вки  до
Бутырки рукой подать, но везли нас  почемуто  очень  долго.  Наконец  машина
въехала во дворик. Передо мной медленно открылись похожие  на  шлюзы  ворота
тюрьмы.
   Сначала  я  попал  на  сборку.  Это  помещение,  где  находятся  люди  до
направления их в конкретные камеры, - что-то вроде карантина.
   На  сборке  я  пробыл  около  недели.  Время  пролетело  быстро,   ничего
особенного не происходило. На сборке народ сидел разный. Поскольку почти все
"попали в следственный изолятор впервые, то был какой-то своеобразный  обмен
информацией - кто что знает о правилах и законах  тюремной  жизни.  Я  молча
слушал этот треп, стараясь, однако, не встревать в разговоры. Из болтовни  я
узнал некоторые  подробности,  важные  для  предстоящего  мне  пребывания  в
тюрьме. Теперь я был в курсе  того,  что  существует  так  называемая  общая
камера, где содержится большая часть заключенных, и спецы  -  -  спецкамеры,
где сидит криминальная элита - воры в законе и авторитеты. Подобных камер  в
тюрьме было мало, в них сидело по 10 - 16 человек, и условия там были вполне
сносные. Иногда  в  спецкамеры  попадали  люди,  не  принадлежащие  к  элите
криминального мира, но такое случалось крайне редко.
   Я немного страшился того, что могу не адаптироваться к тюремным  законам,
не ужиться, так сказать, с  коллективом.  Вскоре  меня,  выражаясь  тюремным
языком, выдернули. Прокричав вечером перед отбоем несколько фамилий, в числе
которых была и моя, конвоир сказал:
   - С вещами на выход!
   Это означало, что названных людей-переводят в камеры.  Мы  долго  шли  по
коридорам. Время от времени открывались двери  какой-нибудь  камеры  и  туда
вталкивали новоприбывшего. Наконец я остался с конвоиром  один  на  один.  Я
вопросительно посмотрел на него. Это был молодой парень, лет двадцати трех.
   - А меня куда? - поинтересовался я.
   - Как куда? В камеру, - ухмыльнулся тот.
   - В какую? В общую?
   - А ты что, хотел на спец, что ли? - с иронией спросил конвоир. -  Что-то
ты на крутого не тянешь, чтобы тебя на спец тащить! В общей  будешь  сидеть!
Камера нормальная, не волнуйся!
   - Сколько человек-то? - допытывался я.
   - Тридцать, по стандарту, - отрезал конвоир.
   Вскоре мы остановились у металлической двери, на которой красовался номер
"162".
   - Давай заходи! - сказал мне охранник, открывая дверь камеры.
   Я вошел внутрь. Камера  была  действительно  небольшая,  рассчитанная  на
тридцать человек, только на самом  деле  людей  там  оказалось  в  три  раза
больше. Кто-то из них спал, кто-то ходил, разминая затекшие  от  постоянного
сидения конечности.  Стоял  несмолкающий  гул  от  разговоров  и  нескольких
работающих телевизоров.
   Я стоял у входа, не зная, что делать дальше. Никто не обращал на меня  ни
малейшего внимания. Вдруг какой-то паренек, сидящий  ближе  всех  ко  входу,
подошел ко мне и спросил:
   - Чего, новенький, что ли?
   Я молча кивнул головой.
   - Давай садись пока ко мне на нары, ночь просидишь у меня. Тебе  повезло,
братуха, завтра будет этап, многие места  в  камере  освободятся,  так  что,
может, повезет и какая-нибудь шконка тебе перепадет.
   Всю ночь я просидел молча рядом с этим парнем. Спать сидя я не привык,  к
тому же стоял  оглушительный  храп  и  воздух  был  настолько  спертый,  что
практически нечем было дышать.
   Утро в камере началось с восьми часов, по обычному тюремному  распорядку.
Вошли несколько конвоиров и оперативники. Всех  выстроили  в  одну  шеренгу.
Началась перекличка. У оперативника был список. Он называл фамилию,  человек
повторял фамилию, имя, отчество, говорил номер статьи, по какой сидит. После
проверки я сделал вывод, что москвичей в камере было  процентов  шестьдесят,
остальные -  приезжие.  Основной  массе  заключенных  было  от  двадцати  до
тридцати пяти лет. Небольшая прослойка молодежи - до восемнадцати  лет  -  и
несколько человек около сорока.  Последние  практически  все  были  бомжами,
какими-то доходягами, иными словами - залетные.  Братва  тусовалась  вместе.
