Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Криминал
      Шаламов Варлам. Очерки преступного мира -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  -
более или менее яркое выражение тюремной сентиментальности. И в этом возвышенном, казалось бы, чувстве вор лжет с начала и до конца, как в каждом своем суждении. Никто из воров никогда не послал своей матери ни копейки денег, даже по-своему не помог ей, пропивая, прогуливая украденные тысячи рублей. В этом чувстве к матери нет ничего, кроме притворства и театральной лживости. Культ матери - это своеобразная дымовая завеса, прикрывающая неприглядный воровской мир. Культ матери, не перенесенный на жену и на женщину вообще, - фальшь и ложь. Отношение к женщине - лакмусовая бумажка всякой этики. Заметим здесь же, что именно культ матери, сосуществующий с циничным презрением к женщине, сделал Есенина еще три десятилетия назад столь популярным автором в уголовном мире. Но об этом - в своем месте. Воровке или подруге вора, женщине, прямым или косвенным образом вошедшей в преступный мир, запрещаются какие бы то ни было "романы" с фраерами. Изменницу, впрочем, в таких случаях не убивают, не "заделывают начисто". Нож - слишком благородное оружие, чтобы применять его к женщине, - для нее достаточно палки или кочерги. Совсем другое дело, если речь идет о связи мужчины-вора с вольной женщиной. Это - честь и доблесть, предмет хвастливых рассказов одного и тайной зависти многих. Такие случаи не так уж редки. Однако вокруг них обычно воздвигаются такие горы сказок, что уловить истину очень трудно. Машинистка превращается в прокуроршу, курьерша - в директора предприятия, продавщица - в министра. Небывальщина оттесняет истину куда-то в глубь сцены, в темноту, и разобраться в спектакле немыслимо. Не подлежит сомнению, что какая-то часть блатарей имеет семьи в своих родных городах, семьи, давно уже покинутые блатными мужьями. Жены их с малыми детьми сражаются с жизнью каждая на свой лад. Бывает, что мужья возвращаются из мест заключения к своим семьям, возвращаются обычно ненадолго. "Дух бродяжий" влечет их к новым странствиям, да и местный уголовный розыск способствует быстрейшему отъезду блатаря. А в семьях остаются дети, для которых отцовская профессия не кажется чем-то ужасным, а вызывает жалость и, более того, - желание пойти по отцовскому пути, как в песне "Судьба": В ком сила есть с судьбою побороться, Веди борьбу до самого конца. Я очень слаб, но мне еще придется Продолжить путь умершего отца. Потомственные воры - это и есть кадровое ядро преступного мира, его "вожди" и "идеологи". От вопросов отцовства, воспитания детей блатарь неизбежно далек - эти вопросы вовсе исключены из блатного талмуда. Будущее дочерей (если они где-нибудь есть) представляется вору совершенно нормальным в карьере проститутки, подруги какого-либо знатного вора. Вообще никакого морального груза (даже в блатарской специфичности) на совести блатаря тут не лежит. То, что сыновья станут ворами, - тоже представляется вору совершенно естественным. 1959 ТЮРЕМНАЯ ПАЙКА Одна из самых популярных и самых жестоких легенд блатного мира - это легенда о "тюремной пайке". Наравне со сказкой о "воре-джентльмене", это - рекламная легенда, фасад блатной морали. Содержание ее в том, что официальный тюремный паек, тюремная пайка в условиях заключения - "священна и неприкосновенна" и ни один вор не имеет права покушаться на этот казенный источник существования. Тот, кто это сделает, - проклят отныне и во веки веков. Безразлично, кто бы он ни был - заслуженный блатарь или последний "штылет батайский", юный фраер. Тюремную пайку в виде, скажем, хлеба можно без опаски и заботы хранить в тумбочке, если в камере есть тумбочки, и под головой, если тумбочек и полок нет. Воровать этот хлеб считается постыдным, немыслимым. Изъятию у фраеров подлежат только передачи - вещевые или продуктовые - все равно, - это в запрещение не входит. И хотя каждому ясно, что охрана тюремной пайки обеспечивается для заключенного самим режимом тюрьмы, а вовсе не милостью блатарей, все же мало кто сомневается в воровском благородстве. Ведь администрация, рассуждают эти люди, не может спасти наши передачи от воровских рук. Значит, если бы не блатари... Действительно, передачи администрация не спасает. Камерная этика требует, чтобы заключенный делился с товарищами своей посылкой. В качестве открытых и грозных претендентов на посылку и выступают блатари, как "товарищи" заключенного. Дальновидные и опытные фраера сразу жертвуют половиной передачи. Никто из воров не интересуется материальным положением арестованного фраера. Для них фраер в тюрьме или на воле - все равно - законная добыча, а его "передачи", его "вещи" - боевой трофей блатных. Иногда передачи или носильные вещи выпрашиваются, - дескать, отдай, мы тебе пригодимся. И фраер, живущий на воле вдвое беднее вора в остроге, отдает последние крохи, которые собрала ему жена. Как же! Закон тюремный! Зато его доброе имя сохранено, и сам Сенька Пуп обещал ему свое покровительство и даже дал закурить из той самой пачки папирос, что прислала в посылке жена. Раздеть, ограбить фраера в тюрьме - первое и веселое дело блатарей. Это делают щенки, резвящаяся молодежь... Те, что постарше, лежат в лучшем углу камеры, у окна, и присматривают за операцией, готовые в любую минуту вмешаться при упорстве фраера. Конечно, можно поднять крик, вызвать часовых, коменданта, но - что это даст? Чтобы тебя избили ночью? А впереди, в дороге, могут и зарезать. Бог уж с ней, с передачей. - Зато, - похлопывая по плечу какого-нибудь "черта", говорит ему блатарь, икая от сытости, - зато твоя тюремная пайка цела. Ее, брат, ни-ни... никогда. Молодому вору иногда непонятно, почему нельзя трогать тюремного хлеба, если владелец его наелся белых домашних булочек от передачи. Владелец булочек тоже этого не понимает. Тому и другому взрослые воры объясняют, что таков закон тюремной жизни. И боже мой, если какой-нибудь наивный голодный крестьянин, которому в первые дни заключения в тюрьме не хватает еды, попросит у соседа-блатаря отломить кусочек от сохнущей на полке тюремной пайки. Какую пышную лекцию ему прочтет блатарь о святости тюремного пайка... В тех тюрьмах, где передач мало и мало новых фраеров - понятие "тюремной пайки" ограничивается пайком хлеба, а приварок - супы, каши, винегреты, - как бы он ни был беден по ассортименту, исключается из неприкосновенности. Раздачей пищи всегда стараются руководить блатари. Это мудрое правило дорого стоит остальным обитателям камеры. Кроме пайка хлеба, им наливают юшку от супа, и порции второго блюда становятся почему-то маленькими. Несколько месяцев совместного проживания с хранителем тюремной пайки сказываются самым отрицательным образом на "упитанности" заключенного, выражаясь официальным термином. Все это еще до лагеря, пока дело идет о режиме следственной тюрьмы. В исправительно-трудовом лагере, на общих тяжелых работах, вопрос тюремной пайки становится вопросом жизни и смерти. Здесь нет лишнего куска хлеба, здесь все голодны и на тяжелой работе. Грабеж тюремного пайка приобретает здесь характер преступления, медленного убийства. Неработающие воры, наложив свою лапу на кухонных поваров, забирают оттуда большую часть жиров, сахара, чая, мяса, когда оно бывает (вот почему все "простые люди" лагеря предпочитают рыбу мясу; весовая норма здесь одна, а мясо все равно украдут). Кроме воров, повару надо кормить лагерную обслугу, бригадиров, врачей, а то и дежурных на вахте надзирателей. И повар кормит - воры просто угрожают ему убийством, а лагерное начальство из заключенных (на блатном языке они называются "придурки") может в любую минуту придраться и снять повара с работы, и тот отправится в забой, что страшно для любого повара, да и не только повара. Изъятия из тюремного пайка делаются за счет многочисленной армии рядовых работяг. Эти работяги из "научно обоснованных норм питания" получают лишь малую часть, бедную и жирами, и витаминами. Взрослые люди плачут, получив жидкий суп - вся гуща давно уже отнесена разным Сенечкам да Колечкам. Для того чтобы навести хоть минимальный порядок, начальство должно обладать не только личной порядочностью, но и нечеловеческой, неусыпной энергией в борьбе с расхитителями питания - в первую очередь с ворами. Так выглядит тюремная пайка в лагере. Здесь никто уже не думает о рекламных блатных декларациях. Хлеб становится хлебом без всяких условностей и символики. Становится главным средством сохранить жизнь. Беда тому, кто, пересилив себя, оставил кусочек своей пайки на ночь, чтобы среди ночи проснуться и до хруста в ушах ощутить вкус хлеба в своем иссушенном цингой рту. Этот хлеб у него украдут, попросту вырвут, отнимут - молодые голодные блатари, совершающие еженощные обыски... Выданный хлеб должен быть съеден немедленно - такова практика многих приисков, где много ворья, где эти благородные рыцари голодны, и хотя и не работают, но хотят есть. Невозможно мгновенно проглотить пятьсот - шестьсот граммов хлеба. К сожалению, устройство человеческого пищеварительного тракта отлично от такого же аппарата у удава или чайки. Пищевод человека слишком узок, кусок хлеба в полукилограммовом весе туда сразу не втолкнешь, тем более с корочкой. Приходится разламывать хлеб, жевать - на это уходит драгоценное время. Из рук такого "работяги" блатари вырывают остатки хлеба, разгибая пальцы, бьют... На магаданской пересылке был некогда такой порядок выдачи хлеба, когда вся суточная пайка вручалась работяге под охраной четырех автоматчиков, державших на приличном расстоянии от места раздачи хлеба толпу голодных блатарей. Работяга, получив хлеб, тут же его жевал, жевал и в конце концов благополучно проглатывал - случаев, чтобы блатные распарывали работяге живот, чтобы достать этот хлеб, все же не было. Но было - повсеместно - другое. За свою работу заключенные получают деньги - не много, несколько десятков рублей (для тех, кто превышает норму), но все же получают. Не выполняющий нормы не получает ничего. На эти десятки рублей работяга может купить в лагерной лавочке - ларьке хлеб, иногда масло - словом, как-то улучшить свое питание. Получают деньги не все бригады, но некоторые получают. На тех приисках, где работают блатари, получка эта бывает лишь фиктивной - блатари отнимают деньги, облагают работяг "налогом". За неуплату в срок - нож в бок. Годами вносятся эти немыслимые "отчисления". Все знают про этот откровенный рэкет. Впрочем, если этого не делают блатари, отчисления собираются в пользу бригадиров, нормировщиков, нарядчиков... Вот каково подлинное жизненное содержание понятия "тюремной пайки". 1959 "СУЧЬЯ" ВОЙНА Дежурного врача вызвали в приемный покой. На свежевымытых, чуть синеватых, выскобленных ножом досках пола корчилось загорелое татуированное тело - раздетый санитарами догола раненый человек. Кровь пачкала пол, и дежурный врач злорадно усмехнулся - отчистить будет трудно; врач радовался всему плохому, что приходилось встретить и видеть. Над раненым склонились два человека в белых халатах: фельдшер приемного покоя, держащий лоток с перевязочным материалом, и лейтенант из спецчасти с бумагой в руке. Врач сразу понял, что у раненого нет документов и лейтенант спецчасти хочет получить хоть какие-либо сведения о раненом. Раны были еще свежи, некоторые кровоточили. Ран было много - больше десятка крошечных ран. Человека недавно били маленьким ножом, или гвоздем, или чем-нибудь еще. Врач вспомнил, как в прошлое его дежурство две недели назад была убита продавщица магазина, убита в своей комнате, задавлена подушкой. Убийца не успел уйти незаметно, поднялся шум, и убийца, обнажив кинжал, выскочил в морозный туман улицы. Пробегая мимо магазина, мимо очереди, убийца воткнул кинжал последнему в очереди в ягодицу - из хулиганства, из черт знает чего... Но сейчас было что-то другое. Движения раненого становились менее порывистыми, щеки бледнели. Врач понимал, что тут дело в каком-то внутреннем кровотечении - ведь на животе тоже были маленькие, тревожные, не кровоточащие раны. Раны могли быть внутри, в кишечнике, в печени... Но врач не решался вмешаться в священнодействие службы учета. Нужно было добыть во что бы то ни стало "установочные данные" - фамилию, имя, отчество, статью, срок - получить ответ на вопросы, которые задаются каждому заключенному десять раз на день - на поверках, разводах... Раненый что-то отвечал, и лейтенант торопливо записывал сообщенное на клочке бумаги. Уже известны были и фамилия, и статья - пятьдесят восемь, пункт четырнадцать... Оставался самый главный вопрос, ответа на который и ждали все - и лейтенант, и фельдшер приемного покоя, и дежурный врач... - Ты кто? Кто? - встав на колени около раненого, взволнованно взывал лейтенант. - Кто? И раненый понял вопрос. Веки его дрогнули, раздвинулись искусанные, запекшиеся губы, и раненый выдохнул протяжно: - Су-у-ка... И потерял сознание. - Сука! - восхищенно крикнул лейтенант, вставая и отряхивая рукой колени. - Сука! Сука! - радостно повторял фельдшер. - В седьмую его, в седьмую хирургическую! - засуетился врач. Можно было приступать к перевязке. Седьмая палата была "сучья". Много лет после того, как кончилась война, в уголовном мире - на дне человеческого моря еще не отшумели подводные кровавые волны. Волны эти были следствием войны - удивительным, непредвиденным следствием. Никто - ни седовласые уголовные юристы, ни ветераны тюремной администрации, ни многоопытные лагерные начальники не могли предвидеть, что война разделит уголовный мир на две враждебных друг другу группы. Во время войны сидевшие в тюрьмах преступники, в том числе и многочисленные воры - рецидивисты, "урки", были взяты в армию, направлены на фронт, в маршевые роты. Армия Рокоссовского приобрела известность и популярность именно наличием в ней уголовного элемента. Из уркаганов выходили лихие разведчики, смелые партизаны. Природная склонность к риску, решительность и наглость делали из них ценных солдат. На мародерство, на стремление пограбить смотрели сквозь пальцы. Правда, окончательный штурм Берлина не был доверен этим частям. Армия Рокоссовского была нацелена в другое место, а в Тиргартен двинулись кадровые части маршала Конева - полки наиболее чистой пролетарской крови. Писатель Вершигора в "Людях с чистой совестью" уверяет нас, что знает Воронько - уркача, из коего вышел добрый партизан (как в книжках Макаренко). Словом, уголовники из тюрем уходили на фронт, воевали там - кто хорошо, кто худо... Настал день Победы, герои-уркачи демобилизовались и вернулись к мирным занятиям. Вскоре советские суды послевоенного времени встретились на своих заседаниях со старыми знакомыми. Оказалось - и это-то предвидеть было нетрудно, что рецидивисты, "уркаганы", "воры", "люди", "преступный мир" и не думают прекращать дела, которое до войны давало им средства к существованию, творческое волнение, минуты подлинного вдохновения, а также положение в "обществе". Бандиты вернулись к убийствам, "медвежатники" - к взломам несгораемых шкафов, карманники - к исследованиям чердаков на "лепехах", "скокари" - к квартирным кражам. Война скорее укрепила в них наглость, бесчеловечность, чем научила чему-либо доброму. На убийство они стали смотреть еще легче, еще проще, чем до войны. Государство пыталось организовать борьбу с возрастающей преступностью. Явились Указы 1947 года "Об охране социалистической собственности" и "Об охране личного имущества граждан". По этим Указам незначительная кража, за которую вор расплачивался несколькими месяцами заключения, теперь каралась 20 годами. Воров, бывших участников Отечественной войны, стали десятками тысяч грузить на пароходы и поезда и под строжайшим конвоем отправлять в многочисленные трудовые лагеря, деятельность которых ни на минуту не замирала во время войны. Лагерей к тому времени было очень много. Севлаг, Севвостлаг, Севзаплаг, в каждой области, на каждой большой или маленькой стройке были лагерные отделения. Наряду с карликовыми управлениями, едва превышавшими тысячу человек, были и лагеря-гиганты с населением в годы их расцвета по нескольку сот тысяч человек: Бамлаг, Тайшетлаг, Дмитлаг, Темники, Караганда... Лагеря стали быстро наполняться уголовщиной. С особым вниманием комплектовались два больших отдаленных лагеря - Колыма и Воркута. Суровая природа Крайнего Севера, вечная мерзлота, восьми-, девятимесячная зима в сочетании с целеустремленным режимом создавали удобные условия для ликвидации уголовщины. Опыт, произведенный Сталиным над "троцкистами" в 1938 году, увенчался полным успехом и был всем хорошо памятен. На Колыму и Воркуту стали приходить эшелон за эшелоном осужденных по Указам 1947 года. Хотя в трудовом отношении блатные были малоценным материалом и вряд ли были особенно пригодны для колонизации края, зато бежать с Крайнего Севера было почти невозможно. Стало быть, задача изоляции разрешалась надежно. Кстати, эти географические особенности Крайнего Севера были на Колыме причиной появления особой категории беглецов (красочный блатной термин - "ушедшие во льды"), которые никуда, по сути дела, не бежали, а прятались около трассы автомобильной дороги в две тысячи километров длиной, грабя проезжающие машины. В главную вину этим беглецам ставились не побег сам по себе и не разбой на большой дороге. Юристы видели в побеге уклонение от работы и трактовали эти побеги как контрреволюционный саботаж, как отказ от работы - главное лагерное преступление. Соединенными усилиями юристов и мыслителей из лагерной администрации уголовный рецидив наконец был кое-как втиснут в рамки самой страшной, пятьдесят восьмой статьи. Каков катехизис вора? Вор, член преступного мира, - это определение - "преступный мир" принадлежит самим ворам, - должен воровать, обманывать "фраеров", пить, гулять, играть в карты, не работать, участвовать в "правилках", то есть в "судах чести". Тюрьма для вора хоть и не родной дом, не какие-нибудь "хаза", или "малина", или "шалман", но место, где вор вынужден проводить большую часть своей жизни. Из этого следует важный вывод, что в тюрьме блатные должны обеспечить себе - силой, хитростью, наглостью, обманом - неофициальные, но важные права, вроде права на дележ чужих передач или чужих вещей, вроде права на лучшее место, на лучшую пищу и т. д. Практически это достигается всегда, если в камере есть несколько воров. Именно они-то и приобретают все, что можно приобрести в тюрьме. Эти "традиции" позволяют вору жить лучше других в тюрьме и лагере. Небольшой срок заключения, частые амнистии давали ворам возможность без особенных забот провести время заключения, не работая. Работали, и то время от времени, только специалисты - слесари, механики. Ни один вор не работал на "черной" работе. Лучше он пр

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору