Калоева. Проанализировав эти  материалы,
я спросил прокурора-криминалиста  прокуратуры  Ставропольского  края  А.
Платонова: кого они не трогали по делу о  нападении  на  дежурную  часть
Курского РОВД из возможных связей Калоева? Проходил ли по этому делу Ко-
каев? Нет, отвечает он. В деле нет сведений о том, что  угон  автомашины
связан именно с нападением на Курский РОВД. К тому же Кокаев в то  время
работал в милиции.
   Для того чтобы окончательно определиться в наличии связи между  этими
двумя преступлениями, совершенными 8 лет назад, я решил Кокаева, который
сидит по приговору в одной из колоний, неожиданно, без всяких объяснений
этапировать в московский следственный изолятор.
   Принимая решение поработать именно с Кокаевым, я исходил из того, что
все остальные возможные участники из числа связей Калоева уже многократ-
но допрашивались, и никакой неожиданности для них вызов  на  допросы  не
представлял бы. Кокаев же, если он был участником нападения  на  Курский
отдел милиции, был уязвим, поскольку не знал о возобновлении  следствия,
о показаниях Калоева и других лиц, находившихся на свободе. Он имел лишь
одну судимость и в настоящий момент с нетерпением  ожидал  конца  своего
срока. Ранее он работал в органах милиции, и потому разговаривать с  та-
кими людьми значительно легче. Работники милиции все-таки  знают  основы
законодательства, следствия и, как правило, не уходят в глухое,  катего-
рическое отрицание всего. Если же он не является участником  той  банды,
то, будучи близкой связью Калоева на свободе, он мог бы, при  нормальном
контакте с ним и установлении доверительных  отношений,  дать  круг  лиц
возможных участников того нападения. И даже в случае, если и  Калоев  не
является участником, помог бы выяснить, у кого был взят пистолет. Други-
ми словами, расширить круг возможных участников нападения.
   Расчет строился и на том, что Кокаев спокойно отбывал свое  наказание
и, вероятно, за 8 лет совершенно успокоился. А тут появляются двое мили-
цейских подполковников и забирают его в Москву. Уже сам этот факт не мог
не воздействовать на него. Если он участник, то  должен  был  немедленно
вычислить логически: где-то что-то прорвалось. Если же не  участник,  то
все равно понимал, что разговор с ним пойдет в очень высокой  инстанции,
куда случайно не доставляют. Удобство же операции заключалось в том, что
он уже был осужден, а этапирование осужденного из  колонии  в  СИЗО  для
проведения следственных действий по другому делу - явление нормальное  и
не противоречащее законодательству. Поработаем с ним месяц-другой и вер-
нем в колонию отбывать свое наказание. Напомню, что в запасе у следствия
был обнаруженный на угнанной и сожженной машине отпечаток пальца  Кокае-
ва.
   Однако мы понимали, что в ответ он мог выдвинуть свою версию об  обс-
тоятельствах оставления отпечатка на автомашине. Ведь данных о том,  что
украденная в Кабардино-Балкарии автомашина была задействована в  нападе-
нии, мы не имели. И рассуждать по этому поводу могли чисто теоретически.
Угон мог быть совершенно не связан с преступлением.  С  другой  стороны,
оперировать фактом наличия отпечатка пальца Кокаева на бардачке тоже бы-
ло трудно. Прошло 8 лет. Сам по себе угон машины предусматривал  наказа-
ние сроком на год-два. Он мог сказать: да, ехал, но бросил, а отчего за-
горелось, не знаю. Или, находясь в ту пору на милицейской  службе,  ехал
на грузовике, даже не подозревая, что он украден. А позже, ночью, будучи
в Моздоке, узнал о том, что совершено жуткое злодеяние. Как, впрочем,  и
все в городе, и на Северном Кавказе, и во всей стране. Словом, этот факт
мог послужить лишь одним из поводов для разговора, не более. Если начать
разговор с отпечатка пальца, он моментально мог узнать, что кроме  этого
отпечатка против него ничего нет.
   Кокаев был доставлен в Москву, и я вместе  с  оперативным  работником
угрозыска приехал в Бутырку.
   Сложность ситуации заключалась в том, что следствие  никак  не  могло
докопаться до смысла преступления. Ворвались, разбудили спящих  милицио-
неров, расстреляли их, взломали сейф и унесли два автомата  без  рожков.
Это оружие два года спустя было обнаружено при спуске воды в пойме Терс-
коКумского канала. Но с какой целью совершено это преступление, его  мо-
тивы?
   Я избрал такую тактику разговора. Речь вести только вокруг факта  на-
падения, широко известного в стране. При этом следует отметить, что дво-
им подполковникам, которые этапировали Кокаева, было сказано: ни в какие
объяснения не вдаваться. Будет спрашивать: зачем меня везут?  По  какому
делу? Отвечать: столь высокая инстанция,  как  Генеральная  прокуратура,
просто так не вызывает, и обычного заключенного подполковники не  сопро-
вождают, и вообще - сам должен знать, зачем и по какой причине. И все.
   Первый допрос с этого и начался: а почему я здесь? Я  отвечаю:  а  вы
как думаете? Почему вдруг понадобилось доставить сюда одного из миллиона
осужденных, отбывающих наказание? Сами должны знать, что за вами есть.
   Малый оказался разговорчивым. При всех его попытках узнать, чем  рас-
полагает против него следствие, ответы были одинаковы: вы лучше  знаете,
почему доставлены сюда. И в данной ситуации у него  было  два  варианта:
либо занять позицию борьбы со следствием, либо открыться.  Но  сам  факт
доставки его в Москву и разговора с представителем Генеральной  прокура-
туры должен был сказать ему многое. Скажи мы ему про  отпечаток  пальца,
наверняка получили бы одну из вышеприведенных версий. Но речь у нас  шла
обезличенно лишь о том, что следствию очень многое известно и надо,  как
это ни тяжело, рассказывать обо всем, что произошло, от начала до конца.
А что произошло на самом деле, не знал ни я, ни  остальные  следственные
работники.
   К концу первого дня допроса мне показалось, что Кокаев знает, в связи
с чем его привезли сюда. И находится в очень сильных раздумьях по поводу
того, что же все-таки известно следствию. А дел, как показало дальнейшее
расследование, за бандой числилось немало: разбойные нападения, угон ма-
шин, квартирные кражи и кражи скота, наконец убийства  милиционеров.  Но
мы ведь еще не знали дел этой банды, которая, как выяснилось,  орудовала
в регионах Северного Кавказа 18 лет. Допрос завершился его  фразой:  "Мы
продолжим наш разговор завтра, а я за ночь подумаю".
   Следующий день начался с его вопросов: чем располагают следователи  и
о чем конкретно идет речь? Мы же говорили о тяжести совершенного,  наме-
кая ему о необходимости вернуться к событиям восьмилетней  давности.  Не
называя конкретно Курского райотдела милиции, подводили его к этому фак-
ту. И в какой-то момент он вдруг задал вопрос: "А что,  они  хотят  меня
сделать паровозом?"
   Это был действительно трудный, тяжелый момент  противостояния,  когда
он подавленно молчал, а я всячески пытался нагнетать  атмосферу,  объяс-
няя, какой бывает расклад при групповом преступлении, когда кого-то  мо-
гут и к стенке поставить, кто-то может получить меньше,  кто-то  больше.
Он же знал, что Калоев имел уже четыре судимости, Гуриев - пять, сам  же
он всего одну - по бытовой драке. И я говорил, что он, как бывший работ-
ник милиции, имеет какие-то шансы смягчить свою участь.  Но  не  называл
при этом ни одной фамилии. Словом, стремился ему показать, что лед давно
уже тронулся и что он может внести  лишь  некоторые  коррективы  в  свою
пользу. И он, видимо, понял, что вытащили его сюда с такой  помпой  пос-
ледним. И сказал: "Я буду говорить".
   "Вы человек грамотный, - ответил я, - поэтому пишите все подробно са-
ми".
   Повторяю, мы не знали ни кто совершал преступление, ни  его  мотивов.
Если бы я имел ответ на этот вопрос, я мог бы  углубляться  в  ситуацию,
создавать конструкцию преступления. Но коль скоро  мы  ничего  этого  не
знали, все зависело от того, что он напишет.
   Он попросил тетрадь и ручку. Попросил также, чтоб надзиратели не  ме-
шали ему.
   Шла тяжелейшая для меня ночь. Утром, это был третий день,  он  вручил
мне пять-шесть листов бумаги - заявление на имя  Генерального  прокурора
России, так называемую в обиходе "явку с повинной", хотя это  далеко  не
явка.
