жил эти десять лет на свободе?
     Через полчаса, уже в сумерках, та же девочка подбежала ко мне и сказала
скороговоркой:
     - Вон дядя Слава идет с тетей Верой.
     Двое пожилых людей медленно идут по тихой, безлюдной улице. Он высокий,
сутулый,  осторожно поддерживает ее под руку и  о  чем-то тихо говорит,  она
заглядывает ему в  лицо,  кивает.  Мужчина и  женщина подходят ко мне,  и  я
поднимаюсь со  ступенек  крыльца.  Узнав,  кто  я,  он  протягивает руку,  я
чувствую, как вздрагивают его тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы.
     В  комнате -  старая недорогая мебель,  железная кровать,  лампочка без
абажура...
     Вячеслав Евгеньевич,  перехватив мой  взгляд,  грустно  улыбается.  Да,
Виригин  умел  когда-то  пустить  пыль  в   глаза:   занимал  в   гостиницах
двухкомнатные номера, бросал в ресторанах сотенные бумажки музыкантам. Он не
жалел этих денег,  добытых чужим потом, не жалел дней, сгоравших в отчаянных
кутежах. Был он тогда молод и не хотел задумываться над тем, что все в жизни
проходит,  и  молодость тоже  пройдет,  придет  зрелость  с  ее  раздумьями,
старость с болезнями, с потребностью покоя и уюта.
     Когда мы разговорились,  Вячеслав Евгеньевич долго уверял меня, что был
искренен,  когда просил помиловать вторично.  Не было в его жизни ни большой
дружбы,  ни любви милой девушки, не было серьезного намерения создать семью.
Не  было  очищающей душу  светлой  человеческой грусти,  а  была  досада  на
воровские неудачи да тупая тоска долгих лет заключения.
     - Скажите,  вы  никогда  не  задавали себе  вопроса:  зачем  живете?  -
спрашивает Нина Иннокентьевна.
     - Да, задавал, - глухо отвечает Виригин.
     - Ну и что же?
     - Не  нашел ответа.  Я  все ждал,  может,  само по себе случится что-то
хорошее...
     Он поднимает голову и  смотрит,  отвернувшись,  в  угол комнаты.  Потом
оборачивается и на лице его бывший воспитатель снова видит грустную,  жалкую
улыбку.
     В одной из книг А.С.Макаренко есть слова:  "Человек,  определяющий свое
поведение   самой   близкой   перспективой,   сегодняшним   обедом,   именно
сегодняшним,  есть человек самый слабый".  Всю  жизнь Виригин жил ради себя,
ради "сегодняшнего обеда",  и поэтому пропали, растратились сильные качества
его натуры, незаурядные способности.
     Оставалась только  неудовлетворенность,  злость,  глухая и  непонятная,
которую он  вымещал на  слабых и  разгадать причины которой смог лишь спустя
долгие годы.  А  разгадав,  понял,  что  растерял себя в  "блеске и  нищете"
преступной жизни.
     Нина  Иннокентьевна помнит горькую фразу,  которую он  произнес,  когда
освобождался последний раз.  "Ведь и  у  меня голова на плечах.  Я  мог быть
хорошим инженером, топографом, геологом, а может быть, ученым..."
     Нина  Иннокентьевна понимала,  как  горько на  закате жизни  признаться
самому себе,  что делал не то,  что нужно,  не сделал того,  что мог.  Такое
решение пришло к человеку только на шестом десятке лет.
     ...За окном ночь:  Хозяйка моет посуду в  кухне,  а Вячеслав Евгеньевич
все рассказывает,  теперь -  о жене Вере Борисовне.  Она решила связать свою
вдовью судьбу с  ним,  бывший рецидивистом.  У него появился дом,  заботы по
хозяйству.  Есть внучка Наташа.  Какое ей дело, родной он ей или не родной и
что творится у  него в  душе.  Ей нужен дедушка,  а  ему внучка.  Человеку в
старости необходим семейный очаг,  близкие  люди.  Без  этого  съест  тоска.
Особенно на закате жизни".


                                * * *

     Три  десятка лет  минуло с  того  дня,  как  Нина  Иннокентьевна пришла
работать в  исправительно-трудовые учреждения.  Когда в  тридцатых годах она
вместе с подругами смотрела художественные фильмы "Заключенные" и "Путевка в
жизнь",  она даже подумать не могла о подобной работе. Сейчас у нее накоплен
значительный опыт.
