Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Криминал
      Д. Мончинский. Черная свеча -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  -
одивший в зэках хмель, до приятного просветления очистив головы. Невеста смотрела на певцов, как зачарованная, сжимая при каждом новом взлете голосов тонкими пальцами сильную руку жениха. После третьей песни Барончик ринулся в пляс, выбивая по деревянному полу искрометную цыганочку. Столкнулись вновь над столом кружки. Кто-то выругался, и бледный голос Ольховского предупредил бригадира: - Еще немного, и их не остановить. - Где наш посаженый папа? Ян Салич пожал плечами как раз в тот момент, когда Зяма вцепился ему в лацкан пиджака, спросил свистящим шепотом: - Борман, ты Гитлера уважаешь? - Нас не представили... - Ух, „ра! Хоть бы адресок оставил, где деньги спрятал, или усыновил. Ласки в тебе, суке, нет. Помрешь ведь скоро. - Хорошо, - устало согласился Ольховский, - записывайте адрес. Зяма от неожиданности тряхнул головой и, сразу став серьезным, вплотную приблизился своим лицом к лицу Яна Салича: - Не гоните, фашистяка?! Говорите. У меня шикарная намять на деньги. - Москва, Петровка, 38. Калаяиов клацнул зубами у самого носа невозмутимого Ольховского, имитируя укус: - Вы-законченный негодяй! Самый гадкий покойник из тех, кто забыл занять свое место в гробу. Обмануть доверчивого юношу! - Отец Кирилл, - окликнул Тихомирова Упоров, - оставляю Натали на ваше. попечение. - Сделайте милость. Вадим подвинул стул и через вторую дверь вышел в коридор. Он расстегнул ворот рубахи, стащил с шеи надоевший галстук с голозадой русалкой, спрятал его в карман. Прислушиваясь к вязкой, зажатой в узком проходе тишине, прошел осторожно по проседающим половицам и уловил едва различимый шумок. Первая дверь оказалась запертой, опечатанной сургучной печатью, вероятно, для того, чтобы соблазнить кого-нибудь из соскучившихся по старому ремеслу зэков. Шум усилился и уже напоминал хрипы, переходящие в страстное бормотание. Он успел пожалеть, что не прихватил с собой нож, прежде чем распахнул последнюю перед глухой стеной дверь. ...Дьяк полулежал в потертом кожаном кресле китайской работы с отсутствующим взглядом остывающего от удовольствия человека и расстегнутой ширинкой серых в коричневую полоску планов. Свет трехрожковой люстры освещал левую половину .лица урки, в то время как правая находилась в тени массивной спинки кресла. "Он жив, и ему хорошо", - облегченно вздохнул Упоров, через секунду пожалев о своем визите. - Пожалуй, я некстати, - пробормотал Вадим, но Дьяк приветливо махнул рукой: - Канай сюда, сынок! Ираклий вот никак не может, а я по-стариковски досрочно управился. На полу лежали двое. Волосатая спина грузина взбугрилась мышцами, и голые пятки кассирши Клавы колотили по ней с жадным нетерпением. - Противное занятие, а забирает, - прошамкал устало Дьяк. - Человек - он тот же скот. Ему абы с кем перепихнуться. Для некоторых это дело важней водки. Ты что приперся-то, Вадик? - Разговор есть, Пиканор Евстафьевич. Дьяк сполз с кресла, застегнул ширинку непослушными пальцами и одернул мятую на животе вельветку. - Клавдия, - позвал кассиршу, - расчет под графином... Чо стряслось? - Поотвязалнсь мужики. Всякое может случиться. - Ты так думал? Тебе и позволено было, чтобы лишний козырь Морабели получил. Фунта остепени... - За себя боишься? Дьяк остановился, сбросил ленивую благожелательность, но ответил спокойно, без худых'слов: - За нас, Вадим. Я ж тебе нынче вроде папки стал. И пошел шаркающей походкой, не поднимая от пола лакированных штиблет. Перед дверью остановился, заглянул прищуренным глазом в щелочку. Произнес поделовому, без всякой обиды: - Тресни кого-нибудь, Вадик. Ножи близко. Поторопимся. Упоров распахнул двери и встал на пороге. Водка уже съела веселье и водила зэков в злом хороводе, поминутно сталкивая их друг с другом, словно голодных крыс