Они  резко  контрастировали  с  остальной  массой   заключенных,   благодаря
ухоженному виду идорогой одежде.
   Телевизоры в камере работали круглосуточно, отключались только  ночью  на
два-три часа, когда не работала ни одна программа. Братва с большим упоением
смотрела любимую программу "Криминал" и  женскую  гимнастику.  Очень  любили
смотреть музыкальные программы, репортажи с различных дискотек,  музыкальные
клипы.
   Криминальных программ по телевизору показывали достаточно много, но самой
любимой была оперативная программа, идущая по ТВ-6,  -  "Дорожный  патруль".
Благодаря ей заключенные узнавали последние новости об убийствах  и  крупных
преступлениях в Москве.
   Однажды, когда мой  сосед  смотрел  телевизор,  до  меня  долетели  слова
диктора  о  том,  что  накануне  возле  подъезда  своего   дома   был   убит
предприниматель с Дальнего Востока. Я подскочил к телевизору как раз  в  тот
момент, когда показывали человека с простреленной головой, лежащего  в  луже
крови. В убитом я с ужасом узнал Вадима. Через день  показали  задержание  и
арест предполагаемого убийцы. Я поразился да глубины души, когда  на  экране
появилось изображение Славки. "Нет, этого не  могло  быть!  -  подумал-я.  -
Значит, кто-то дал команду на отстрел и ликвидацию дальневосточной бригады".
   4 октября произошло сенсационное  событие.  Все  телевизионные  программы
показывали кадры,  запечатлевшие  перестрелку  на  Петровско-Разумовской,  в
результате которой погибли несколько милиционеров. Но самое интересное - был
схвачен киллер. В течение всего  дня  я  периодически  видел  на  телеэкране
портрет этого киллера, которым оказался не кто иной, как Александр Солоник.
   Народ в камере обсуждал исключительно этот случай.  Принялись  снорить  о
том, кто такой Солоник и откуда он взялся. Когда же прошла новая  информация
о его причастности к убийству  ряда  авторитетов,  в  том  числе  Глобуса  и
Барона, я с ужасом узнал, что в  камере  сидят  три  человека  из  Басманной
группировки, которые стали активно  доказывать,  что  правильнее  и  честнее
вора, чем Глобус, и круче авторитета Барона в  Москве  они  не  знали  и  не
знают. Теперь у меня была одна мысль - только бы они не  пронюхали,  кто  я!
Только бы не произошло утечки информации!
   Через два дня произошло новое событие...  Неожиданно  меня  выдернули  на
допрос. Было около восьми вечера  -  в  это  время  адвокатоб  на  беседы  с
подзащитными  уже  не  допускали.  Значит,  меня   будут   допрашивать   или
следователь, или оперативники и наверняка по  какому-то  срочному  делу.  Не
будут же  они  тревожить  меня  в  такое  время  из-за  дела,  связанного  с
незаконным хранением оружия!
   Вел меня на допрос не  обычный  конвоир-вертухай  и  даже  не  корпусной,
который постоянно дежурил  на  этаже,  гце  находились  камеры,  а  какой-то
оперативный работник, в накинутом бушлате  без  погон,  должность  и  звание
которого были скрыты.  Оперативник  шел  молча,  открывая  ключом-вездеходом
двери и отсеки.
   Наконец мы вошли в широкий коридор  со  сводчатыми  потолками.  Это  были
следственные кабинеты Бутырки. Дежурного, который  обычно  сидел  и  вызывал
заключенных к следователям или адвокатам, на его привычном  месте"за  столом
не оказалось. Более того, практически все следственные кабинеты были открыты
и  тщательно  вымыты  шнырями  -  зеками,  которые  оставлялись  для  уборки
помещений. Мы подошли-к одной из дверей. Оперативник приоткрыл ее  и  слегка
подтолкнул меня внутрь.
   В следственном кабинете горела тусклая лампочка. За столом сидел  мужчина
в пальто, в темной водолазке, в черной кепке. Я всмотрелся в его  лицо  и  с
удивлением узнал Андрея.
   - Андрей, ты?! Какими судьбами! Что ты здесь  делаешь?  -  бросился  я  к
человеку, который еще совсем недавно был правой рукой Сильвестра.
   Андрей медленно поднялся.
   - Садись, Санек, - сказал он, - базар есть.
   Я понял, что что-то произошло.
   - Как ты попал сюда? - задал я первый пришедший мне в голову вопрос.
