от, кто был императором, уже ни в чем не отдавал себе отчета. Нелегко
расставалось с духом хрипящее тело Наполеона. Отзвуками канонады
представлялись застывающему мозгу громовые удары, а уста неясно шептали
последние слова:
  "Армия... Авангард...*.
  В 11 часов утра пульс Наполеона был крайне слаб. Из груди его вырвался
глубокий вздох и следом жалобные стоны. Тело задвигалось
в конвульсивных движениях, закончившихся громким плачем. С этого момента
до б часов вечера, когда Наполеон издал последний вздох, он не произнес
больше ни звука. Правая рука его свисала с
кровати. Глаза застыли в глубоком раздумье, - в них не было и тени
?Редсмертной муки.
  В 17.45 Антомарки в очередной раз глянул в сторону постели, затем быстро
подошел к Наполеону и приложил ухо к его груди.
  6 апреля 1814 г. после поражения под Ватерлоо Наполеон подписал акт о
полном и безоговорочном отречении от власти, а 12 апреля он принял яд -
цианистый калий, который уже 2 года носил с собой. Однако яд потерял в
значительной степени свои свойства и Наполеон, промучившись ночь, к утру
пришел в себя.
  Он умер после продолжительной болезни 5 мая 1821 года на острове Святой
Елены, куда был сослан англичанами.
  Максим Гении, автор книги о Нострадамусе, утверждает, что Наполеон не
верил медицине и, умирая, отказывался лечиться. Д-р О'Мира, заметив это,
спросил: "Вы фаталист?" - "Разумеется! -ответил Наполеон. - Я всегда им
был. Нужно слушаться судьбы. Что написано, то написано наверху!" - и он
поднял глаза к небу.
  Врач заметил экс-императору, что его поведение похоже на поведение
человека, упавшего в пропасть, который отказывается схватиться за веревку,
брошенную спасателями. На это Наполеон засмеялся и сказал: "Да исполняются
судьбы. Наши дни сочтены..." С 1 марта 1821 г. Наполеоном овладело
особенно грустное настроение; он был подавлен. Своему врачу, доктору
Антомарки он сказал в эти дни: "Вы понимаете, я отказываюсь от лекарств. Я
хочу умереть от болезни.
  Ночь на 13 марта прошла для больного Наполеона тяжело. У него появилось
чувство страха. С 16 марта экс-император впал в длительное сонливое
состояние. Иногда, впрочем, он пробуждался, начинал много говорить, едко
шутить над врачами и медициной. В один из таких дней Наполеон разговорился
с доктором Антомарки. В своих мемуарах Антомарки пишет, что речь зашла о
роке, о судьбе, удары которой никто в мире не властен предотвратить. "Quod
scriptara, scriptam, - сказал Наполеон. - Разве можете вы сомневаться,
доктор, что наш смертный час предопределен?"
Когда Антомарки стал оспаривать это мнение. Наполеон рассердился и послал
его и в его лице всю европейскую науку к черту.
  В первых числах февраля 1821 г., за три месяца до смерти Наполеона, над
островом Святой Елены появилась комета. В Париже ее видели уже 11 января.
"В семь с четвертью вечера слуги его уверяют, будто видели комету на
востоке", - записал в своем дневнике Антомарки 2 апреля 1821 г. В этот
день врач застал Наполеона очень взволнованным.
  "Комета! - воскликнул император. - Комета возвестила смерть Цезаря и
возвестила также и мою!" На другой день, 3 апреля Антомарки констатировал
резкое ухудшение состояния Наполеона. Генералы Бертон и Монтолон взялись
подготовить Императора к
близкой смерти.
  За десять дней до кончины, 25 апреля Наполеон почувствовал вдруг
улучшение. Антомарки отлучился в аптеку, а тем временем Наполеон приказал
принести вино, фрукты, бисквиты, выпил шампанского, съел немного слив и
винограда. Когда доктор вернулся. Наполеон встретил ее громким смехом.
  Однако на другой день снова наступило ухудшение. Наполеон решился наконец
покинуть свою маленькую, неудобную, плохо проветриваемую комнату, чтобы
устроиться в салоне. Его хотели перенести на руках. "Нет, - отказался он,
- у вас будет такая возможность, когда я умру. А пока довольно того, что
вы меня поддержите".
