Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
анином.
По понятным соображениям имена собственные в этих заметках изменены. Но
факты - строго документальны.
МАРИЯ
Марию Рыжову вызвал к себе начальник колонии Борис Павлович Бокаушин.
- Я вот все думал, - начал Бокаушин, - какая это Маша Рыжова, о которой
постоянно говорят, как о нарушительнице режима? А она, оказывается, самая
что ни на есть обыкновенная... Ну, как живете, Мария Григорьевна?
- Живем помаленьку, - нехотя ответила Рыжова.
Всем своим видом она давала понять, что отнюдь не расположена к
"душевным" разговорам. Бокаушин все же решил спросить, была ли она вчера на
встрече с товарками, недавно освободившимися из колонии.
- Нет, - равнодушно ответила она. - Делать мне там нечего. Эти
вертихвостки крутятся здесь, чтобы начальству угодить.
- Это вы зря на них наговариваете, - возразил Бокаушин. - И зачем,
освободившись, они станут нам угождать? Какие мы теперь для них начальники?
Рыжова сдержанно улыбнулась.
- А я вам скажу - зачем, гражданин начальник. Кто хоть раз побывал
здесь, все равно снова сюда же и вернется. Раз сломался человек, - у него
этот разлом уже навсегда.
- Видел я таких, - сказал Бокаушин. - Но есть ведь и другие. Те, что
отбывают свой срок, выходят на свободу и становятся вполне уважаемыми
людьми.
- Так я и знала, что вы меня для "морали" вызываете, гражданин
начальник, - вздохнула Рыжова. - Подумайте сами, - как же это я - я, и вдруг
стану уважаемым человеком?! Оставили бы вы меня в покое! А то - еще лучше -
отправили бы в тюрьму, в одиночку!
И она уставилась в окно. Бокаушин понял, что бесполезно продолжать этот
разговор, по крайней мере, сейчас. Он отпустил Рыжову, но не забыл об этой
заключенной с трудной и сложной судьбой.
Как-то, читая личное дело Рыжовой, Бокаушин обратил внимание на один
рапорт. В нем говорилось, что когда Рыжову конвоировали в суд, какой-то
молодой человек пытался передать ей носовой платок и плитку шоколада... Как
выяснилось потом, этот человек жил неподалеку от Джамбула, а работал
комбайнером.
Факт не такой уж примечательный. Однако опытный воспитатель разыскал
парня и написал ему письмо. Так и так, мол, дорогой товарищ, ваша уважаемая
Мария Рыжова содержится в колонии, трудно ей, она нуждается в моральной
поддержке, если вам не безразлична ее судьба.
Ответное письмо пришло быстро. Но Борис Павлович не сразу показал его
Рыжовой.
Марии и в самом деле было худо. Она гнала от себя воспоминания, но
никуда не могла уйти от той роковой ночи.
...Окровавленная и избитая, Мария еле пришла в себя. На узкой кровати
лежал ее муж, Тимофей, пьяный, в грязных брюках.
Избив ее, он, как был, свалился и уснул. А их маленький сын оказался
под ним. "Мальчик же задохнется!" - с ужасом подумала она и начала тормошить
тяжелое бесчувственное тело, чтобы высвободить ребенка. Тимофей пошевелился,
открыл глаза. Чугунные кулаки, те самые кулаки, которые столько раз
оставляли кровоподтеки на ее теле, с хрустом сжались. Муж снова готовился
бить ее жестоко, исступленно. "Больше так жить нельзя", - мелькнула у нее
отчаянная мысль, и тут Мария увидела на постели нож, очевидно, выпавший из
кармана мужниных брюк. Рука сама потянулась к финке, и молодая женщина с
силой ударила его, Тимофея, но острие, напоровшись на что-то твердое,
скользнуло и нож вонзился в тельце ребенка...
Здесь, в колонии, начальник все время внушает ей, что люди простят,
если она изменит свое поведение, станет другой. Ну, а кому, кому это нужно,
если она, Мария Рыжова, станет на путь исправления? Мужу? Он ею давно
проклят, и нет его больше в ее жизни. Сыну? Его не вернешь. Людям? Они все
равно не поверят. Так теперь - чем хуже, тем лучше! И пропади оно все
пропадом!