в пустом чулане. - Озорник! - крикнул бригадир. - Почему ушел с васера? Зэк перестал сливать водку из пустых бутылок в свой стакан, долго искал пьяным взглядом Вадима. - Чо тя караулить? - наконец произнес он. - Никуда от бабы не денешься. Запрокинул голову, вылил в широко распахнутый рот содержимое стакана. Медленно вытер рукавом влажные губы и хотел что-то добавить остренькое. Но не успел.... Бригадир ударил под первый шаг с порога. Длинный правый прямой вразножку нашел квадратную челюсть, тем более что она неосмотрительно подалась вперед. Чвак! Озорник крутнулся по ходу кулака и, загребаяруками воздух, упал на вздрогнувший пол. Зэки мигом отвлеклись от пьяных забот, вспомнив о собственной безопасности. Ключик, перестав искать под столом куда-то исчезнувшую Клаву, которой он подарил косынку авансом за любовь, выпрямился и спросил: - Можно строиться, Вадим Сергеич? Затем с укоризненным лицом появился Дьяк: - Нажрались, глистогоны! Ну, куда ж вас выпускать прикажете? Одно место - крематорий! Он плюнул под ноги, умышленно угадав в лицо Озорника. - Товарищу своему торжество загадили. Тебе зачем нож, Барончик?! Спрячь ц боле не оголяй но пьяному делу. Андрюха, в коридоре две швабры стоят. - Я сама приберусь, - подала голос загрустневшая Наташа. - Еще чаво! В невестин день за этими... Никанор Евстафьевич пожевал соленое словцо, но к слуху не отпустил. Ведров с Ключиком пошли за швабрами. Граматчиков с Гладким, подхватив под руки Озорника, потащили грузное тело на улицу. Кованые каблуки стучат по половицам, все молча смотрят им вслед, и к людям начинает возвращаться собственное, не изуродованное водкой лицо. - Пойдем, погуляем? - шепнул Вадим на ухо Натали. - Здесь будет полный порядок. Она повернула к нему все еще печальное лицо... в памяти закружилась далекая зелень ее детских глаз, и он поцеловал шрам на ладони, не смущаясь взглядов обездоленных товарищей. - Благородно, - вздохнул Кламбоцкий. Вадим обхватил ее за плечи, они вышли во двор клуба, где на куче необожженного кирпича, обхватив ручищами голову, сидел Озорник, раскачивая медленными движениями мощный торс, завывал при каждом качке: - У-у-у! - Больно ему, Вадик? - Пройдет... - Жестокий ты мальчик. Она погладила его по щеке. Он поймал ладонь и, прислонив к губам, спросил, глядя поверх кончиков розовых пальцев, не потерявших цвет в серых сумерках летней северной ночи: - Не сон ли это? - Я назову нашего первенца твоим именем. Он будет, как ты. - И его посадят в тюрьму. - Типун тебе на язь!к1 К тому времени тюрем не будет. - Россия без тюрем?! Россия-тюрьма, из которой мы не убежим. - Ты что-то задумал? - спросила с тревогой. - Посмотри мне в глаза. - Собираюсл, это делапз всю оставшуюся жизнь. - Начались перемены, Вадим. На последнем плену ме пар гни... - Не говори глупости! Когда они начнут проводить свои сходки на безымянных кладбищах, где покоятся миллионы жертв, тогда, может быть, я и поверю в раскаяние партийных палачей. Но это-фантастика, бред нормального человека. Покаяния не будет, ибо оно отберет у них власть... - Ты выпил лишнего. Двери клуба распахнулись бесшумно, слегка хмельные голоса зашуршали в светлой ночи. Он несколько раз прикоснулся губами к ее глазам. - До свидания, любимая! - Я буду о тебе думать и любить свои мысли, как чебя. До свидания, мальчики! - До свидания! Проститься пошли? - Глохни, козел! Лучше Убей-Папу поищи. - Я положил его возле ящиков. Эй, Зяма, где культработник? - А вот они похрапывают! Бездельники! Вставай и тащи культуру в массы. - Как вы смеете?! Я поставлю вопрос! - Не бузи. Репетицию проспал. Сунь в рот два пальца. Да не мои! - Борман, запевайте! - потребовал Калаянов, сам подхватил режущим фальцетом: Гражданин начальник, я ваш рот имел, Вы меня не кормите - Я очень похудел! Упоров повернул голову... Рядом, прижав к груди подаренную ему рясу и Евангелие, шел отец Кирилл. Голова Монаха стояла как-то иеестестленно прямо, будто ее несли отдельно на пике сильные руки палача. Казалось, вот-вот опадут щеки, профиль потеряет чеканную четкость, а из твердого рта вывалится мокрой тряпкой язык. Вадим затаил дыхание. Но губы разжались для того, чтобы было произнесено: - У вас такой светлый день. Сохраните тот свет, пожалуйста, в потемках будущей жизни. Низкие звуки опустились на дно слуха, жили там некоторое время, совсем его не беспокоя. Он нес их, как нес бы упавшую на плечо снежинку, не ощущая потребности откликнуться. В такие минуты думалось о другом... "...