Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
а. Ехать надо
было до Качуга, а там спуститься сплавом Леной до Киренска, а затем Витимом
добраться до приисков мужа. Она попросила найти ей хорошего надежного кучера
до Качуга. Ей порекомендовали Второва. В назначенный сентябрьский день утром
подкатила пролетка, в нее положили сундук, подушки, спальные вещи, теплую
одежду, дорожную провизию. Дама без умолку всю дорогу болтала с молодым
человеком, который ей все более и более нравился и располагал к себе.
Так солнечными сентябрьскими днями доехали они до реки Манзурки,
впадающей в Лену. Второв держался стороной, в беседах и трапезах участия не
принимал, больше занимался лошадьми и обозрением природы. Смеющаяся пара
подошла к реке. Вздрогнул неожиданно Второв, услышав крик. Молодой человек
схватил даму и поволок ее к реке. Дама, как и положено сибирячкам, оказалась
неподатливой. Она отчаянно сопротивлялась, и силы были равные. 'Второв,
помоги, разделим пополам', - прокричал насильник. Не спеша подошел Второв к
барахтающимся на берегу и, схватив обоих, сунул их в воду. Затем оттащил
трупы в заводь и завалил корягами. 'Хорошая подкормка будет для налимов,' -
пробурчал он. Заехал потом в Качуг, а оттуда потихоньку вернулся домой и
доложил хозяину, что урок выполнил - отвез господ до Лены-реки.
Через некоторое время пошел слух о бегстве жены промышленника через
Китай в Европу с молодым поклонником. О Второве в этом деле даже не
вспоминали, на тракте его многие видели и был он вне подозрений. Еще
несколько лет занимался Второв извозом, затем попросил взаймы у хозяина
денег, купил себе лошадей и открыл дело. Занимался извозом на Север, скупал
у монголов верблюдов, присоединился в Троицкосавске к китайской торговле
текстилем. Стал известным купцом. Магазинов понастроил по всей Сибири, все
они красным кирпичом выложены под расшивку швов - в Томске, Каинске,
Минусинске, Красноярске, Енисейске, Иркутске, Верхнеудинске, Благовещенске:
Их и ныне называют второвскими и вспоминают, как, войдя туда в костюме из
воздуха, выходили господами. Все у Второва было: здоровье, деньги, красивая
жена, только не было детей. Он считал это наказанием за 'манзурский грех' и,
умирая, завещал - треть капитала оставить жене, треть отпустить на
строительство православных храмов, а оставшуюся треть употребить на
возведение приютов и больниц для страждующих недугами и детей. Эти больницы
и ныне называют второвскими.
СОДОМ И ГОМОРРА
По-зэковски насильников называют потрошителями мохнатых сейфов. Это
многочисленная часть зон, охватывающая все возрасты и группы населения.
Смотришь на потрошителя и не можешь понять, как это такой, вроде милый
человек и: насильник. Совсем загадка для страны, где женщина для блатного
стоит меньше бутылки бормотухи.
Насильники говорить о бабах не любят, превращаясь постепенно в лютых
женоненавистников. Многие не виноваты, все произошло без умысла, часто по
прокладке - подстройке дела. Конечно, есть мастера высшего пилотажа во
взломном деле, но залетевшие случайно, ибо до этого их похождения
насчитывали сотни совращений и целколоманий. Эти в каждой новой жертве
находят свой смак, свежесть тела и трепет удушения.
Преступный секс, как весеннее половодье, разлит по Отечеству, заполняя
наиболее глубокие впадины - такси, гостиницы, Дома отдыха, тайные и явные
притоны. В московских такси 'сосалка', 'мальчик-пидорчик' стоит по дешевке
от пятерочки и выше, правда, надо еще такую же сумму 'за поиск' передать
водителю. В гостиницах все зависит как от их класса, так и от масти
проституток; в Домах отдыха и на побережьях, разумеется теплых, товар сходит
почти за бесценок.
'Дядя Омар, подвези, покатай!' - кричит толпа малолеток у парка имени
Кирова в Новосибирске.