В зарешеченное окошечко ровными струйками проникают солнечные лучи.
Где-то она уже видела такую картину, когда вот так же осторожно солнечные
стрелы били в окно. Ах, вон когда! В доме у стены, на чердаке, где она жила
после смерти матери, оказавшись совсем одинокой. Степа тогда сказал: "Будешь
жить у нас на чердаке. Там настоящая комната".
Мария согласилась. Но прожила здесь недолго. Ее удочерила тетя, и
встретились они со Степаном через несколько лет уже в техникуме...
А странный какой-то этот Степан. Однажды сказал, что любит, а сам тут
же убежал и долгое время на глаза не показывался.
...Когда Рыжова, отбыв очередное наказание опять-таки за нарушение
режима, пришла в бригаду, все почему-то с ней были обходительны. А
бригадирша как-то очень просто сказала: "Давай, Марийка, за работу. Мы здесь
без тебя решили в передовиках ходить".
В тот день они штукатурили стены будущей швейной фабрики. Рыжову
поставили просевать песок. Сначала дело шло хорошо, но к обеду Мария с
непривычки утомилась. Присела отдохнуть. Подошла бригадирша.
- Устала?
- Да. Спина разламывается, повернуться не могу.
- Это хорошо, - успокоила ее пожилая женщина. - Я тоже поначалу
уставала, а потом ничего, втянулась.
Вечером, когда они вернулись в общежитие, ее позвали к начальнику
колонии. "Ну, опять..." - громко сказала она и пошла к выходу.
На этот раз Бокаушин не стал расспрашивать о жизни. Он только, подавая
письмо, сказал:
- Здесь вас касается, Мария Григорьевна. Прочитайте.
Рыжова почему-то покраснела и, даже не присев на предложенный стул,
стала читать.
В письме говорилось: "Уважаемый товарищ Бокаушин! Очень рад, что Маша
честно искупает свою вину... Вчера я разговаривал с председателем колхоза,
он пообещал мне отпуск. Так что я, возможно, приеду в колонию... "
Дальше Рыжова уже не могла читать. Комок подступал к горлу, а глаза
застилал туман. И снова она услышала голос начальника:
- Чего же теперь плакать?.. Теперь-то плакать нечего. Вам другие
женщины могут только позавидовать... Каждая хотела бы иметь такого Степана.
Только не у каждой он есть. Ну, а уж все остальное, вся ваша будущая жизнь
зависит от вас...
МАТЕРИНСКАЯ ТАЙНА
"Здравствуйте, дорогая Ольга Петровна! Получили мы ваше письмо.
Спасибо. Мы очень рады, что нашлась наша мама".
Это пишут о заключенной Балашевой. Долгое время она скрывала, что у нее
есть дети. Даже самые близкие подруги ничего не знали об этом.
Присматриваясь к Балашевой, воспитательница О.П.Давлетшина обратила
внимание: читает она только Чехова и неплохо разбирается в медицине. Правда,
последнее она тоже всячески скрывает, видимо, не хочет говорить о своей
профессии. Но один раз все же выдала себя. Как-то в общежитие вбежала
заключенная, которая нечаянно поранила руку. Балашева тотчас бросилась к
ней. Ольга Петровна заметила: перевязку она делает ловко и умело -
профессионально. Казалось, что она только и занималась всю жизнь тем, что
перевязывала раны.
Однажды Балашева пришла сдавать в библиотеку числящиеся за ней книги
Чехова. Ольга Петровна решила посмотреть их. На той странице, где начинался
рассказ "Невеста", Давлетшина заметила карандашом написанные имена: Света -
Оля - Витя. Чехова читают, конечно, многие, поэтому трудно сразу сказать,
кто сделал эти пометки. А все же, что, если Антон Павлович Чехов - земляк
Балашевой? Может быть, она работала в какой-нибудь таганрогской больнице?
Догадка казалась, мягко говоря, фантастичной, но ничто ведь не мешало
проверить это. Нет, так нет... О.П.Давлетшина послала в Таганрогский
горздравотдел письмо, приложила фотографию. В полученном ответе говорилось,
что на фотографии не Балашева, а Климова Елена Степановна, работавшая
медсестрой в одной из городских больниц. Несколько лет назад, бросив детей и
мужа, Климова исчезла неизвестно куда.
- Это правда, что у вас дети и вы носите чужую фамилию? - прямо
спросила Ольга Петровна, когда снова пригласила к себе Балашеву.
- Нет, начальница, одинокая я. Босячка. Вы же все знаете про меня.
- Вот слушаю вас, Нина Сергеевна, - перебила ее Ольга Петровна, - и ни
одному слову не верю.
- А где это писано, что преступникам верили?
- Зря вы так, - продолжала Давлетшина. - Я думаю, Нина Сергеевна, что
вы внутренне честный человек, когда-то были хорошей матерью, женой, была у
вас своя жизнь, жизнь, а не...
- Я - мать? - Балашева захохотала. - Нет, где это видно, чтоб беспутная
баба была матерью?
- Неужели и теперь вы будете скрывать свое прошлое?! - не то спросила,
не то упрекнула заключенную Ольга Петровна и достала из папки письмо, -
Нате, читайте! Это ваши дети пишут.
Балашева равнодушно отнеслась к этой новости. Ока взяла письмо,
спрятала в карман. Дескать, на досуге почитаю, разберусь, кто это там
пишет...
Но вскоре она снова появилась на пороге. Она плакала, прижимая к груди
то самое письмо из Таганрога.
Старшую медсестру Климову ценили и уважали на работе, считались с ней.
Но вот случилась беда: она заболела, а после по совету врачей поехала в
санаторий. А спустя месяц после возвращения в минуту очередной размолвки муж
вдруг швырнул ей в лицо какое-то письмо. Оно было без подписи и обратного
адреса, анонимное. Какой-то "благодетель" призывал мужа к бдительности и
говорил о ее неверности.
Елена Степановна пыталась доказывать мужу, что это гнусная ложь,
клевета, что она верна ему. Но не так-то просто было опровергнуть анонимку,
рассеять сомнение.
Муж страдал, а еще больше страдала Елена Степановна. Никого не
оказалось поблизости, чтобы поддержать оскорбленную женщину. Муж не прощал
ей. И Елена Климова тайком ушла из дома. Навсегда...
После долгих скитаний она оказалась в Казахстане. Работать не хотелось.
Зачем? Для кого? Попала в сомнительную компанию, начала красть. Кончилось
все тем, что Климова оказалась в колонии.
И вот сейчас письмо детей вернуло ее к настоящей жизни, к мыслям о
прошлом, к желанию стать человеком...
ВСЕ ТОТ ЖЕ КОХАНЕНКО
Лейтенанту Голубеву доложили, что вечером окно в изоляторе выломал
заключенный Коханенко. Лейтенант распорядился продлить ему штрафной срок и
вернулся к себе.
Он выбрал из стопки папок дело Коханенко и начал листать, мельком
пробегая давным-давно знакомые строки: подробный словесный портрет, особые
приметы и другие данные, относящиеся к личности заключенного. Но, к
сожалению, в подобных делах мало что говорится о душевных качествах. Кто он,
в сущности, этот человек? Какие помыслы им руководят?
Вот Коханенко, тот же Коханенко, о котором только что был неприятный
разговор. Он очень трудный человек. Им занимались и другие воспитатели, но
махнули рукой, отказались. Голубев тоже был не в восторге, когда начальник
колонии приказал ему заняться этим заключенным.
Впервые встретившись с Коханенко, лейтенант почувствовал, что перед ним
закоренелый преступник, отпетый, душа у него - потемки. Разговор был тяжелый
и нудный. До сего времени в ушах лейтенанта звучал скрипучий, озлобленный
голос:
- Бросьте, начальник! Не лезьте в учителя к Коханенко. Bee равно жизнь
дала трещину... И не вам ее склеивать.
Голубев молча ходил по кабинету, терпеливо слушал.
Первый раз Коханенко судили за избиение своего сверстника. Пострадавший
надолго попал в больницу, а Коханенко - на пять лет в колонию. В чем причина
такой зверской драки, Голубеву не было известно. И он спросил:
- А за что тогда парня избил, Коханенко? Неужели не жалко, что тот на
всю жизнь калекой остался?
- На суде объяснял. Хватит! Надоело исповедоваться.
Вечером на совете обсуждалось поведение Коханенко. Лейтенант сидел в
стороне, не вмешиваясь в работу активистов колонии.
У Коханенко спросили:
- Как дальше ты жить думаешь, Володя? Ведь в тягость всем
становишься... Бездельник, нарушитель режима, грубиян...
- Хватит! - оборвал Коханенко, тяжело подымаясь со стула. - Какой есть,
таким и останусь. Старая эта песенка.
В эту минуту Голубев подумал о нем: "А, впрочем, не глупый парень.
Видно, что самолюбив, о человеческом достоинстве понятие имеет. А это не так
уж мало".
С заседания совета Владимир Коханенко ушел, провожаемый любопытными
взглядами своих товарищей. А когда за ним захлопнулась дверь, кто-то из
активистов вздохнул:
- Тяжелая судьба у этого парня. Особенная.
- Это какая такая?
- Он рассказывал мне, что от немца в войну родился.
Для Голубева это было новостью. Он снова взял личное дело заключенного.
Да, Коханенко действительно был родом из краев, оккупированных в годы войны.
Заставляло задуматься, почему в своей анкете Коханенко не написал имени
отца. Что же, и такое бывает. Сколько сирот пооставалось в войну!
Матери у Владимира Коханенко тоже не было. В автобиографии он написал:
"Мать забыл, не знаю, где она. Дошли слухи, что покончила с собой. Причины
смерти мне неизвестны".
Голубев написал в школу, где учился Владимир Коханенко. Вскоре пришел
ответ. Письмо бывшей учительницы Коханенко было длинным, на пяти страницах.
Она писала:
"Володя отличался мирным характером и усидчивостью. В учебе не отставал
от своих товарищей. Все шло хорошо. Но вот по селу пошли слухи: "Володя
прижит от немца". Как теперь выяснилось, эту злую версию пустил бывший
немецкий прихвостень полицай Калганюк, чтобы скомпрометировать доброе имя
матери Володи, в прошлом отважной разведчицы Василины Коханенко. И коварный
враг своего добился. Не выдержав клеветы, Василина покончила с собой.
Недавно об этой отважной женщине рассказала наша районная газета. Пусть
прочтет этот рассказ Володя".
В конце письма учительница приписала:
"А еще скажите Володе, что его отец нашелся. Он вернулся после долгого
отсутствия. Судьба его почти такая же, как и у Василины. Он был тоже
разведчиком, ходил на задания со своей женой. Но нашлись злые люди и
оклеветали его... Теперь его доброе имя восстановлено".
Случилось так, что вскоре Коханенко сам зашел в кабинет к начальнику.
- А-а, Коханенко! А я только что за тобой посылать собрался. Проходи,
присаживайся. Ну как, та книга понравилась?
- Не верю я писателю Проскурину, гражданин лейтенант. Выдумал он этих
добреньких людей.
- Что же, ты и писателям не веришь? Хороших людей нечего выдумывать,
Коханенко, их в жизни и так много.
- Не убедил, гражданин начальник. Двадцать пять лет прожил на свете, а
таких людей, как в книге у Проскурина, не встречал. Брехня все это!
Натерпелся я всякого в жизни... А добра что-то мало видел.
Лицо воспитателя помрачнело. После минутного молчания Голубев спросил:
- Так все же, кто такой Бабич, за которого ты свой первый срок получил?
В глазах заключенного мелькнуло любопытство:
- В корень смотрите, гражданин лейтенант. Считаю, что политика ваша
правильная. Оттуда все и началось. Вам приходилось когда-нибудь ненавидеть?
- неожиданно спросил он воспитателя.
- А как же! Все приходилось...
- Так вот слушайте, коль желание имеете.
Это было в годы войны. Одна непутевая женщина связалась с гитлеровцем и
от него родила сына. За это люди, односельчане, возненавидели ее лютой
ненавистью. Они даже советовали ей задушить своего ублюдка... Но шло время,
мальчишка вырос и пошел в школу. Тогда-то он все и узнал о своем
происхождении. Ребятишки в классе шептались: "Смотрите, он и вправду на
фрица похож... "
Придя из школы, мальчик спросил свою мать, почему его зовут "фрицем".