Возвращаемся за решетку к принудительному труду. Не бежим. Должно быть, человек потому и не любит волка: волк неприручаем... Он живет сей минутой, он - укор человеку. Человек думает о будущем и постоянно теряет настоящее. Все думает и думает. С тем проходит жизнь..." Взгляд его остановился на скорчившемся у знакомой лужи человеке, которого заботливо обхлопал Барончик. - Пустой лебедок? - хохотнул Зяма. - Что твоя голова! - Чо ж ты его мацаешь, раз такой умный?! Он же на сто рядов проверенный, как полномочный посол в Америке. - Лепень надо бы сдернуть, - предложил Вазелин. - Хоронить в чем будут? Сытый на "пляже" не валяется. Это голь беспартийная. В чем есть, в том и понесут... Когда со стороны зоны протрещала автоматная очередь, они уже протрезвели, пошли молча, толкая перед собой молочный туман надвигающегося утра. Скоро по этой дороге с такими же опухшими от ночных попоек лицами отправятся на службы офицеры, держа под руку злых жен с припудренными синяками. У рыгаловки мучительной дрожью ожидания затрясется рабочий люд Страны Советов, пылая ненавистью к огромному амбарному замку, охраняющему их законное стремление загасить огонь желания и отметить, как вечный праздник, наступающий трудовой день. Она придет, откроет замок, разбудит надежду на светлое будущее. С ней сейчас спит тот бездомный "лебедь" у лужи. Он еще не знает-карманы его пусты, иначе бы умер заранее, не дожидаясь будущего... Зэки прекратили шепотки, бугор посмотрел на них с интересом: в чем дело? Дела не было. Люди устали Пропала охота общаться, каждый уже был сам по себе, но еще не волк... - Стой! Кто идет?! - Бригада Упорова - с репетиции. -Дежурный-на выход! А ну, строиться! Страх потеряли, рогометы! Загремели цепями две проспавшие службу овчарки. Одна сипло гавкнула, будя в себе злость, но, так и не поймав настроение, пометалась с угрожающим рыком да и успокоилась. - Любимов с вами? - спросил заспанный дежурный, переминаясь с ноги на ногу, как застоявшийся конь. - Любимов не нужен! Убей-Папу оттолкнул поддерживающих его под руки зэков, гордо ответил, снова по-змеиному мягко изогнув тонкую шею: - Ваш покорный слуга здесь, Петр Николаевич! Дежурный нашел его глазами, прищурился, словно пытался вспомнить стоящего перед ним человека, а вспомнив, сказал: - С тобой все ясно, Любимов. В БУР его, старшина! Убей-Папу рассерженно поправил яркий галстук на голой шее, слов для оправдания не нашел и понуря голову пошел за старшиной, буркнув через плечо: - До свидания, товарищи! - Не унывай, лепило! Подогрев отправим! Капитан прошелся вдоль каждой пятерки, терпеливо и спокойно заглядывая в их слегка осунувшиеся лица. Сказал старшине: - Шмона не будет. Первая пятерка, шаг вперед! Уже в жилзоне Упоров подошел к нему, чтобы попросить за Сережу Любимова. Дежурный скинул шинель на отполированную солдатскими задницами скамью, вяло махнул ладонью, предлагая зэку замолчать. Жест был оскорбительно небрежен, и Упоров постарался о нем сразу забыть. - Просить будете у баб на свободе, - он зябко поежился. снова накинул шинель. - Здесь извольте выполнять распоряжения! Идите! Заключенный оторвал тяжелый взгляд от верхней пуговицы кителя, заставил себя улыбнуться обидчику и сказать: - Я женат, гражданин начальник. Меня другие женщины не интересуют. Спокойной ночи. Растерявшийся от неожиданного ответа дежурный тоже улыбнулся, и это была улыбка хорошего мужика. Он помахал зэку рукой, запросто, точно тот уходил из гостей: - Отдыхай, Вадим. Спокойной ночи! ...