   Читаю с удивлением.
   "Где-то в сентябре - октябре 1978 года ко мне домой приехал Гуриев  и
попросил поехать с ним, пояснив, что меня ожидают  ребята...  Привез  на
окраину леса, здесь я увидел Гусова и Калоева. Калоев сказал, что у  них
есть ко мне серьезный разговор. Далее его повел Гусов,  который  сказал,
что они долго подбирали нужного человека и остановились на мне.  Предуп-
редили, что я могу отказаться. Я принял решение и согласился, хотя пони-
мал, что дальше речь пойдет о совершении преступления... В  начале  1979
года я узнал, что идет подготовка к нападению на отделение банка в  ста-
нице Курской Ставропольского края. Что там можно  завладеть  деньгами  в
сумме не менее двух миллионов рублей. Калоев уже бывал в банке, произво-
дил там разведку, знает, где и что располагается.  В  банк  можно  будет
легко проникнуть, взломав двери, а сейфы с деньгами вскрыть  при  помощи
газосварочного аппарата. Я спросил, в чем будет заключаться моя роль,  и
он ответил, что я здоровый, сильный парень, умею водить машину,  которую
нужно будет еще угнать..."
   Я тороплюсь читать дальше, не понимая, при чем здесь  банк?  И  зачем
убивать работников милиции? Оказывается, когда группа была уже сформиро-
вана и найдено для ее участников оружие, украден сварочный  аппарат  для
разрезания сейфов, угнана машина и в кузов заброшена  шпала,  с  помощью
которой, как тараном, они собирались вышибить двери, уточнено время при-
воза денег и так далее, Кокаев, уже по дороге в Курскую, сказал: "А ведь
я, как работник милиции, знаю, что банк находится на сигнализации, кото-
рая выведена в дежурную часть. Едва мы начнем взламывать дверь, она сра-
ботает, явится наряд и всех нас повяжут как миленьких".
   Поэтому уже на ходу было принято решение сперва ликвидировать  дежур-
ную часть, после чего штурмовать банк. Командовал операцией тот, кто це-
лый год разрабатывал ее, - Калоев. Потом - Гуриев. Как всегда  бывает  в
таких случаях, пытаясь принизить свою роль, Кокаев писал, что все  время
повторял: может, не надо убивать. Но был уже повязан ситуацией.  Такова,
впрочем, психология каждого преступника. Словом, сотворили все это  они,
а он был в роли пассивного наблюдателя.
   Когда расстреливали милиционеров, из двери КПЗ на непонятный шум выг-
лянул находившийся там дежурный, увидел убийц и  захлопнул  дверь.  Было
принято решение немедленно ликвидировать и его как свидетеля.  Но  дверь
не поддавалась, а выстрелы в дверной глазок не достигали цели.  Дежурный
сумел спрятаться от их выстрелов за угол. Когда же по его приказу задер-
жанные, находившиеся в КПЗ, стали ломать двери камер, сработала звуковая
сигнализация - "комар" на крыше РОВД.
   Дальнейшее Кокаев объяснял так. Взвыла сирена, и они поняли, что ни о
каком нападении на банк теперь не может быть и речи. Тогда, с целью иск-
лючительно самозащиты на тот случай, если сейчас сюда  прибудет  помощь,
они взломали сейф и взяли автоматы. Машину они перегнали за Терско-Кумс-
кий канал и сожгли, автоматы без рожков выбросили в  канал  за  ненадоб-
ностью, к тому же опасались встречи с  гаишниками.  На  страховавших  их
"Жигулях" уехали в Моздок и спокойно разошлись по домам.
   Прочитав написанное, я сделал вид, что все это мне было известно  еще
до нашей встречи. И в тех местах заявления, где чувствовалось, что Кока-
ев явно привирает в свою пользу,  вслух  отмечал:  "Ну,  это  не  совсем
так... А это мы будем уточнять..." Затем я взял  протокол  и  в  течение
двух дней без передышки допрашивал его. И тут из него полились,  как  из
рога изобилия, эпизоды преступной деятельности  банды.  Все  было  очень
подробно записано.
   По окончании допросов я доложил о ситуации прокурору России и  попро-
сил разрешения принять дело в производство на время закрепления хотя  бы
главных эпизодов дела.
