окраине     Алма-Аты,      среди      множества
погрузочно-разгрузочных площадок, различных складов и всякого рода хранилищ,
находилась торгово-закупочная база урса одной из  дальних строек республики.
Функции  ее  немногочисленного персонала сводились к  заключению договоров с
поставщиками о  закупке всевозможных товаров и  отгрузке их  по  назначению.
Одним из складов этой базы и заведовал Молоков.  Дело свое он знал, ни с кем
из сослуживцев особенно не дружил,  но и не чуждался людей, поговорить мог с
человеком, а при случае - и в гости пригласить. Не отказывался обычно Степан
Иванович и  от  предложений "пропустить по  стаканчику",  а  иногда даже сам
приглашал грузчиков или кого из начальства в привокзальное кафе "Эльфа".  Но
только после работы,  а  так ни-ни:  не  положено материально-ответственному
лицу выпивать в рабочее время.
     Но  случилось,  что  Молоков  нарушил это  правило.  День,  видно,  был
чересчур морозный,  декабрьский. Открыл он на минутку дверь своего склада (в
уголке,  подальше от товара, топилась железная печка), увидел грузчика Лешку
Корзухина, здоровенного парня, и крикнул ему, чтобы зашел погреться.
     Леша не отказался. Он подсел к печке и принялся растирать озябшие руки,
а   Степан  Иванович  подмигнул  хитро-весело  и   достал  из   ящика  банку
маринованных огурцов, батон и бутылку водки.
     Потом,    когда   хмель   ударил   в    голову,    заведующий   складом
разоткровенничался.
     - Ты мне как сын,  Лешка!  Ей богу,  как сын!  Уважаю я тебя.  - Степан
Иванович хлопал парня по  плечу и  пьяненько улыбался.  -  Хоть ты  и  "зэк"
бывший и отбыл свое, а все равно уважаю. Кто другой, может, тебе и руку дать
брезгует, а я тебе друг. Друг Молоков тебе, понял?!
     Из  дальнейших объяснений выяснилось,  что  завскладом уважает также  и
Лешиного товарища Ертая Мырзахметова,  складского рабочего,  поступившего на
базу в конце лета после освобождения из заключения.
     - Чуть  чего,  ты  ко  мне  прямо с  Ертайкой заходи.  Всегда рад  буду
встретить.  Выпьем.  А можно и в ресторанчик. Ты как насчет ресторанчика, не
против?  -  угодливо  Приговаривал Молоков,  не  спуская  с  гостя  хмельных
масляных глаз.
     После этого разговора Леша,  а  с  ним  и  Ертай стали все чаще и  чаще
наведываться на склад. Здесь их всегда ждало неизменное гостеприимство. Едва
завидев парней, Степан Иванович бросал любую работу, какой бы срочной она ни
была,  и  на  столе  появлялась неизменная бутылка "московской".  Хватив  по
стакану водки,  парни хрустели огурцами,  млели возле дышащей жаром печки. В
эти минуты каждого тянуло на откровенность.
     - А  ты  слышал,  Ертай,  Лешка-то  наш жениться задумал.  Как это тебе
нравится -  жениться?  Вот сукин кот,  куда хватил -  жениться!  - пьяненько
шутил  Степан Иванович.  Ертай смущенно улыбался,  не  понимая,  хвалить или
хаять  Лешку  собирается  хлебосольный хозяин  за  его  отчаянное  увлечение
крановщицей с  контейнерной площадки.  Но  Степан Иванович не скрывал своего
отношения к предполагаемому союзу.
     - И на кой дьявол она тебе понадобилась,  эта Нинка,  -  говорил он.  -
Парень ты молодой,  видный...  гулять бы тебе да гулять.  А то - жена, дети.
Тьфу! Пропадешь ни за грош!
