росили  свои  сомнения?  -  Храпко
похлопал Игоря по плечу.  -  Ничего,  ничего.  В общем,  дела наши не так уж
плохи.
     Игорь неопределенно пожал плечами, за него ответил Ильяс:
     - А знаете,  Семен Гаврилович, откровенно говоря, мне после сегодняшних
встреч как-то не по себе. У меня растет убеждение, что Самсонов не тот, кого
мы ищем. Совсем не тот... К тому же пока прямых улик - ни одной.
     Храпко согласился,  что  Морозовы вели себя,  действительно,  несколько
странно,  особенно младшая.  Но  у  него,  между тем,  нет никаких оснований
пренебрегать их  показаниями:  волновались женщины и  только.  Что  касается
прямых улик,  то  они,  очевидно,  все-таки  появятся после  обыска Мишкиной
квартиры. Ждать осталось недолго.
     Майор как  в  воду глядел.  При обыске на  кухне в  куче грязного белья
нашли  рубашку с  бурыми пятнами высохшей крови.  Пятна были  на  груди,  на
рукавах.
     Вечером Мишку снова допрашивали. Ильяс показал ему рубаху.
     - Моя, - равнодушно ответил Мишка.
     - А кровь откуда?
     - И кровь моя. Было все просто. Поехал в Алма-Ату. Там подрался в парке
и пока бежал до арыка, вытирал кровь. Вот так это и случилось.
     ...В  тот  же  вечер  рубашку отправили в  научно-технический отдел  на
биологическую экспертизу.  Результатов ее нужно было ждать несколько дней, и
майор  Храпко,  чтобы  не  терять зря  времени,  решил форсировать дело,  не
дожидаясь заключения экспертов. Настойчивые возражения лейтенантов, которые,
как  он  считал,  бездумно  продолжали верить  в  непричастность Самсонова к
убийству, вызывали в нем лишь раздражение.
     - Что вы,  маленькие,  что ли!  -  горячился он.  -  Давайте считать по
пальцам.  Самсонов угрожал Трубиной в день убийства -  раз, характеристика -
хулиган и пьяница -  два.  Опровергнутое алиби -  главное -  три, и кровь на
рубахе -  четыре.  А теперь вы,  лейтенанты Меркулов и Акишев, что вы можете
сказать в защиту Самсонова?! Есть у вас доводы? Хотя бы один?
     - Мне все-таки кажется,  что нужно подождать заключение экспертизы,  и,
если оно не подтвердит подозрения, поработать еще, - упрямо повторил Игорь.
     - Хватит ждать!  - заключил Храпко. - Завтра проведите последний допрос
и будем предъявлять обвинение.
     Утром   Мишка,   похудевший,   заросший  щетиной,   вновь  сидел  перед
следователями. Сегодня их было двое.
     - Вы по-прежнему настаиваете,  что ночь с первого на второе мая провели
в  доме Морозовых?  -  спросил Игорь и  достал из  ящика стола стопку чистой
бумаги.
     - По-прежнему, - мрачно ответил Самсонов.
     - Тогда постарайтесь рассказать о времени,  проведенном у них, со всеми
мельчайшими Подробностями.  Вспомните все: как вы пришли, как поздоровались,
чем занимались хозяева, - одним словом, расскажите обо всем по порядку.
     Самсонов  посмотрел на  Игоря,  затем  на  Ильяса,  расположившегося на
потертом кожаном диване, и начал говорить.
     - Пришел я  к  ним  в  шесть  или,  может  быть,  в  половине седьмого.
Поздравил их,  как  положено.  Потом сели  за  стол.  Ее  мать поставила три
стакана, кое-что на закуску и графинчик самогона.
     - Самогона? - переспросил Игорь.
     - Да, свекольного. Потом мы выпили все втроем, закусили, и старуха ушла
к себе в чуланчик...
     - А  что  она  в  чуланчик отдыхать ушла или так,  у  нее дела были?  -
поинтересовался Ильяс.
     - У нее всегда одно дело - гнать самогон. Пока я еще был трезвый, к ней
за вечер человек шесть-семь зашло. Хлопнули по стакану и дальше...
     - Вы сами видели, что она торгует самогоном?
     - Нет, в тот вечер не видел. Не до этого было. А вообще-то в другие дни
- сколько раз. Шофер заедет или кто другой - никому не отказывает.
     - Дежурный!  - крикнул Игорь в коридор, - уведите задержанного. - Когда
за ними закрылась дверь, встал и весело сказал Ильясу:
     - Хватит  валяться  на  диване.  Вставай,  съездим  попробуем  местного
самогона.

x x x

     Завидев идущих по дорожке гостей,  Анна Тимофеевна испуганно засеменила
к дому.
     - Постойте! Слышите, остановитесь! - окликнул ее Ильяс и уже миролюбиво
продолжал. - Куда вы, Анна Тимофеевна? Гости к вам, а вы от них. Нехорошо.
     - Завернули к  вам самогончику отведать,  -  поддержал его Меркулов.  -
Какой он сегодня у вас -  свекольный или пшеничный?  -  лейтенант взглянул в
лицо старухи и  понял,  чего она  так  боялась тогда,  перед очной ставкой с
Мишкой Самсоновым.  А потом,  когда из темного, затянутого по углам паутиной
чулана вынесли самогонный аппарат, графины и кринки с "продукцией", Морозова
(дочери не  было  дома) завопила благим матом и  начала бессвязно клясться и
божиться, что сегодня же, сегодня же на глазах у "сынков" разобьет все банки
с зельем, а с ними вместе и аппарат.
     - Нет, этого делать не нужно, - остановил ее Ильяс. - Сегодня самогоном
займутся другие, а пока ответьте, ночевал ли у вас Самсонов в ночь с первого
на второе мая?..
     - Ночевал  он,  окаянный,  ночевал,  -  видимо,  пытаясь чистосердечным
признанием тронуть  гостей,  запричитала старуха.  -  Бес  меня  в  тот  раз
попутал,  ввел во  искушение.  Ох,  горе мое горькое,  что же теперь со мной
будет, со старой!
     В  тот же день мать и  дочь Морозовы изменили свои показания.  Да,  да,
Мишка,  действительно,  был у  них до утра.  Первый вызов в  милицию испугал
самогонщиц.  Боясь расстаться со своим "производством",  приносившим немалые
барыши, они решили отрицать все, что хоть в какой-то мере могло пролить свет
на их подпольное занятие.  Узнав,  что дело касается всего лишь алиби Мишки,
дочериного ухажера,  Морозова - старшая успокоилась, и, чтобы не отвечать на
лишние вопросы,  которые могли бы возникнуть у следователей, налгала. Ей это
было не впервой.
     - Черт знает,  что делается,  - сердился и ворчал майор. - Если считать
алиби Самсонова доказанным,  то выходит, начинать нужно сначала. Освобождать
пока не следует:  мало ли какие показания эта семейка даст завтра.  Подождем
заключение экспертизы.
     - А теперь,  ребята,  снова за дело. Мы, кажется, напрасно потеряли два
дня. Нужно наверстывать. - Семен Гаврилович посмотрел на лейтенантов и сухо,
по-деловому спросил:
     - Есть соображения?
     Новый план поисков исходил из того, что убийство скорее всего произошло
на  шоссе и,  следовательно,  людей,  которые могли бы помочь расследованию,
нужно искать прежде всего в этом районе.
     Семен Гаврилович вспомнил о нескольких домиках, стоящих на отшибе, там,
где дорога на Зеленое круто поворачивала в сторону.  Решили начать с них,  и
через  полчаса  в  густеющих сумерках милицейская машина  прибыла на  место.
Следователи  разошлись  по  домам.   Ильяс  направился  к  крайнему,   почти
невидимому с шоссе за плотной стеной многолетних карагачей. На стук в ворота
вышла пожилая женщина и,  с трудом сдерживая цепного,  отчаянно бросающегося
пса, пропустила гостя на веранду.
     - Лейтенант Акишев, - представился он и протянул удостоверение. Хозяйка
заглянула в него мельком,  скорее для приличия, и улыбнулась: ей понравилось
открытое, черноглазое лицо посетителя.
     - Муж-то у меня все на совхозных бахчах пропадает, а я домовничаю - все
одна да одна.  Дочка в Алма-Ате в институте,  сын в армии -  осенью взяли, -
добродушно  рассказывала хозяйка.  Она  проворно  собирала  на  стол  чашки,
ставила вазочки с вареньем, на электроплитке уже шумел чайник.
     Ильяс коротко ознакомил гостеприимную хозяйку с  делом,  по которому он
пришел,  и  попросил ее  припомнить все,  что  она  видела на  шоссе первого
вечером.
     - Покойницу Валю видела,  -  тяжело вздохнула женщина. - Знала ли я ее?
Конечно,  знала.  В  нашем городке все на виду,  все друг другу известны.  Я
аккурат часиков так в семь сидела на завалинке.  Гляжу -  она идет.  В руках
сверток какой-то.  Крикнула еще, не страшно ли ей на ночь глядя. Усмехнулась
только, рукой махнула. Нет, мол...
     - Кого-нибудь еще вы  видели на шоссе в  тот вечер?  -  Ильяс отхлебнул
горячий чай и подвинул ближе варенье. - Машины, может быть, проезжали?
     - Нет, машин вроде не было. Видела, правда, четверых парней, но это еще
до Вали, минут за двадцать...
     Сообщение насторожило лейтенанта,  и он узнал, что парни были навеселе,
задирали друг друга, толкались, громко разговаривали. Один из них был знаком
хозяйке: работал с ее сыном в одной тракторной бригаде.
     Допив чай, Ильяс распрощался.
     События развивались быстро.  Трое  трактористов и  один  прицепщик были
доставлены в  милицию.  Каждый в  отдельной комнате писал о том,  Как провел
первомайскую ночь.  Изложенные письменно показания троих мало чем отличались
друг от  друга:  напились пьяными,  не  помнили,  как добрались до совхозной
усадьбы.  Проспали до утра.  Лишь одно -  четвертое показание было несколько
необычным:  шел со всеми,  потом отстал и проспал до вытрезвления на обочине
шоссе.
     Теперь уже и  Храпко,  и  Меркулов,  и Акишев работали уверенно.  Утром
алиби трех механизаторов полностью подтвердились,  а на квартире четвертого,
отставшего в  пути  Валерия Синеглаза,  во  время  обыска  нашли  пиджак  со
сгустками запекшейся крови на плече и под воротником.
     - Не знаю,  откуда кровь, - заявил он на допросе. - Пьян был, не помню,
может, подрался с кем...
     И только,  когда ему предъявили заключение экспертизы о том, что кровь,
взятая  на  анализ  с  его  пиджака,  тождественна  группе  крови  Валентины
Трубиной, он заговорил.
     В  сумерках он  проснулся от  охватившего его озноба и  увидел девушку,
шагающую по шоссе.
     - Эй,  ты, дай водки, - крикнул он, рассчитывая, что в этот праздничный
день девушка несет из городка в село именно водку.
     Та не оглянулась и ускорила шаг.  Синеглаз за ней.  Девушка побежала. В
пьяном дурмане парень на ходу поднял с  дороги камень и Попал Вале в голову.
Она упала. Убийца склонился Над ней, отрезвев на мгновение от страха.
     - Ну встань! Встань же! - закричал он.
     Но  девушка  не  шевелилась,  и  в  Синеглазе  вновь  проснулось пьяное
остервенение зверя...
     На  каменистом берегу горной речушки он  наспех прикрыл труп  камнями и
сухой прошлогодней травой.

x x x

     Мишку освободили.  Он был рад, как может быть рад только человек, вновь
обретший и  солнце,  и  воздух,  и свободу.  На прощанье майор отозвал его в
сторону:
     - Слушайте,  Самсонов,  -  сказал он. - Я вам рекомендую изменить образ
жизни. С такими задатками, как у вас, Недолго и до настоящего преступления.
     Мишка,  потупившись,  смотрел,  как следователи садились в машину, и не
знал того,  что во  всем этом деле,  связанном с  ночной трагедией на шоссе,
самым трудным было доказать его невиновность.



В.КОЛЫШ

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ


     Только-только  перестал капать дождь,  затихали слабо  рокочущие струи,
глухо хлеставшие из  водостоков.  Близились сумерки,  в  слабеющем свете дня
особенно выделялись желтые пятна  опавших листьев,  отмытые дождем,  Блестел
мокрый асфальт, и холодный влажный воздух приятной крепкой сыростью вливался
в  легкие.  Валентина Ивановна Шаганова шла по улицам поселка ровной твердой
походкой.  Присущий ей физический недостаток -  легкая, малозаметная хромота
скрывалась горделивой поступью.
     Постепенно померкло небо,  зажглись редкие,  неяркие фонари.  Валентина
Ивановна подошла к  поселковому парку.  Сразу же шагнула в  сторону от резко
освещенной центральной аллеи, с отрешенностью и наслаждением села на скамью,
тускло голубевшую в полумраке. Она смотрела и смотрела перед собой, остро не
желая  чтобы  кто-нибудь  сейчас забрел сюда,  в  тишину,  которой не  мешал
хриплый,  клокочущий ритм веселого танца; назойливой мелодией, казалось, был
пропитан весь парк.
     Не было сейчас в ней никакого чувства, никакого желания, она знала, что
если  вдруг  внезапно на  дорожке  возникнет красивый мужчина  средних  лет,
хорошо одетый и, значит, при деньгах, она не сумеет очаровательно приподнять
левую бровь,  осветить свое лицо рассчитанной полуулыбкой, сказать несколько
незначащих слов о погоде,  но с таким загадочным напряжением голоса, с такой
интонацией,  чтобы мужчина заинтересованно остановился,  заговорил, стараясь
незаметно осмотреть Валентину Ивановну.  Он  увидит ее тонкое лицо,  немного
бледное от пудры, ее глаза, нежно загорающиеся, когда, наконец, предложивший
ей провести вечер незнакомец уже привел ее в ресторан,  когда уже она выпила
первый стакан вина,  притворяясь,  что пьет только подчиняясь непреоборимому
обаянию собеседника.  На самом деле, именно первый стакан воспринимался ею с
неожиданной радостью,  она  жадно  пила  вино  и  потом,  как  ей  казалось,
становилась вдохновенной, осторожно соблазнительной в движениях.
     Она понимала,  что вино - лишь кратковременное спасение, что мгновенное
забвение  после  оборачивается жестокой,  неутихающей многие  часы  головной
болью,  противной сухостью во рту с металлическим привкусом.  Все тяжелее ей
было обманывать своих детей, когда измученная, пошатываясь, она возвращалась
домой.  Все  мучительнее было  говорить,  пряча озлобленные глаза,  тяготясь
обязанностью оправдываться,  что она задержалась,  поскольку на  службе было
много работы.  Все больнее отзывалось в  ее душе пренебрежительное осуждение
соседей,   с  ленивой  злобой  перебрасывавшихся  руганью,   однообразной  и
презрительной.
     Но  странно:  чем настоятельнее жизнь заставляла ее  бросить пить,  чем
острее она  осознавала,  что  дальше так  жить невозможно,  тем яростнее она
бросалась к водке, тем угрюмее заглушала в себе голос совести. Она замечала,
что  в  последнее время  она  стала  скучнее,  торопливее,  ей  хотелось  не
разговаривать, быстрее опьянеть. Она научилась пьянеть, постепенно вызывая в
своей отуманенной алкоголем душе  ощущение волшебной силы,  блистающей всеми
красками  радуги  мира,  и  собеседник ей  становился дорог,  когда  выпитое
напрочь отбрасывало действительность, не устраивавшую Валентину Ивановну.
     Тем  временем  парковые  фонари  предупредительно замигали,  молодежь с
шумным хохотом и  возгласами заспешила к  выходу.  Потянулась за ними и она.
Около  выхода  спохватилась,  встряхнулась,  вновь  пошла  твердой и  ровной
походкой.  Асфальт влажно поблескивал,  она посмотрелась в витринное цельное
стекло,  с усмешкой вспоминая слова недавнего случайного кавалера:  "Женщина
готова целый мир превратить в  зеркало!" В темном стекле отразилась стройная
красивая женщина с напряженно поднятой головой, хорошо одетая.
     Она  медленно пошла  прочь,  но  через минуту увидела впереди несколько
грузную фигуру  продавщицы Александровой.  Тяжелые раздумья,  муки  совести,
недовольство жизнью  и  собой  сразу  покинули  ее.  Она  решительно догнала
Александрову,   ясно   улыбнулась  ее   невзрачному  кавалеру.   Смутившаяся
Александрова подавила недовольство,  представила ее  своему сопровождающему.
Валентина Ивановна мягко и  медленно взяла робкую руку мужчины,  оглянулась,
заметила такси и воскликнула: "Нам пора ехать!"
     Глубокой ночью,  когда совсем закаменело лицо у мужчины, когда на столе
с  закапанной  вином  скатертью,   с  неубранными  кусочками  фольги  стояли
опорожненные бутылки и  бокалы  с  недопитым шампанским,  Валентина Ивановна
достала отчет Александровой, крепко обняла ее, сказала:
     - Умница,  Раечка! Наслаждаться жизнью надо, любить надо, а деньги мы с
тобой  раздобыть сумеем -  вот  здесь  напиши...  -  Они  деловито исправили
остаток в отчете, занизив его на тысячу рублей.
     И это была последняя ночь Шагановой на свободе.
     На  следующий день ее допрашивал следователь Иван Аверьянович Федченко.
Она  торопливо брала предлагаемые сигареты,  поспешно наклонялась к  любезно
зажженной спичке,  и все надеялась втайне,  что ее обаяние отведет беду.  Но
следователь,  оказав любезность,  вновь становился сухим и строгим.  Он лишь
скорбно и непритворно морщился,  когда Шаганова хладнокровно лгала,  отрицая
все,  пренебрегая доказательствами. В то же время она с тревогой смотрела на
увеличивающееся количество денежных документов,  нервно поглядывала на стол.
Издалека она разбирала свою подпись, четко виделись ей и фамилии продавцов.
     Но  еще  продолжала хитрить,  тем  более,  что  документальная ревизия,
проведенная по настоянию следователя,  ничего не дала.  Следователь не знал,
что  ревизоры  были  обмануты в  той  самой  Актауской объединенной торговой
дирекции, где Шаганова работала главным бухгалтером.
     - Иван Аверьянович,  -  говорила она,  с наслаждением вбирая сигаретный
дым,   -  сколько  вы  будете  еще  копать?  Ведь  вы  не  нашли  ни  одного
доказательства!  Я  вами недовольна.  Вы  злы и  несправедливы.  То,  что вы
говорили о хищении денежных средств, ко мне не относится...
     - Пригласите...  -  и  Иван Аверьянович назвал имя продавщицы одного из
магазинов.  Шаганова  невозмутимо  постукивала  наманикюренным  ноготком  по
тлеющей и уменьшающейся сигарете.
     - В  тот  месяц  она  занизила  товарные  остатки,   -   глухо  сказала
продавщица. - Себе взяла полторы сотни.
     - Что  ей  верить,  гражданин  следователь!  -  с  улыбкой  воскликнула
Шаганова.  -  Она  из  зависти хочет оболгать меня.  Сама горемыка и  другим
испортить жизнь хочешь!
     - Прекратите,  Шаганова,  -  сказал  следователь.  -  Из  одиннадцатого
магазина вы украли триста рублей.  У Дмитриевой занизили остатки и присвоили
еще шестьсот рублей...
     - Слишком много цифр, гражданин следователь... Голова кружится.
     - А когда Шатова забыла включить в отчет двести шестнадцатый ордер,  вы
сумели обворовать ее на семьсот пятьдесят рублей.  Шаганова, когда, наконец,
говорить будете вы,  а  я слушать и записывать?  Вы по-прежнему утверждаете,
что я злой и несправедливый человек,  а вы - невинная, напрасно оклеветанная
недругами женщина? Нам осталось пригласить продавщицу Александрову...
     - Дайте воды, - грубо смяв сигареты, попросила Шаганова.
     Но  лишь  в  конце  третьего  месяца,  когда  Шаганова  убедилась,  что
следователь в  совершенстве изучил  каждый  ее  шаг,  каждую  ее  пометку  и
подпись, когда были проведены очные ставки с двадцатью свидетелями, когда не
осталось ни  одного обвинения,  не  подкрепленного точными,  неопровержимыми
доказательствами, лишь тогда Шаганова призналась в преступлениях, лишь тогда
она с  запоздавшей колючей горечью осознала,  что она в тюрьме,  что трое ее
детей,  по сути дела, брошены ею, принесены в жертву водке. Казалось, только
сейчас она поняла, что страсть к алкоголю заставляла ее лгать и воровать всю
жизнь.  И  слова приговора "5 лет заключения..."  она встретила с болью,  со
слезами раскаяния и ненависти к пьяному прошлому, к жизни во лжи и подлости.



Ю.КУЗНЕЦОВ,
     майор милиции

ОСТРАЯ ИГЛА СТЕПНОЙ КОЛЮЧКИ


     Тревожный  сигнал   поступил   в   Аксуйский  райотдел  внутренних  дел
Талды-Курганской области.  В коротком сообщении говорилось:  "Из овцесовхоза
"Кзыл-Агачский" пропала  доярка  Васильева.  Просим  принять срочные меры  к
розыску... "
     Начальник отдела,  капитан милиции Г.Ш.Шуйншкалиев немедленно пригласил
к  себе  в  кабинет старшего лейтенанта милиции Мажита  Шарипова,  молодого,
энергичного следователя.
     - Есть срочное задание,  - протягивая листок бумаги, начал начальник. -
Кроме тебя, поручить некому.
     Лейтенант внимательно прочел текст  донесения и,  как  бы  вдумываясь в
суть дела,  еще долго не мог оторваться от небольшого клочка бумаги. "Пропал
человек.  Его надо найти.  Найти во что бы то ни стало.  Но где искать?  При
каких  обстоятельствах  он  исчез?   Что  способствовало  этому?"  Множество
подобных вопросов задавал себе следователь.
     - Разрешите приступить к поиску пропавшей, - твердо отчеканил Шарипов.
     - Желаю успеха.  Только будьте внимательны. Не упускайте из поля зрения
никакой мелочи, - напутствовал Шуйншкалиев.
     Шарип