   - А чего ты лохом прикидываешься? - ответил Андрей. - Ты что, не  знаешь,
что за бабки можно все? Дал лавэ, вот и провели меня  к  тебе  на  свидание.
Поговорить надо. Ты в курсе, что творится?
   - Я по ящику слышал -  Вадика  грохнули...  Славку  арестовали...  Он  же
наверняка не имеет никакого отношения к убийству Вадика! - сразу высказал  я
свое мнение о причастности Славки к убийству.
   - Обычное дело - бандитские разборки, - пожав плечами, бесстрастно сказал
Андрей. - Отстрел ваших пошел, да и наших тоже. Ты  в  курсе,  что  завалили
Культика, Дракона, Двоечника, еще нескольких ребят?
   - А кто это сделал? Ты в курсах? - поинтересовался я.
   - Об этом-то я и пришел с тобой поговорить. Но прежде всего я хочу знать,
что тебе накануне взрыва говорил Иваныч, куда вы ездили, с кем встречались?
   - Встречались с коммерсантами, с одним жуликом, - начал припоминать я.  -
Потом он должен был в банк подъехать, что-то там  насчет  нефтяного  бизнеса
выяснить... Да ведь ты же был там в тот день...  С  курганцами,  -  внезапно
вспомнил я.
   - Причем тут курганцы, - поморщился  Андрей,  -  я  их  просто  на  место
встречи с Сильвестром привез и тут же практически смотался. Если б  я  знал,
что через несколько минут Иваныч погибнет...
   Я не знал - верить мне Андрею или нет. С одной стороны, он  действительно
всегда верой и правдой служил Сильвестру, а с другой - он все-таки приехал в
одной машине с людьми, которых я подозревал в убийстве моего шефа.
   - Санек, что тебе Иваныч про этот банк говорил? Зачем он  туда  ездил?  -
прервал мои невеселые размышления Андрей.
   - Я не в курсе, Андрюха, - ответил я, - совершенно не в курсе.
   - А где бабки? Ты же знаешь, где бабки! Говори! - Лицо Андрея стало злым.
   - Какие бабки? - невинно спросил я.
   - Общаковские! Все ищут общаковские деньги! - почти прокричал Андрей.
   - Я не знаю, где они, - спокойно сказал я.
   - Послушай, -  Андрей  поднялся  во  весь  рост,  -  ты  знаешь,  что  ты
приговорен? Приговорен всеми.
   - Приговорен всеми? - Я снова сделал вид, что слышу эту новость впервые.
   - Тебя объявили крысой, -  с  каким-то  мрачным,  удовлетворением  сказал
Андрей.
   - Меня крысой? - Это была новость.
   - Ясно за что. За общак. Говорят, ты общак взял.
   - Я - не знаю, где общак! Неужели ты думаешь, что Иваныч мне говорил, где
он! - отрезал я.
   - В то, что он тебе это говорил, я тоже не верю, -  уже  спокойно  сказал
Андрей, - но в то, что ты мог подсмотреть, подслушать или просто догадаться,
где находится общак,  я  верю  на  сто  процентов.  Так  что,  Шурик,  давай
по-хорошему, говори, где бабки, и мы тебя выпускаем.
   - Выпускаете? - не поверил я своим ушам.
   - Ну, выкупаем, - поправился Андрей. - Какое это имеет значение?  Выйдешь
на свободу. А иначе - тебе  кранты.  Теперь  вся  твоя  жизнь,  твоя  судьба
зависит только от  тебя,  Шурик.  Думай,  Шурик,  думай,  принимай  решение!
Говори, где бабки? - снова повторил Андрей.
   - Андрюха, - в который раз пытался объяснить ему  я,  -  я  не  в  курсе,
ничего не знаю! Понимаешь? Я не знаю, где  бабки!  Более  того,  со  мной  в
камере три хмыря из Басманной группировки сидят.
   - Я в курсе, - сказал Андрей.
   Я  понял,  что  Андрей  владел  полной  информацией  в  отношении   моего
нахождения в СИЗО. А может быть, не случайно я оказался именно в той камере,
где сидят мои враги? Я вспомнил разговор с ментами о возможности  того,  что
Сильвестр остался жив.
   - Послушай, - сказал я, - скажу тебе одну вещь. Ко мне  приходили  менты,
опера. Они говорят, что Иваныч жив, что двойника завалили, что видели
   - Сильвестра то ли в Одессе с Расписным, то ли в
   Вене...
   - Ты что? - перебил меня Андрей. - Веришь этой пурге? Нет Иваныча больше.
