ет и бухгалтерию опечатали.
     Правда,   следователи   прокуратуры   и   оперативники  незамедлительно
почувствовали  настойчивое  давление  противодействующих  сил.   Из  совхоза
полетели  жалобы  с  требованием  вернуть  бухгалтерские документы,  изъятие
которых  якобы  нарушает  производственный  процесс  хозяйства.  Прокуратура
Казахской ССР подтвердила правомерность действий милиции. Стало тихо.
     Совместным постановлением прокурора  республики и  министра  внутренних
дел  была  создана оперативно-следственная группа.  Оперативниками руководил
Т.Кубешев,  следователями прокуратуры и  МВД -  следователь по  особо важным
делам прокуратуры Александр Александрович Рекин.
     В  Казалинск  прибыла  еще  одна  ревизорская бригада  в  составе  пяти
человек. Дело в том, что Волков проверил только кассовые операции. Расчетный
счет  Госбанка  и  финансово-хозяйственную  деятельность  он,   естественно,
изучить не успел.
     Бригаде   еще   предстояло  проделать   огромную   работу,   произвести
документальную ревизию за  период  с  1960  по  1967  год  включительно.  За
ревизорами по  горячим следам действовала оперативно-следственная группа.  В
круг допрашиваемых вовлекались все новые лица.
     Но  ни  директор  совхоза  Ш.Калабаев,   ни  главбух  Орынбаев  и   его
предшественник,    теперь   уже   главный   бухгалтер   райсельхозуправления
Е.Дайрабаев, ни кассиры Ж.Итигулов и К.Бегимбаев не склонны были сознаваться
в присвоении денег или обвинять в этом своих "коллег".
     Ревизоры раскапывали все  новые аферы и  махинации,  цифра похищенных у
государства средств  росла,  а  кто  занимался  махинациями,  оставалось  по
существу до  конца  неясным.  Необходимо было  сделать так,  чтобы  интересы
подследственных разошлись, чтобы с каждым днем разрыв между ними углублялся.
     И  этого  удалось добиться.  Первым,  после  долгого допроса у  Рекина,
бросил свой щит Итигулов.  "Правду говорит следователь,  - рассуждал он, - я
привозил для  Дуйсенбаева и  Дайрабаева ящиками коньяк и  шампанское,  целые
туши баранов и  сумки мандаринов на закуску,  а  теперь мне за это отвечать?
Пусть отвечают те, кто ел и пил!"
     Кассир  начал  давать показания,  которые явились чувствительным ударом
для других членов преступной группы.  Заторопились в раскаянии и они,  теряя
спокойствие и  все больше озлобляясь друг на  друга.  Как и  раньше,  каждый
начисто отрицал свою вину,  зато,  подозревая, что дружки хотят выйти сухими
из  воды за  их  счет,  не  стесняясь,  вспоминал все  грехи остальных.  Эти
торопливые обвинения нельзя даже  было назвать показаниями -  беззастенчивая
грызня хищников.
     С  этого  момента  следователи и  оперативники стали  получать огромное
количество  информации,   которую,   правда,   всю   надо  было  подтвердить
документами.   Эпизод   за   эпизодом  постепенно  раскрывали  они   картину
многолетнего преступления.
     Разрабатывать способы хищений начал в совхозе Ерлепес Дайрабаев, бывший
тогда главным бухгалтером.  Человек осторожный, крал он нечасто. Но помногу.
В  1962 году из кассы "исчезло" и потом было тщательно завуалировано около 6
тысяч рублей. Абубакир Орынбаев, в то время кассир, терпеливо изучал способы
и методы своего "учителя".
     Видимо,  он  немалого достиг в  своем  усердии,  ибо  через год,  когда
Дайрабаева перевели  в  райсельхозуправление,  скромный  кассир  стал  сразу
главным  бухгалтером совхоза.  При  Орынбаеве совхозная касса  стала  совсем
дырявой, а способы хищений более разнообразными: тут и махинации с платежами
в Госстрах, и двойные списания по кассе, и многое другое.
     Иногда Орынбаев даже не считал нужным особенно заметать следы. В апреле
1967 года, например, под видом премии (хотя она вообще не была положена) без
каких-либо подтверждающих документов он  "описал по  кассе" (то есть в  свой
карман) 8780 рублей.  В  делах центральной бухгалтерии даже не была заведена
расчетная ведомость по начислению и выдаче этой мифической премии.
     Деньги делались буквально из всего. Даже из шкур павших овец. В совхозе
такая кожа оценивается как  лоскут и  стоит 10  копеек,  а  мелкая вообще не
приходуется.  В  Казалинском же  эти  лоскуты оформлялись через  сельпо  как
принятые от населения полноценные шкуры.  Бизнес делался на ложках,  вилках,
лопатах, веревках...
     Как-то  Н.Н.Котлов,  следователь следственного управления МВД Казахской
ССР, из интереса подсчитал, что, если верить документам, на каждого барана в
совхозе приходится по две ложки и вилки, по штыковой лопате и грабарке.
     Совершались аферы и другого толка. В феврале 1967 года по доверенности,
подписанной   за   директора   Орынбаевым,   которая   почему-то   оказалась
зарегистрированной в  Тюра-Тамском мясокомбинате,  через  завхоза участковой
больницы там  было получено больше тонны баранины и  360  килограммов жира -
всего на 1400 рублей.  Все это погружено на машину. Она ушла, и... ребристые
следы затерялись в путанице степных дорог. На совхозный склад мясо и жир так
и не попали. Таким же непостижимым образом исчезла тонна риса.
     В  повседневных заботах  о  собственном благополучии расхитители совсем
забыли о  своих непосредственных обязанностях.  Да и  когда им было думать о
худеющей совхозной кассе!
     Десять  лет   назад   Казалинский  совхоз  приносил  государству  более
полумиллиона рублей  прибыли  в  год.  Хорошо  зарабатывали рабочие совхоза.
Однако вскоре хозяйство стало убыточным.  А  к  концу деятельности воровской
шайки государство уже понесло убыток -  357 тысяч рублей!  Падеж скота из-за
хозяйственной неразберихи стал обычным явлением. Снизились заработки чабанов
и  других  рабочих.  Однако  это  не  волновало директора совхоза,  главного
бухгалтера и других. Они "зарабатывали" вполне достаточно.
     Орынбаев,  как выяснилось впоследствии,  был не в  ладах с  правосудием
давно. Еще во время войны его судили за хищение продовольственных карточек.
     Но  это не  пошло ему впрок.  Вел он  себя по-байски.  На поминках отцу
Орынбаев подарил каждому гостю по 25 рублей, а тем, кто прибыл издалека, дал
по  сотне.  Однажды на  станции Тюра-Там главбух заехал в  гости к  дальнему
родственнику.  Хозяин тут же забил барана и  поставил бесбармак.  Орынбаеву,
как уважаемому гостю,  подали грудинку,  а  затем в  знак особого уважения -
баранью голову. Главный бухгалтер бросил за грудинку 100 рублей, за голову -
еще 150.
     Мимо маленького сотого разъезда даже простые поезда мчатся не  замедляя
хода.  Однако скорый Москва -  Алма-Ата  несколько раз  вдруг терял разгон и
делал   остановку   ради   Орынбаева.    Главбуха   знали   все   официантки
вагонов-ресторанов,  называя его не  иначе как "зеленый хвост".  За  бешеные
деньги,  которые он,  не  глядя,  бросал на  ресторанный стол и  уходил,  не
замечая сдачи.
     Главбух жил до  поры до  времени припеваючи,  и  щедрость его не  знала
предела.
     Так  председателю аулсовета  Д.Есеналиевой он  "подарил" 300  совхозных
рублей,  своему родственнику Сугурбаеву - 250, Сапарбаеву - 300, Онарбаеву -
400, работнику ОРСа А.Матаеву - 700...
     Кайпкан  Бегимбаев,  кассир  совхоза,  безропотно выполнял все  прихоти
своего начальника и отдавал полученные в банке деньги. Однажды на допросе он
рассказал,  как  к  Орынбаеву со  станции  Тюра-Там  приехал в  гости  некий
А.Жубатканов.  Бегимбаев накануне как  раз  получил  деньги  для  расчета  с
чабанами совхоза. Пир шел горой. В самый разгар гость пожаловался хозяину:
     - Абеке,  так люблю ездить на мотоцикле!  А тут,  -  Жубатканов понизил
голос,  -  один  знакомый пообещал "Урал"  купить  за  тысячу триста.  Какая
машина! - мечтательно застонал он. - Тулпар! А денег немного не хватает.
     Абубакир Орынбаев не  спеша  ободрал зубами баранье ребро и,  прожевав,
вытер тыльной стороной ладони жир с губ.
     - Сколько?
     - Ну, хотя бы пятьсот...
     - Кайпкан! - повел бровью Орынбаев в сторону кассира.
     - Завтра зарплату выдавать...  -  заикнулся было Бегимбаев,  но  деньги
выдал.
     - Абеке,  -  начал опять гость.  - Один знакомый мне тоже обещал помочь
деньгами, но вдруг не сможет? А мотоцикл вот-вот возьмут...
     - Кайпкан, дай ему еще пятьсот.
     Кассир тяжело вздохнул, но снова полез в портфель.
     - Ой-бай.  Абеке! Какой ты богатый! - засюсюкал гость, подливая хозяину
в рюмку коньяку. - Почти на целый мотоцикл дал! Без трехсот рублей...
     - Кайпкан!
     - На,  на тебе мотоцикл!  -  рассвирепел Бегимбаев и,  открыв портфель,
бросил на блюдо с бараниной пачку денег.
     - Эй!  -  закричал главбух.  - Не кидай! Деньги-то казенные! - И весело
захохотал. Повизгивая и хлопая себя по ляжкам, ему вторил Жубатканов.
     ...Проработав четыре месяца,  ревизорская бригада в  феврале 1968  года
отбыла обратно в Алма-Ату. У оперативников и следователей забот еще хватало.
     Они уже порядком устали от  этого многоэпизодного дела,  длинного,  как
марафонская дистанция.  Высокий и  энергичный Рекин  держался,  как  всегда,
безукоризненно прямо,  но волевое лицо его заметно потеряло свежесть,  а под
глазами  легли   тени.   От   этого  голубовато-серые  глаза  его   казались
ярко-синими.   Бесконечные  допросы   порядком   вымотали.   Подследственные
выворачивались, как могли, и создавали путаницу в показаниях.
     Вот  и  на  этот раз  верный себе Дайрабаев не  признается в  очередном
эпизоде.
     - В 1962 году, будучи главбухом совхоза, используя оставшийся с прошлых
лет  премиальный фонд,  вы  оформили подложную ведомость на  выплату  премий
чабанам на  сумму  5297  рублей.  Затем по  договоренности с  вашим кассиром
Орынбаевым изъяли из кассы 4797 рублей и поделили? - начал допрос А.А.Рекин.
     - Ложь, - коротко бросил Дайрабаев.
     - Что ложь?  -  терпеливо переспросил Рекин.  -  То, что ведомость была
фиктивная, или что именно вы приняли участие в махинации?
     - И  то,   и  другое,   -   невозмутимо  отвечал  Дайрабаев,  поудобнее
устраиваясь на стуле. Видно было, что он готов к очередному долгому допросу,
к этой выматывающей игре нервов и слов, из которой следователь порой выходил
не менее измученным, чем арестованный.
     - Вы  хотите  сказать,  что  премия  действительно  была  выплачена?  -
включился следователь МВД Николай Николаевич Котлов.
     - Вот  именно,  о  чем  свидетельствуют подписи,  которые  не  являются
фиктивными. Можете назначить экспертизу, - язвительно процедил Дайрабаев.
     - Но Орынбаев уже признался...
     - Вот и разговаривайте с Орынбаевым, - отрезал Дайрабаев.
     - Можете идти,  -  неожиданно сказал Рекин,  и,  когда подследственного
увели, нервно закурил папиросу.
     - Вторую пачку распечатываешь. Не много ли за день? - заметил Котлов.
     Рекин неопределенно повел папиросой,  что,  видимо,  означало:  так  уж
получается...  и озабоченно посмотрел в окно.  По твердой,  как чугун, земле
змеилась поземка.
     - Придется опять посылать ребят на зимовки к чабанам.
     - Доберутся ли до Кара-Кумов в такую погоду?  Буран бураном погоняет, -
покачал головой Котлов.
     - Так что ж, простить этим пять тысяч?
     - Исключено, разумеется.
     - Значит, придется посылать.
     Рекин открыл дверь и  попросил позвать инспекторов ОБХСС МВД республики
Мендыгали Абулкатинова и Айтпая Кыздарбекова...
     - И Кенжеков пусть придет!  -  крикнул он кому-то вдогонку.  Вскоре все
трое  уже  навьючивали  поклажу.  Кыздарбеков и  Абулкатинов -  на  лошадей,
Нукурбет Кенжеков -  на  двугорбую верблюдицу.  Ему предстояло добираться до
самой дальней совхозной зимовки в Кара-Кумах,  почти за триста километров от
центральной усадьбы.  Каждого  сопровождал проводник.  Двинулись в  путь  по
разным дорогам.
     "Как витязи на  перепутье.  Налево пойдешь...  -  вспомнилась Мендыгали
Абулкатинову невесть когда читанная детская сказка.  -  Что  каждого ждет  в
пути?" Он оглядел степь. На горизонте - размытая дымчатая полоса.
     Вот и не видно уже Кыздарбекова и Кенжекова. Скрылись в далеких снегах.
Косматые лошади  Абулкатинова и  его  проводника потряхивали гривами в  такт
шагам и почти касались боками. Так им было, наверно, веселее. Устраивало это
и   всадников.   Проводник,   молодой  парень,   почти  не   разговаривал  с
оперативником.  Видимо,  стеснялся,  считая  неудобным  досаждать  вопросами
большому начальнику, каким он, по всем признакам, считал Мендыгали.
     Поднялся легкий ветерок,  вороша гривы лошадей. Проводник встрепенулся,
прислушался,  и,  мечтательно глядя в  белесую даль,  запел.  Тягуче и  чуть
гортанно,  то  скорым  речитативом,  то  растягивая каждый  слог  на  добрые
полминуты.
     Ветер  между  тем   начал  крепчать.   Большие  сугробы,   тут  и   там
перегородившие дорогу,  закурились белой  снежной пудрой.  Песня  проводника
смолкла. Абулкатинов увидел его встревоженное лицо.
     - Начальник, буран будет!
     Абулкатинов подъехал к  нему  вплотную,  так  как  ветер уносил слова в
сторону, и крикнул:
     - Далеко еще?
     - Ой, далеко!
     - Едем быстрее!
     Пустили лошадей рысью. Пока видно дорогу, надо беречь каждую минуту. Но
и буран уже настигал путников.
     И  вот уже закрутилось,  завертелось все вокруг,  не  на чем остановить
взгляд. И сам мир кажется зыбким и нереальным в белой мгле.
     - ...вяжи верев...  - донесся до Абулкатинова далекий голос. И вдруг он
совсем рядом увидел лицо проводника.  Тот  протягивал конец длинного аркана.
Оперативник догадался:  надо связать между собой лошадей, чтобы не разойтись
в степи.
     Двигались ощупью.  Ветер дул с такой силой,  что Абулкатинов прижимался
всем телом к  крупу животного,  чтобы не оказаться на земле.  Снег набивался
под воротник и в рукава, пронизывая ткань одежды.
     "Холодно", - ежился оперативник.
     И  вдруг его бросило в  жар.  В стоголосом реве бурана он услышал звук,
который нельзя было спутать ни с каким другим.  Мендыгали заметил,  что этот
звук появлялся только тогда,  когда ветер дул с левой стороны.  Это несся по
степи жалобный волчий вой.
     Конец  аркана задергался,  и  через минуту появился проводник.  Безусое
лицо его было искажено страхом.
     - Каскыр! Волки! - закричал он и показал влево.
     Мелькнула неясная серая  тень  и  снова пропала в  снежных вихрях.  Или
показалось?  Опять появилась.  Волк!  Крупный,  взъерошенный,  с вздыбленным
черным загривком.  Он сел на задние лапы и завыл, словно призывая на подмогу
всю стаю.
     Видимо, это был разведчик, иначе бы он, не мешкая, кинулся на лошадь.
     Абулкатинов инстинктивно потянулся рукой к поясу и тут только вспомнил,
что безоружен.  Боясь потерять в  степи пистолет,  оставил его в  райотделе.
Холодом полоснуло по сердцу. "Плохая смерть", - мелькнула мысль.
     - Пока нет стаи -  уходитъ!  -  закричал он проводнику. - В буран могут
нас потерять.
     Лошади  испуганно захрапели и  послушно  бросились в  галоп.  Вой  стал
удаляться.  Но  теперь позади был  не  один зверь.  Пока лошади,  шатаясь от
усталости, отдыхали, стая заметно приблизилась.
     Еще один бросок вперед. Под Абулкатиновым лошадь упала на колени, но ее
потянул аркан,  и она с трудом поднялась.  "Лошади уже не побегут, - подумал
оперативник. - А стая близко".
     Вой   слышался   сзади,   слева,   справа.   Подъехал   проводник.   Он
вопросительно, как-то по-детски смотрел на работника милиции.
     Лошади шли по инерции медленным,  обреченным шагом.  И  вдруг проводник
по-мальчишески тонко  закричал.  Абулкатинов посмотрел,  куда  он  показывал
рукой, и не поверил. Впереди, метрах в пятнадцати, виднелась стена кошары!
     Вскоре пожилой казах-чабан наливал им  душистого чая  и  ни  о  чем  не
расспрашивал, видя, что гости еще не в состоянии говорить.
     Но  вот  чаепитие закончилось,  и  Абулкатинов достал  из  кармана лист
бумаги.   Это  была  ведомость  на  премию,  подлинность  которой  утверждал
Дайрабаев.
     - Это ваша подпись? - обратился он к чабану.
     - Моя, - подтвердил хозяин.
     - Значит, премию получили?
     - Нет.
     - Как?  -  воскликнул Абулкатинов. - Вы же расписались! И сумма ведь не
малая.
     - Расписался...  -  чабан  замялся.  -  Орынбаев тогда  сказал,  деньги
когда-нибудь потом выплатит,  а сейчас они очень нужны ему и Дайрабаеву. Так
мы этих денег больше и не видели.
     - А как добраться до других зимовок? - встрепенулся Мендыгали.
     - Куда сейчас доберешься?  Уже  вечер.  Завтра сам провожу.  Но  и  там
чабаны этих денег, - кивнул он на ведомость, - не получали, я знаю.
     Абулкатинов откинулся на подушку и почувствовал, что засыпает. "Как там
Кенжеков?" - только и успел он подумать.
     Помощник прокурора из  небольшого города  Арыси  Нукурбет Кенжеков тоже
попал  в   этот  страшный  буран.   Веселый  и  неунывающий,   любимец  всей
следственно-оперативной группы,  он,  однако,  потерял весь свой юмор, когда
жестоко   истрепанные  пятичасовым  бураном  они   с   проводником-аксакалом
остановились в степи.
     Путники уже вступили в  Кара-Кумы,  но  на  первых же барханах верблюды
стали.  Они были измотаны.  А  еще ни  один человек не видел,  чтобы верблюд
тронулся с места, когда он сильно устал.
     - Замерзнем!  -  крикнул Кенжеков аксакалу. - Может, пойдем пешком? - и
тут же плотно зажмурился.  Буран наотмашь хлестнул по лицу пригоршней снега,
смешанного с песком.
     - Слазь! - ответил ему старик. - Останемся здесь.
     - Где здесь? - не понял следователь.
     Старик меж тем уложил на снег одного верблюда и  через метр -  другого.
Затем  обмотал запасной шубой ноги  Кенжекову и,  совершив короткую молитву,
лег вместе с ним между животными.
     "Скорей  бы  замело,  -  думал  Кенжеков,  прижимаясь  к  теплому  боку
верблюдицы.  -  Только снегом.  Если наметет бархан песку -  не  встанем.  В
ноябре пронесло, неужели здесь конец?"
     В  ноябре о Нукурбете говорило все село Ак-Суат и окружающие отделения.
Кенжеков возвращался с проводником в Казалинск.  Должен был передать срочные
сведения Рекину.  Однако их  остановила Сыр-Дарья.  Довольно широкая в  этом
месте река покрылась корочкой льда. Паром уже не работал. Не ходили и машины
- слишком тонок ледяной мостик. Что делать?
     Проводник только вскрикнуть успел и  в ужасе попятился назад.  Нукурбет
бросился бежать  по  тонкой  голубой  корочке льда,  издалека огибая  бьющие
водяными колючками промоины.  Лед трещал под его ногами,  оседал в воду.  Но
Кенжеков за доли секунды успевал пробежать дальше.  Так и осталась за ним на
реке дорожка ломаного льда. А потом он еще несколько километров шел по степи
и чудом не заблудился. Но документы тогда точно принес в срок...
     И  на  этот раз  Нукурбету повезло:  сутки они  проспали под  сугробом.
Разбудил их треск ледяной корки над головой.  Это встали верблюды.  Мир сиял
чистотой и спокойствием.
     Кенжеков и проводник еще стояли,  пошатываясь, не совсем сбросив с себя
сонное оцепенение, и улыбались, щурясь на зябкое неяркое солнце.
     Когда  Кенжеков  добрался  до  зимовок,   чабаны  признались:  да,  они
расписались за премию, которой так и не увидели.
     Подследственные еще запирались,  но это была уже агония. Их упрямству и
хитрости   противостояли   неопровержимые  факты   и   документы   -   плоды
многомесячного труда следователей и оперативников.
     В конце 1968 года,  когда в Казалинске состоялся суд, ревизоры Волков и
Тажбеков  выступили  на  нем  297-м  и  298-м  свидетелями.  Подсудимые были
приговорены к длительным срокам тюремного заключения.


                             Е.ОКСЕНЕНКО

                         В ОТДАЛЕННОМ ПОСЕЛКЕ


                                  I

     Вызов  к  начальнику был  неожиданным.  Сержант милиции Михаил  Куринев
забеспокоился,  хотя не чувствовал за собой ни малейшей провинности: чего не
случается, может, и оплошал где, сам того не заметив.
     Когда  Куринев  зашел  в  кабинет,  подполковник