урге  совершены  были  им  вместе  с
Ивановым,  да  еще  в  Кронштадте  он  убил  крестьянина   Ковина   и   жену
квартирмейстера Аксинью Капитонову.
   - Пустое дело,- добродушно объяснял он процесс  убийства.-  Накинешь  это
сзади петлю и потянешь.  Коленом  в  спину  упрешься.  Он  захрипит,  руками
разведет, и все тут!
   Эти двое были, по сравнению с прочими, самыми настоящими разбойниками.
   Остальные все участвовали понемножку.  Так,  Василий  Васильев  вместе  с
Калиной задушил только (!) двух человек. Григорий  Иванов  и  Федор  Андреев
занимались только кражами и в крови рук не  пачкали.  Извозчик  Адам  Иванов
знал в лицо "душителей", но не доносил на них  из  боязни.  Женщины,  будучи
любовницами убийц, укрывали часто и их, и вещи, а Стефания, как  выяснилось,
была в некотором роде их вдохновительницей.
   Шайка была организована образцово. После убийства "душители" ехали  прямо
в дом де Роберти, и там дворник дома, Архип  Эртелев,  прятал  и  лошадь,  и
экипаж в сарае. Иногда у него стояло по три лошади.
   Сторожа Сверчинский и Славинский давали "душителям"  приют,  и  у  них  в
домиках делилась добыча, устраивались попойки и составлялись планы.
   Картины одна страшней другой проходили перед нами на следствии, и на фоне
всех ужасов рисовались на первом  плане  люди-звери:  Федор  Иванов,  Калина
Еремеев, Михаил Поянен и Александр Перфильев.
   Первые два были арестованы и уже во всем повинились, а  двое  других  все
еще гуляли на свободе. Я искал их без устали вместе с Ицкой Погилевичем.  и,
наконец, мои старания были вознаграждены. Я поймал их обоих.
 
   * * *
 
   Первым попался Поянен. Для его поимки нужно было  только  время.  Он  был
все-таки человек, как-никак, любил Стефанию и должен был  интересоваться  ее
участью.
   Я решил, что рано или поздно он наведается  к  Анне  Славинской,  которая
жила теперь одна в осиротевшей  сторожке,  и  велел  установить  непрерывное
наблюдение за этим домом.
   Расчет мой оправдался, это случилось спустя полтора месяца.  Поставленный
мной агент донес, что на рассвете  в  будку  заходил  мужчина,  по  описанию
схожий с Пояненом, пробыл там минут десять и ушел.
   Я только кивнул головой. Так и должно было быть.
   - Следи,- сказал я агенту,- и когда он станет оставаться на ночь  или  на
день, по второму разу скажи мне.
   Прошло еще дней десять. Наконец агент пришел и сказал:
   - Надо полагать, с девкой сошелся, каждую ночь теперь ночует. Придет  так
часов в одиннадцать, а уходит в пять либо в шесть.
   - Хорошо,- ответил я.- Сегодня его поймаем! Иди и следи. К двум  часам  я
приду к тебе сам.
   Я попросил себе в помощь двух богатырей, Смирнова с Петрушевым, и  в  два
часа ночи был против будки номер девять.
   Она имела еще более зловещий вид, потому что ее окна не светились. Кругом
темно, ночь мрачная, безлунная.
   Я едва нашел агента.
   - Здесь, пришел...- прошептал он.
   Я взял в темноте за руки Смирнова и Петрушева и сказал им:
   - Пойдем к дверям и постучим. Если отворят, сразу вваливайтесь, а я дверь
запру. Фонарь с вами?
   - Здесь!
   - Давайте его мне!
   Я взял фонарь, приоткрыл в  нем  створку,  нащупал  огарок  и  приготовил
спички. Потом мы втроем подошли к дверям, и я  постучал  в  окно.  Никто  не
отозвался. Я постучал настойчивее. За дверью послышался  шорох,  потом  Анна
закричала:
   - Кто там?
   Я изменил голос и ответил:
   - Отвори! От Стефании и от отца!
   За дверью опять все смолкло, затем звякнула задвижка, и  дверь  чуть-чуть
приоткрылась.
   Моим молодцам  этого  было  достаточно.  Они  мигом  распахнули  дверь  и
ворвались в комнату. Раздался страшный крик перепуганной Анны.
   Я вошел за ними, тотчас запер дверь и зажег фонарь. Это было делом  одной
минуты.
   Перед нами стояла Анна в длинной сорочке.
   - А где Мишка? - спросил я.
   Она продолжала кричать как резаная.
   - Какой Мишка? Я ничего не знаю. Вы всех забрали, оставьте меня!
   - Ну, братцы, идите  прямо  к  двери,  на  ту  сторону,-  сказал  я,-  да
осторожно. Смотрите направо, он там может быть, за печкой.
   Я не успел закончить, как Анна бросилась к двери и заслонила ее собой.
   - Пошли вон! Не пущу! - вопила она.
   Я потерял терпение.
   - Берите ее! - крикнул я.
   Она стала сопротивляться с яростью дикой  кошки,  но  мои  силачи  тотчас
управились с ней. Смирнов сдернул с кровати широкое одеяло, ловко накинул на
нее, и через две минуты она лежала на постели спеленутая и  перевязанная  по
рукам и ногам.
   Тогда она стала кричать:
   - Спасайся!
   В ту же минуту распахнулась  дверь,  и  из  нее  выскочил  Мишка  Поянен,
страшный, как сибирский медведь. В руках у него  была  выломанная  из  стола
ножка.
   - А, ты здесь, почтенный! - крикнул я ему.
   Мой голос привел его в бешенство, и он, забыв о двух моих  пособниках,  с
ревом кинулся на меня и... в ту же минуту лежал на полу.
   Петрушев подставил ему ногу и сразу насел на него. Через  пять  минут  он
уже лежал связанный.
   На другой день мы снимали с него допрос. Личность его  была  удостоверена
раньше. Ему было всего тридцать лет. Выборгский уроженец, он был у  себя  на
родине четыре раза под судом за кражи и два раза был сечен розгами по  сорок
ударов каждый раз. Это все, что мы о нем знали.
   Сам он от всего отрекался.  Не  узнавал  Славинского,  Стефании,  Калины,
меня. Отрицал всякое соучастие в преступлениях и, хотя его убеждали и  я,  и
Келчевский, и Прудников, и пристав, и даже пастор,  все-таки  не  сказал  ни
одного слова признания.
   Но улики против него  были  слишком  очевидны,  чтобы  он  мог  избегнуть
наказания.
 
   * * *
 
   С Перфильевым дело было гораздо труднее, но мне помог случай.
   Кстати, о "случае".
   В деятельности сыскной полиции очень часто встречается этот  "случай",  а
незнакомые с нашими приемами люди часто даже иронизируют  по  этому  поводу,
приписывая все наши открытия случайности.
   Но случайность случайности  рознь.  Действительно,  нам  всегда  помогает
"случай", но дело в том, что мы сами ищем этот "случай", мы гоняемся за  ним
и в долгих, неустанных поисках наконец натыкаемся на него.
   Мы знаем темные, трущобные места, где могут проговориться и дать хотя  бы
косвенные  улики.  Мы  знаем  места,  где  разыскиваемый   может   ненароком
попасться, и в этих местах  беспрерывно  дежурим,  часто  с  опасностью  для
жизни.
   И "случай" оказывается, но насколько удача наших  поисков  будет  обязана
случайности - это еще вопрос, и я склонен думать, что не будет нескромностью
приписать что-нибудь и нашим способностям, и энергии. Но я отвлекся.
   Итак, оставалось найти Александра Перфильева, чтобы все  "душители"  были
пойманы.
   Об этом Александре Перфильеве мы знали только, что ему около сорока  двух
лет, что он из крестьян города  Лермонтова  Костромской  губернии,  сидел  в
Петербурге в тюрьме за бродяжничество, был выдворен на родину, откуда  снова
бежал года два назад и, проживая в притоне у Сверчинского,  завел  дружбу  с
"душителями". Душил извозчиков  с  Федором  Ивановым,  Калиной  и  Пояненом,
грабил и воровал в компании со всеми. Ко всему этому я знал его в лицо,  так
как видел его у Славинского.
   В то время в Петербурге еще не было образцового порядка, который  заведен
теперь, особенно в отношении полицейском. За паспортами  следили  слабо.  Не
только отдельные дома, но  целые  кварталы  являлись  притонами  для  всяких
бродяг и проходимцев. Поэтому нетрудно представить,  какой  сложной  задачей
являлся розыск хотя бы в Петербурге этого Перфильева. А  если  он  ко  всему
ушел в уезд? Но я храбро взялся за дело.
   Прежде всего обошел все известные мне притоны и  подозрительные  места  и
везде, где у меня были приятели, а такие среди воров и бродяг у меня  всегда
были, пообещал их наградить за любые сведения. Затем установил наблюдение за
будками номер девять и одиннадцать, а также за всеми заставами.  Наконец,  я
сам, переодеваясь в разные костюмы, заходил всюду, где бывают воры, и  смело
заводил разговоры о пойманных "душителях", оканчивая их не без хвастливости:
   - Ну, да не всех еще переловили! Сашка-то гуляет еще! Он  им  задаст  еще
трезвона!
   Но на эту удочку никто не ловился, очевидно не зная  ни  "душителей",  ни
Сашки.
   Я продолжал свои поиски, не теряя  надежды.  И  вот  однажды  в  Спасском
переулке я прошел мимо двух проституток, из которых одна говорила другой:
   - А Сашка опять в Стеклянном объявился! Вот башка!
   - К Машутке, чай...
   - А то к кому же? Петька вчера навалился на него и кричит: "Донесу!" А он
его как шарахнет!
   "Сашка! Отчего это и  не  быть  ему?"  -  тотчас  мелькнуло  у  меня,  и,
прикинувшись пьяным, я задел этих фурий.
   - Пойдем, красавчик! - предложила одна из них.
   - А што ж! - согласился я,- Коли пивка, я с удовольствием!
   Через минуту я сидел с ними в скверной пивной и пил сквернейшее пиво. Они
спросили себе папиросок и стали дымить каким-то дурманом. В такой обстановке
притвориться пьяным ничего не стоило.
   - Ты откуда? - спросила меня одна из красавиц.- Может,  с  нами  пойдешь?
Ночлег есть?
   Я замотал головой.
   - Зачем? Я и так заночую! Мне не  надо!  Я  выпить  -  выпью.  Вот  Сашку
встречу, и еще деньги будут! Пей!
   - Сашку? Какого Сашку? - спросила другая.
   - Перфильева, какого! Его самого. А деньги есть! - Я звякнул  монетами  в
кармане.
   - Пойдем с нами, миленький,- ласково заговорила первая фурия.- Тебе у нас
хорошо будет. И Сашку повидаешь.
   - Сашку? - переспросил я.- Большого? Рыжего?
   - Его, его! - подхватила другая.- Пойдем!
   - В оспе?
   - Да, да, лицо все в оспинах. Ну, идем!
   - Нет,- ответил я,- сегодня не пойду, пьян. Спать пойду.
   Бросив на стол деньги, я вышел из пивной и, притворяясь пьяным, с  трудом
дошел до угла.
   Придя домой, я стал думать, как мне изловить этого Сашку. Что это  он,  я
уже не сомневался, но идти в Стеклянный флигель  Вяземской  лавры,  куда  мы
даже во время обхода не всегда решались заходить, и  брать  оттуда  Сашку  -
дело было невыполнимое.
   Я решил выследить его днем и арестовать. Для этого я взял с  собой  опять
своих силачей и Ицку. Переодевшись оборванцами, мы в пять утра уже  были  во
дворе лавры против Стеклянного павильона.
   Поднялись тряпичники и пошли на работу, потащились  нищие,  а  там  пошли
рослые поденщики дежурить на Никольском или у пристаней,  прошли  наборщики.
Двор на время опустел, а Сашки все не было.
   - Сидит там и пьет,- пояснил Ицка. Вдруг я узнал  вчерашнюю  знакомую.  Я
тотчас подал знак своим, чтобы они исчезли, и подошел к ней.
   - Не узнала? - прохрипел я.
   Она вгляделась и широко улыбнулась.
   -  Ах,  миленький!  Ко  мне?  Пойдем-пойдем,   хозяйка   чуланчик   даст,
хо-о-роший...
   - Некогда. Мне Сашку надо. Здесь он?
   - Здесь, здесь. Сейчас с Машуткой его видала.
   - Поди, позови его,- сказал я.- Скажи ему, Мишка зовет. Запомнишь? А  там
пить будем.
   - Сейчас, сокол! В одну секундочку!
   И она, шлепая галошами, побежала по лестнице.
   Я быстро подошел к Ицке и шепнул:
   - Как махну рукой, хватайте!
   Я стоял вполоборота к лестнице, приняв осанку Мишки, и ждал с  замиранием
сердца.
   Ждал минут пять и вдруг услышал визгливый голос своей дамы:
   - Вон он. Мишка-то!  Иди  к  нему!  Говорит,  дело  есть!  Огромный,  как
медведь, рыжий, растрепанный, на босу ногу и в одной холщовой  рубахе  Сашка
стоял на пороге крыльца в нерешимости. Я сделал вид, что не вижу его, а  моя
красавица тащила его за руку.
   - Иди, что ли! - кричала она.
   - Эй, Мишка!
   Я обернулся и медленно двинулся, кивая головой. Лицо мое  было  завязано,
картуз надвинут на глаза. Перфильев знал,  что  Мишка  должен  прятаться,  и
потому ничего не заподозрил.  Поддавшись  на  мою  хитрость,  он  пошел  мне
навстречу, но не успел подойти.
   Опытные помощники, едва он отодвинулся от  двери,  отрезали  ему  путь  к
отступлению и встали за его спиной. Я махнул, и в то же время четыре сильные
руки схватили Сашку. Он  заревел,  как  зверь,  и  рванулся,  но  его  снова
схватили мои силачи и поволокли со двора.
   - Ну, вот и встретились! - сказал я Сашке.
   Он только сверкнул на меня глазами, а моя красавица разинула рот, развела
руками и застыла. Уходя со двора, я обернулся. Она все еще стояла в  той  же
позе.
   Привод Перфильева был моим триумфом. Запирался Перфильев недолго и  после
нескольких очных ставок покаялся во всех преступлениях.
   С этого времени сам граф обратил на  меня  внимание  и  стал  давать  мне
труднейшие поручения.
 
 
   "Черти" Парголовского шоссе
 
   - Не раз во время дружеской беседы в кружке близких лиц  приходилось  мне
рассказывать кое-что из приключений, пережитых мной  во  время  розысков.  И
часто, даже очень  часто  после  рассказа  о  какой-либо  поимке  отчаянного
преступника или же рискованного предприятия  с  переодеванием  мне  задавали
один и тот же вопрос:
   - Неужели вам не было страшно?
   - То есть как это - страшно?  -  приходилось  мне  отвечать.-  Право,  не
думалось ни о каком страхе. Я просто делал свое дело, вот и все...
   - Но ведь вас  могли  убить,  ранить,  сделать  на  всю  жизнь  калекой,-
замечали мне.
   И опять приходилось повторять, что в такие моменты как-то не думается  об
этом...
   Впрочем,  нечто  вроде  тяжелого,  мучительного   страха   мне   пришлось
переживать. Это было  в  тех  случаях,  когда  мне  приходилось  попадать  в
несколько необычную, так сказать, "неслужебную" обстановку.
   Об одном из таких памятных случаев я и хочу рассказать.
 
   * * *
 
   Он произошел со мной на самых первых порах моей сыскной деятельности.
   В 1858 году в Петербурге еще не существовало сыскного отделения, и  делом
розыска ведала  наружная  полиция  в  лице  квартальных  надзирателей  и  их
помощников. В мой район,  район  квартального  надзирателя  Спасской  части,
входили  Толкучий  рынок  и  ближайшие  к  нему  улицы,  а  также  переулки,
заселенные преимущественно людьми, составлявшими "дно" общества.
   Дел было много. Убийства, грабежи  и  кражи  следовали  одно  за  другим,
требуя от полицейских чинов очень напряженной работы. Несколько  легче  было
только летом. С наступлением теплой поры  многие  преступные  элементы,  как
тараканы, расползались в разные стороны,  кто  куда,  преимущественно  же  в
окрестности столицы, где, хотя и пошаливали,  но  на  кровавые  преступления
решались довольно редко.
   Пользуясь этим, я частенько навещал мою семью, проводившую лето на даче в
Третьем Парголове. Наслаждаться прелестями дачной жизни приходилось, однако,
недолго. Приедешь, бывало, на  дачу  часам  к  пяти,  пообедаешь  с  семьей,
погуляешь, а уже к десяти часам вечера спешишь обратно в город, чтобы успеть
рассмотреть  вечернюю  почту  и  подготовиться   к   утреннему   докладу   у
обер-полицеймейстера.
   Пятнадцатого августа, как теперь помню, в день  рождения  моей  годовалой
дочурки Евгении к обеду забрели кое-кто из дачных соседей,  и  у  нас  вышло
что-то вроде домашнего торжества. От оживленной беседы перешли к картам.
   Я и не заметил, как подкралась ночь. Часы пробили два.
   - Неужели ты сегодня поедешь в город? Смотри, глухая  ночь!  Останься  до
утра! - увидев мои сборы к отъезду, стала уговаривать меня жена.
   "И в самом деле, не остаться ли до завтра? - подумалось мне.-  А  срочные
дела? А составление утреннего доклада? А явка по начальству? Когда это я все
успею, если еще промедлю?"
   Не прошло и четверти часа, как мой иноходец Серко, запряженный  в  легкий
кабриолет, стоял у крыльца.
   Небо было покрыто тучами, и ночь была  довольно  темная.  Впрочем,  шоссе
было ровное, дорога  знакомая,  поэтому  я  не  старался  сдерживать  своего
ретивого коня, думая только об одном - скорее бы добраться до  петербургской
квартиры.
   Убаюкиваемый ездой, я было  вздремнул  и,  чтобы  рассеять  сон,  закурил
папиросу, для чего придержал лошадь. Серко пошел шагом.
   Из-за туч выбилась луна,  посветлело...  Прелестная  теплая  августовская
ночь навеяла на меня  совершенно  несвойственное  полицейскому  мечтательное
настроение. Давно забытые картины из детской жизни вставали одна за другой в
моей памяти.
 
   * * *
 
   Вдруг моя лошадь остановилась, а затем круто шарахнулась в сторону. В тот
же миг чья-то сильная рука схватила Серко под уздцы и осадила на месте...  Я
растерянно оглянулся вокруг и увидел, что по обеим сторонам моего кабриолета
стоят две странные, фантастические фигуры...
   Рожи их были совершенно черны, а под глазами и вокруг рта  обрисовывались
широкие красные дугообразные полосы. На  головах  красовались  остроконечные
колпачки с белыми кисточками. Черти, совершенные черти, как их изображают на
дешевых картинках.
   "Недостает только хвоста и  рогов,-  подумал  я,-  Однако  ясное  дело  -
жулики!"
   Вижу, что дело принимает для меня дурной оборот.
   У одного из злоумышленников, вскочившего на подножку кабриолета, оказался
в руках топор. Подняв его вровень с моей шеей, он  трубно  прорычал  грубым,
хриплым голосом:
   - Нечестивый! Гряди за мной в ад!
   Я не потерял присутствия духа.
   - Полно дурака-то валять! Говори скорее, что тебе от меня надо? Мне нужно
торопиться в город,- проговорил я, глядя в упор на черта и  в  то  же  время
обдумывая, как бы благополучно отделаться от этих мазаных бродяг.
   - Митрич, кончай комедь ломать! Вишь, прохвост не боится нечистой силы!
   В  ответ  на  замечание  своего  товарища,  стоявшего  с  правой  стороны
кабриолета, Митрич вполне уже естественным голосом произнес:
   - Давай деньги! А не то...
   Жест топором докончил фразу, вполне для меня понятную.
   "Заслониться левой рукой, а правой ударить злодея по голове так, чтобы он
слетел с подножки, а потом, воспользовавшись  переполохом,  тронуть  вожжами
лошадь..." - пронеслось было у меня в голове.
   Но брошенный вокруг взгляд сразу охладил мой порыв. Второй бродяга  стоял
с правой  стороны  кабриолета,  плотно  прижавшись  к  подножке,  с  толстой
суковатой палкой в руках, одного удара которой было  бы  вполне  достаточно,
чтобы размозжить самый крепкий череп. В то же время положение  кабриолета  и
лошади  близь  самой  канавы,  кучи  щебня  у  переднего  колеса  заставляли
отказаться от мысли  благополучно  выбраться  на  дорогу,  не  опрокинувшись
вместе с экипажем, даже если бы мне и  посчастливилось  отделаться  от  двух
мерзавцев, взявших меня в осаду. Но, помимо этих двух, предстояло иметь дело
еще с двумя, которые держали лошадь. Несомненно, что при первой моей попытке
к сопротивлению они не замедлят броситься на помощь товарищам.
   Вижу - дело дрянь! Один против  четверых,  борьба  неравная...  Живым  не
уйдешь! На душе стало скверно. Меня охватило чувство глубокой досады на  то,
что, пускаясь в глухое ночное время  в  путь,  я,  по  беспечности,  надевая
штатское платье, не взял с собой никакого оружия, даже перочинного ножа.
   - Ну, прочитал, купец, отходную? - насмешливо  проговорил  разбойник,  не
опуская топора.
   - Не греши даром, Митрич! - произнес нерешительным тоном  один  из  двух,
державших лошадь.
   - Жалость что ли взяла? -  зло  ответил  разбойник,  не  отводя,  однако,
топора.- Не проклажайся! Доставай скорее деньги! -  вдруг  свирепо  закричал
он.
   Сопротивление было бесполезно. Я покорился, вынул из кармана  бумажник  и
отдал его в  руки  хищнику.  Злодей  подметил  висевшую  на  жилете  золотую
цепочку. Пришлось отдать вместе с часами и ее.  Мало  того,  меня  заставили
вывернуть все карманы. Всю эту процедуру  я  с  умыслом  старался  протянуть
возможно дольше, напрягая слух в  надежде  уловить  стук  колес  какого-либо
экипажа. Кроме того, у меня имелась и другая  цель.  Мне  хотелось  возможно
лучше запечатлеть в памяти черты Митрича, стоявшего ближе других. Я не терял
надежды рано или поздно еще раз с ним встретиться и... поквитаться.
   Надежды на по