В земле он лежит. Экспертиза по зубам показала, что это он...
   - Кто мог его убить? - спросил я Андрея.
   - Разные слухи ходят... Может, чеченцы, может, воры  за  смерть  Огарика,
может, курганцы...
   - А эти за что? - поинтересовался я.
   - За то, что не рассчитался с ними, коммерческие структуры под себя взял.
Они многие точки взяли под себя. Кстати, может, это "Белая стрела"... - увел
меня Андрей в сторону от разговора о курганцах.
   - Что еще за "Белая стрела"? - поинтересовался я. Некоторые слухи рб этой
мифической организации доходили и до меня, но я им, честно говоря, не верил.
   - Секретная организация ментов, которая истребляет уголовных авторитетов,
- пояснил Андрей. - Но дело не в этом. Где общак, Шурик? У тебя осталось две
минуты, две минуты твоей жизни, - снова завел он старую песню.
   - Что ты имеешь в виду? - спросил я, хотя уже заранее знал ответ.
   - Через две минуты я уйду, и больше тебе на этом свете  никто  помочь  не
сможет, - злорадно сказал Андрей.
   - Теперь я все понимаю - вы все стрелки на меня  скинули  и  хотите  меня
крайним поставить. Кто-то из вас общак пригрел, а  меня  списать  хотите  по
этому делу. Не выйдет! Я "маляву" на волю напишу братве! - разозлился я.
   - Ладно, с тобой все ясно, - сказал Андрей. - Разговор окончен.
   Но после этих слов, как ни странно, Андрей  не  стал  вызывать  конвоира,
чтобы тот проводил Меня обратно в камеру. Он сел за стол, вырвал из блокнота
листок и стал писать какую-то записку. Потом свернул этот листочек,  написал
сверху имя, вытащил пачку сигарет и, сняв с нее целлофановую обложку, вложил
в нее записку, тщательно запаяв  концы  на  огне  зажигалки.  Таким  образом
получалась тюремная "торпеда" - запаянная записка, "малява",  которую  может
прочесть только адресат. Андрей встал, не обращая на меня никакого внимания,
приоткрыл дверь. В комнату тут же вошел тот самый  конвоир,  который  привел
меня сюда. От него попахивало спиртным. Андрей  положил  записку  в  боковой
карман конвоиру и сказал:
   - Все, спасибо тебе, Митрич, веди его обратно.
   Конвоир молча кивнул головой. Я вышел из кабинета не прощаясь.  Когда  мы
подошли к камере, конвоир приоткрыл дверь и сказал:
   - Входи.
   Я вошел. Но конвоир не спешил запирать дверь,  он  ее  просто  прикрыл  и
через кормушку назвал фамилию одного из моих  сокамерников.  Тот  подошел  к
кормушке. Я уввдел, как конвоир приоткрыл дверь и сказал:
   - Выйди на минуту.
   Тот вышел. Они общались минуты три-четыре. Наконец здоровый  детина,  мой
сокамерник, вернулся обратно.  Он  молча  подощел  к  окну,  сел  и,  достав
сигарету, закурил. Я продолжал за ним наблюдать.  Очень  странным  показался
мне такой резкий вызов сокамерника именно тем конвоиром, который только  что
сопровождал меня самого и  который  бьи  явно  подкуплен  Андреем.  Вдруг  я
увидел, как здоровяк достает "маляву", написанную Андреем, распечатывает  ее
и начинает читать. "Все ясно, - подумал я, - значит, у него есть связь.  Кто
этот здоровяк, откуда он? Почему Андрей именно  ему  передал  "маляву"?  Сто
процентов, что текст касается меня... Значит, теперь я  знаю,  от  кого  мне
ожидать первого удара".
   Почти всю ночь я не спал, думая о возможной скорой разборке.
   Следующее утро пребывания в тюремной камере для меня началось как обычно.
Утром, в восемь, проверка, затем завтрак  -  через  окошко  подавали  миски,
наполненные тюремной бурдой. На сей раз бурда состояла  из  гречневой  каши,
разведенной водой, и куска  рыбы.  Слабо  заваренный  чай  напоминал  помои.
Многие мои сокамерники давно отказались от тюремной баланды  и  предпочитали
жить семьями. Так называлось  объединение  людей  в  группу  от  четырех  до
двенадцати человек, питающихся за  счет  так  называемых  дачек  -  передач,
получаемых с воли. Семьи имели свой четкий распорядок: сначала  садилась  за
стол первая смена, вторая, третья и так далее. Никто никогда  этого  порядка
не нарушал, посторонний за стол к чужой семье не садился. Справлять нужду  -
ходить в туалет - при приеме пищи считалось западло и строго наказывалось по
тюремным законам.
   Я не принадлежал ни к одной из семей и ни с  кем  не  сближался,  поэтому
каждый раз, когда люберецкая или долгопрудненская братва садилась за стол  и
начинала жрать деликатесы, присланные с воли, у меня текли слюнки.
   Сегодня был банный  день.  Я  знал,  что  когда  заключенных  выводят  на
прогулку или в баню, то частенько в  камерах  устраивают  шмон  -  врываются
конвоиры и переворачивают  матрасы,  подушки,  личные  вещи  осужденных.  Но
прятать мне было нечего, и я был совершенно спокоен.
   К обеду нас повели в  баню.  Это  было  достаточно  большое  помещение  с
многочисленными душевыми воронками, из которых текла холодная вода.  Баня  в
какой-то мере была зеркалом тюрьмы. Там всегда можно  было  определить,  кто
когда сидел и за что. У так называемых "синих", то есть людей, которые  были
в колониях и следственных изоляторах уже не первый раз, 9бычно вся  тюремная
биография читалась по многочисленным наколкам на груди, на руках и на спине.
Изредка я бросал косой взгляд на  здоровяка,  который  получил  "маляву"  от
Андрея. У него были всего две неприметные наколки, не относящиеся к тюремной
символике. Скорее всего одну он сделал за  границей,  так  как  в  последнее
время, особенно на Западе, распространилась  мода  на  татуировки.  Судя  по
восточному стилю, эта татуировка была сделана где-то в Таиланде.
   Вначале процедура мытья проходила  спокойно,  но  через  несколько  минут
внезапно началась драка. Трудно-сказать, в чем заключалась ее причина  -  то
ли кто-то к кому-то стал приставать, то ли мыло не поднял, то ли,  наоборот,
уронил, - но вскоре к неполадившей парочке  присоединились  практически  все
заключенные.
   Я к этому времени уже помылся и сидел на  деревянной  скамейке,  медленно
надевая тюремную одежду. Вдруг ко мне подлетел тот самый здоровяк и еще один
парень. Не говоря ни слова, они  набросились  на  меня  с  кулаками  В  одно
мгновение я оказался на полу. Здоровяк и парень били меня ногами. Мне сильно
повезло, что дело происходило в бане и, следовательно, эти "огморозки"  были
босыми. Но удары и так были достаточно  сильными.  За  все  время  экзекуции
здоровяк не произнес ни слова. Я в свою очередь не собирался спрашивать,  за
что меня бьют - мне и  так  было  все  ясно.  Выбрав  подходящий  момент,  я
каким-то образом извернулся и ударил здоровяка, но тот  в  последний  момент
успел отклониться, и удар  пришелся  на  его  напарника.  Парень  отлетел  в
сторону и шмякнулся головой о стену.
   Здоровяк пронзительно свистнул, и тут же из другого  отделения  выскочили
несколько человек ему на подмогу. В такой  ситуации  я  уже  ничего  не  мог
сделать - сопротивляться было бесполезно. Меня продолжали бить еще несколько
минут, я старался только прикрывать голову руками. В конце концов я  потерял
сознание.
   На следующее утро я очнулся и сначала не понял, где нахожусь. Я лежал  на
белоснежной кровати, в комнате, стены которой также были выкрашены  в  белый
цвет. В зарешеченное окно светило нежаркое осеннее солнце. Наконец я  понял,
что это больничка. Под нее был отведен  специальный  корпус  в  следственном
изоляторе. Я огляделся по сторонам.
   Палата была небольшая. Койки стояли в один ряд -  это  были  не  тюремные
двухъярусные нары, а обыкновенные кровати с панцирной сеткой. В углу,  около
окна, видимо, было элитное место  -  там  стояла  ухоженная  койка  с  двумя
тумбочками. Наверняка она предназначалась для какого-нибудь авторитета. Я  и
раньше знал о существовании юльничек, в которые часто попадают воры в законе
и авторитеты, для того чтобы отдохнуть в более-менее приличных условиях,  но
никогда не думал, что мне придется побывать здесь самому.
   На соседней с  моей  койке  лежал  парень,  примерно  моего  возраста,  с
перевязанной головой. Парень  спал,  мирно  похрапывая  во  сне.  Я  пытался
приподняться и сесть, но сильная боль в грудной  клетке  и  спине  заставила
меня принять прежнее положение. Мн