Кисло и остро запахло лагерной помойкой, по которой ползал кто-то едва различимый в сгустившихся перед рассветом сумерках, подсвечивая себя спичками. Когда спичка гасла, раздавалось жадное чавканье или писк лишившихся своей законной пайки лагерных крыс... - Спать! - приказал зэк, натягивая на голову суконное одеяло, а еще через секунду, не утерпев, произнес: - Пусть в этой стране живут те, кто согласен ползать по помойкам! Произнес так, будто стоял на палубе иностранного судна, пересекающего нейтральные воды Тихого океана. Сейчас он чувствовал себя христианином на исходе Великого поста, для которого перенесенные телесные страдания открылись радостным праздником души. Хотя он и знал - это черная благодать, озаренная светом черной свечи. Через нее придется пройти, не закрывая глаз, с холодным осознанием - ты совершаешь грех, Рядом с тобой будет стоять тот цветной сатаненок. Он отведет или направит нож. ...С утра Упоров отправил Фунта разведать, как кантуется Селитер, а сам пошел со старшиной Челидзе выбирать место под установку двух опор для линии электропередачи. Старшина был поразительно разговорчив и всю дорогу до места рассказывал бригадиру о том, как кончали побег на Пванихе, при его личном участии. ...Беглецов выгнали из леса в низкорослый ерник, где их начали рвать собаки. Кричали люди, рычали псы, натыкаясь на ножи заключенных. Хрустел ерник, и нестерпимо грело солнце. - Они дуреют от крови, - жестикулировал темпераментный Челидзе. - Им нужна только глотка, тогда клиент может бьггь спокоен за свое будущее... Вадим видел трупы беглецов в кузове машины с открытыми бортами, проезжающей мимо рабочей зоны.. У них на самом деле были порваны глотки. Страшная работа. Собак везли в другой машине, две из них были аккуратно перевязаны бинтами, остальные сидели чуть поодаль от раненых с сосредоточенными мордами воспитанных героев. - Таким собакам нет цены! У зэков цена была - жизнь. Они ею расплатились за три дня звериной свободы. Вадим слушает старшину вполуха из вежливости, чтобы не вызвать в себе плохих чувств. Ему нынче своих забот хватает и шансов выжить чуть больше, чем в побеге. - Говорят - с ними было "рыжье"... Голос Челидзе доверительно снижается, а затем огорченно взлетает: - Спулить успели. Больше пуда! Зэк знает - побег был пустой, без примазки. Обычный жест отчаянья засадивших в карты "фуфло" фраеров. Жест дорого стоил. Судьба. С ней надлежит обращаться ласково, чтобы ей самой не хотелось прерывать отношения. Беглецы простили себе слишком много: глупый риск и прочее, потому она им ничего не простила. Несовместимость с миром начинается, конечно, много раньше, по сути дела, с первого вздоха новорожденного, а разрешается в самый подходящий для него момент. Малодушие и лукавство всеми силами пытаются перекомпостировать билет на следующий поезд, не замечая - свой-то уже тронулся. Судьбодержатель ждет его на последней остановке, где вы будете точно в назначенный срок. Не пытайтесь хитрить; смерть не прозеваешь... ...Продолжая размахивать руками, Челидзе показывал, как солдаты штыком разжимали зубы московского сапожника по кличке Калоша. Он замкнул их на глотке знаменитой овчарки Чары. Так и умер, безнадежно самолюбивый человек... - Она перенесла девять операций. На ее счету были тридцать особо опасных преступников. Понимаешь - тридцать! И на тебе - какая-то Калоша! - Мы пришли, да? - спросил Упоров, зная - грузин может говорить бесконечно долго. - Пришли! Челидзе догадался - его не желает слушать зэк. Остальную работу он закончил быстро и в полном молчании. Вадим зачерпнул из лужи воды, ополоснул лицо, чувствуя, что ему хочется затянуть время до встречи, а может, и отложить ее. Затем он увидел Фунта, шагающего к нему навстречу. Все обещало свершиться, как и намечалось, а сомнения... без них не обойдешься, они оставят тебя, когда ты поглядишь ему в глаза. Подошедший фунт сказал: - Он играл полную ночь. - Все, что ты сумел узнать? Граматчиков сунул руку за голенище и протянул нож со словами: - Селигера не угадаешь. Побереги себя. Упоров поморщился: хорошие слова излагали дрянную мысль. - Где он? - С ним недолго сломать рога... - Перестань меня пугать. Дело решенное. - Иди в кочегарку. За дровяником. Он бьет с чертовой руки вот так. Евлампий взял нож в левую руку, будто невзначай, уронил кепку и резко, с подныром, поднес нож к животу Упорова. - Потом - похороны за казенный счет. Я буду стоять у окна. - Не торопись ввязываться. Даже если он начнет махать приправой, не спеши. Разговор того стоит. Граматчиков кивнул и отправился обходным путем к кочегарке. Их не должны были видеть вместе. Фунт оказался прав: Селитер сделал все, как он и предполагал, и Упоров подумал о нем с благодарностью, пряча за голенище сапога вырванный из рук вора нож. После чего Вадим подошел к нему вплотную и, закрыв лицо ладонью, слегка стукнул затылком о кирпичную стену. - Сядь, мерзавец! Селитер послушно опустился на поленницу лиственничных дров и спросил без острого интереса, с тухнущей злобой: - Кто меня впрудил? Только не темни... Вадим думал - вор упрется, и был несколько удивлен таким началом разговора. Он подумал, прежде чем ответить: - Тот уже отбросил нож. - А сам ты не боишься, Фартовый? - У меня нет выхода, Роберт. У тебя тоже. Последовала минута взаимного напряжения. Упоров пожалел, что не обшмонал вора. Селитер посопел, подумал, прижав указательный палец к губам, неожиданно сделал сознательный ход к примирению. - Годится... Измученное бессонной ночью, мятое лицо вора как бы выглядывало из своего несчастья, окруженное ореолом вечной скорби. Он понимал, что не может убить наглогс свидетеля: желание не совпадало с возможностями. Оно водило по кругу злость, как слепой водит слепого, и в конце концов сдалось: - Условие одно - ты все забудешь. - Не в моих интересах делать тебе плохо. - Уже сделал. - Так получилось. Извини, - Вадим следил за его подвижными руками и не отвлекся, даже когда у окна промелькнула чья-то тень. - Хочешь знать - на чем меня изловили? - Не хочу грузить лишнее... Роберт Селинский закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Ничего не получилось, он почти крикнул: - Ладно, не понтуйся! Мы же повязаны. И потом... мне надо кому-то это сказать... На Еловом грохнул прораба-бесконвойника за неуплату. Концы спрятал, а ботало отвязал. С честным вором поделился. Сучий потрох! Бес поганый! Когда его словили на мокрухе, он меня втюрил. Мазай, может, слыхал про него? Упоров отрицательно покачал головой. Селитер этого даже не заметил, он был в кругу своего смятения и жил дрянной, больной заботой о потере воровской чести. Роберт провел по лицу дрожащими ладонями. - Каждый, кто оправдывает пролитую кровь, должен быть готов пролить собственную. Духу не хватило... Менжанулся, как дешевый фраеришка! Полковник ту слабину надыбал и начал меня доить. Открывать глаза грязной совести не просто, даже не нужно. Ты открыл... - Прости... - Не поможет. Если бы грохнул тебя - другое дело. - Ну, тут я тебе ничем помочь не могу. Теперь слушай меня, Роберт! Морабели должен знать - мы с Дьяком кенты навек. Селитер оскалился невеселой, костяной улыбкой покойника. - Ты пролетаешь, Фартовый. На материк с Крученого ушли рыжие колечки. Из рыжья, твоей бригадой мытые. Секешь?! Барыгу взяли с поличным. В прошлом - вор, так ведь и опера не пальцем деланные. Расколют, гадать не надо. А тот, который их мастерил... - Барончик! Чувствовала душа - сука подлючая! - Он, Селпван, делал для Дьяка. Такой букет вытянет на три пятеры само малое. Ты тоже спалишься, если не рискнешь их вложить. Н

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору