аконец-то
вышла из своего убежища (в домашних туфельках на лебяжьем пуху? в капоте?
или все в том же темно-зеленом платье, в котором она убежала из дома и
в котором ее потом похоронят?..)
Тем временем Лошак (камердинер кронпринца. - А.Л.) проворно приносит
чистые бокалы, наполняет их шампанским... и подает жареную косулю в
холодном виде. Но Мария едва притрагивается к еде (или набрасывается на
нее с волчьим аппетитом?), Рудольф же садится напротив, по другую сторону
стола, и они влюбленными глазами смотрят друг на друга - говорить им
особенно уже не о чем. Они чокаются бокалами. В Вене сейчас карнавал в
полном разгаре! Жизнь кипит, бурлит! Они же молча, без слов, подбадривают
друг друга взглядом - время сейчас остановилось для них, и карнавальная
ночь будет длиться вечно.
  Чем не дуэт?
  Но, возможно, Мария в этот момент уже находится при смерти. (При тогдашних
методах прерывания беременности в среднем каждый второй случай кончался
роковым исходом). Сепсис, неудержимое кровотечение - врач, тайно
привезенный под вечер, лишь бессильно разводит руками. Девушка уже знает,
что не дотянет до утра - она совсем ослабла, время от времени теряет
сознание... Из комнаты доносятся тихие голоса. Рудольф обещает Марии
последовать за нею - таков уговор. Затем они пишут письма.
  Мария - сестре:
  "В блаженстве уходим мы в мир иной. Думай иногда обо мне. Желаю тебе быть
счастливой и выйти замуж по любви. Я не могла этого сделать, но и своей
любви противиться была не в силах. С нею и иду на смерть.
  Любящая тебя сестра Мэри.
  P.S. Не оплакивайте меня, я с радостью ухожу на тот свет. Здесь так
красиво, напоминает Шварцау. Подумай о линии жизни на моей ладони. И еще
раз: живи счастливо!"
Мария пишет - матери:
  "Дорогая мама!
  Прости мне содеянное! Я не сумела превозмочь свою любовь. С его согласия
мне хотелось бы лежать рядом с ним на алландском кладбище. В смерти я буду
счастливее, чем была в жизни".
  Рудольф - жене:
  "Милая Стефания!
  Ты избавишься от моего присутствия. Будь добра к нашему несчастному
ребенку, ведь это единственное, что останется от меня. Передай мой
прощальный привет всем знакомым, а в особенности Бомбелю, Шпиндлеру, Ново,
Гизелле, Леопольду и другим. Я спокойно иду навстречу смерти, ибо лишь так
могу сохранить свое имя. Твой любящий муж Рудольф".
  В этом письме нет ни слова о мотивах смерти, только короткий намек. На что
- на карточный долг, несчастную любовь, невозможность жить двойной жизнью?
Этот же намек повторяется и в других предсмертных письмах принца.
  "Марии слегка жутковато - нет, она не боится, а скорее волнуется: хоть бы
удалось! Но она полагается на Рудольфа, рука у него надежная, он опытный
охотник. Закрыв глаза, она ждет. В руке сжимает, нервно теребя, маленький
носовой платочек, отделанный кружевами. Доктору Видерхоферу потом насилу
удастся вытащить его из застывших пальцев.
  "Нам очень любопытно взглянуть на загробный мир", - гласит поскриптум
одного из вариантов прощального письма. Бедняжку Мари ожидает страшный
сюрприз: она в самом деле отправится на тот свет.
  Рудольф настроен не так весело. Он-то на своем веку повидал смерть. Во
время охоты он (якобы) имел обыкновение подолгу смотреть в глаза умирающим
животным. "Мне бы хотелось хоть раз уловить последний вздох".
  ...Он велит Лошеку принести коньяк, вливает его в шампанское - алкоголь
теперь действует на него только так, в смеси. Затем посылает лакея в
людскую за красномордым Братфишем - пусть споет старые венгерские песни,
как в былые времена, когда принц, переодевшись в простое платье, на .пару
с кучером обходил все увеселительные заведения в Гринцинге. "Братфиш дивно
свистел в этот вечер", - напишет потом Мария в апокрифическом
постскриптуме. Рудольф, облокотясь о бильярдный стол, с отрешенной грустью
слушал... Наверняка и Мария подпевала ему, ведь, как мы знаем со слов
Круди*, "она была бы весьма заурядной особой, не обладай она грудным
голосом, проникающим до самых глубин мужского сердца... Голос был
глубокий, как размышление над бессмысленностью жизни..."
...Обняв девушку за талию, Рудольф медленно проходит с ней в спальню. В
дверях, обернувшись, дает распоряжение:
  - Лошек, прошу не мешать! Никого ко мне не впускайте, даже будь то сам
император!
  Глубокой ночью Рудольф выстрелом из револьвера убил Марию Вечеру, а через
несколько часов выстрелил в себя - так неудачно, что снес почти всю
верхушку черепа.
  * Дьюла Круди - венгерский писатель.

  РУЗВЕЛЬТ Франклин Делано (1882-1945) - президент США. Сильный, волевой
президент умер неожиданно. Вот как это произошло:
  "Почта 12 апреля запоздала. ФДР (сокращенное от Франклин Делано Рузвельт.
- А.Л.) безмятежно болтал с Люси. Б.Хассет осведомился у президента,
подпишет ли он бумаги утром или отложит на вторую половину дня. "Нет,
давай их сюда, Билл". Рузвельт поставил размашистую подпись у громадного
камина, Хассет терпеливо стоял рядом, ожидая окончания процедуры. ФДР не
умолкал ни на минуту: "Ну вот, типичный документ госдепартамента. Ни о
чем!" ...Около часа дня Хассет ушел, оставив несколько документов, которые
Рузвельт хотел прочитать.
  Рузвельт принялся за марки. Он осмотрел японские марки, выпущенные для
оккупированных Филиппин, рассортировал их. Позвонил в Вашингтон, напомнив
министру почт Ф.Уокеру о его обещании прислать образцы нового выпуска
американских марок в связи с конференцией в Сан-Франциско. Президент был в
отличном настроении.
  Вошла Елизавета Шуматова продолжить работу над портретом. Шуматова
установила мольберт. Мягкие лучи раннего в этих местах летнего солнца
освещали комнату, блики от отделанных стеклом панелей бросали причудливый
свет. Рузвельт погрузился в чтение, художница спокойно работала. У окна
сидела Люси, на кушетке напротив - племянница Рузвельта Сакли. Другая
племянница -Делано, мягко ступая, наполняла вазы цветами.
  Внесли столик для ленча. Рузвельт, не поднимая глаз от бумаг, сказал
Шуматовой: "Нам осталось пятнадцать минут". Она кивнула и продолжала
писать. Профессионально художница отметила: Рузвельт выглядел удивительно
хорошо. Он закурил, затянулся. Внезапно он потер лоб, потом шею. Голова
склонилась. Рузвельт побледнел и проговорил: "У меня ужасно болит голова".
То были его последние слова. Он потерял сознание и скончался через два
часа'.
  РЫЛЕЕВ Кондратий Федорович (1795-1826) - декабрист, поэт, отставной
поручик, правитель дел канцелярии Российско-Американской компании. О его
смерти см. статью "БЕСТУЖЕВ-РЮМИН".

  САДАТ Мухаммед Анвар (1918-1981) - президент Египта, лауреат Нобелевской
премии мира.
  Садат был высшим руководителем Египта ровно 11 лет. Его имя, помимо
прочего, связано с процессом примирения между Египтом и Израилем, что
навлекло на него гнев части арабского мира. Нашлись фанатики-мусульмане
посчитавшие, что должны физически уничтожить Садата.
  Ежегодно 6 октября, в день начала октябрьской войны 1973 г., которая
закончилась благоприятно для Египта, в Каире проводился военный парад.
1981 год не стал исключением.
  Парад начался в 11 часов утра. На центральной трибуне стоял Анвар Садат.
Он был одет в высокие коричневые сапоги, голубой с золотым шитьем мундир,
через плечо протянута зеленая шелковая лента, на груди красовался орден
Звезды Синая. Президент явно выделялся среди своих соратников.
  Едва Садат появился на трибуне, как мулла произнес суру из Корана. После
этого с речью выступил министр обороны генерал Абу Газаль. Затем Садат
собственноручно возложил венок на могилу Неизвестного солдата и вернулся
на трибуну.
  Мимо президента ехала военная техника, под треск барабанов и музыку
военных оркестров маршировали войска, в небе выписывали фигуры
истребители. Садат с удовлетворением курил трубку, вымоченную в лучших
сортах коньяка, поглядывая на демонстрацию мощи египетской армии. Он имел
основания быть довольным. Парад шел по строго разработанному сценарию. Но
тут в замысел режиссеров вмешалась импровизация исполнителей.
  Парад близился к завершению, когда у проезжавшего мимо президентской
трибуны тягача, видимо, забарахлил двигатель. Тягач несколько раз дернулся
и остановился. На него мало кто обратил внимание, потому что в это время
над трибунами на высоте 60 метров с оглушающим ревом пронеслась пятерка
истребителей "мираж". Из тягача выпрыгнул человек с автоматом. В считанные
секунды он подскочил к трибуне и почти в упор выпустил очередь в Садата.
Еще несколько человек, также выскочившие из тягача, бросили на трибуну
гранаты.
  Садат упал. После всеобщего замешательства был вызван вертолет и
президента увезли в военный госпиталь "Маади". Но спасти президента уже не
удалось. От полученных ран он скончался.

  СЕРБИИ ТУЛЛИИ - предпоследний римский царь, правил в 578-534 гг. до н.э.
Он погиб в результате заговора между Луцием Тарквинием и его собственной
дочерью Туллией.
  "Этот тайный сговор двух честолюбцев привел к страшному злодеянию,
совершившемуся в царской семье. Тайно были убиты Аррунс (муж Туллии. -
А.Л.) и старшая сестра Туллии, а убийцы, Луций и Туллия, вступили в брак.
И здесь безрассудная жажда власти и почестей овладела обоими. Туллия,
видя, что престарелый отец не в силах противостоять ей, неустанно твердила
Луцию, что следует скорее двигаться к цели, ибо совершенные уже
преступления могут стать бесцельными. Сын Тарквиния, говорила она, должен
не смиренно надеяться на милость старого царя, а взять власть в свои
руки...
  Луций, подстрекаемый Туллией, перешел к решительным действиям, и во главе
вооруженной толпы ворвался на форум. Он сел на царский трон и приказал
созвать сенаторов к царю Тарквинию. Ошеломленный народ, полагая, что
Сервий Туллий умер, собрался на площади и внимал злословию Тарквиния,
который стал поносить Сервия Туллия, как раба и сына рабыни, незаконно
присвоившего себе царскую власть. Он обвинил его в покровительстве людям
низшего класса в ущерб богатым и достойным. Во время сбивчивой и яростной
речи Тарквиння внезапно появился старый царь и потребовал, чтобы дерзкий
юноша немедленно покинул царский трон и удалился с форума. Но Луций
Тарквиний дерзко отказался, и между его вооруженными сторонниками и
народом начались столкновения. Луций, для которого успех решался минутами,
неожиданно схватил старого царя, поднял на руках и с размаху швырнул его
вниз по ступеням. Когда слуги и сторонники Сервия Туллия подбежали к нему,
он был уже мертв, ибо посланные вдогонку убийцы были проворнее - они
закололи оглушенного старика. Рассказывали даже, что убийцы были посланы
самой Туллией, которая, вопреки обычаям, на колеснице примчалась на форум,
чтобы первой приветствовать мужа как царя Рима. Когда Тарквиний,
недовольный ее появлением, приказал ей возвратиться домой, возница, перед
тем, как подняться на Эсквилинский холм, придержал храпящих коней, объятых
ужасом, так как на дороге лежало тело Сервия Туллия, возле которого
хлопотали его слуги. Туллия, охваченная злорадным торжеством, выхватив
вожжи, погнала лошадей через труп отца. Кровь жертвы забрызгала одежду
преступной дочери, колесницу и испу-ганных лошадей..

  СЕРАФИМ САРОВСКИЙ (1759-1833) - монах, преподоб-ный старец, одна из самых
значительных личностей в истории русского православия. Под конец жизни
отец Серафим сам изготовил для себя гроб, выдолбленный в цельной дубовой
колоде. "Жизнь моя сокращается, - говорил он окружающим, - духом я как бы
сейчас родился, а телом по всему мертв". И добавлял: "Когда меня не станет
- вы ко мне на гробик ходите! И чем чаще, тем лучше. Все что есть у вас на
душе, что бы ни случилось с вами, придите ко мне, да все горе с собой-то и
принесите на мой гробик! Как живому все и расскажите! Как вы с живым
всегда говорили, так и тут! Для вас я живой есть и буду во веки!"
А кончина преподобного старца произошла так. Настало 1-е января (13 по
новому стилю) 1833 г. Утром о.Серафим был на ранней обедне и причастился,
как всегда. Затем он затворился в своей келий для обычного молитвенного
подвига. Братия обратила внимание на то, с каким глубочайшим почитанием он
положил земные поклоны перед образом распятого Христа и перед иконою
Божией Матери, с какой любовью к ним приложился; потом из келий днем было
слышно пасхальное пение. На следующий день монах Павел и послушник
Аникита, проходя мимо келий старца, почувствовали запах дыма, выходивший
из щелей в двери. Встревожившись, они постучались, но не получили ответа.
Тогда они взломали дверь и поспешно потушили снегом огонь, начинавший
тлеть на одежде старца от свечи, выпавшей у него из руки.
  Сам он стоял на коленях перед иконой Божией Матери "Умиление", которую он
так любил, руки были крестообразно сложены на груди. Глаза его были
закрыты, а все лицо было полно выражения мира и молитвенной
сосредоточенности. По-видимому, кончина произошла совсем недавно.

  СЕРВЕТ Мигель (1509 или 15П - 1553) - испанский мыслитель, ученый, врач.
Судьба столкнула Сервета с могущественным женевским богословом Кальвином.
В 1553 г. по доносу Кальвина он был арестован инквизицией, сумел бежать и
был схвачен вторично в Женеве. Историю смерти Сервета изложил, как всегда
с поразительным психологическим мастерством, Стефан Цвейг:
  "Изолированный в своей темнице от всего света, Сервет недели и недели
предается экзальтированным надеждам. По своей природе крайне подверженный
фантазированию и, кроме того, еще сбитый с толку тайными нашептываниями
своих мнимых друзей, он все более и более одурманивается иллюзией, что уже
давно убедил судей в истинности своих тезисов и что узурпатор Кальвин не
нынче так завтра под ругательства и проклятия будет с позором изгнан из
города. Тем более ужасным является пробуждение Сервета, когда в его камеру
входят секретари Совета, и один из них с каменным лицом, обстоятельно,
развернув пергаментный список, зачитывает приговор. Как удар грома
разражается этот приговор над головой Сервета. Словно каменный, не
понимая, что произошло нечто чудовищное, слушает он объявляемое ему
решение, по которому его уже завтра сожгут заживо как богохульника.
Несколько минут стоит он, глухой, ничего не понимающий человек. Затем
нервы истязаемого человека не выдерживают. Он начинает стонать,
жаловаться, плакать, из его гортани на родном испанском языке вырывается
леденящий душу крик ужаса: "Misericordias!" ("Милосердия!"). Его
бесконечно уязвленная гордость полностью раздавлена страшным известием:
несчастный, уничтоженный человек неподвижно смотрит перед собой
остановившимися глазами, в которых нет искры жизни. И упрямые проповедники
уже считают, что за мирским триумфом над Серветом придет триумф духовный,
что вот-вот можно будет вырвать у него добровольное признание в своих
заблуждениях.
  Но удивительно: едва проповедники слова Божьего касаются сокровеннейших
фибр души этого почти мертвого человека - веры, едва требуют от него
отречения от своих тезисов, мощно и гордо вспыхивает в нем прежнее его
упорство. Пусть судят его, пусть подвергают мучениям, пусть сжигают его,
пусть рвут его тело на части - Сервет не отступится от своего
мировоззрения ни на дюйм... Резко он отклоняет настойчивые уговоры Фареля,
спешно приехавшего из Лозанны в Женеву, чтобы вместе с Кальвином
отпраздновать победу; Сервет утверждает, что земной приговор никогда не
решит, прав человек в божеских вопросах или не прав. Убить - не значит
убедить.
  Перед смертью Сервет попросил свидания со своим обвинителем - Кальвиным.
Не для того, чтобы просить о помиловании, а для того, чтобы просить о
прощении в подлинно христианском смысле (прощении души, а не тела).
Кальвин оказался настолько напыщенно-высокомерен и отчужден от понимания
чувственного порыва Сервета, что фактически не понял, о*чем идет речь. Он
по-прежнему
потребовал, чтобы Сервет признал богословскую правоту Кальвина, ну, а
христианского примирения меж ними быть не может.