     По педагогике написано много книг.  Но не выработана еще такая формула,
которая  открывала  бы  путь  к  любому  человеческом сердцу.  Каждый  новый
осужденный требует своего сугубо индивидуального подхода.  И  это  по  плечу
только  умному,  чуткому  воспитателю,  искренне заинтересованному в  судьбе
людей, оказавшихся вне общества.
     ...Он сидел перед Ниной Иннокентьевной,  сгорбившись, тяжело опустив на
стол большие темные руки с застарелыми мозолями,  и рассказывал, уставившись
в одну точку. И от этого начальнику отряда было не по себе, словно она стала
свидетелем того, о чем постороннему знать совсем не положено. Видимо, только
ради сегодняшнего дня был одет новый, пахнущий нафталином пиджак, на котором
поблескивал орден Трудового Красного Знамени.
     Когда  Илларион Гаврилович Кондрашев поднялся на  трибуну,  собравшиеся
осужденные  встретили  его  настороженной тишиной.  Рабочий  заговорил  так,
словно продолжал прерванный разговор:
     - Недавно  встречаю своего  старого знакомого.  То  да  се,  про  житье
поговорили, про болезни, а потом он спрашивает: "Что, Славка то твой все еще
сидит?"  Вижу,  без  злого умысла спросил человек,  а  будто ударил в  самое
сердце. "Сидит, - говорю, - отчего не сидеть? Кормят, одевают, вовремя спать
кладут.  Домой не  спешит..."  Сказал вроде спокойно,  а  самому аж  холодно
стало. Неужто это я про Славку, про свою родную кровь говорю?
     - Пришел домой, сел, а подняться не могу. Стар стал Илларион Кондрашев.
А  со  стены смотрит на  меня мой  портрет:  другой Илларион,  молодцеватый.
Смотрит - и словно издевается. Что, мол, докатился? Орденоносец, коммунист с
тридцатилетним стажем, и такой позор?
     - Да,  трех детей я поднял, а четвертый меня подкосил. Федор - инженер,
Иван  тоже институт кончает,  Лариса в  десятый класс пошла.  Все  трудовыми
людьми растут,  а  Славка...  Вот он  сидит среди вас.  Двадцать четыре года
парню. Меня в эти годы по имени-отчеству звали, я такую честь ударным трудом
заработал. Выйдешь, бывало, из шахты, а тебя с музыкой, с цветами встречают:
"Бригаде Кондрашева слава!"  Это когда мы пятилетку за два с  половиной года
выполнили. И такая на душе радость, - знаешь, что труд твой нужен людям.
     - А домой приду -  полная чаша.  Славка навстречу семенит,  Лариса руки
тянет.  Возьму их на колени и чувствую,  что большего счастья мне и не надо.
Потом  старший сын  подойдет,  пятерками похвастается,  пока  мать  на  стол
накрывает. Большая, хорошая семья.
     - Детство у наших детей беззаботное. Не такое, как у меня было. Я из-за
нужды не  мог закончить сельскую школу.  Вспомнить нечего:  нужда,  работа и
опять нужда...  Только и  осталось хорошее воспоминание о  том,  как с отцом
выезжал в  поле да  от  зари до  зари шагал за плугом.  Так уж сама природа,
земля наша русская душу грела.  Через много лет,  когда я  стал шахтером,  я
понял,  что шахта для меня то  же  самое,  что земля для крестьянина:  нива,
которую поднимаешь своими руками.  В  двадцать лет  я  впервые взял отбойный
молоток.  И намучился же я с ним на первых порах, пока освоил! Это потом уже
больше двух норм выдавал.
     - А Славке все легко досталось. Отцовская слава кружила ему голову, уже
в  школе он  пытался верховодить,  грубил товарищам,  учителям.  Но  учился,
правда,  хорошо,  мечтал в  летчики попасть.  А  долетел до тюрьмы.  Любимой
девушке жизнь испортил, мать в могилу свел, отца опозорил.
     - Когда я  сравниваю Славку с  Иваном,  то  убеждаюсь,  что не случайно
Славка стал преступником.  Никогда он  не чувствовал ответственности за свои
поступки,  все ему с рук сходило. Иван - труженик, серьезный, сдержанный, не
пьет,  не курит,  грубого слова не произнесет. А Славка никогда не знал; как
трудно достается кусок хлеба,  вырос, не умея ценить чужого труда. Я вначале
думал, молодо-зелено, подрастет - поймет, а оно бедой обернулось.
     - Да нет, - улучив момент, вставляет Налетова, - почему вы думаете, что
непоправимо?  По-моему,  не так.  Слава же сказал вам вчера на свидании, что
раскаивается, что будет жить по-другому. Может быть, так и будет.
     - Что ж, может быть и так, - вздыхает старый горняк. - Да я уж не очень
надеюсь. Много надо сделать моему сыну, чтобы вернуть доверие людей. Поганая
память живуча.  И  я  боюсь,  что  до  конца жизни эта память останется и  о
Славке,  и обо мне,  как о его отце.  Да только ли обо мне? Только ли о моем
Славке? Вот вас сколько сидит и слушает меня, таких же испортивших и себе, и
другим жизнь.  Ведь,  наверное,  и  у  вас есть матери и  отцы,  тоже о  вас
беспокоятся, раньше времени здоровье теряют. Тяжело становится. И страшно.
     Когда Славку посадили,  я,  стыдно сказать, пользуясь своим положением,
пошел требовать пересмотра дела.  А  мне  напомнили,  что  зря я  роняю свое
рабочее звание, что сын мой совершил преступление и будет наказан по закону.
     Я тогда обиделся.  Потом понял, что сам виноват, очень уж загораживал я
Славку  от  всех  невзгод.  Он  так  и  остался  незрелым,  безответственным
человеком.  Но если он нашей,  кондраш„вской породы,  то выпрямится.  Слабых
среди нашей породы не было. Знайте, что за семейным столом для всех найдется
место, если вы приедете домой с честным, открытым для людей сердцем.
     Выступление старого рабочего оставило в  душе присутствовавших огромное
впечатление.  Не один из них задумался после беседы над своей судьбой, о том
горе, которое он доставил близким.


                               * * *

     По-разному люди порывают с прошлым, но всегда с теплом и благодарностью
вспоминают коллектив воспитателей и  особенно женщину  в  форме  с  погонами
майора.
     Всю   свою  сознательную  жизнь  отдала  Нина  Иннокентьевна  работе  в
исправительно-трудовых учреждениях.  Была война. На фронт ушел муж, да так и
не вернулся.  Незаметно выросла дочь.  У нее уже своя семья. Вот уже который
год зовет мать к  себе в Сибирь,  ко Нина Иннокентьевна не оставляет трудную
службу.
     Изо  дня в  день сталкиваясь с  самым грязным и  низменным,  что есть в
человеке,    Нина    Иннокентьевна   Налетова    сохранила   способность   в
правонарушителях видеть человека, верить в правоту своего благородного дела,
в дело возвращения бывших преступников в большую жизнь.


                                И.ЮВКО,
                     подполковник внутренней службы

                             ВЕРНУТЬ РЕБЯТ

     В   тяжелое   военное   время   была   открыта   детская   колония  для
несовершеннолетних.  На небольшой территории,  огороженной земляным дувалом,
стояло несколько деревянных и  каркасно-камышитовых жилых бараков и строений
производственно-бытового назначения.
     Во  второй половине ноября 1941 года в  колонию прибыла первая группа -
16 подростков, родители которых погибли в первые дни войны, а в декабре того
же года - еще около ста человек.
     В послевоенные годы,  несмотря на трудности восстановительного периода,
Коммунистическая  партия  и  Советское  правительство  уделяли  повседневное
внимание улучшению деятельности детских трудовых и воспитательных колоний. В
1955-1956 годах была построена типовая школа на 240 и  двухэтажное общежитие
на    150-200    мест,    реконструированы   каркасно-камышитовые    бараки,
отремонтировано  и  приспособлено  для  производственного  цеха  специальное
помещение.
     Коллективом воспитателей колонии в  марте 1958  года  были  разработаны
положения  о  советах  воспитанников отделений (отрядов),  после  чего  была
внедрена   новая   система   управления.    Оправдавшая   себя   организация
самоуправления была  введена  в  детских  колониях Казахстана,  а  затем  на
Украине и в Российской Федерации.  Была найдена,  как показал опыт,  прочная
основа  в  низовом  звене  коллектива  -   отделении,   отряде,   позднее  в
производственной группе.  Постепенно в  жизнь  детского коллектива внедрялся
принцип коллегиального руководства.  Эта форма узаконена в новом Положении о
трудовых колониях МВД  СССР.  Многолетний опыт работы воспитательно-трудовых
колоний  Советского  Союза  подтвердил  целесообразность перехода  на  новую
систему    организации   и    управления    коллективом   несовершеннолетних
правонарушителей.  О  положительном опыте  коллектива воспитательно-трудовой
колонии сообщалось в  работах,  опубликованных в  сборниках и журналах*.  На
примерах   плодотворной   деятельности   отдельных   педагогов,   работников
производства,  службы  режима,  медицинской и  других  частей читатель может
представить объем многогранной деятельности учреждения.
     ______________
     * См.:  "Педагогика и психология",  вып.  IV.  Алма-Ата, 1966; "Вопросы
индивидуальной воспитательной работы с учащимися".  Алма-Ата, 1969; "К новой
жизни", 1969, No 8.

     Центром учебно-воспитательной работы в  колонии для  несовершеннолетних
была  и  остается школа.  Многие  педагоги работают здесь  с  первых дней  и
воспитали не один десяток "трудных".
     Образование первых колонистов было,  как правило,  не выше 4-5 классов.
Вскоре школа стала восьмилетней, а затем средней.
     Многие годы педагогический коллектив школы возглавлял Г.А.Уманов,  ныне
доцент кафедры педагогики и  психологии Казахского пединститута имени  Абая,
вице-президент Педагогического общества Казахской ССР. Более 20 лет трудится
в  колонии В.Б.Казьмин,  из  них около десятка лет на посту директора школы.
Хорошо понимая,  что школа должна вооружать учащихся прочными знаниями основ
наук,  формировать  у  учащихся  материалистическое мировоззрение,  готовить
молодежь  к  жизни,  к  сознательному выбору  профессии,  педагоги стараются
применять  наиболее  эффективные  формы  и  методы  обучения  и  воспитания.
Проявляется постоянная забота  о  тесной связи  обучения с  производительным
трудом, трудовому воспитанию подростков уделяется основное внимание. Большую
роль  в  этом  играет  правильный выбор  профиля и  ассортимента выпускаемой
осужденными     продукции,      подбор,     расстановка     и     воспитание
инженерно-технических и педагогических кадров.
     Руководство,  партийное бюро  и  местный  комитет  колонии  разработали
проект благоустройства колонии,  ознакомили с ним воспитанников,  что немало
способствовало подъему трудового энтузиазма.
     Была  благоустроена территория колонии:  на  ней  появились  спортивные
площадки,   плавательный  бассейн,   цветники,   клумбы;   построены   новый
производственный корпус, помещение медчасти и другие сооружения.
     Все это заметно дисциплинировало воспитанников, пробуждая у них интерес
к труду и учебе.  Даже внешне они стали более подтянутыми,  аккуратными,  на
лицах чаще появлялись улыбки.
     Чтобы сделать из ребят специалистов более высокой квалификации, освоили
новые   производства.    Одно    дело   выпускать   мясорубки,    другое   -
электропневматические вентили,  без  которых  не  обходится строительство ни
одного крупного металлургического комбината.  Помните,  в  колонии Макаренко
бывшие беспризорники своими руками делали сложную по  тому времени продукцию
- фотоаппараты ФЭДы?  Так  и  в  нашей  колонии  стали  изготовлять вентили,
которые ждут на многих заводах.
     У подростков изменилось отношение к работе: их труд нужен стране.
     Постепенно    сплачивался    коллектив,    создавались   новые    формы
самоуправления.  Вместо командиров отряда - советы воспитанников. Каждого из
колонистов,   помимо   работы   и   учебы,   старались  занять  общественной
деятельностью кружки,  секции,  комиссии.  И  все к  одному -  ломать дурные
привычки,  пробудить жадность  к  другой  жизни,  найти  и  развить  хорошие
склонности.
     Учет интересов ребят при привлечении их к  общественной работе является
одним из основных принципов индивидуального подхода к воспитанникам.
     Нередко замкнутого,  не  поддающегося ни  на  какие  уговоры подростка,
только путем  тщательного изучения его  индивидуальных склонностей удавалось
"расшевелить", заставить с надеждой смотреть на свое будущее.
     Показателен в этом отношении случай с Валерием К.