Мать не ответила, слезы ее душили.
Вскоре случилось самое страшное и непоправимое. Как-то, прибежав с
улицы, мальчишка увидел в сенцах свою мать в страшной позе. Сбежались люди,
но было уже поздно: мать повесилась два часа назад.
С того дня все и началось. Мальчишка тот понял, что нет правды на
земле, нет на ней и добрых людей.
Коханенко замолчал и отвернулся. Наступило молчание. Лейтенант
поднялся, прошелся от стола к двери. Потом он спросил:
- И ты веришь в эту злую клевету на свою родную мать, Володя?
Коханенко поднял на него глаза:
- А вам откуда известно, что это была моя мать?
- Земля слухом полнится, - неопределенно ответил лейтенант. - Василину
Коханенко оклеветали злые люди. На, почитай, здесь о ней все написано, - и
лейтенант подал Коханенко газету, которую прислала ему старая учительница.
x x x
Мы ознакомили читателей с судьбами людей, ставших на скользкий путь
преступлений в силу некоторых обстоятельств. При этом мы вовсе не собираемся
оправдывать их, придерживаясь принципа "понять - значит простить". Никакое
умышленное, сознательное преступление не может быть оправдано даже
исключительными обстоятельствами. Преступление есть преступление и должно
караться по закону с учетом отягчающих и смягчающих вину признаков.
Мы хотели на конкретных примерах лишь подтвердить тот, впрочем,
общеизвестный тезис, что нельзя все условия, способствующие правонарушениям,
укладывать в прокрустово ложе раз и навсегда определенных закономерностей,
ибо жизнь гораздо шире и многообразнее.
Вот, к примеру, некий Генка Федоренко, молодой паренек. Отец его - вор,
переходил из колонии в колонию, мать скончалась, когда Генке исполнилось три
года. Хорошие люди усыновили сироту. Все шло нормально. А потом нашлась
"сердобольная" соседка и поведала ему, что он вроде подкидыш. И с тех пор
пошло и пошло, не стало с ним сладу...
Как видим, только слабые духом, плохо закаленные и невоспитанные люди
могут плыть бездумно по течению жизни. Упорно преодолевать любые невзгоды и
случайности - удел мужественных. А таких подавляющее большинство в нашей
стране, где люди знают радость творческого труда, любят жизнь и где
ликвидированы социальные условия, порождающие преступность.
В.КОПЕЛИОВИЧ,
майор милиции,
Н.ШАПЧЕНКО
НЕПРЕДУСМОТРЕННЫЙ ВАРИАНТ
На стук открыли сразу, словно кого-то ждали в этот поздний полуночный
час. Хозяин квартиры, едва различив в темном коридоре людей в милицейских
шинелях, испуганно отпрянул в глубь комнаты, судорожно схватился за сердце.
- Извините, плохо себя чувствую, - невнятно проговорил он, обдав
вошедших водочным перегаром. Потом попятился к дивану, пытаясь прикрыть
полой пиджака табурет с опорожненной бутылкой водки и банкой икры.
- Вы Степан Иванович Молоков? - уточнил сержант и, поймав взглядом
утвердительный кивок хозяина, без обиняков перешел к делу:
- Должны вас огорчить. Два часа назад ограблен ваш склад. Предъявите
ключи от его замков.
Степан Иванович зашатался под бременем невесть откуда налетевшего
несчастья, заморгал пьяными глазками и стал судорожно шарить в карманах.
Потом долго перекидывал на столе газеты и бумаги, перевернул все вверх дном,
но ключи, как сквозь землю провалились.
- Что-то нет их... Потерял или украли, может... Не знаю... - Он тер
ладонью лоб, будто силился припомнить, где и когда в последний раз видел
связку тяжелых складских ключей.
- Придется вам пройти с нами, - сказал сержант, и Молоков стал
одеваться.
Уже на пороге, застегивая пальто, крикнул перепуганной жене: - Не
забудь термос приготовить, Клавдия. Сегодня я дома не обедаю: работы
пропасть. Скоро вернусь, схожу вот с товарищами...
Но заведующий складом не вернулся к исполнению своих служебных
обязанностей ни в этот день, ни на другой, ни позже.
На станционной