   В Москву был вызван  начальник,  уголовного  розыска  Ставропольского
края подполковник Воробьев, который в 95-м, будучи  генералом,  погиб  в
Грозном. Вместе с ним у первого заместителя начальника ГУУРа  МВД  СССР,
замечательного человека, генерала Лагоды был подготовлен  план  операции
по изъятию всех участников банды и ее ликвидации. О предстоящей операции
не сообщалось никому. Мы секретно высадились в Кировском районе  Ставро-
польского края, граничащем с одной стороны с Курским, с другой - с  Моз-
докским районом, где находились участники банды. Одновременно были  бро-
шены туда же наши подсобные силы для проведения  оперативной  установки:
на месте ли необходимые нам объекты. В два-три дня была собрана  необхо-
димая информация. В операции участвовало примерно 250 работников милиции
и прокуратуры. Намечено было порядка тридцати обысков - у самих преступ-
ников, у их связей, получены санкции на арест участников банды.
   Операция началась в 5 утра. Руководили я и Лагода. Одна группа захва-
тывала бандита и немедленно его увозила, другая  оставалась  производить
обыск. Доставляли всех на окраину Моздока. Здесь мы вручали им постанов-
ления об аресте, объясняли, в чем их обвиняют, и тут же  раскидывали  по
заранее подготовленным местам, в изоляторы  Георгиевска,  Минвод,  Пяти-
горска, Кировского района. К обеду все участники банды были доставлены в
КПЗ.
   При обысках каких-то существенных доказательств  их  преступной  дея-
тельности обнаружено не было. Вечером вместе с генералом Лагодой мы пое-
хали в Орджоникидзе, явились в кабинет начальника КГБ  Северной  Осетии.
После чего собрали там работников МВД  республики,  которым  сообщили  о
проведенной операции и ее результатах.
   Затем мы распределили наши силы. Лагода с  Платоновым  отправились  к
Калоеву. Я остался в Кировском районе для допроса Гуриева. Другие уехали
к Тебиеву и так далее. Кокаев оставался в Москве.
   Так, Гуриев. Пять судимостей. Крепкий орешек. В начале допроса  кате-
горически все отрицал, но уже к концу дня раскололся. Речь  пока  шла  в
основном о нападении на отделение милиции. Все показания мы  параллельно
с протоколом записывали на видеопленку.
   Вечером вернулись Лагода с Платоновым. Докладывают, что пытались доп-
росить Калоева, но ничего более оскорбительного и унизительного  они  не
встречали за все годы работы в органах. Сплошные угрозы,  оскорбления  и
матерщина. А у тебя как? - спрашивают. Я продемонстрировал  им  видеоза-
пись показаний Гуриева. Все, как говорится, в цвет.
   На другой день едем в Георгиевск, где сидел Калоев. Из показаний  Ко-
каева и Гуриева мы уже знали, что "парадом" руководил именно  он.  Между
тем Гусов, активный участник банды, первым стрелявший в милиционера, на-
ходясь под стражей совсем по другому уголовному делу, еще  в  87-м  году
повесился в камере на собственной майке. Ушел, как говорится,  от  суда,
но не от возмездия.
   Итак, приехали мы к Калоеву, установили телевизор и  видеомагнитофон,
съемочную камеру. Я с ходу написал постановление о привлечении его в ка-
честве обвиняемого, чтобы сразу допрашивать в качестве обвиняемого, а не
как подозреваемого. Разницу между этими понятиями он знал, имея 4  суди-
мости за плечами. Поскольку Калоева уже не раз допрашивали по этому  де-
лу, требовался сильный психологический ход, чтобы сломать его.
   В постановлении я писал о том, как он, имея судимости, в таком-то го-
ду создал банду, организовал ее деятельность, обеспечил оружием и совер-
шал разбойные нападения и кражи, а 3 апреля 1979 года под непосредствен-
ным своим руководством совершил бандитское нападение на РОВД,  убив  при
этом трех работников милиции. Это постановление мы с Лагодой и  привезли
в КПЗ. Заводят Калоева человек восемь и  все  вооружены.  А  я  спокойно
раскладываю себе документы и удивляюсь:
   - Что это еще за почести такие? Отпустите его. И снимите наручники.
   Вообще должен сказать: это был настоящий зверь.
   - Садитесь, Калоев. Значит, так, моя фамилия Костоев, вы должны  были
слышать. Мы с вами земляки. Признавать или не признавать себя  виновным,
частично или полностью - это ваше дело. Но если я услышу от вас хоть од-
но нецензурное слово, учтите, я - кавказец, у меня такая же мать,  такие
же родители. И вы знаете, что я могу сделать в этом случае. Но мне  ваши
признания не нужны, я вас ни к чему не принуждаю,  просто  оглашаю  ваше
обвинение.
   И читаю. Затем откладываю постановление в сторону, говорю, что, веро-
ятно, расписываться, как это положено по закону, он не захочет и никаких
показаний давать не будет.
   - Поэтому, - продолжаю вслух, - я буду заполнять протокол. Так, фами-
лия... Судимости... Дальше графа: в предъявленных мне обвинениях,  изло-
женных в постановлении такого-то числа по статьям таким-то, виновным се-
бя признаю - не признаю. Или признаю частично. Значит,  пишу  полностью:
не признаю, наверно, так?
   Он сидит ошеломленный и вдруг говорит:
   - Слушайте, вы что, меня допрашиваете или нет?
   - Ну зачем же? - отвечаю. - Как же вы можете такое признать? Я, прав-
да, могу вам кое-какие фрагменты предъявить.
   Включаю видеозапись допроса Гуриева. Как раз тот момент заготовил для
показа, где речь шла о  Калоеве,  который  потребовал  произвести  конт-
рольные выстрелы в головы уже убитых милиционеров. Он смотрит, а я  про-
должаю писать, что виновным он себя не признает, поскольку никаких прес-
туплений не совершал. Вдруг он с криком "...твою мать!" вскакивает:
   - Что вы показываете? Вы меня допрашивайте!
   Я положил ручку, встал, говорю:
   - Что вы сказали? Вы про мою мать сказали!
   Он кинулся извиняться.
   - Сорвалось, - говорит.
   - Ну так что будем делать? Генерал мне доложил, что вы решили воевать
с советской властью. Но с ней воевали многие - армии, государства! А  ты
один решил? Я у тебя что-нибудь для себя  прошу?  Ты  мне  лично  сделал
что-то плохое? Ты нарушил законы, принятые в государстве, а я  поставлен
защищать законы.
   - Я буду давать показания. Они меня подставляют,  а  ты  хочешь  меня
расстрелять! Хочу давать показания!
   - Но зачем? Не давай! Ты же мужчина, так и будь им до конца. А я тебе
и вторую кассету покажу - допрос Кокаева. - И  показываю  те  фрагменты,
где о нем как организаторе речь идет. Калоев в крик: "Вранье! Я на атасе
стоял! Это они убивали!"
   И стал он обелять себя там, где касалось самого убийства. А вот орга-
низацию банды признал. Словом, все стало на свои места.
   Весь размоченный, раздавленный отправился Калоев в камеру.  Лагода  и
говорит:
   - Ничего подобного не видел. Я был уверен, что с ним  придется  рабо-
тать, может быть, и не один год, собирая доказательства...
   На следующий день я отправился в Пятигорск, где сидел Тебиев, который
непосредственным участником бандитского нападения не являлся, но расска-
зал кучу эпизодов, совершенных ими.
   И наконец, оставив группу для дальнейшего расследования,  возвращаюсь
в Москву. С Кокаевым уточнил отдельные детали. Он, к слову,  лишь  через
полтора года узнает, что начал давать показания первым.
   Между прочим, он рассказал мне такой эпизод. Вернувшись  утром  после
бандитского нападения, они с Гусовым узнали о том, что в Моздок в  связи
с этим преступлением понаехало множество важных чинов  со  всего  Союза,
весь милицейский генералитет, создан штаб по расследованию. Вечером пош-
ли в ресторан, сели выпивать. Неподалеку обедали несколько высокопостав-
ленных офицеров, среди которых были и их  знакомые.  Поздоровались,  как
положено, пригласили одного из них за свой стол. Спрашивают, как дела  и
отчего вокруг шум такой?  Офицер  удивляется  их  неинформированности  и
рассказывает о тяжком преступлении в Курском районе, о котором уже  и  в
Москве знают. Там, на месте убийства, один милиционер живым остался,  он
прятался за железной дверью, а теперь дал словесные портреты  тех  прес-
тупников, которых