его  планы  на  побег,
сломались, как зыбкий первый ледок на луже...
   ЗОНА. ВОЛКОВ
   Вызываю я этого выродка. Как же...  отстоял  тебя  майор  придурочный.  А
какого хрена, непонятно... Ну, так знай, что, кроме твоего Блаженного,  есть
еще в Зоне силы, что могут поставить  тебя  на  место  и  спросить  по  всей
строгости. Вначале я хотел все же по-дружески, по-хорошему с ним.
   - Мы тебя отстояли, - говорю, - а могли отдать под суд  за  нападение  на
конвой, в "крытку" бы ушел, милый... Теперь все от тебя зависит...
   Молчит, будто не понимает.
   - Откуда водка? - спрашиваю, спокойно так, будто сам это уже  знаю.  -  И
молчать нечего, неужто тебе своя судьба безразлична?
   - Значит, в стукачи вербуете, спекулировать пришли? - вдруг вякает.
   Я от такой наглости растерялся, но сдержался.
   - Не... спекулировать, - передразниваю его, - а тебе помочь, обалдую!
   - Не надо мне... - вздыхает. - Совесть  мою  обкрадывать  предлагаете?  -
лепит мне. Сам, мол, все решу.
   - Что ж, тогда будем судить, или пиши, как дело было.
   Смотрю, одумался.
   - Дайте листок, напишу, - говорит.
   Ага, зассал, думаю. Даю ему листочек. Приехал, блатота. Я курить  к  окну
отошел, смотрю, пишет - "Мои показания капитану Волкову". Пошло...
   Ну так вот... Когда ж я обернулся, подошел к нему и  глянул  в  листочек,
чуть удар меня не хватил: этот выродок  нарисовал  на  весь  лист  под  этой
надписью... хер с яйцами.
   Я листок этот  схватил  и  ему  хотел  растереть  о  морду  паршивую,  но
сообразил - нельзя пока, еле-еле сдержался.
   - Хорошо, - говорю. - Спасибо, Воронцов. А теперь слушай  меня,  ублюдок.
Отныне ты, скотина, меня оскорбившая, жизнь  свою  можешь  во  всех  смыслах
считать законченной. Ни в какую "крытку" ты, мерзавец,  не  пойдешь.  Потому
что теперь ты будешь рядом со мной, и  я  -  лично!  -  заорал,  все  же  не
выдержал, - прослежу, чтобы ты больше не портил воздух своим присутствием на
этом свете. Убить тебя просто так - мало, и ты это, скотина, знаешь.  Потому
смерть твоя здесь будет не такой красивой, как ты ее себе представляешь,  уж
поверь мне. Ты просто сдохнешь, как подзаборная собака...
   А эта сволочь только рассмеялся мне  в  ответ.  В  комнату  заглянул  тут
прапорщик и сразу захлопнул дверь - так грозно я на него глянул.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   А Квазимода смеялся и смеялся, уже истерика началась.
   - Прекратить, страшило! - шипит на него капитан. - Кому  я  сказал?  Я  к
тебе с добром...
   А Кваз ему:
   - Ага, мохнорылый, отрастил бычью шею на наших харчах и с добром, ага!..
   - Что?!
   - Что слышал... Мразь, убью сейчас!
   Кваз замолк, зловеще налился его шрам кровью, повернулся  он  медленно  к
капитану, а того уже нет - выскочил в открытую дверь и там прапорщику рычит:
   - Заберите эту сволочь! Немедленно!
   Увели Ивана. А красный от ярости капитан в своем кабинете долго отыскивал
в корзине для бумаг кукиш-мякиш бумажки - вдруг кто-нибудь найдет ее и будет
ржать...
   Долго жег ее в пепельнице, напряженно смотрел на  огонь  и,  как  колдун,
повторял какие-то заклинания - смерть ворожил борзому пахану борзой капитан.
   ЗОНА. ПАВЕЛ АНТОНОВИЧ. ВРАЧ
   Пришлось вызывать в кабинет сразу пятерками. Не любил я работать  в  одну
смену с этим рыжим прапорщиком Шакаловым. Он больше походит на зэка, чем  на
вольного. И манера поведения разнузданная, и шутки у него  дурацкие.  Как  я
понял, ему возиться в мужских членах доставляет большое удовольствие.
   Часа  за  полтора  прогнал  через  осмотр  полсотни  людей,  пришлось   с
несколькими повозиться. А тут еще как снег на голову этот Соловьев. Смотрю и
не верю глазам своим.
   - Да у вас, милый мой, никак заражение, - говорю я ему.  Член-то  у  него
распух до неимоверных размеров. - Что это? - спрашиваю. А он как воды в  рот
набрал, молчит.
   - Вот это  член!  Самому  Петру  Первому  на  загляденье.  Что,  в  гузло
Курочкину залез? Да? - это Шакалов ухмыляется. - А он,  значит,  выдал  тебе
газовую  атаку  в  самую   тычку.   Ну   ты   и   Соловей...   Не   соловей,
Соловей-разбойник.
   Я,  конечно,  не  обращаю  внимания  на  его  глупые  шутки  и  продолжаю
объяснять.
   - Придется чистить канал, - говорю и достаю уникальный  немецкий  ланцет,
имеющий тончайшее иголочное основание. - Вставляем  его  в  канал,  а  затем
нажимаем на эту кнопку, и ваш член, милый мой, разлетается на ровные  четыре
части, как кожура банана. Понятно?!
   - У-у, изверги. А после как он срастется?
   - Срастется, срастется! Розочкой  будет.  Бабе  твоей  на  загляденье,  -
смеется Шакалов. - Не ты первый, не ты послед-ний.
   - Завтра придете на операцию. Свободны.
   Только сейчас я заметил стоящего в углу майора Медведева. Хотел было  ему
что-то сказать, но он только кивнул и вышел.
   Много я грязи перевидел. Тут тебе членовредительство - рук  и  ног,  даже
гангрену ног устраивали, но чтоб детородный орган коверкать и  портить,  это
уж слишком. Вот люди, - не люди, а бестолочь одна.
   Да, а вот кто по-настоящему поразил меня, так это Лебедушкин. Осмотрел  я
его, удивился:
   - А ты чего такой чистый?
   - Да я лучше на пятак свой член порублю, чем засуну  его  в  какую-нибудь
грязь.
   - Ох и пятаков у тебя выйдет -  горсть  целая.  -  это  Шакалов  смеется,
довольный своей шуткой.
   Я же лишь смущенно улыбнулся и теплым взглядом проводил Лебедушкина.  Что
ж, не все еще, видно, испорчены в этой Зоне.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Прибыл этап, и троих осужденных из него распределили в  шестой  отряд,  к
майору Медведеву. Он ждал их в своем уже  приведенном  в  порядок  кабинете,
простоявшем месяц пустым до прихода Василия Ивановича. Предшественник его не
любил света, о чем свидетельствовали  тяжелые  темно-синие  шторы  на  окне:
привык  работать  при  настольной  лампе,  ослепляя  ею  допрашиваемых,  сам
оставаясь в тени. Медведев знал эти приемчики  -  они  остались  в  Зоне  со
времен ежовщины-бериевщины, когда миллионы невинных людей были превращены  в
скот и расшвырены по безымянным кладбищам истории. Тяжкое время, и он  много
думал о нем, но кто знает о том времени истину?
   Может, и надо было так, наверху виднее...
   Так думал. Так думали и все его одногодки, и те, кто моложе,  думали  так
же. О сталинских временах старались не говорить, будто  и  не  было  кошмара
тридцать седьмого года, будто случилось это в иной, не в их стране...
   В кабинет вошел первый осужденный  -  субтильный  человек,  встретишь  на
улице - примешь за учителя пения, скажем. Только бледность  выдавала  в  нем
зэка,  отощавшего  на  тюремных  харчах,  нервического,  колкого.  Было  ему
тридцать пять, осужден всего  на  год.  Статья  не  редкая,  обычная  уже  -
бродяжничество.
   - Садитесь, Дроздов,  -  оглядел  необычный  для  Зоны  экземпляр  майор,
отметив: держится тот с необычной легкостью - артист. -  Семья  есть  или...
была?
   - Была когда-то, - игриво ответил бич. - Разбитого горшка не склеишь...
   - Это да. А лечиться от алкоголизма все ж придется... -  покачал  головой
Медведев, ожидая бурю возражений.
   - А это вы напрасно, - вежливо заметил  бич.  -  Думают,  раз  бродяга  -
значит, алкоголик. Напрасно. А ведь вы человек с  опытом...  -  съязвил  он,
чуть заметно улыбнувшись.
   - Правильно  заметили,  -  подыграл,  усмехнувшись  такой  же  понимающей
улыбочкой,  Медведев,  -  вы  и  не  похожи  на  алкоголика.   Полечим   для
профилактики, а? Чтобы выйти совершенно иным человеком...
   - А на кого ж я похож? - спросил себялюб Дроздов, кокетничая.
   - Сами же знаете... -  прищурился,  усмехнувшись,  майор,  не  желая  ему
делать комплименты.
   - Знаю, - легко согласился бич. - На бывшего интеллигента, да?
   Майор удовлетворенно кивнул.
   ЗОНА. ДРОЗДОВ
   О, расплылся-то... как смешно, батюшки.  Жлоб.  Да  будет  вам  известно,
уважаемый... как вас там... майор, да...  что  интеллигент  бывшим  быть  не
может. Это, брат майор,  врожденное  или  благоприобретенное  качество,  что
сопутствует человеку всю жизнь его, в том числе и в этом заведении,  где  ты
хозяин сегодня.
   Бывший... Это вот такие, как ты, и придумали словечко блатное - "бич",  а
каши-то в головке маловато, вот оно и  приклеилось  к  языку  вам  подобных,
чтобы им нас помечать. Но к нам, интеллигентным людям, оно не пристанет, нас
хоть козлом, извините, назови, мы все одно будем русскими  интеллигентами  -
по крови даже, по крови, уважаемый... кирпич...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Интересно с ним, конечно,  это  тебе  не  Клячина  рожа.  Но  и  какая-то
брезгливость, что ли, к нему. Вот каким же надо быть эгоистом, чтобы бросить
семью и шататься где попало, когда у тебя жена,  которой  ты  клятву  давал,
дети малые. А таким хоть бы хны - о высшем, видите ли, они думают... Скоты.
   - В первый раз за что попали?
   - За драку, - улыбнулся печально Дроздов. - В  Братске.  Там  лес  хотели
загубить, а я, знаете ли, борюсь за чистоту окружающей среды.  И  сам  бьюсь
против насилия над ней подручными средствами.  Пришлось  дать,  извините  за
выражение, по харе - по той круглой и пустой кости на  шее,  по-другому,  уж
извините, назвать  нельзя.  Пришлось  помахаться,  -  со  смущенной  улыбкой
закончил он.
   Майор оглядел хлипкую фигуру "драчуна", усмехнулся, покачал головой.
   - Так, этот рассказ - мимо. Не верю. А теперь правду - за что сели?
   - Ах как мы прозорливы... - сверкнув глазом, усмехнулся Дроздов. -  Тогда
слушайте. История моей жизни печальна...
   - Только покороче,  Гамлет,  -  вставил  майор,  не  зная,  что  прилепил
Дроздову кличку (за дверью подслушивал шут Кроха).
   - А что, разве здесь по-другому время идет? В предыдущем  подобном  месте
меня никогда не торопили... - поднял глаза бич, сыграв обиду.
   Майор выдержал его взгляд,  ничего  не  сказав,  выдал  все  глазами:  не
ерничай, я тебя насквозь вижу, говори быстрей.
   - Хорошо, - почти царственно согласился Дроздов.  -  Попробую  скоренько.
Как вы сами понимаете... ну, какой я драчун? Статью эту мне пришили нагло  и
неприлично.
   - Судьи-изверги?
   - Почти, - пропустил издевку бич. - У нас же нет политических, да?
   Майор кивнул.
   - Так вот, я из тех диссидентов, которым  государство  отвернуло  голову,
пришив уголовщину... - Дроздов остановился, ожидая реакции пастуха.
   - Круто, но... продолжайте. - Майор стал серьезным, следовало  остановить
шута, но любопытство было сильнее.
   Шут же, поняв, что первая ступенька преодолена и  можно  говорить  далее,
набрал воздуха. Но тут майор как  бы  опомнился,  спросил  осторожно  и  тем
испортил все дело:
   - А вы, так смело говоря, ничего не боитесь?
   - Вас? - оглядел его Дроздов. - Боюсь, - ответил просто и серьезно.
   ЗОНА. ЗЭК ДРОЗДОВ
   Хотя, с другой стороны, чего мне  бояться,  товарищ  исправник?  Русскому
человеку вообще уже нечего бояться, надоело. А то вы  не  знаете,  уважаемый
плут, что вам же и была установка из всех политических  делать  уголовников,
вам да судьям таким же, как вы, пердунам старым да теткам в париках. Вот  уж
вы нас поколесовали на своем Законе, вот  потешились-то...  Когда  Бродского
обвиняли во всех смертных грехах, он, бедный, даже до конца  и  не  понимал,
что ж вокруг него происходит. Потому что это же такой бред, что  и  передать
невозможно. Он на Западе-то рассказывает,  не  верят.  И  правильно  делают,
потому что Россия, извините, это отдельная страна. Здесь, только здесь можно
такое придумывать... Глыба моя родная, не пошатнуть тебя  в  твоей  дубости,
низкопоклонстве перед богооставленными людьми,  что  тобой  вечно  правят...
Судьба твоя такая, отдельная...
   НЕБО. ВОРОН
   Вот добротный экземпляр для Картины Жизни, для летописи. Смотрим:  сослан
из  Москвы  за  инакомыслие.  Но  приговор  надуманный  и  уголовный,   дело
сфабриковано. В городе Братске, куда  отправлен  на  поселение,  организовал
кружок по правам человека. О методах  преподавания  сего  предмета  доложено
агентом  в  областное  управление  КГБ.   Впоследствии   Дроздов,   решивший
восстановиться в Московский архитектурный институт, не допущен до  экзаменов
- неблагонадежность. Принят учителем  физкультуры  в  городе  Братске.  Стал
рисовать карикатуры на коммунистов. Пойман  с  поличным.  Беседа  в  краевом
управлении. Выделен агент для  наблюдения.  Дроздов  не  раскаялся  в  своих
поступках, снова выписал журналы из-за рубежа. Журналы изъяты на почте,  сам
осужден за драку  в  парке.  Дело,  понятно,  вновь  сфабриковано,  приговор
несправедливый.
   По выходе не встал на учет в военкомате, нет записи из паспортного стола.
Стал вести беспорядочный образ жизни... здесь неинтересно... все, пожалуй...
А... вот: описывает свои странствия - они проходят по всей  стране.  Собирал
лук у корейцев в Казахстане, мандарины в  Грузии,  хлопок  в  Узбекистане...
Кажется, все на сегодня. Один год заключения,  статья  -  бродяжничество,  с
приговором согласен. Наконец-то...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   - Ни во что не  верите,  значит?  -  Медведев  спрашивает  бича.  -  Всех
боишься, мир вокруг - волки.
   - Нет, не совсем так. Я верю в свою миссию донкихота. Только вот сил мало
остается. Бытие ведь определяет сознание: вы в курсе?
   Майор смотрел на него, все более  злясь  -  зачем  начал  этот  разговор,
издевается над ним этот умник.
   - Тупею я тут у вас, вот что  плохо,  -  признался  донкихот.  -  А  ведь
добротные стихи писал, хорошие. Прочитать?
   - В бараке прочтете, - спокойно сказал майор.
   - Они ведь не поймут,  и  вы  это  знаете,  а  посылаете...  -  огорченно
вздохнул бич.
   - Почему это не поймут... тоже люди, - обиделся за свой отряд майор.
   - Да, да... - рассеянно кивнул Дроздов. - Тоже...
   - Идите. Спасибо за политинформацию, - привстал майор. - Да... кстати, не
хотите подать заявление в актив?
   - Нет.
   - Почему?
   - По морально-этическим соображениям. Долго объяснять.
   Майор глядел на него, не мигая.
   Дроздов встал, повернулся на носочках сбитых сапог и тихонько вышел.
   ЗОНА. ДРОЗДОВ
   Политинформация... язык уже русский забыл, дырявый  валенок...  Кто-то  ж
вас  рожает,  чтобы   вы   потом   стали   дубаками,   прапорами   гнусными,
охранниками... всем этим сбродом, что здесь правит. Супостаты.
   Политинформация...  Конечно,  не  до  стихов  вам  здесь  -  пасти   надо
контингент... Хотя и мне, честно сказать, с голодухи этой не до чего уже, не
до стихов. Прав классик  -  бытие  определяет  это  самое  русское  дурацкое
сознание. А как пожрет, извините, русский человек, вот ему и царь хороший, и
светло, и воевать не надо за свободу свою от дурости. Сознание...  Откуда  ж
ему взяться, если люди вот только есть стали нормально после войны, а то все
- мор да голод, ссылки да пересылки... Откуда ж оно будет, это сознание? А с
голоду человек и вовсе в скотину превращается. Вот кто  по  помойкам  рыщет,
опущенный, затурканный. За краюху хлеба может он продать  и  совершить  все,
что угодно, для  мрази  какой-нибудь.  Все  с  этой  Большой  Зоной  -  СССР
наперекосяк...
   НЕБО. ВОРОН
   У него неполное архитектурное  образование,  с  детства  страстно  мечтал
стать архитектором и был  бы  им,  не  займись  политикой,  а  точнее  -  не
задумайся: почему ж  в  стране  бардак?  А  это  делать  опасно...  Вот  все
наперекосяк и пошло, он стал  государственный  преступник.  А  потом  как-то
опустился, семья распалась, стал бродяжничать и превратился в  бича.  Можно,
конечно, говорить, что и Диоген-мыслитель сидел полжизни в бочке, и писатель
Джек Лондон бродяжничал, это так... Но - важен исход. Тот же бродяга Горький
стал вследствие такового познания жизни великим пролетарским (это как? -  не
пойму)  писателем...  Предыдущие  персонажи  тоже  стали  предметом   земной
истории, ее творцами. Это сила духа, интеллект, мощь. Будет ли что впереди у
Дроздова? Нет, к сожалению, и здесь мне  даже  не  надо  напрягаться;  любой
человек, ясновидением не обладающий, тот же майор Медведев, это скажет, и не
ошибется. Вот в чем дело... Кто же сломал его, почему не стал экс-архитектор
философом и  стихи  свои  не  печатает?  Не  знаю,  не  знаю.  Рок,  судьба,
предопределенность. Но - обидно, ему более всех.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   - Давайте второго! - крикнул в коридор Медведев, - хочешь, не хочешь этих
разговоров - это его работа, надо.
   Индюшкин вошел  в  кабинет,  держась  необычайно  прямо,  глядя  в  глаза
начальнику, гордый и упрямый, судьбой недовольный, а оттого - взрывоопасный.
Такие легче поддаются на уговоры, но срываются страшно - с заточками, крошат
все вокруг...
   - Ну, Индюшкин, расскажите, кого и за что убили?
   - А это... так интересно? - пробурчал зэк.