     - Чего это я пропаду,  Степан Иванович? - недоумевал Лешка. - Девка она
хорошая, работящая. А чего мне еще надо? Сами понимаете, живу в общежитии, -
то дружок,  то товарищ.  Сегодня пьян,  завтра -  с похмелья. Кончать с этим
пора. Надоело все.
     - Надоело,  надоело...  Несешь  какую-то  ахинею.  Протрезвеешь  -  сам
испугаешься, - не унимался Степан Иванович. - Денег не хватает, так и скажи.
При наших-то возможностях тут на базе озолотиться можно...
     - Озолотиться?
     Степан  Иванович будто  не  расслышал вопроса,  говорил уже  о  другом.
Теперь он распространялся о своем уважении к наукам, к ученым людям вообще и
восхищался Ертаем,  заканчивающим весной  вечернюю  школу.  Польщенный Ертай
делился своими планами об институте и  сетовал на пропавшие по-глупому годы.
Степан Иванович сокрушенно качал  головой,  убирал с  ящика стаканы и  куски
хлеба.
     Парни   с   сожалением  покидали   гостеприимный  склад,   а   Молоков,
вооружившись очками, садился за прерванную отчетность.
     Нередко они  появлялись в  ресторане.  Обычно деньги были  у  всех,  но
получалось как-то  так,  что  расплачивался всегда один Степан Иванович,  На
правах старшего,  он щедро заказывал водку и пиво, в перерывах между рюмками
нес  всякий вздор и  негодовал,  что его никто не  хочет понять.  Парни тоже
толком  не  могли  разобраться в  туманных словоизлияниях своего "шефа",  но
чувствовали,  что  все  это  неспроста,  что Молокову они нужны,  а  зачем -
спрашивать не хотелось.
     Так продолжалось до 10 марта.  В тот весенний день,  когда на тротуарах
дотаивали последние ледяные корочки, Корзухину и Мырзахметову стало известно
все.   После  очередной  пьянки  Молоков  предложил  им  обворовать...  свой
собственный склад.  Необыкновенно трезвым  голосом  он  убеждал настойчиво и
горячо. Там часы. На пятьдесят тысяч... Сулил третью часть.
     - Опасно?  Ни чуточки!  С чемоданчиками прокатитесь на такси.  Только и
всего.  Я все сделаю как нужно,  не беспокойтесь!  Охрана?  Чепуха!  В среду
караулит глуховатый Федор, тогда и возьмем...
     Лешка как в  полусне видел над собой склоненное лицо Молокова,  жесткие
требовательные глаза смотрели в упор,  в душу. "Часы так часы", - равнодушно
подумал он и  утвердительно кивнул головой.  Медленно опустил веки и изрядно
захмелевший Ертай.
     В среду с утра Молоков заперся в складе и,  не теряя времени,  принялся
за дело.  Он открывал железные ящики, где хранились часы всяких марок и форм
- круглые и квадратные,  в золотых и металлических корпусах, часы для модниц
и спортсменов,  часы,  показывающие числа и дни недели, - и аккуратно - одну
на  одну -  складывал коробки на  деревянные стеллажи.  "Не унесут всего,  -
тоскливо думал он  при этом.  -  Здоровые ребята,  но  все равно не  унести.
Больно уж много.  А, впрочем, сколько возьмут - столько возьмут. Если же..."
Об этом "если" не хотелось думать,  хотя,  как предполагал Молоков, он был в
любом варианте гарантирован от неприятностей.  Засыпятся. Ну что ж. Парни из
заключения. Кто знает, что у них на душе? Выкрали ключи по пьяной лавочке, а
он тут не при чем.
     Когда ящики опустели,  Степан Иванович кинул их  на  стеллажи,  повесил
замки.  Основная часть работы была выполнена.  Потом он сложил в  углу возле
печки топор,  два пустых мешка и чемодан,  огляделся - не забыть бы чего, и,
удовлетворенно крякнув, стал поджидать сообщников.
     Они  пришли  к  концу  дня  мрачные  и  неразговорчивые.   "С  перепоя,
наверное",  -  подумал Молоков и посвятил парней в подробности своего плана.
Он был прост:  проникнуть в склад, сбить топором замки со стеллажей. Золотые
часы -  в крайней секции слева,  мешки и чемоданы вот здесь,  в углу.  После
всего -  поймать какую-нибудь машину или такси и приехать с "вещами" к нему,
Молокову,  на квартиру.  Лучше всего, пожалуй, явиться на базу между двумя и
тремя часами ночи.
     - Будете уходить, - воровато напутствовал завскладом, - не забудьте все
залить одеколоном:  ни  одна собака не возьмет.  Голыми руками ни к  чему не
прикасайтесь.  Возьмите это, - он протянул Ертаю две пары перчаток и бутылку
тройного одеколона.  Потом,  уже на улице по пути к ресторану сунул в карман
Корзухину тяжелую связку складских ключей.
     Засиделись допоздна.  Ушли,  когда  начали гаснуть люстры привокзальной
площади,  почерневшей от  беспрерывна моросящего дождя.  Молоков  дал  Лешке
измятую трешку -  на такси. Сказал на прощанье: "Бывайте здоровы, хлопцы!" -
и, тяжело шлепая но лужам, побежал к троллейбусу. Парни остались одни.
     Они бродили неподалеку or базы по подъездным путям,  и холодные струйки
дождя скатывались по  их лицам.  Желтые глаза фонарей разрывали черную,  как
мазут, ночь, тускло поблескивали рельсы.
     - Ну,  что,  Лешка,  опять мы с  гобой,  вроде за старое...  -  нарушил
молчание Ертай.  -  Часы,  значит, часики? А потом что? Ты знаешь, что будет
потом?!  - Он кричал, не сдерживая себя, и теребил друга за рукав ватника. -
Суд!  Колония!  А на кой черт мне все это нужно?  У меня другие планы.  Хочу
жить,  как все,  честно,  и  плевать я  хотел на  твоего Молокова.  Слышишь,
плевать!
     - Заткни глотку.  Мне это тоже вроде бы ни к чему.  А этот гад такой же
мой, как и твой, - отрезал Корзухин и пожалел о том, что сегодня не пошел на
танцы в  клуб  вагонников;  и  Нина там,  наверное,  танцевала с  кем-нибудь
другим.
     Не   сговариваясь,   они  побежали  по  извилистой  улочке  к   широкой
магистрали,  по  которой ни  днем ни ночью не стихало движение машин.  Лешка
чуть не попал под колеса,  останавливая запоздавшее такси,  и  очутившись на
заднем сиденьи, торопливо проговорил:
     - В милицию, только быстрее.
     - Вам  в  какую?  -  спросил  шофер,  с  удивлением взглянув на  ночных
пассажиров.
     - Лучше всего в областную,  -  ответил Ертай.  Он заворочался на месте:
мешала сидеть бутылка тройного одеколона, неловко засунутая в карман брюк.



В.ШИЛЯЕВ

ИЛЬИН МЕНЯЕТ ХАРАКТЕР


     В этот день,  как и всегда, невысокая, крепко сложенная фигура капитана
Тишкина появлялась то  на  мебельной фабрике,  то  в  столовой.  Заключенные
здоровались  с  Николаем  Михайловичем приветливо,  с  уважением.  Знали:  с
открытым сердцем,  с  добрыми намерениями приходит к ним этот человек.  Если
что-то не ладится на работе или тяжело на душе,  к  нему можно обратиться за
советом. И он всегда поможет.
     За многочисленными своими делами капитан не забывал об Ильине.  Это был
один из трудных заключенных,  слывший злостным тунеядцем. И вот сегодня этот
лоботряс не вышел на работу, отлеживается в общежитии.
     Вернувшись в  свой  кабинет,  Тишкин  первым  делом  раскрыл  тетрадь с
заметками об Ильине. Еще раз перечитал их. Ильин трижды судим, последний раз
- за  побег  из  места  ссылки.  В  местах заключения отказывается работать.
"Наказаниями его вряд ли перевоспитаешь,  -  размышлял Тишкин.  -  Он к  ним
привык. Нужна иная мера. Но какая?"
     Тишкин вышел из кабинета с  листом бумаги в руке,  свернутым трубочкой.
Прошел прямо в  жилую секцию.  Там было пусто,  только в  углу сквозь спинку
кровати виднелись чьи-то ноги. Это дремал Ильин.
     Почувствовав на  себе  пристальный взгляд,  заключенный приподнял веки.
Настороженность, готовность к отпору появились в его глазах.
     - Здравствуйте, Ильин.
     - Здравствуйте,  гражданин начальник,  -  процедил заключенный и нехотя
поднялся,  протирая глаза.  - Наказывать пришли? Виноват. На работу не хожу,
чифир принимаю...
     - Очень хорошо,  что  вы  сознаете свои проступки,  -  спокойно ответил
капитан.  -  Только я не наказывать пришел.  На производстве обойдутся и без
вас. Какой от вас прок!..
     По лицу Ильина было видно, что он удивлен.
     - Да-да, - продолжал Тишкин. - Не наказывать вас я пришел, а пригласить
прогуляться.  Посмотрите,  день-то какой солнечный.  А вы в душном помещении
чахнете. Вставайте, подышим свежим воздухом.
     По-прежнему недоверчиво глядя на капитана, заключенный встал и вместе с
ним направился к выходу.
     На  крыльце они закурили,  затем неторопливо зашагали по  дорожке между
бараками.  Заключенный шел молча,  думая о чем-то своем.  Они поравнялись со
стендами наглядной агитации. Возле пустой витрины Тишкин остановился. Достал
из кармана кнопки, попросил:
     - Помогите прикрепить.
     Ильин  приложил к  щиту  верхний край  листа  бумаги,  вогнал  кнопки в
фанеру.  И  только  потом  бросил  взгляд  на  плакат.  Крупными буквами над
карикатурой было выведено: "Позор тунеядцу Ильину".
     Заключенный побагровел, с минуту молчал и вдруг рассмеялся.
     - Это что, самокритика, гражданин начальник?
     - Я знал, что вы умный парень, - ответил Тишкин, - правильно воспримете
критику.
     - Умные в колонии не сидят, - заметил осужденный. Но чувствовалось, что
слова начальника ему пришлись по душе.
     - От вас зависит,  - убежденно произнес Николай Михайлович, - последний
срок отбываете или нет.  В честной жизни есть место каждому. Посмотрите, как
живет большинство заключенных,  -  продолжал Тишкин. - Они не теряют времени
зря. Приобретают специальности, учатся в школе.
     Капитан взглянул на Ильина.  Тот стоял наигранно равнодушный, но слушал
внимательно.
     - Копаются целый день в стружке, - пренебрежительно процедил Ильин.
     - А  ну,  пошли на производство,  я вам покажу,  как там "копаются",  -
сказал Тишкин тоном, не допускающим возражений.
     Отступать  было  поздно.  Ильин  пожал  плечами  и  согласился идти  на
мебельную фабрику.  Капитан Тишкин водил его из  цеха в  цех,  рассказывал о
людях,  о  том,  как  они  трудятся,  как становятся на  правильный путь.  В
столярной мастерской осужденный замедлил шаг, в глазах его загорелся огонек.
Это не ускользнуло от внимания Николая Михайловича.  "Нет, не пропащий Ильин
человек", - подумал он. Возле склада готовой продукции остановились:
     - Вот  представьте себе,  что в  эти вещи вложен и  ваш труд.  Купит их
какой-нибудь труженик,  добрым словом помянет вас.  Ведь  вы  не  горе,  как
раньше, а радость принесете в его дом. Так-то, Ильин.
     Прошла неделя.  Все это время Тишкин не выпускал из поля зрения Ильина.
Тот выходил на производство каждый день, но работал лениво. Капитан понимал,
что заключенный все еще находится в состоянии апатии,  безразличия ко всему,
что его окружает. Видимо, нужно было чем-то всколыхнуть его.
     Николай Михайлович вспомнил:  как-то в разговоре Ильин обмолвился,  что
из всей родни у него в живых осталась только сестра, но и о той давно ничего
не  известно.  "Хорошо бы  разыскать ее",  -  подумал Тишкин.  И  он  послал
несколько запросов.
     А  между тем Ильин в  очередной раз сорвался:  обругал ни за что ни про
что мастера, бросил работу. Тут же в цехе члены бригады устроили собрание.
     - Ты   что,   -   возмущались   заключенные,   -   хочешь   по-прежнему
бездельничать?  За чужой счет жить?  То ему табачку дай, то сахарку. Хватит.
Не будешь работать - не жди спокойной жизни.
     После собрания Тишкин разыскал Ильина.  Заключенный сидел на  скамейке,
понурив голову. Капитан присел рядом.
     - Они же вам добра хотят.
     - Сволочи! - выругался Ильин. - Своего жрут.
     - А вам больше нравятся тунеядцы и их подпевалы?  -  спросил Тишкин. Не
дождавшись ответа, продолжал: - Те не ругают. Но им наплевать и на вас, и на
ваше будущее.  Бригада же хочет, чтобы вы стали работящим человеком. Да, что
говорить...  -  капитан поднялся,  поправил фуражку.  -  Зря, видно, я о вас
хлопотать начал.
     - Насчет чего? - поднял голову заключенный.
     - Договорился с начальником, что вас столярному делу учить будут.
     Ильин помолчал с минуту и тихо сказал:
     - Я буду, гражданин начальник, учиться на столяра.
     Он  сдержал  слово:  пошел  в  столярную мастерскую,  стал  старательно
овладевать специальностью.  Наблюдая  за  Ильиным  на  производстве,  Тишкин
видел, как преображается этот человек во время работы.
     "Надо бы  к  общественной жизни его  приобщить,  да  не  все  сразу,  -
рассуждал  Тишкин.   -  Трудно  ему  переламывать  свой  характер.  Долго  в
нарушителях ходил".
     В  один  из  дней  Николай Михайлович получил долгожданную телеграмму и
выехал на станцию. Вернулся вместе с худенькой молодой женщиной. Проводил ее
в комнату общих свиданий, а сам прошел в свой кабинет.
     - Звали, гражданин начальник? - приоткрыл дверь Ильин.
     - Да, заходите, садитесь.
     Заключенный  пристроился  на  стуле  напротив  Тишкина,   вопросительно
посмотрел на капитана.
     - Вы как-то говорили,  -  произнес Николай Михайлович,  - что никого из
родных у вас нет. Так вот ваша сестра нашлась, приехала сюда.
     - Шутите, гражданин начальник? - Ильин взволнованно вскочил.
     - Разве этим шутят,  -  капитан тоже встал,  прошелся по комнате. - Тут
дело в другом.  Что я ей скажу о вас? Хвалить пока не за что, а ругать вроде
неудобно.
     - Не говорите ей о моем прошлом,  -  голос заключенного дрогнул. - Я на
нем крест ставлю.
     Николай Михайлович легонько подтолкнул Ильина к выходу:
     - Идите! Сестра ждет вас в комнате свиданий.
     - Спасибо! - уже из-за двери крикнул Ильин.
     Шло время.  Разговор с сестрой,  ее письма помогли Ильину разобраться в
своих  ошибках.  Он  начал  интересоваться жизнью  коллектива,  записался  в
библиотеку.  Теперь после работы его всегда можно было встретить с  книгой в
руках.  Новый,  светлый мир открывался его глазам.  Впервые он почувствовал,
что вокруг много интересного.
     Ильин  успешно  освоил  столярное  дело   и   вскоре  стал  передовиком
производства.  Особенно ему запомнился день,  когда он  впервые перевыполнил
норму.   После  работы  увидел  "Молнию":  "Сегодня  столяр  Ильин  дал  120
процентов!"
     Однажды Тишкин встретил Ильина возле клуба. Поинтересовался, как дела.
     - Письмо  от  сестры  получил вчера,  -  сказал заключенный.  -  Пишет,
договорилась на фабрике... Как выйду на свободу, примут меня на работу.
     - Ну, и что вы решили?
     - Буду жить у сестры, честно жить и работать, - твердо ответил Ильин.
     Каждый думал о своем.  Ильин - сейчас уверенно о своем будущем. Капитан
пока еще с тревогой и некоторыми опасениями:  парень меняет характер,  и еще
немало трудностей на его пути.



П.ВИТВИЦКИЙ,
     подполковник внутренней службы,

В.ШИЛЯЕВ

СТАВКА НА ДОВЕРИЕ


     - Вам бы только измываться!  -  кричал мальчишка,  вырываясь из крепких
рук воспитателя.
     - Вот, Ислам Гаффарович, - выпалил запыхавшийся лейтенант, - опять этот
герой в карты играл.
     - Ну и  играл!  Ну и  наказывайте!  -  и мальчишка вдруг заревел дико и
истерично.
     Высокий молодой лейтенант, немного отдышавшись, подошел к столу и налил
в  стакан  воды.  Но  в  один  миг  от  капризной  мальчишеской руки  стакан
разлетелся вдребезги.  Подполковник Ислам Гаффарович Саттаров взял со  стола
графин:
     - На-ка, друг, и этот сосуд хлопни. Ну что, не желаешь? Тогда садись...
     Подполковник открыл шкаф, достал оттуда шахматы.
     - Давай-ка сразимся! Ты же, как мне известно, чемпион класса.
     Мальчишка  растерянно кивнул  головой.  Шмыгая  носом  и  подозрительно
поглядывая на  начальника,  сделал  первый  ход.  Сражение длилось несколько
минут. Подполковник решительно встал из-за стола.
     - Играешь-то, брат, пока не очень. Спешишь. А тут думать надо...
     Вплотную подошел к подростку, положил на его хрупкое плечо руку.
     - По дому, поди, соскучился? А?
     - Нет у меня дома! И никого нету! - взъерошился парнишка.
     - Ну что ж, тогда иди.
     - В штрафной, что ли? - покосился мальчуган.
     - Зачем же? В общежитие. Иди, отдыхай.
     Парнишка стремглав выбежал из кабинета.
     "Как найти дорогу вот к  такому?  Как счистить с  его души уже успевшую
накопиться плесень?  А может быть, ты не за свое дело взялся, Ислам? Учился,
хотел стать журналистом. Ну и продолжал бы работать в газете... "
     Новый день заглядывал в  окна,  а  начальник колонии все  думал,  искал
пути-дорожки к  сердцу трудного подростка.  Оно было словно наглухо закрытая
дверь.
     В  колонии Генку Кулакова звали Жмотом или  Кулаком.  Клички пристали к
нему. Генка не обижался: он действительно был скуп и ленив. До колонии жил в
детдоме.  Часто  убегал  из  него,  снова  попадал в  сомнительные компании,
участвовал в кражах.  Последний раз, убежав из детдома, работал в колхозе на
сборе яблок. И это ему надоело. Украл велосипед, и вот результат: оказался в
колонии...
     После  столь  бурной  встречи с  начальником колонии Генка  недоумевал:
"Почему не наказали?"  Думал о Генке и Саттаров.  Беседовал