльях короткое колымское лето. Их провожал чахоточный лай людей, с привычным страхом ожидающих наступления холодов. Бригадир видел, как воровато оглянувшись, большеротый, с красными пятнами на щеках, Гришка Лыков сунул под груженую вагонетку ногу и хруст сокрушенной чугунным колесом кости вцепился ему в мозг, держал то время, пока тот орал на руках тащивших его из шахты зэков. - Мастырка, - сказал измочаленный работой на лопате Вазелин. - Из бригады эту падаль гнать. Пусть с ним в другом месте разбираются. Укушенный диким криком мозг студенисто дергается. Бригадир говорит, морщась от боли: - В больницу несите. - Что?! Это вонючее существо-на больничную койку, а Зяма будет за него пахать?! Хрен пройдет! - В лазарет, - повторил Упоров, будто Калаянов кричал для кого-то другого. Они стоят рядом над поломанным зэком, не отворачиваясь от ветра, и щека Калаянова начинает белеть так, словно изнутри ее проступает молочная сыворотка. - Ты щеку поморозил, - говорит Упоров все в том же мирном тоне, - три быстрей, не то прихватит. Гриша, все должны знать, поскользнулся. Не повезло ему. Старался сильно. Только под такой формулировкой в акте подпишетесь. Мастырка нам не нужна: без Гриши и без зачетов останемся. Уяснил? Беги за начальником участка, Зямочка. - Сука ленивая, потерпеть не мог... Калаянов глубже натягивает шапку, идет, наклонившись в сторону ветра, так и не вспомнив про примороженную щеку. "Устали мужики, - смотрит ему вслед бригадир, - вытянулись". Зэк прихватил в вязаную рукавицу подмерзший нос, гундосо закричал: - Ираклий! Проверь транспортеры, лебедки, скрепер. Завтра начинаем нарезать. - Уже. В полном порядке. Вадим, Гивп Кочехидзе в бригаду просится. Сам стесняется, меня просил... Он тоже из Кутаиси. - Гиви? Тот, что укусил Пончика за нос? - Больше кусаться не будет: ему Пончик зубы выбил. - Он окромя карт в руках ничего не держал. - Понятно, - Ираклий слегка обижен, - мы же не как вы: друг дружку не кушаем. Нас и так мало. Потому просил: ...Открылась дверь теплушки, Никанор Евстафьевич позвал бригадира, как родители приглашают в дом послушных детей: - Зайди-ка. Дело есть. Единственное оконце было плотно задернуто пористым льдом, едва пропускавшим в помещение чахлый свет. Никанор Евстафьевич правил нож на замусоленном оселке, уверенно, но мягко касаясь камня тонким лезвием. Поодаль от вора, у тухнувшей печи, сидел незнакомец - сухонький, со спины похожий на подростка человек в бушлате и буденовке. Человек при ближайшем рассмотрении оказался стариком. - Кто он? - спросил Упоров. - Ваш папа? Старик был вымучен возрастом до такой степени, что кажется - поднеси к нему спичку, он смолево затрещит, а после вспыхнет устойчивым синим пламенем с розовым поверху ободком. И сгорит весь, до самой шишки, на буденовке. - Сколько вам лет? - Девяносто, ваше благородие, - прошамкал с охотой дед. - Из них, почитай, семь десятков тюрьме служу. В разном, естественно, качестве. Сам начальник Главного тюремного управления в должности шталмейстера Двора Его Императорского Величества, действительный статский советник Соломон на мою грудь... - старичок торжественно провел ладонью по грязному бушлату, - орден Святого Станислава третьей степени цеплял. До сих пор я как будто в сомнении пребываю: со мною ли это было? За особо выдающиеся заслуги перед Отечеством. Тогда у нас еще имелось Отечество, молодой человек! - Надзиратель он, - перебил старика Дьяк, - из Николаевских, а сохранился. В революцию матросов в тюрьму не пускал... - Согласно присяге и инструкции! - встрепенулся сухоньким тельцем бывший надзиратель, в слезящихся глазах мелькнула искорка неугомонившегося служаки. - Его за те выходки - в трибунал, именем революции, - хохотнул Никанор Евстафьевич, - получите, значит, червонец наличными за верную службу. Откинулся, отдохнул пару лет при социализме, стал царя-батюшку добрым словом вспоминать. Ему, как врагу народа, еще три пятерки на хвост кинули. И пошла-поехала. Сорок годов, а то и больше при советской власти тюрьмы менял да зоны. Сорок али больше? - Мне почем знать?! - пожал плечами Новгородов. - В канцелярии спросить надо: они подсчитывают, мы - С;!Д11:,!. - Он все до звонка мотал. Последний раз отзвонил, выходить запужался. Запужался ведь, Исапч, скажинет? Видишь, даже царские чекисты этой власти боятся... Новгородов печально покачал утонувшей в буденовке голоьой, чем-то похожий на одинокий колосок у края скошенного поля - и коса над ним уже занесена, а ему горя нет: на поля глядит... - Не запужался я, Никанор Евстафьевич, столько пуганый, что и страху-то на испуг не сберег. Своим состояние:,: меньше был встревожен. На Россию смотреть страшно, - Новгородов утер рукавом старческую слезу, - нет России, один коммунизм остался. Я к нему через решеточку присматривался, но места себе в нем не наикл. Что пережил грешный Гавриил Исаевич перед дарованной ему антихристами свободой, одному Богу известно. В Библии же сказано про мои страдания: "Я изнемог и сокрушен чрезмерно: кричу от терзания сердца моего". Нашлись добрые люди, сжалились. Оставили при кочегарке, где и жду часа своего... - Счастливый ты, Исаич, - Никанор Евстафьевич вытер нож о полу бушлата. Свет тонкого лезвия сразу стал резок и холоден. Упоров убрал взгляд с ножа и увидел в полумраке теплушки скупую усмешку старика. - Годам моим завидуешь? Кончаются годики, а тыто вон е;:;,е какой справный! Поживешь вволю. - Все в Его рученьках. Лучше расскажи про сучью бригаду: к нам она прямое касательство имеет. - Гражданин хороший из вашего сословия будет? - Нет. Фраер бугор, но у сучьего племени в большом долгу. Руку ему должны отрубить. - Официально? - Все честь по чести. При покойном Салаваре постановили. - Тогда имеет силу. Тогда слушайте, молодой человек. Бригада приехала сегодня ночью менять на подземных работах другую бригаду, где собран сплошной беспредел. Бандит на бандите! Их теперь повезут в Золотинку растворять воров. Суки, приезжие, все стахановцы. Специально мастеровых подобрали, чтобы вам нос утереть. Бугор строгий, похожий на палача - Знаешь, кто у них бугор? - не утерпел яоно обеспокоенный Дьяк. - Зоха. Имя приказано организовать с памп это самое сучье соревнование. - О! - заблеял Новгородов. - Окончательно испорченный человек этот Зоха. Коли не поторопитесь его в молчальники определить, он о вас позаботится - Кому за святое дело взяться?! - полузло-полузадумчиво произнес Дьяк. - Кабы с Золотинки подмогу -А Кенар? Не гляди - бурковатый, зато сговорчивый. За ханку он кого хошь... - Век меняешь - ума не нажил! - Дьяк в сердцах воткнул перед собой финку. - Кто ж дворняжками волка травит? Упоров распахнул телогрейку и спросил, чтобы коечто прояснить для себя: - Вы же не из воров, Гавриил Исаевич, забота ваша не совсем понятна. - А-а-а! Новгородов стянул с головы буденовку, обнажив аккуратную на самой макушке лысинку. Поскреб ее пятерней, улыбнулся, выставив напоказ десятка два прилично сохранившихся зубов: - Историей интересуетесь? Отклонение мое объясняется двумя причинами. Первая: родитель Никанора. Евстафии Иванович Дьяков, пять лет содержался под моею опекой в тюрьме. Себя уважал и закон свой чтил Что может быть выше блатного закона? Только Закон Божий! И хотя они во всем разнятся, все-таки человек с лицом и именем им руководствуется. А тюрьма тюрьма какая раньше была! Это же не тюрьма-сплошном благородство! Собственными глазами читал отзыв о посещении 2/ ноября 1898 года матушки нашей поверенного в делах Северо-Американских Штатов гсспо-щча Герберта Пирса. Он пишет... Новгородов принял соответствующую позу поставив буденовку на левый локоть и вскинув небритый потбородок: - "Я с искренним удовольствием удостоверяю что насколько я наблюдал, нигде в мире к арестантам не относятся с большим человеколюбием, и в немногих лишь государствах - столь человеколюбиво, как здесь, судя по всей совокупности тюремного устройства". Каково?! - Ну, а следующая причина, Гавриил Исаевич? - Та сложнее... Голову приклонить некуда. Свои, которые из тюремщиков, смеются, недобиток, говорят, царский. Ты, мол, прошлое, тебя не перевоспитаешь н убить надо. Мужики думают - за пайку хозяйскую держусь. Суки... коли нет у человека своей линии, коли он на политграмоте лбом бьет пол перед хозяином, а вечером крысятничает, слабого грабит, к такому Гавриил Исаевич на дух не подойдет. Воры, ты уж извини, Никанор Евстафьевич, тоже измельчали.

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору