ихватил  -  Дробницу.  На  всякий  случай,  на  шашлычок.  А
Дробница с Дергачом и не общался - его инженеру третьим навязали.
   ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
   Дергач, Дергач... Помню. Расстрел  ему  заменили  на  пятнашку.  Это  был
персонаж в себе. А до того в камере смертников отсидел полгода, все писал  о
помиловании.  Сработало  -  дело   пересмотрели.   Из   этой   камеры   если
возвращаются, то другие люди - человек иль чуть не святым становится, или уж
волк настоящий - раз пронесло, теперь смерть не страшна, ею надышался.
   Дергач... Получил он свою вышку за изнасилование  и  убийство  малолетки.
Обследовали - нормальный мужик. Как  же  можно?  Таких  Зона  ненавидит.  Но
рассказал  он  на  первой  же  беседе  все  честно  замполиту  Мамочке,  тот
засомневался и запросил суд, когда сообщили, что дело сгорело,  засомневался
еще больше.  Направил  оперативку  в  горотдел  милиции  -  те  отбрехались,
прокурору - отбой. И тогда он поверил, что у бывшей жены осужденного там все
схвачено. Освобождался досрочно в тот город один  активист,  хороший  мужик.
Попросил его Мамочка не полениться, приглядеть за  дачей  Дергача,  написать
письмишко. Через пару месяцев ему домой  пришло  обстоятельное  письмо,  что
судья и мясник сошлись, дачные  участки  соединили  в  одно  целое  и  живут
припеваючи под охраной волкодавов. Вот тогда Медведев уверился окончательно,
поскрипел зубами, но ничего пробить не смог, кроме посильной помощи.
   Запрятанный Дергач спал прямо в больничке, выжил.
   Вот и уберег его майор на свою голову, а он так подставил своим  побегом.
Теперь расхлебывай.
   А может,  и  надо  было  когда-нибудь  отвернуться  от  оберега  этого  и
по-своему рассудила бы Зона судьбу дергачевскую?
   Старый  зэк  сказал  как-то  Медведеву  мудрую  фразу   -   "Нет   ничего
справедливей суда преступников". Так оно  в  прошлом  и  было.  Да  и  какой
сегодня суд на гражданке? - бей человека, жри его, дави машиной, собакой рви
- не страшно!  -  выкупят,  выпустят  под  залог,  купят  справку-дурашку...
Продажный суд! Лжа ест страну! А судьи кто?
   Судили недавно где-то на Дальнем Востоке  насильника  настоящего,  и  там
женщина-учительница,  мать  убитой  девочки,  не  дожидаясь  решения   суда,
выстрелила в маньяка  за  решеткой.  Пуля  срикошетила,  ее  под  стражу,  а
насильника, как печально и ожидалось всеми, выпустили: невменяем.
   Вот и  думай,  чей  суд  пред  Богом  чище  -  гражданский  или  здешний,
зоновский?
   Нет у майора на это ответа. И у капитана  Николая  Волкова  этого  ответа
нет, и у их коллег по службе - нет.
   Этому Дергачу оставалось еще тринадцать  лет  париться,  много.  И  понял
твердо майор, зачем он сорвался в побег... Не мог он терпеть тринадцать лет,
как затекшую в щели пола кровь Машеньки  топчут  ее  же  палачи...  И  взять
Дергача будет просто у этой дачи, стоит только позвонить туда...
   Но забудет позвонить Василий Иванович, дел много, а  они  все  там  такие
умные...
   Старый зэк прав... о суде преступников...
   ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ
   - Капитан, ты его будто бы оскорблял за что-то,  Дергача?  И  не  раз?  -
вгляделся я в капитана.
   - Кого? - недовольно сопит тот.
   - Дергача.
   Волков нервно повел плечами:
   - Ну оскорблял. Чтобы разбудить в  нем  хоть  что-то.  Он  же  как  окунь
замороженный, глазами своими сонными - луп-луп, кажется, толкни - свалится и
захрапит в той же позе. Звал на чай, - добавил, усмехнувшись, после паузы. -
Склонял... к совместной работе.
   - И что?
   - А то вы не знаете? Да ничего. Окунь.
   - Ну вот. Моя вина, значит, тут тоже...
   - Да какая вина?! Его же убить мало! И еще виниться перед ним? -  хлопнул
по столу ладонью капитан. - Ваша, наша - ерунда все это! Выродок, он и  есть
выродок! Допустили раз слабинку,  когда  от  расстрела  отмазали,  вытащили,
теперь вот жрем свою доброту. Кровью будем еще  харкать...  зря  вот  не  те
судьи добрые.
   - Закон, капитан... - говорю.
   - Закон... - зло он меня передразнил. -  Извини...  А  если  бы  он  твою
любимую внучку распял и убил?
   - Ты что мелешь?! Он не может этого сделать! Дергач - человек порядочный!
- Я даже вскочил от возмущения.
   - Вот ты и проболтался, майор, с недосыпу, - зловеще ухмыльнулся  Волков,
- может, ты знал о побеге... и табельный пистолетик свой  ему  дал?  Во  имя
справедливости? Прятал его в  больничке,  ты  что,  поверил  его  бредням  о
невиновности? Он мне тоже трепался... Все они брешут, люто врут,  а  ты  уши
развесил... Вот грохнет он тех...
   - А знаешь, была бы моя воля, и дал бы свое табельное оружие...  Дал  бы!
Чтобы суды напрасно не калечили людские  судьбы,  -  вдруг  смело  заговорил
Медведев. - Я не поверил ему, я все проверил. Дергача подставили.  Эта  сука
живет с убийцей и судит людей... По какому праву? Милиция с  ног  сбивается,
под пули идут, гибнут молодые ребята, а дело до суда доходит, и все  съехало
на тормозах... за взятку, по звонку из райкома, за импортный гарнитур! - Тут
Медведев вдруг заметил, как Волкова передернуло. -  Ну,  разве  я  не  прав,
Николай?
   - Правы... как всегда... Только педормотов больше не  защищай,  пусть  их
Зона судит. Каково матери той девочки, ровесницы твоей внучки? Нельзя  таких
сажать... их линчевать надо при народе. И с  первого  раза  кастрировать.  В
гуманной  Америке,  между  прочим,  каждый  год  насильникам  производят  от
полутора до пяти тысяч принудительных кастраций, все законно...  по  суду  и
справедливости.
   - Ничего ты не понял, Волков... Я  тебе  про  Фому,  а  ты  про  Ерему...
Невиновен Дергач. За побег свое получит, а вот душой я  с  ним,  хоть  и  не
жестокий человек... Когда-то же  должен  быть  порядок  там...  в  судах,  у
прокуроров, у власти нашей?! И  не  стращай  меня  за  Дергача,  я  тебя  не
боюсь... у тебя у самого рыло в пуху и... крови.
   - Что?!
   - Думается мне, что Филина ты хотел травануть, своего барыгу... да  погиб
хороший человек. Так что не шантажируй меня, а засунь  язык  свой  в...  сам
знаешь куда... пока я добрый и руки до тебя не доходят.
   Волков резко вскочил, вышел, зло хлопнув дверью.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Ушел взбешенный  и  испуганный  насмерть  Волков.  А  майор  ощутил,  что
неприязнь, которую он испытывал последние месяцы к нему, после  сегодняшнего
ночного разговора уступила место гадливому презрению, это те мрази, ради боя
с которыми нужно и жить, и получать подзатыльники от начальства, а может,  и
заточку от подкупленного зэка. Наверное, это и есть Долг. Перед кем, чем? Не
мог он сказать, несмотря на свою седину. Но быть здесь  и  сейчас  -  мог  и
хотел. И понял, что на этот раз Волков им сломлен. И не  посетовал  на  свою
мягкотелость, что  спас  Дергача  от  расправы.  А  вот  в  ужас  пришел  от
сказанного капитаном, что его любимую внучку  может  растерзать  маньяк.  Он
даже застонал от этой страшной мысли... Позвонил домой, велел жене  глаз  не
спускать с внучки, а сердце щемило тоской  и  болью...  Пока  есть  гады  на
свободе, все может статься. Он вспомнил недавнюю  расправу  над  Лифтером  в
своем отряде и теперь уже окончательно простил своим архаровцам  "Бабу-Ягу",
хоть и мог докопаться, кто это сделал, но не стал...  Сто  раз  прав  старый
зэк, что зоновский суд пока  самый  справедливый...  Опять  и  опять  звонил
домой, наконец Вера забеспокоилась:
   - Ты че, спятил там?! Да спит внучка, пятый раз звонишь.
   Всю следующую ночь он так и не сомкнул  глаз.  Еще  и  еще  раз  поднимал
сонных прапорщиков и гнал их в обход по жилым секциям. Будто  ждал  чего-то,
но ничего не случалось - сирена на запретке молчала, Зона спала.
   Предчувствие все же не  могло  обмануть  майора.  Он  не  знал,  чего  он
конкретно ждет, но то, что это будет новое ЧП, знал точно.
   В эти дни он не раздевался и чутко дремал на диване  в  большой  комнате,
прикрыв дверь, чтобы звонок не разбудил родных. Он ждал его,  этого  звонка,
он не мог ошибаться, старый служака майор Медведев, не просто знавший  Зону,
но чувствовавший ее разный запах - серный, горючий -  к  пожару,  или  запах
вечных зоновских  щей,  что  давал  пусть  небольшое,  но  все  же  ощущение
домашности и покоя.
   Трое в побеге так и находились в неизвестности.
   Медведеву, ясно, первым  делом  заочно,  из  города,  подполковник  вынес
выговор за побег.
   Получив ожидаемый выговор, он впервые за последние десять  дней  разделся
перед сном, помылся, с удовольствием побрился новым  лезвием  и  появился  в
спальне, чем несказанно удивил, а еще больше обрадовал жену,  смирившуюся  с
холодной постелью офицерской жены...
   Так закончился еще один месяц, обычный месяц его службы.
   Он спал, и спала рядом, за окном, Зона, готовая взорваться. Она, Зона, не
могла жить без мысли о свободе; столь же невозможна была ее жизнь без крови,
бузы, предательства и смерти - на этом был построен этот  микромир,  взявший
из большого мира все его болячки и страшные пороки.
   И  был  потом  еще  месяц,  и  еще.  И  был  найден  труп  Дробницы   без
антрекота-задницы...
   И пойман Кочетков - каннибал!
   Но равнодушно внимал этим новостям Медведев, даже странно это было ему за
собой  замечать.  И  пришло  странное  письмо  домой  Медведеву,  писал  тот
освободившийся зэк, что в их городе был громкий скандал, задохнулась судья в
гараже с молодым любовником-мясником выхлопными газами, были они голые. Срам
на весь город, народ плюется... Дачи их  вдруг  сгорели,  виновных  пока  не
нашли...
   И принес однажды новый цензор письмо Воронцову от Надежды, и  порадовался
хоть чему-то грустный  теперь  майор:  болело  и  болело,  не  давая  покоя,
сердце...
   И настала настоящая зима, а это значит,  вот-вот  должен  был  прибыть  с
учебы сменщик его, майора. И принять у него отряд...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Вызывают тут меня к хозяину - Львову, иду, предчувствую плохое  -  думаю,
опять чихвостить станет, что я кассации все подаю...
   Но тут разговор о другом зашел.
   - Вот тут расчеты ваши лежат, что  вы  для  Воронцова  сделали.  -  Львов
положил руку на стопку бумаги. - Все мне  понятно.  Зарплата  должна  больше
быть, а наряды по искусственно заниженным расценкам  оплачиваются.  Все  это
верно. Завтра я весь этот материал отправлю в обком  партии.  Плановики  мои
сверились, все так и есть. Очковтирательство  чистой  воды.  Вольных  боятся
обмануть, а осужденных, значит, можно? Не пойдет... - размышлял он  прямо  у
меня на глазах или играл так искусно. - Колония не получает  огромную  сумму
денег, и этой  фиктивной  экономией  вводится  в  заблуждение  вся  плановая
система.
   Мои плановики получат по выговору, что не  контролировали  процесс,  а  я
хочу задать вам вопрос... Вы можете консультировать  экономистов,  если  это
понадобится? Не в службу, а в дружбу. И за нами дело не станет. У  вас  есть
нарушения?
   Нет, говорю.
   - Хорошо, но если вдруг получится, за  эту  работу  я  буду  снимать  вам
взыскания. А первое, - продолжает, - главное  -  молчок!  Никому  ни  слова.
Понятно? Мы потеряли за два года, по грубым подсчетам, около трети  прибыли,
это очень много, надо налаживать экономическое образование...
   Соглашаюсь.
   - И еще. - Помявшись,  добавляет:  -  Знаю,  что  у  вас  фундаментальное
техническое образование, учеба позади. А у меня дочь только начинает. Она  в
технологическом учится, заочно. Прошу вас, посмотрите ее контрольные,  а  то
тройки привозит с сессии за них...
   Киваю, - а что мне ответить?
   Так стал я  штатным  специалистом  по  контрольным  дочки  подполковника,
честно сказать,  полной  дуры.  А  когда  слава  об  ее  пятерках  пошла  по
офицерскому городку, стали заказывать мне и другие офицеры контрольные - для
жен, для детей,  для  себя.  И  пристроили  меня  работать  библиотекарем  и
заведовать радиорубкой.
   Расплачивались по-разному, в основном продуктами. Решал я их  контрольные
как семечки. Но более нравилось, конечно, выступать на  разных  собраниях  и
планерках, с лекциями по экономике, перед прорабами  и  бригадирами.  Тут  я
оттачивал преподавательский талант, неожиданно проявившийся во мне...
   ВОЛЯ. (Уже) ПОЛКОВНИК ЛЬВОВ
   Надо же, раскусил, разобрался, чертов Орлов. Говорят, что-то  пописывает.
Недаром Достоевским прозван. Надо его унять, иначе засадят и меня. Тогда все
труды Журавлева насмарку. Попробую его пристроить в библиотеку, чтоб за  ним
глаз да глаз был. Пришлось вызвать Волкова. Тот  вошел  в  кабинет,  явно  в
чем-то провинился.
   - Ты мне за Достоевским присмотри. Как бы он не вывел нас на чистую воду.
   - Может, убрать его, как Дроздова? - заискивает Волков.
   - Нет,  рано.  Пусть  поможет  моей  дочери  закончить  институт,  а  там
посмотрим... Главное, чтоб ни строчки, ни одного письма с Зоны  от  него  не
ушло... Опасный тип...
   Полковник посмотрел в  окно  и  увидел,  как  на  заборе  сидел  ворон  и
удивленно смотрел на него.
   ВОЛЯ. НАДЕЖДА
   Здравствуйте, уважаемый Иван Максимович!
   Пишу вам после небольшого перерыва, вы не  ответили  еще  на  мое  летнее
письмо, а я уже наладилась новое написать. Событий немного в моей жизни,  но
хочется-то все больше поговорить о том,  что  вас,  а  теперь  и  нас  обоих
касается.
   Теперь, после ваших летних писем, что меня всю перевернули,  могу  уже  и
сознаться, что тогда, во время нашего  свиданья  неудачного  такого,  увидев
вас, подумала, что ничего у  нас  не  получится.  Знаете,  может  быть,  как
женщины смотрят на того, с кем разделить судьбу можно, - красив  был  бы  да
строен. Грешна, так и я думала. Но с лица воду не пить,  был  бы  человек...
Через ваши письма все переменилось, даже вспомнить о том стыдно. Извините уж
бабу за такие мысли. Теперь о главном. Решили приехать мы  в  первой  декаде
ноября, как раз меня в отпуск выгоняют, и Федю попробую со школы  отпросить.
Но дед его не отпускает, обещает с  ним  домоседовать.  Сейчас  готовлюсь  к
поездке, отец смеется - что, будто в экспедицию собираешься. Ну  а  как  же,
это и есть экспедиция, вон как далеко.
   Иван, не сердитесь на меня за сказанное, но не держать же это за пазухой,
а теперь, когда я все для себя решила, и мне легче, и это  будет  честно  по
отношению к вам. Ждите, напишите, что еще надо очень уж необходимое, вроде я
все продумала, но, может быть, что еще.
   Вам привет от отца и Федьки, он  вам  вылепил  из  пластилина  хоккеиста,
привезет. Будьте здоровы, до скорой встречи.
   Надежда.
   Да, чуть не забыла. Передайте поклон и мое спасибо майору  Медведеву,  он
мне подарил и посоветовал прочесть книжку о Квазимодо. Уже три раза  перечла
"Собор Парижской Богоматери"... Теперь  Квазимодо  мой  любимый  герой...  Я
прочла за жизнь много книг про разных сильных и великих людей, но ни у кого,
кроме страшного и горбатого Квазимодо, не было такой чистой  верности  своей
любви, такой преданности...
   НЕБО. ВОРОН
   И настала осень. Последняя в нашем сказании, потому  что  не  только  оно
подходит к концу, но и целая эпоха в жизни этого государства, что  дало  мне
приют в последние годы.
   ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
   Леденящий дождь со снегом ливанул оглушительно и вмиг промочил его  всего
насквозь. Направляющийся уже домой майор Медведев успел добежать  только  до
клуба. Мокрый и жалкий, весь струясь холодной  водой,  он  переступил  порог
актового зала и замер у батареи отопления.
   На сцене пели...
   Сегодня здесь его отряд готовился к праздничному  октябрьскому  концерту.
Мощный бас Глухаря выводил послед-ний куплет задушевной, любимой  Медведевым
еще с фронта песни "Эх, дороги...".
   Хор в шестьдесят глоток дружно и заунывно одновременно подхватил  припев.
Простуженные,  прокуренные,  прочифиренные  голоса  зычно  взметнулись   под
потолок, пронеслись по тесноватому залу, требуя простора.
   Поющие смотрели перед собой, ничего не замечая. Медведев глядел на них.
   О чем они думали сейчас - шестьдесят душ, изнемогших от  неволи?  Так  не
узнал он этого толком, а теперь уж и не узнает, поздно.  Он  будто  прощался
сейчас с ними, пользуясь случаем, что они все сейчас  рядом,  вместе,  но  -
уходящие, истекающие из его жизни...
   Повлажнели глаза у майора, и  застыдился  он  своей  сентиментальности  и
пошел прочь, мокрый и грустный, из хорошо натопленного клуба на  улицу,  где
кончился мрачный дождь и, сдержанно шумя, неслись  по  земле  мутные  потоки
воды, все в одну сторону - сюда, в Зону. Они сдерживали его, но он  боролся,
он уходил против течения домой навсегда.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   За две недели до ноябрьских праздников майор твердо решил: завтра  начать
подписывать обходной.
   Взял серенький листочек, повертел его в руках и понял, что это, возможно,
его  последняя  серьезная  бумага  в  служебной  жизни.   Вот   подпишет   у
многочисленных служб и вздохнет с  чувством  исполненного  долга  и  прервет
нитoчку, что держит его здесь, и свободен. И  было  печально,  радостно,  не
поймешь, чего больше.
   Больше - устал.
   Но с утра  надо  было  сходить  на  полигон,  проверить  все  напоследок.
Оставлять ничего на потом не привык, а сейчас этого "потом" просто уже и  не
было - надо было завершить все дела сегодня.
   Взял с собой Волкова, чтобы в случае чего тот был в курсе  информации  по
отряду, которая остается преемнику.
   Отношения с капитаном стали натянутыми,  Волков  приморозил  свой  хвост,
боялся. Так и сейчас - перекинувшись парой фраз, двинулись по трассе,  думая
каждый своем.
   Но капитан молчать долго не мог, потому и стал  вскоре  докучать  майору,
выводя его из  приятного  созерцания  утерявшего  осенние  краски  знакомого
пейзажа.
   - ...дело тут не во мне, - бубнил, задыхаясь от быстрой ходьбы,  капитан.
- В моей семье жена моя что конь, ей-богу... Уговорит на что хочет. А нет  -
застращает, заставит.
   - Тебя можно заставить? - подозрительно оглядел его Медведев.
   - Можно, - скорбно вздохнул  капитан,  вытирая  вспотевший  лоб  огромным
несвежим платком. - Помогите мне... - просительно выдохнул он и взял  майора
за локоть. -  Сегодня  после  обеда  приедут  из  управления,  будут  там...
выяснять - что да как... Обидно. Сколько на службу положил, а теперь... - Он
совсем скис, ноги заплетались.
   - На службу точно ты положил... Так что говорить? - улыбнулся еле заметно
майор.
   - Я переговорил с осужденным Куриным! - затараторил обрадованно  капитан.
- Он готов дать показания, что не работал у меня на даче.
   - Не работал? - хитро улыбнулся майор.
   - Давайте передохнем, товарищ  майор,  -  выдохнул  капитан.  -  Не  могу
больше...
   Присели на пенечки под огромным дубом.
   - Работал... - закуривая, протянул печально Волков, - конечно, работал...
Угощайтесь... - протянул пачку сигарет. - Но он же пидор. Я же его спасал от
регулярного насилования.
   - Нет, не буду, - покачал головой майор, потирая сердце, - еще  траванешь
сигаретой.
   - Да ладно тебе! - озлился Волков.  -  Понятно,  все  лепишь  мне  врача,
докажи сначала...
   - Там, наверху, - Медведев кивнул сквозь крону дуба в  небо,  -  там  все
докажут...
   - В Бога, что ль, поверил? - хохотнул капитан.
   - Справедливость-то должна быть, хоть там.
   - Но ведь  я  кормил  Курина  и  других...  А  Курину-Снежинке  досрочное
освобождение сделаю, обещал и сделаю. Вот помог, дневальным он уже год...  -
опять свое заладил капитан.
   - А почки отмочил кто ему? - перебил его Медведев. - Не  разобрались?  Не
стали мараться, да?
   - Но он же сам не написал заяву  на  Цесаркаева!  -  обиженно  прокричал,
выплевывая табак, капитан. - Я за них это должен делать?
   - Потому что не настоял ты... - тихо сказал майор. - А досрочку ты только
тогда делаешь, если тебе баба зэковская даст, да?
   - Да, - обезоруживающе просто сказал капитан. - От нее не убудет...
   - Ладно, пошли... - вздохнул майор. И двинулся сам, один, будто и не было
у него попутчика.
   ЗОНА. ВОЛКОВ
   Вот же упорный какой этот Блаженный. Нет чтобы помочь... Э