  "Конец ужасен, - пишет Цвейг. - 27 октября в одиннадцать утра
приговоренного выводят в лохмотьях из темницы. Впервые за долгое время и в
последний раз глаза, навеки вечные отвыкшие от света, видят небесное
сияние; со всклокоченной бородой, грязный и истощенный, с цепями,
лязгающими на каждом шагу, идет, шатаясь, обреченный, и на ярком осеннем
свету страшно его пепельное одряхлевшее лицо. Перед ступенями ратуши
палачи грубо, с силой толкают с трудом стоящего на ногах человека... - он
падает на колени. Склоненным обязан он выслушать приговор, который
заканчивается словами: "Мы приговорили тебя, Мигель Сервет, вести в цепях
к площади Шампель и сжечь заживо, пока тело твое не превратится в пепел, а
вместе с тобой как рукопись твоей книги, так и напечатанную книгу; так
должен ты закончить свои дни, чтобы дать предостерегающий пример всем
другим, кто решится на такое же преступление".
  Дрожа от нервного потрясения и холода, слушает приговоренный решение суда.
В смертельном страхе подползает он на коленях к членам магистрата и
умоляет их о малом снисхождении - быть казненным мечом, с тем, чтобы
"избыток страданий не довел его до отчаяния". Если он и согрешил, то
сделал это по незнанию; всегда у него была только одна мысль -
способствовать Божьей славе. В этот момент между судьями и человеком на
коленях появляется Фарель. Громко спрашивает он приговоренного к смерти,
согласен ли тот отказаться от своего учения, отрицающего триединство, в
этом случае он получит право на более милосердную казнь. Но... Сервет
вновь решительно отказывается от предложенного торга и повторяет ранее
сказанные им слова, что ради своих убеждений готов вытерпеть любые муки.
  Теперь предстоит трагическое шествие. И вот оно двинулось. Впереди,
охраняемые лучниками, идут сеньор лейтенант и его помощник, оба со знаками
отличия; в конце процессии теснится вечно любопытная толпа. Весь путь
лежит через город мимо бесчисленных, робко и молчаливо глядящих зрителей;
не унимается идущий рядом с осужденным Фарель. Беспрерывно, не умолкая ни
на минуту, уговаривает он Сервета в последний час признать свои
заблуждения... И услышав истинно набожный ответ Сервета, что, хотя ему
мучительно тяжело принимать несправедливую смерть, он молит Бога быть
милосердным к его, Сервета, обвинителям, догматик Фарель приходит в
неистовство: "Как?! Совершив самый тяжкий из возможных грехов, ты еще
оправдываешься? Если ты и впредь будешь так же себя вести, я предам тебя
приговору Божьему и покину, а ведь я решился было не покидать тебя до
последнего твоего вздоха".
  Но Сервет уже безмолвен. Ему противны и палачи, и спорщики: ни слова более
с ними. Беспрестанно, как бы одурманивая себя, бормочет этот мнимый
еретик, этот человек, якобы отрицающий существование Бога: "О Боже, спаси
мою душу, о Иисус, сын вечного Бога, прояви ко мне милосердие". Затем,
возвысив голос, просит он окружающих вместе с ним молиться за него. Даже
на площади, где должна свершиться казнь, в непосредственной близости от
костра, он еще раз становится на колени, чтобы сосредоточиться на мыслях о
Боге. Но из страха, что этот чистый поступок мнимого еретика произведет на
народ впечатление, фанатик Фарель кричит толпе, указывая на благоговейно
склонившегося Между тем начинаются отвратительные приготовления. Уже дрова
нагромождены возле столба, уже лязгают железные цепи, которыми Сервета
привязывают к столбу, уже палач опутал приговоренному руки. К тихо
вздыхающему "Боже мой. Боже мой!" Сервету в последний раз пристает Фарель,
громко выкрикивая жестокие слова: "Больше тебе нечего сказать?" Все еще
надеется упрямец, что при виде места своих последних мучений Сервет
признает истину Кальвина единственно верной. Но Сервет отвечает: "Могу ли
я делать иное, кроме как говорить о Боге?"
Обманутый в своих ожиданиях, отступается Фарель от своей жертвы. Теперь
очередь страшной работы другого палача - палача плоти. Железной цепью
Сервет привязан к столбу, цепь обернута вокруг истощенного тела несколько
раз. Между живым телом и жестко врезавшимися в него цепями палачи
втискивают книгу и ту рукопись,