   - Хорошо. Это я и без вас узнаю. А вот... семья есть, дети? Кем работали,
что делать дальше собираетесь, на воле?
   Индюшкин молчал, видно было, что не думал об этом, Зона поглотила все его
мысли-чувства.
   - Хорошо, расскажите о том, что вы уже говорили много  раз,  до  меня,  о
себе, - нашел выход Медведев.
   Тот оглядел майора. Собравшись с духом, забубнил губами-пукалками:
   - Ну... жену я убил... вот... из ружья... В горячке... Не хотел...  Думал
попугать...
   "Индюк думал, да в суп попал", - пришло в голову Медведеву.
   ЗОНА. ЗЭК ИНДЮШКИН
   А дело было так.
   Я сам был не прочь потискать девчонок в дороге - шоферил  дальнобойщиком,
родом с Алтая, из-под Барнаула. Но вдруг стал замечать: как  возвращаюсь  из
рейсов - а дети голодные, заброшенные какие-то, грязные, будто не следит она
за ними, Томка, жена моя. Она от меня двоих прижила: сыну Алешке  шесть  уже
было, и дочке, сколь... ну да, три. Тося дочка. Ревновал я жену страшно, что
говорить. Она ведь в нашем поселке уже известная была -  от  кассира  родила
дочь, матери сдала. С шоферюгами убегала от  родителей  с  малолетства,  все
искали ее... Но заводная была, стерва такая. Прижилась у меня, а  у  меня-то
свой дом, от отца достался, большой, ну и... Поначалу все  честь  по  чести:
дети там, пеленки. А подросли они чуть, смотрю... глазки-то у моей  Тамареты
воровато забегали. В поселке что -  алкашня  одна.  А  вот  приезжает  мужик
новенький - она тут как тут,  сторожит  прям.  Один  раз  я  ее  засек,  так
исхлестал вожжами, второй... Ну хоть с работы увольняйся - пасти  бабу.  Вот
ведь  дела  какие...  слаба  на  передок,  прямо  зуд  у  нее   на   мужиков
постоянный...
   Ну а тут приезжаю с рейса - елки-моталки... Дети грязные, не кормлены, не
одеты... Плачут, папочка родной... А этой суки нет. Я прямо  затрясся  весь.
Накормил их, помыл, уложил спать. Бутылку, конечно,  со  злобы-то  хватанул.
Ружьишко, от отца осталось, зарядил, жду. Ну,  попугать  хотел,  не  убивать
же... Кто ж за детьми будет ухаживать, окромя нее?
   Приходит в полночь. Платок  на  боку,  чулки  сползли,  пьяная,  хохочет.
Спрашиваю - где ж ты, сука такая, была, дети вот  лежат...  Смеется,  стервь
немытая. А ведь беременна тогда уже была, третьим. Ты ж, говорю, ребеночка в
себе носишь, как же ты так пьешь, таскаешься с этими кобелями?  "Какое  тебе
дело?" - отвечает...
   Ну, не выдержал я, понятно... Как это - какое дело? Моего если  ребеночка
в себе носишь, кричу да по морде ей. А она, назло, что ли:  какой  он  твой,
кричит. Не твой! Ну, я тут из двух стволов ее, наповал...
   НЕБО. ИНДЮШКИН ВОЛОДЯ
   Родители должны были назвать меня Володей: моего  папу  звали  Володя,  а
маму - Тамара. Я должен был родиться 23 апреля 1981 года. Но я  не  родился,
не знаю почему. Мне было сказано, что  я  буду  третьим  ребенком  в  семье.
Теперь я жду, когда родиться, но не знаю, у этих  родителей  или  у  других.
Больше ничего пока не знаю. Все.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Майор слушал, не перебивая, скорбный путаный рассказ Индюшкина.
   - Каюсь, - закончил потухший зэк,  -  но  не  зверь  же  я,  любил  ее...
Виноват, конечно... Детей вот без матери оставил, какая-никакая, а все...
   - Дети-то где? - осторожно спросил Медведев.