'Детки-сеголетки, занят, завтра утречком, при хорошей погоде покатаю,
ждите' - машет рукой сбитый смугляк. Слышавший такой милый разговор и не
подумает, что дети просят таксиста Омара взять их с собой, напоить вином и
ублажить дядюшку, все его разносторонние похоти и желания. Утром подкатывает
'Волга' и из группы, ее ждущей, Омар острым взглядом выбирает аппетитных
мальчиков и смачных девчонок. Он размещает их по сиденьям и катит на берега
Ини-реки, выбирает цветистый лужок с бархатной листвяной подстилкой. Машина
загоняется в кусты и из багажника достается вино, закусь, стелется скатерть
и: приступают к действу. Детям нравится, захмелели, говорят:
'Больно, дядюшка Омар, не надо так'.
Летит по городским трассам машина дяди Омара; дети, как обычно,
проснутся, попьют водички из ключика и на электричку, по домам. Каждому по
рублику ссужает добрый дядюшка Омар. Родители дома на отсутствие детей и
внимания не обратят, а они довольны-предовольны, славно поиграли-развлеклись
с другом пионерского детства Омаром. Думают, может снова его поймают,
уговорят и утром быстро на перекресток улиц Котовского и Станиславского
бегут: 'Дядя Омар, покатай, но не бери с собой Лешку Гребешка. Он пидор,
триперный, грязный, заразный'.
Алексей Гребенников стоит в нише здания, тут же невдалеке. Лешка -
круглый педераст и семья у него вся 'педерастичная'. Папу он не помнит, так
как тот в вечной командировке, говорят, он тоже пидор, мама
блядь-простипома, проститутка по-местному. Она сейчас шныряет у завода имени
Кузьмина, надеясь, что ее подберет какой-нибудь металлург с ночной смены,
опохмелит и отдерет по обычаю натощак. В семье, если ее еще таким именем
можно назвать, перманентный конфликт - неутихающая борьба. Мать с сыном
проживает на бойком месте по улице Котовского в пятиэтажном бараке - рядом
заводы, магазины, Ленинский рынок. И районное отделение милиции тоже рядом.
Но ими не интересуются, так как менты подбирают разную спокойную шваль.
Приведет мама ухажера, сын отбивает: он беленький, смазливый, податливый.
Лешка подцепит гуся - клиента, мама нагло из постели тащит в свою, обзывая
сына педерастом. Лешка, как и мама (наверняка и папа) отдается за все, что
течет и пахнет, деньги им перепадают редко, чаще предлагают выпивон - на
двоих-троих. Мама опекает Ленинский рынок - там сшибает продукты и клиентов,
Лешка специализируется по магазинам. Он отдается за все - баночку минтая,
пачку папирос, печенья, булку хлеба, сайку. Очень любит конфеты любые и вино
любое. От вина наступает балдение, которое прошибает до пяток. Его
оприходуют, то есть дерут и вафлюют, тут же в кустах парка имени Сергея
Мироновича. Опытные гомосеки выпить дадут и тут же оприходуют, они конфетами
не угощают, так как считают, что сахар фуфло клеит.
'Дядя Омар, не катай Лешку, он пидор, берет вафли у собак и кошек' -
кричит ватага детей.
Омар удивлен, останавливается около Лешки, просит разъяснить и тот
сбивчиво говорит: 'Взяли меня, затащили вон в тот деревянный кинотеатр, а
там надрочили пса и меня заставили брать вафли. Дядя Омар, мне было больно,
меня избили: Нет, у котов вафли, дядя Омар, я еще не брал, они царапаются'.
Омар матерится: 'Сволочи, так поступают с детьми! Ладно, Лешка, не
переживай, не то бывает в жизни. Я их поймаю и хуи на баранку наверчу. Так
изголяться над ребенком! Лешка, сегодня взять тебя не могу - план еще не
выполнил, гнать его надо. Вот в пятницу у меня ночная смена, возьму тебя на
всю ночь. Жди. Будешь сшибать гусей в Толмачево. Навафлюешься вдосталь.' -
'Дядя Омар, голова болит, трещит, дай опохмелочки или рублик.' - 'Денег у
меня еще нет, рублики на размер нужны. Вот возьми фунфурик', - подает
наполовину заполненный флакон 'шипра'. Он им протирает в начале работы
рулевое колесо и обрызгивает сиденья, так как ими пользуются разные твари.
Гигиена необходима. - 'Только разведи водой наполовину. Будет сначала белым.
Пей, моментом снимет головную боль'. - Трогается дядя Омар, план торопит.
Дядя Омар мечтает открыть кооператив с притоном. Конечно, подошла бы
Лешкина квартира, но мать больно спившаяся, ненадежная, с ней договариваться
бестолку и ее никакими средствами в порядок не приведешь, да и отпугнет
всех. Он уже нашел квартиру в пригороде, в поселке Криводановка - там есть
ресторан и недалеко расположен аэропорт Толмачево. Лешка впишется в одну из
вечных потребностей трудящихся масс.
Вскоре судьба распорядилась - лешкина мамаша загромыхала, что-то утянув
на Ленинском рынке из магазина. Ее забрали и влепили срок. Лешка недолго
педерастил и вафлевал в одиночку - с одним малышом залез в лабораторию, что
в их доме. Там на окне неожиданно стали ставить бутыль со спиртом. Лешка мог
прочитать, унюхал, выпил маленько, его взяли и уже в тюрьме он
'отпраздновал' совершеннолетие. Ныне он круглый тюремный педераст. Куда ему
возвращаться после отсидки? Домой, назад в квартиру? Жилье тут же отбирают -
описали в распоряжение Ленинского райисполкома. Поговаривают, что это дело
специально подстроили: стали ставить на подоконнике спирт. Сгинул Леша
Гребешок, пропал. Кто о нем вспомнит, о круглом педерасте, который, как
говорят, фуфло вешал на любой куст?
Омар в зоне идет по четвертой ходке - первые были воровские и
бандитские - съем чемоданов и мордобития по всему советскому Черноморью с
Азовским впридачу. Последняя ходка поганая - изнасилование. Не ожидал, что
подлетит на такой шлюхе, и не влетел бы, да брат двоюродный с перепугу
оговорил. Выйдет из зоны Омар и его непременно примочит, решил твердо. Брат
имел блядь, та прихватила соседскую девчонку на обской пляж, где их и
встретил Омар, пришедший отдохнуть и поглазеть на мяско, солнцем
поджариваемое. Базар за базаром, договорились податься в Затон, там выпить,
закусить, вспомнить родную Абхазию. Девица тоже пошла, хотя ее и не
приглашали особо, так как одной бы хватило на братьев. Но вино все смешало,
девчонку подпоили и Омар ловко увлек ее в постель. Она царапалась, кричала,
звала, но бесполезно. Омар овладел сейфом и вскрикнул от удивления, выбежал
в горницу с окровавленным джамбулатом: 'Смотри браток, полюбуйся, ломанул,
не представляешь, целка была!!'
Так бы это дело прошло и исчезло, как миллион подобных, но мать
девчонки оказалась женщиной, хоть и одинокой, но строгих правил и нравов.
Дочь взяла в оборот, да так, что та все и рассказала и показала дом, где
свершилось надругательство, указала блядь. Не в милицию пошла мать, а к
завучу школы, даме тоже неистовой, неумолимой по части нравственности. Они
тут же написали совместное заявление и направили в областное УВД. Да угодили
в разгар кампании по борьбе с грузинами и прочими черномазыми на рынках; так
что история, смазанная постановлениями, закрутилась, завертелась. Прослышал
Омар и полетел домой, к родителям и родственникам - все рассказал, как было.
Те приехали в Новосибирск, десять тысяч давали: только откажись, пощади
сына, всю жизнь он в тюрьме. Мы его жену - тогучинскую немку взяли в свой
род, она молодец, грузинский выучила, двух внуков нам родила, а сын наш
непутевый, на месте не сидит, носит его по стране. Пощадите, деньги
возьмите, стыд залечите - говорили старики. Сибирская душа мягка и
отзывчива, может быть и пошла бы мать на попятную, да только уж многие
подключились - школа, милиция, разные доброхоты из управления, ненавидящие
кавказцев.
Пришлось отказаться, понимая, что девственность и моральное потрясение
не вернешь и не успокоишь.
Суд рядил, крутил и влепил Омару девять лет строгого режима. Опытный
зэк Омар в лагере Табулга решил навсегда с прошлым порвать, то есть встать
на путь исправления, надел пампасы (косяк), завязал связи с начальником
отряда Равве. На национальной почве они оказались родственниками - он немец,
а у него, Омара, жена немка. Начальник продвинул Омара в завхозы отряда.
Завхоз величина значимая - имеет свой кабинет-кильдым, распоряжается
каптеркой, холодильником, педерастами (девушками, на их языке) и режущим
инструментом. По утрам вместе с дневальным поднимает зэков на подъем пинками
и ими же загоняет после отбоя в кровати. Кулачным правом стал Омар наводить
порядок в отряде - запретил нюхать в казарме ацетон, выдал операм мастеров
партачных дел, тех наказали ШИЗО. С пидоров и тех, кто ими пользовался, стал
брать особый налог. Многих покалечил и вогнал в страх - отряд стал
показательным, красным по-зоновски. Но фортуна изменчива, избитые и
покалеченные уже после отсидки добрались до Москвы, пробились к прокурору,
который возбудил против Омара новую уголовку. Куда только не обращался за
помощью Омар - в областное управление МВД, в Москву, даже к самому
Шеварднадзе писал (ему он приходится, якобы, дальним родственником по линии
матери). Оказалось бесполезно - суд добавил пятак. Когда теперь выйдет и
выйдет ли вообще на волю Омар, одному Богу известно.
Страна пребывает в неутихающей перманентной войне с
насильниками-садистами, плодящимися, как навозные мухи у многоочковых
туалетов. В Свердловске некто начинает ловить полненьких, коренастых,
чернявеньких уралочек непременно только в красном одеянии или на худой конец
в пурпурном - будь то блузки, юбки, пальто, плащи, косынки. Слух пошел:
вчера придушены двое 'красненьких' и число их уже перевалило за три десятка.
Город сереет, зеленеет, желтеет, тускнеет - всю красную одежду убирают с
прилавков. Дабы успокоить насильника, приспускают красные флаги и велят
транспаранты писать на синем ситце и сатине.
В Новосибирске другой маньяк умело вычленяет одиноких девственниц,
затворниц, вдовушек и, преобразившись в слесаря-телефониста, почтальона,
страхового агента, или еще лучше, просто ошибающегося адресом, - в субботние
и воскресные дни щелкает эту популяцию. Размышлявшие всю жизнь, выходить
замуж или нет, вдруг наседают на кавалеров и любовников, отбивают от живых и
любящих жен и даже прописывают на свою жилплощадь: только живите, кушайте,
смотрите телевизор, даже выпивайте изредка, но нас оберегайте. Пустеют
побережья морей, заливов, искусственных водохранилищ и оросительных каналов
- появилась группа монстров - любителей подводного насилия. До парашютного и
космического еще не дошли. Аквалангисты-насильники на жертвах зарабатывают,
припрятывая утопленников в скалах и укромных местах под водой и: за плату
быстро находят труп.
Есть истины, которых люди боятся знать: судят, пишут, рассуждают, но
правды не желают. Некоторые из них: алкоголизм неизлечим, окунувшиеся в него
им и закончат. Ежели силой воли перестанет пить, все равно останется до
конца дней больным, искалеченным человеком. Неисправимы наркоманы. Женщины,
мужчины, девушки, парни, не жалейте их, алкашей-анашистов, не вступайте с
ними в браки! Они, прикоснувшись к зелью, стали его рабами - отбросами! Этот
лозунг должен висеть в каждом магазине- в неоновых огнях, на плакатах. Чтобы
ввести в жизнь одного дебила, требуется долгий кропотливый труд
родственников и пяти, как минимум, специально подготовленных для этого людей
на протяжении: тридцати лет, слепоглухонемого - двадцать пять человек и вся
жизнь. Половое воспитание в системе религии и знаний не связано с такими
тратами, которые могут позволить только страшно богатые страны. Оно в этой
системе - божественно-естественное и соответствует природе вещей. Если это
отсутствует, то патология неизбежна - появляется злость, ненависть, причем
половая, которая переходит в форму мщения девушкам, женщинам, матерям.
Группа малолеток, вышедших из зон, посчитала виновниками своих злоключений
девушек и начала их насиловать и убивать в лифтах. Приметив одиноко входящую
в лифт девушку, парни врывались в него, зверски насиловали и убивали,
выбросив труп на пустом этаже.
Недалеко от целлюлозно-бумажного комбината в Братске стоит городок из
трехсот деревянных, одноэтажных общежитии, обдуваемых кислыми зловониями -
запахами этого предприятия. В один из летних дней, в подпитии
девушки-строители, а также девушки, прибывшие в поисках женихов из
мужеопустошенных областей России и Украины, взяли и, раздевшись,
повыпрыгивали из окон, а затем бросились штурмовать мужские бараки. Амазонки
душили, насиловали, раздевали, отрывали, обрезали, отгрызали: половые органы
мужчин, строителей коммунизма. Война полов закончилась победой более трезвых
женщин над выпившими мужиками.
Харчев, Кон, Рюриков - ученые-философы, размышляют от отсутствия в
отечестве должного полового воспитания, а сами ничего конкретного предложить
не могут. Религия зачеркнута и разорена, буйно цветет полынь зла. Отброшено
таинство брака и невежество окружает, кружит воронкой, затягивает в
животно-сексуальные страсти, в различные виды и формы преступлений. Вот
почему женщины страны превращаются в различные группы блядей и проституток,
а мужчины - в 'ваше чешежопие' и сутенеров. Уголовное законодательство
подстать ситуации в стране. Профессор юридического факультета Иркутского
университета Григорий Виттенберг говорил: 'Самая безобразная,
неразработанная и запутанная статья - 117 У К РСФСР и от нее танцующие
остальные - 118, 119, 120', его ученик правовед Григорий Гаверов вторит: 'Не
поймешь, как определить по виду - она совершеннолетняя или нет? Девки все
сейчас крупные и задницами крутят так, что я часто падаю в автобусе от их
разворотов'.
Пока юристы страны спорят и говорят, сотни тысяч сидят 'по мохнатушке'.
Обвинительные заключения по этой статье самые примитивные. Пригласила девица
парня или наоборот, выпили, подзакусили, потянуло к взаимной борьбе полов:
'Отдайся, оную операцию оплачу, озолочу'. 'Не хочу, женись, ставь штамп в
паспорт и наслаждайся мной' - куражится она, цену набивает, да и пригласила,
чтоб от подруги отбить. Обнял парень девушку, та закричала, вырвалась и,
стремглав побежала: прямиком к ментам. Пишет в заявлении: приставал,
угрожал, насиловал, лез в трусики и отстегивал булавки на бюстгальтере (это
слово всегда пишется с ошибками, некоторые заменяют другим - лифчик,
лифтик). Мой крик, зов о помощи слышали: Ф. И. О., место жительства
многочисленных соседей. Вот вам, господа, и статья, и срок, катящий под
десятку усиленного режима. Ежели следствию с изнасилованием не повезет, то
попытка уж обеспечена.
Сложилось превратное мнение, что насильники - это силачи, не знающие
куда девать энергию и берущие баб нахрапом и повалом. Посмотришь на них в
зонах - большинство опомоенных, зашкваренных в натуре и по виду - срамота,
облитые баландой, обшарпанные, забитые, хромые, глухие и: совсем интересно -
слепые. Вдоль стенки коридора в тюрьме ходит эдакий насильник, и в зоне его
ведут под руки педерасты в столовую или кормят прямо в казарме, выливая
содержимое в хайло-рот. 'Ты, Рука (кликуха - однорукий глухой зэк, сидящий
за изнасилование), - ему показывают жестами, - как мог прижать бабу, где и
чем?' Мычит, жестикулирует, махая обрубком руки, как собака хвостом. Потом
передает бумажку на которой накалякано: 'С ней, Верой, я раньше жил-дружил,
она тоже глухонемая. Потом мы переехали в Искитим и я женился на другой
глухонемой. Пришел к Вере в гости, мы легли, а тут ее мама. Она меня не
любит из-за того, что я женился на другой. Раньше я спал как с Верой, так и
с ее мамой. Мы тогда дружно жили. Мама, увидев меня с Верой, побежала в
милицию и Веру заставила писать, что я ее насиловал. Ве