  28 апреля в 8 часов утра Наполеон в полном спокойствии сделал свои
последние распоряжения. 2 мая он начал бредить. Он говорил о Франции, о
первой жене Жозефине, о своем сыне от второй жены Марии-Луизы, о товарищах
по оружию. Он перестал узнавать окружающих. В полдень к нему на минуту
возвратилось сознание -Наполеон открыл глаза и с глубоким вздохом
произнес: "Я умираю!" Затем он снова потерял сознание. Его забытье
прерывалось приступами рвоты и едва слышным смехом.
  Умирающий Наполеон не переносил света. Приходилось поднимать его, менять
белье и кормить в темноте.
  Во время агонии Наполеон вспомнил про китайцев, рабов на острове Святой
Елены, и негромко проговорил: "Мои бедные китайцы, надо, чтобы их не
забыли. Дайте им несколько десятков наполеондоров. Нужно мне попрощаться и
с ними".
  "В день пятого мая разразилась страшная буря, - живописует дальнейшее
историк-беллетрист. - Волны с ревом кинулись на берега острова. Тонкие
стены Лонгвудского дома вздрагивали. Потемнели зловещие медно-коричневые
горы. Чахлые деревья, тоскливо прикрывавшие наготу вулканических скал,
сорванные грозой, тяжело скатывались в глубокую пропасть, цепляясь ветвями
за камни.
  Как ни бодро расхаживал по комнатам виллы Лонгвуд развязный доктор
Антомарки, с видом человека, который все предвидел и потому ничего бояться
не может, было совершенно ясно, что для его пациента настали последние
минуты. Казалось, душа Наполеона, естественно, должна отойти в другой мир
именно в такую погоду, -среди тяжких раскатов грома, под завывания
свирепого ветра, при свете тропических молний.
  Но тот, кто был императором, уже нив чем не отдавал себе отчета. Нелегко
расставалось с духом хрипящее тело Наполеона. Отзвуками канонады
представлялись застывающему мозгу громовые удары, а уста неясно шептали
последние слова:
  "Армия... Авангард...*".
  В 11 часов утра пульс Наполеона был крайне слаб. Из груди его вырвался
глубокий вздох и следом жалобные стоны. Тело задвигалось в конвульсивных
движениях, закончившихся громким плачем. С этого момента до 6 часов
вечера, когда Наполеон издал последний вздох, он не произнес больше ни
звука. Правая рука его свисала с кровати. Глаза застыли в глубоком
раздумье, - в них не было и тени предсмертной муки.
  В 17.45 Антомарки в очередной раз глянул в сторону постели, затем быстро
подошел к Наполеону и приложил ухо к его груди.
  Разогнувшись, он развел руками, показывая, что все кончено.
  После перевоза праха Наполеона в Париж (1840 г.) возникли слухи о том, что
император был отравлен англичанами, боявшимися экс-императора даже на
таком далеком расстоянии от Европы. В 1961 г. на кафедре судебной медицины
в Глазго (Шотландия) были проведены исследования волос Наполеона,
сохраненных когда-то его слугой. С помощью нейтронно-активационного
анализа эксперты выявили высокое (на порядок выше нормы) содержание
мышьяка; причем его отложения совпадали по времени с периодом пребывания
на острове Святой Елены. Результаты анализа опубликовал английский научный
журнал'181'. Версия об отравлении как будто подтвердилась. Однако позднее
возникла другая версия, объяснявшая такое количество мышьяка в волосах
Наполеона тем, что мышьяк в то время входил в состав обойных красок, и,
возможно, в сыром океанском климате обои в комнатах изгнанника давали
вредные для здоровья испарения.
  * По французски это звучало так: "Tete... armee...".

  НАРВУТ Владимир ИваНОВИЧ (1888-1944?) - русский поэт.
  Впечатляющий портрет Нарбута дал Валентин Катаев в повести "Алмазный мой
венец", где Нарбут выведен под именем колченогого. "С отрубленной кистью
левой руки, культяпку которой он тщательно прятал в глубине пустого
рукава, с перебитым во время гражданской войны коленным суставом, что
делало его походку странно качающейся, судорожной, несколько заикающийся
от контузии, высокий, казавшийся костлявым, с наголо обритой головой
хунхуза, в громадной лохматой папахе, похожей на черную хризантему, чем-то
Напоминающий не то смертельно раненного гладиатора, не то падшего ангела с
прекрасным демоническим лицом..."
До революции 1917 года Нарбут входил в литературную группу акмеистов.
Половина этой группы погибла - Николай Гумилев был расстрелян в 1921 г.,
Осип Мандельштам умер в лагере под Владивостоком.
  Нарбут несколько раз чудом уходил от смерти. Его едва не убили Крестьяне,
громившие родовую усадьбу Нарбутов; поэту топором отрубили кисть руки. Во
время гражданской войны Нарбут воевал на стороне красных, был захвачен в
плен и расстрелян, но не убит - ночью ему удалось выползти из-под трупов и
скрыться. Однако от сталинского лагеря Нарбут не ушел. Он был коммунистом,
директором издательства "Земля и фабрика", но еще до ежовско-бериевских
чисток лишился всех партийно-издательских постов, поскольку обнаружился
документ, подписанный Нарбутом, когда его допрашивали в белогвардейской
контрразведке. Ну, а когда чекисты закинули широкий невод, Нарбут,
естественно, попался в него довольно быстро.
  Точных сведений о его смерти нет, есть только рассказ некоего
Казарновского, который приводит в своих воспоминаниях Н.Я.Мандельштам,
вдова Осипа Мандельштама:
  "Про него (Нарбута. - А.Л.) говорят, что в пересыльном Официальная дата
смерти Нарбута - 15 ноября 1944 г., но, скорее всего, это фальшивка. "Дата
в свидетельстве о смерти, выданном загсом, тоже ничего не доказывает, -
пишет Н.Я.Мандельштам. -Даты проставлялись совершенно произвольно, и часто
миллионы смертей сознательно относились к одному периоду, например, к
военному. Для статистики оказалось удобным, чтобы лагерные смерти слились
с военными... Картина репрессий этим затушевывалась, а до истины никому
дела нет. В период реабилитации почти механически выставлялись как даты
смерти сорок второй и сорок третий годы.

  НАХИМОВ Павел Степанович (1802-1855) - русский
флотоводец, адмирал. Нахимов командовал эскадрой Черноморского флота,
разгромившей турецкую эскадру в Синопском сражении 1853 г. В феврале 1855
г. во время Крымской войны Нахимов возглавил оборону Севастополя, а менее,
чем через полгода был убит.
  Отважный и решительный, Нахимов часто говаривал, что, если даже весь
Севастополь будет взят неприятелем, то он со своими матросами продержится
на Малаховом кургане еще целый месяц.
  Многие "странности" Нахимова в последние месяцы жизни объяснились лишь
потом, - рассказывает очевидец, - когда стали вспоминать и сопоставлять
факты. Никто, кроме Нахимова, не носил эполет в Севастополе: французы и
англичане били прежде всего командный состав; никто долго не мог понять
его упорства в вопросе о смертельно опасных золотых адмиральских эполетах
Нахимова, который так небрежно относился всегда к костюму и украшениям,
так глубочайше равнодушен был к внешнему блеску и отличиям.
  Поведение Нахимова давно уже, особенно после падения Камчатского люнета и
двух редутов, вообще обращало на себя внимание окружающих, и они не знали,
как объяснить некоторые его поступки. Насколько Нахимов был прямо
враждебен всякому залихватскому, показному молодечеству, это хорошо знали
все еще до того, как он особым приказом потребовал от офицеров, чтобы они
не рисковали собой и своими людьми без прямой необходимости. Поэтому либо
просто удивлялись, не пробуя пускаться в объяснения, либо говорили о
фатализме. "При этом он (Нахимов) был в высшей степени фаталист, - пишет
один из наблюдавших его севастопольцев. -Посещая наше отделение, он всякий
раз непременно ходил на банкет* в различных местах, чтобы взглянуть на
неприятельские батареи, но никогда в таких случаях не ходил по траншеям, а
всегда по площадкам, где пули скрещивались беспрерывно. Однажды, когда он
хотел пройти с левого фланга в мой блиндаж, Микрюков сказал ему: "Здесь
убьют, пройдемте через траншеи". Он отвечал: "Кому суждено..." - "А вы
фаталист?" - заметил я. Он промолчал и пошел все-таки по открытой
площадке, то есть прямо под прицельные французские пули, для которых
неспешно шагавшая высокая фигура с блестевшими эполетами была превосходной
мишенью".
  28 июня Нахимов верхом поехал с двумя адъютантами смотреть третий и
четвертый бастионы, по дороге отдавая распоряжения обычного бытового
характера: командиру третьего бастиона, куда как раз ехал Нахимов,
лейтенанту Викорету, только что оторвало ногу, нужно было назначить
другого и т.д. Одного из адъютантов адмирал отправил с распоряжениями.
"Оставшись вдвоем, - рассказал лейтенант Колтовский, его сопровождавший,
лейтенанту Белавенцу, -мы поехали сперва на 3-е отделение, начиная с
батареи Никонова, потом зашли в блиндаж к Панфилову, напились у него
лимонаду и отправились с ним же на третий бастион". Осмотрев его и еще
остальную часть 3-го отделения "под самым страшным огнем". Нахимов поехал
шагом на 4-е отделение.
  Бомбы, ядра, пули летели градом вслед Нахимову, который был "чрезвычайно
весел" против обыкновения и все говорил адъютанту, не желавшему отъехать
от него: "Как приятно ехать такими молодцами, как мы с вами! Так нужно,
друг мой, ведь на все воля Бога! Что бы мы тут ни делали, за что бы ни
прятались, чем бы ни укрывались - мы 'этим показали бы только слабость
характера. Чистый душой и благородный человек будет всегда ожидать смерти
спокойно и весело, а трус боится смерти, как трус", - сказав это, Нахимов
вдруг задумался.
  Но вот оба всадника оказались на Малаховом кургане... Нахимов тут же
соскочил с коня, матросы и солдаты бастиона сейчас же окружили его.
  "Здорово, наши молодцы. Ну, друзья, я смотрел нашу батарею, она теперь
далеко не та, какой была прежде, она теперь хорошо укреплена! Ну, так
неприятель не должен и думать, что здесь можно каким бы то ни было
способом вторично прорваться..." Поговорив с матросами, Нахимов отдал
приказание начальнику батареи и пошел По направлению к банкету у вершины
бастиона. Его догнали офицеры и всячески стали задерживать, зная, как он в
последнее время ведет себя на банкетах. Начальник 4-го отделения прямо
заявил Нахимову, что "все исправно" и что ему нечего беспокоиться, хотя
Нахимов ни его и никого вообще ни о чем не спрашивал, а шагал все вперед и
вперед.
  Не зная прямо, что же делать, капитан Керн сказал, что на бастионе сейчас
идет церковная служба, так вот не угодно ли пройти туда. "Я вас не
держу-с!" - отрезал Нахимов.
  Дошли до банкета, Нахимов взял подзорную трубу у сигнальщика и шагнул на
банкет. Его высокая сутулая фигура в золотых адмиральских эполетах
показалась на банкете одинокой, совсем близкой, бросающейся в глаза
мишенью прямо перед французской батареей. Керн и адъютант сделали еще
последнюю попытку предупредить несчастье и стали убеждать Нахимова хоть
пониже нагнуться или зайти за мешки, чтобы смотреть оттуда. Нахимов, не
отвечая, все смотрел в трубу в сторону французов. Просвистела пуля, уже
явно прицельная, и ударилась около самого локтя Нахимова в мешок с землей.
"Они сегодня довольно метко стреляют", - сказал Нахимов, и в этот момент
грянул новый выстрел. Адмирал без единого стона упал на землю как
подкошенный.
  Штуцерная пуля ударила в лицо, пробила череп и вышла у затылка.
  Он уже не приходил в сознание. Его перенесли на квартиру. Прошли день,
ночь, снова наступил день. Лучшие наличные медицинские силы собрались у
постели. Он изредка открывал глаза, но смотрел неподвижно и молчал.
Наступила последняя ночь, потом утро 30 июня 1855 года. Толпа молчаливо
стояла около дома. Издали грохотала бомбардировка.
  Вот показание одного из допущенных к одру умирающего:
  "Войдя в комнату, где лежал адмирал, я нашел у него докторов, тех же, что
оставил ночью, и прусского лейб-медика, приехавшего посмотреть на действие
своего лекарства. Усов и барон Крюденер снимали портрет: больной дышал и
по временам открывал глаза. Но около 11 часов дыхание сделалось вдруг
сильнее: в комнате воцарилось молчание. Доктора подошли к кровати. "Вот
наступает смерть", - громко и внятно сказал Соколов... Последние минуты
Павла Степановича оканчивались. Больной потянулся в первый раз, и дыхание
сделалось реже... После нескольких вздохов снова вытянулся и медленно
вздохнул... Умирающий сделал еще конвульсивное движение, еще вздохнул три
раза, и никто из присутствующих не заметил его последнего вздоха. Но
прошло несколько тяжких мгновений: все взялись за часы, и когда Соколов
громко проговорил: "Скончался", было 11 часов 7 минут..."