     В кабинете начальника колонии сидели родители Валерки.  Мать совершенно
убита горем.  Она не могла поверить,  что это случилось с  ее сыном.  Учился
неплохо. В школе говорили - способный. Увлекался музыкой. И вдруг - сын вор,
состоял в  шайке грабителей,  угонял автомобили.  Позор,  слезы,  суд.  И  -
колония.
     С Валерием было трудно.  Он считался "королем".  На воровском жаргоне -
"вор в законе".
     - Работаешь?
     - Пусть трактор работает. Или вон Колька, Сашка.
     И  Колька с  Сашкой вовсю старались,  чтобы сделать и  свою  работу,  и
работу "короля". Ему приносили лучшее, что было в посылках, передачах.
     Валерка был к  тому же  неглуп,  развит.  Учиться больше не  собирался.
Хватит - только бы срок тянуть...
     И воспитатели,  и руководство колонии уже давно держали его на примете.
Но как подойти? Откровенных разговоров избегает. Спортом не занимается - это
"вору в законе" не положено.
     Вот хорошо на гитаре играет,  но выступить перед ребятами не упросишь -
тоже "не к лицу". Зато по вечерам бренчит, песни блатные насвистывает.
     ...Матч ожидался волнующий.  Отряд против отряда.  Свисток -  и на поле
выходят команды.  Болельщики тоже на  своих местах.  Кто  не  любит футбола!
Нетерпеливый гул. Но судья почему-то медлит. И вдруг:
     - Матч не состоится.  В команде первого отряда заболел защитник. Некому
играть.
     Общий  вздох разочарования.  И  надежда...  Может быть,  сыграет кто-то
другой?
     Марк Сергеевич, начальник отряда, ждал этой минуты:
     - Валера, ты, кажется, тренировался когда-то. Выручай ребят.
     "Король" молчит.
     - Иди на поле! - кричат со всех сторон, теребят его, просят.
     Валерка сдается. И сразу становится тихо. Матч состоится.
     И  хотя Валерка оставался "королем",  но стал как-то тише.  И  работать
начал.
     А потом на вечере Марк Сергеевич попросил его сыграть на баяне. Сыграл.
     Это было уже слишком! "Свита" его возмутилась.
     Угрожали:
     - Смотри, парень!
     Но  Валерка как  будто с  облегчением сбросил с  себя тяготившую одежду
"короля". Теперь с ним можно было говорить откровенно, он не прятался больше
за ширму бравады.
     - Все зависит от тебя.  Не все потеряно,  - сказал ему как-то начальник
колонии. - Сколько тебе лет? Шестнадцать? Ого, сколько еще впереди!
     Однако колония есть колония.  Режим.  Работа.  Тоска по свободе, семье,
друзьям.  Поймет ли подросток, что наказан справедливо, что невозможно жить,
враждуя с  обществом,  и  что есть в жизни большой,  главный смысл -  делать
людям добро?
     ...Вскоре  Валерия выбрали председателем совета  воспитанников колонии.
Лучший  его  друг,  Марат,  не  подавал ему  руки,  остался верен  воровским
замашкам.  Вокруг Марата вились еще некоторые подростки,  однако тона он уже
не мог задавать.
     Как-то  он,  поплевывая,  расхаживал по цеху.  Руки в  брюки,  кепка на
глаза.
     - Иди к станку, - спокойно бросил мастер. Марат презрительно свистнул.
     На  следующее утро  с  ним  никто не  разговаривал,  никто не  замечал.
Бойкот. Он попробовал было подойти к Валерке, но тот отвернулся.
     Через три  дня  бойкот сняли.  Марат вернулся к  станку.  А  еще  через
некоторое время к начальнику колонии пришел с просьбой Валерка.
     - У нас в колонии нет десятого класса. А совсем рядом школа. Но вы ведь
все равно мне не поверите...
     - Почему же? Отпустить можно. Только представь себя на моем месте. Риск
есть?
     Валерка вздохнул.
     - Да... Но я не подведу вас, Иван Павлович...
     Бывший  воспитанник колонии  Валерий  К.  окончил школу,  был  досрочно
освобожден  за   примерное   поведение.   Сейчас   он   руководитель  одного
музыкального коллектива республики.
     И это далеко не единичный случай,  когда воспитанники колонии не только
возвращались на честный путь, но и становились уважаемыми людьми.
     ...Как-то  в  колонию  пришел  молодой  подтянутый летчик.  Лицо  очень
знакомое.