* По военной терминологии, банкет - это насыпь, ступень у внутренней
стенки высокого бруствера для размещения стрелков, ведущих огонь поверх
бруствера.

  НЕЛЬСОН Горацио (1758-1805) - английский флотоводец, адмирал.
  Смерть отвоевывала тело Нельсона по частям. В ходе различных сражений он
потерял глаз и руку. Лето 1805 года. Очередное противостояние Англии и
Франции. Эскадра Нельсона гоняется за французским флотом, но
безрезультатно. Усталый адмирал подает в отставку, но Адмиралтейство не
хочет и слышать об этом. Единственное, на что оно согласно, - это
предоставить Нельсону отпуск. Адмирал едет в свое поместье в Мертоне, где
его ждет возлюбленная- леди Эмма Гамильтон. Финал жизни адмирала в
фехтовальном стиле описывает Жорж Блок:
  "Нельсон отдыхает в Мертоне. Через двенадцать дней, 2 сентября 1805 года,
в пять часов утра в имение является капитан первого ранга Блэквуд.
  - Сэр, франко-испанская эксадра обнаружена! Она стоит в Кадисе. Лорды
Адмиралтейства хотят, чтобы вы уничтожили ее.
  Нельсон колеблется или делает вид, что колеблется, и поворачивается к
Эмме. И эта женщина без роду и племени, бывшая танцовщица, бывшая игрушка
гостей Ап-Парка, получает право на место в истории, сказав всего несколько
слов:
  - Я знаю, вы не найдете покоя, пока не разобьете этот объединенный флот.
Нельсон, без промедления отправляйтесь в Кадис, хотя мы будем оплакивать
ваше отсутствие. Вы одержите славную победу!
  Перед отплытием из Портсмута Нельсон пишет ей: "Отважная, отважная Эмма!
Если исчезнут Эммы, то не будет и Нельсонов!"
Наиболее полное описание Трафальгарской битвы сделано (в 1907 году)
полковником Дебриером. Но о гении Нельсона можно рассказать в нескольких
словах. В те времена эскадры во время боя обычно проходили бортами друг к
другу и вели огонь из всех пушек одного борта. Нельсон решил сосредоточить
сначала удар на пятом или шестом корабле вражеского строя, уничтожить его,
расчленив тем самым боевой порядок противника, и затем уже расправиться с
остальными судами.
  21 октября 1805 года его маневр удался, и франко-испанский строй оказался
разорванным. В момент, когда "Виктория" (адмиральский корабль. - А.Л.)
очутилась вблизи французского корабля "Редутабль", Нельсон расхаживал по
мостику. Он остановился, чтобы отдать приказ убрать в безопасное место
портрет леди Гамильтон, висевший в каюте. И вдруг упал, успев сказать
своему адъютанту:
  - На этот раз, Харди, они убили меня!
  - Надеюсь, что нет, сэр!
  Надежда адъютанта Харди не сбылась. Нельсон был ранен французской пулей,
которую выпустил унтер-офицер, сидевший на мачте корабля "Редутабль".
Пуля, летевшая сверху, пробила эполет, вошла в левое плечо, прошла через
легкое и позвоночник и застряла в мускулах спины. Нельсона отнесли в
каюту, где помещались раненые. Корабельный врач пытался облегчить
страдания адмирала, а тот продолжал беспокоиться об исходе сражения. Он
постоянно вызывал к себе Харди и просил доложить о ходе боя.
  Через час после ранения Нельсона Харди доложил, что французский флот
дрогнул. Еще через небольшое время сдался "Буцен-тавр" с главнокомандующим
французов адмиралом Вильневым. Наконец в 16 часов адъютант доложил о
победе англичан.
  - Взято 15 кораблей, сэр.
  - Это хорошо, - ответил Нельсон, - но я рассчитывал на 20.
  До самой смерти Нельсон не хотел передавать командование адмиралу
Коллингвуду, хотя Харди предлагал это. В вахтенном журнале адмиральского
корабля "Виктория" в тот день была сделана запись: "Редкий огонь
продолжался до четырех с половиной часов, когда, после доклада лорду
виконту Нельсону о победе, он преставился от своей раны.
  Последние слова, которые он сказал доктору Скотту, бортовому священнику,
были следующие: