ц, мне: что, говорит, Вы, дядя Володя, сказали - поскреби по су... как? Это, спрашивает, что по-русски означает?.. Представляешь?! Они сюда лет десять назад приехали. Выходит, ему, аккурат, десять годков и было. Чего ж с него взять? (Выпи- ли.) Кончилось, Дима, кончилось! (Он изящно разрядился ма- том). Тут по России показывали передачу: малобюджетные спек- такли делать будут. - Рассмеялся. - Отец Гонерильи, Реганы и Корделии в динамовских трусиках с белой полосочкой выходить на сцену будет, - он рассмеялся ещё сильнее. "Видимо, он не трезвеет вообще... Где же столько денег взять?" - весело мель- кнуло у Джека. - Кончилось! Была одна страна, где... - Владимир махнул рукой, опять потянулся к бутылке, - и вот тебе! - он сог- нул руку в локте, - примите в полусыром состоянии! Ну, давай, будем!
   Конечно, будем.
   - Ах-х, налей-ка ещё.
   - Кругом - одна большая лживая проституция... даже с виду святые люди! - не унимался Владимир. - Даём этой жизни, - на- лево и направо. Забыли, что театр с вешалки начинается.
   Можно было догадаться, о чём он говорит.
   - Проституция, - вновь сказал он и замолчал.
   Джек почувствовал, что в таком темпе он через час уже никуда не уедет.
   Часы показывали без четверти.
   - Слушай, Владимир. Ты не обессудь, мне валить пора, хотя сидел бы и сидел, - Джек улыбнулся. - А насчёт этих электроли- ний: не хочешь - не подписывай, но, как родному: только время с

196
ними потеряешь. Да в общем, как знаешь. Мне просто бежать пора. - Он взглянул на часы.
   - Да, да, - тихо сказал Владимир как будто себе, - часы всегда что-то показывают - в этом их беда. Спасибо тебе, Дима, за ком- панию. Уважил старика. Где там надо подписать? - И вдруг нео- жиданно повеселев.
   - Знаешь, я как-то в детский сад за своим зашёл. Воспитатель- ница меня встречает и говорит: "Ваш Игнат обхезался в положе- нии лёжа", - вдруг зашёлся в смехе и так же неожиданно замол- чал. "Кто я такой, чтобы расспрашивать его?" - подумал слегка опьяневший Джек.
   Одна большая проституция, обхезался в положении лёжа, театр с вешалки.
   - На посошок-то не откажешь? - с укором во взгляде спросил Владимир.
   - Конечно.
   В бардачке машины всегда были конфеты для приятного запаха изо рта.


   "Вспоминаю, как встретил Владу. Через месяц разлуки.
   Она позвонила сама; я, помню, только выздоровел после лёгкой простуды. О быстро прошедшей болезни напоминали лишь об- ветренные губы.
   Раздался звонок, и я услышал её голос.
   Боже, я услышал её голос (с трудом удерживал летящее через все невидимые просторы охватившее меня волнение).
   Она сказала, что истосковалась по нашему общению, что хоте- ла бы остаться друзьями. Хочет со мной поболтать. Ей скучно.
   Я пропускал мимо ушей всю эту ерунду. Какие, к чёрту, друзья, думал я. После всего, что было между нами?! (к дьяволу все эти интеллигентные штучки). Матери святые, я люблю её! Сумас- шедше! Пылко! Я... я люблю её. Неистово! Неземно! Никто... ни- когда не будет так любить тебя, женщина моя, тепло моё, моё спокойствие земное, люблю, люблю тебя...
   Спросила, как живу. (Ужасно я живу.) Слышал грусть  в её сло-
вах, дыхании. Клянусь,  я  уже  чувствовал  её  запах, её объятия...

                                                                                                           197
этих нежных, женственных горячих рук на моём теле. Вернуть любовь в мою кровать. Любовь! Вернуть нежность утру. Вернуть бессмысленным словам веселье.
   Я говорил и говорил. Хочу тебя видеть. Сейчас. Сейчас, сейчас, сейчас! Между нами лежало два часа пути - я преодолею их быс- трее.
   И ворвался к ней. Она открыла дверь и увидела огромный букет роз (спасибо, господи, за этот миг). Её запах, волосы, глаза, бес- конечные поцелуи. Какая-то борьба наших душ, пальцев рук и ног, животов, дыханий, нашего неодинакового понимания сча- стья, может быть, борьба груди, губ. Её слова в моих ушах. По- том поздний ужин в маленьком ресторанчике. Незабываемая ночь. Через два дня она переезжает ко мне.

   А утром я ехал на службу. Счастливый и несчастный. Понима- ющий и пытающийся закрыть глаза. Верящий и не верящий в чу- до. Благодарящий и хулящий Бога. С преклонённым коленом и неистово кроящий матом всё святое.
   Но помню хорошо: после её звонка, прежде чем положить труб- ку, несмотря на обветренные губы, я поцеловал телефон".


   Джек припарковал машину на стоянке для гостей, метров за сто до тюрьмы. (Гостей тюрьмы. Хм.) "И вечный бой", - подумалось ему. От двухсот граммов водки приятно грело внутри.
   По дороге к тюремным воротам повстречал женщину. Запла- канные глаза. Шла, вся скорчившись. Чудилось, вот-вот упадёт. Но она шла; метров за триста находилась трамвайная остановка. Затем мимо него прошли два здоровых молодца. Каждый строго смотрит перед собой. Казалось, ничто не может остановить дви- жения их плеч. И ещё казалось, не остаётся воздуха за ними, как два бульдозера, шли эти громилы. Джек представил того - треть- его, - которого они навещали. Такого же огромного, с мощной мышцей, которая через голову соединяет плечи... Мускулистое плечо, мускулистое предплечье, мускулистая отрыжка. Да бес с ними.
   В воротах он представил свои документы, его попросили подо-

198
ждать. Прекрасный пейзаж. Минут через десять впустили во внутренний двор. К нему приблизился солдат.
   -  Рядовой (такой-то). Буду Вас сопровождать.
   - Ранинг Джек, Электрическая Компания. Буду давать вам электричество, - улыбнувшись, в тон ему ответил Джек, - где у вас тут колесо крутить надо?
   Солдат не изменился в лице.
   - Ну, веди к начальнику, что ли, - бросил Джек.
   Алкоголь бесследно растворялся в желудке, оставляя место лишь унынию. Он шёл за служивым. Серые склады проносились, вышки с пулемётами, засмоленная кухня, вонючая мастерская. Полуразобранный мотор на земле. Разлитое машинное масло. Ко- лючая проволока. Отовсюду веет животными отходами. "Сейчас бы ещё сто грамм да рёбрышек жирных, - подумал он. - Сучья жизнь".
   Солдат постучал в кабинет, затем раскрыл её перед Джеком. Пропустил по приказу в палаты по приказу.
   Навстречу вышел оплывший мужчина, большого роста и с ог- ромными мешками под глазами.
   Директор Авгиевых конюшен. "Поддаёт наверняка".
   Хряк.
   - Я представитель Государственной Комп...
   -Знаю, знаю, - перебил его громила, - мне звонили.
    Ему звонили. Это повод перебивать. Хряк.
   - Я начальник тюрьмы, подполковник (такой-то). Садитесь.
   - Благодарю Вас, господин майор.
   - Подполковник, - поправил. Брови поднял.
   - Простите.
   Мистер Бидл, Ридл, Тидл, Фидл.
   После того, как некоторые формальности были улажены, на- чальник сказал:
   - Вас отведут в комнату для свиданий. У нас ремонт: придётся пройти через северное крыло. Прошу Вас, ни с кем не разговари- вайте и никому не отвечайте. Свидание - десять минут. Строго, но ничего не поделаешь. Тюрьма. Если сами подсядете случайно, поймёте: вынужденные меры.
   - Я пока не собирался как-то, господин сержант.

                                                                                                           199
   - Подполковник, - совершенно не мигая, вновь поправил его начальник. - И потом, - этот исполин слегка качнулся к нему. -Любой может подсесть. Уж поверьте моему опыту, - оскалился, - здесь такое встретишь. - И тычя в себя пальцем, нашёл умест- ным добавить. - Дока!
   Надо повысить его в звании.
   - Вам виднее, господин полковник.
   - Вы хотите комнату свиданий с разделительной решёткой или...
   - С решёткой, - перебил его Джек. Вояка радостно закивал. "Ну его к лешему". Резко поднялся.
   - Прощайте, господин начальник государственной тюрьмы.
   - До свидания, - искренне улыбнулся тот.
   "Добрый малый, - подумал Джек, выходя из кабинета. - Сви- нопас!"
   И снова потянулись решётки, остановки, отпирания засовов, два метра вперёд, остановки, запирания засовов, ожидания в пе- реходах, лязганье замков.
   Когда остановились в очередной раз - напротив камеры номер 15 Б - между ним и заключённым была только решётка, - Джек заглянул внутрь. Ужасный вид. Клоака. Общий толчок в углу. Биде с подогревом отсутствует напрочь.
   К решётке с обратной стороны приблизился смуглый паренёк со всеми приметами дебила на лице, губы не смыкались, навер- ное, с рождения. Он положил руки на решётку. До него было метра два, но Джеку стало не по себе. Ни о чём не думал в этот момент, хотелось уйти. Чуть погодя заключённый примерно по кисть вытащил правую руку за решётку. Джек стоял и тупо гля- дел на это зрелище. Приятного в ситуации было мало. "Где же этот нед--й солдат?" - подумал он. Паренёк продолжал смотреть на него в упор; Джек почувствовал полное своё бессилие. Здесь, в этом другом мире, таком далёком от мира маленького кафе на берегу, от того счастливого папашки с детьми, от Стемого, Вик- тора, Владимира Боголаева, Вики, лежащего перед своим телеви- зором Макса, от джазовой студии. "Уволюсь к  чертям, - про- неслось в голове. - На завод пойду инженером. Имел я вас всех, сеятели  духовной  инфлюэнцы!  Уйду".  Он по-прежнему  не мог

200
оторвать взгляда от смуглого паренька, который вдруг тихо про- говорил стишок, что-то вроде детской:

               Спит красавица в гробу.
               Я подкрался и е-у.
               Нравится, не нравится -
               Спи, моя красавица.

   И он тихо, судорожно засмеялся. В этот момент дубинка заг- ремела по решётке; подошёл солдат. Ну наконец-то. Кесарю - богово.
   Заключённый отскочил, злобно глядя на обоих.
   Джека ввели в комнату. Закрыли за ним дверь. Джек быстро обернулся - солдат зашёл вместе с ним. Выпустил воздух; одно- му было бы совсем мерзко. Даже через разделительную решётку.
   Четвёртая стена - решёточная - была общей со смежной комна- той. В неё ввели клиента Государственной Электрической Ком- пании. Лениво плюхнулся на стул перед Джеком.
   - Господин Ранинг, - представился, - Электрическая Компания.
   - Насрать, - окрысился. - Что надо?
   Джеку совсем не хотелось шутить. Единственным желанием было поскорее выбраться из этого злого мира, где всё решает дубинка солдата без фамилии или нож заключённого и напрочь отсутствует время. На Джека смотрело лицо зверя, урода. Неваж- ны уже причины, приведшие этого красавца за решётку, след- ствие... вот оно - следствие. И ни одна проанализированная и разобранная по косточкам причина, почти наверняка, ничего поправить не сможет. Он отсидит и отправится воспитывать своих детей. Боже ты мой, какое чудо! А сколько там ещё таких же, не получивших до сих пор своего порядкового номера. Припомнилось миллеровское "дайте мне пулемёт, и я сделаю улицу чистой". Хорошая мысль; плевать, где он нашёл её. С кишечника своего переписал, какая разница?!
   - Дело в том, что через участок земли, принадлежащий Вам...
   Джек объяснил в двух словах суть дела.
   - Ты русский? - неожиданно прервал его заключённый.
   - А что, акцент?

                                                                                                           201
   - Да.
   - Я - русский.
   - Не люблю русских, - сказал зэк.
   - Мы сами себя не любим, - ответил Джек.
   - Не понял?..
   Даже такого дегеря можно зацепить. Он его почему-то уже не боялся. Ко всему можно привыкнуть. Хотя, конечно, лучше его зацепить по морде. С разворота. Костяшками пальцев по перено- сице, по почкам, по коленной чашечке. Без красивых слов. По слабым местам. С каждым надо говорить на его языке, учил в детстве отец. Главное, не дать ему подняться. Бить и бить. На- верное, я бы с ним справился.
   Джек без удовольствия смотрел на него. Страх исчез совсем.
   Солдат не слушал, о чём они говорят. Железные решётки. Ка- менные стены. Конвоир; нет, пусть всё-таки стоит. Закон. Про- сить разрешение у человека, который увидит свой дом через сто лет. Цивилизация. Когда будет удачный её виток?
   Грубить при исполнении нельзя; найти новое место работы - время. Сейчас бы ещё сто грамм...
   - Что значит, вы себя не любите? - оголив прогнившие зубы, переспросил озадаченный зэк.
   Прекраснейший оскал.
   Всё. Разрешение он всё равно не даст. Линейники, прокладчи- ки, или как там их ещё, подождут. Пятьдесят процентов успеха за день. В жизни бы так. Грубить нельзя.
   - После дождичка в четверг, - сказал Джек.
   - Что? - тот свёл брови.
   - Завтрак на обочине, - глядя ему в глаза, проговорил Джек.
    Зэк подался вперёд. Пытался понять.
   - Я не врубился.
   - По ком звонит колокол, - продолжая смотреть на него в упор, сказал Джек. И конвоиру. - Спасибо. Свидание окончено.
   Солдат нажал на кнопку в стене. В камере заключённого откры- лась дверь. Раздался голос: на выход!
   Зэк ещё некоторое время смотрел на Джека. "На выход!" - пов- торилось вновь. Встал, заложил руки за спину, не оглядываясь, вышел.

202
   Надеюсь, здесь не записывают на плёнку всё подряд. Разорвись вы все, вместе с вашим обалдевшим от собственной тюрьмы на- чальником. Уйду на завод инженером.


   Домой ехать не хотелось. Слишком много событий для одного дня. Поеду в офис; все уже, наверняка, смотались - сегодня короткий рабочий день. Налью себе стаканчик чаю. Вид из окна красивый. Пошарил в карманах: где-то уронил футляр от очков. Красивый был; Вика подарила. Да. Налью себе стаканчик чаю. Надо позвонить Вике, навру, что много работы - приду поздно. Пусть ночует у себя. Интересно, что сегодня по спортивному каналу. Куда же я дел футляр?





   В холле фирмы одиноко маячила фигура Боба. Джек прямиком направился к нему.
   - Добрый вечер, Боб.
   - Привет.
   - Вот так вот здорово, а? - Джек обвёл руками громадный пустой холл, - когда никого нет.
   - Радость пространства - хороший признак, - сказал Боб. -Если, разумеется, это не из-за астрофобии.
   Джек улыбнулся.
   - Не грустно ли певцу в людской толпе томиться?.. - процитировал Боб.
   - Простите, Боб?
   - Да нет, - словно спохватился. -Вечно я...
   - Будет Вам, Боб. - Их голоса отдавались лёгким эхом. - Не хотите чайка перед уходом?
   Боб посмотрел на Джека каким-то вороватым взглядом.
   - А почему бы и нет. Я кое-что закончу и минут через пять под- нимусь к тебе. Отведать не желаешь? - Боб протянул ему тарелку с  пирожками.  -  Я  вышел  недавно,  купил.  Около автостанции,

                                                                                                           203
здесь внизу. Район бедняков, а мучные изделия, на мой взгляд, самые лучшие в городе.
   Джек взял один пирожок и сразу же откусил. Рот наполнился приятным вкусом печёного теста и мяса.
   - Действительно, вкусные. Спасибо. Я  жду Вас наверху.
   Лифт. Кнопка с номером этажа. Устал. Надо было домой ехать. Сейчас бы уже спал. Какого чёрта? Вечно мой язык. Уже пригла- сил... Футляр от очков, наверное, у Боголаева забыл. Теперь он будет в нём свои очки хранить. Или он без очков был? Не помню.

   "А в пирожке, что съел сейчас, куча поколений. Там, внизу, у автостанции, гной маленьких домов, мириады женщин, стоящих в тяжёлых, грязных пекарнях. "Мать" Горького... Я съел часть их, часть мира, где я сам - часть. "Быть или иметь", "иметь или быть", к некоторым это не успеет прилепиться. Там внизу. Их дети. Они не получат своего шанса. Мысли, не приводящие ни к чему, приводящие к себе. Круг. Незаметно меняется лишь ради- ус. Радиус.
   На зубе моём образовалась маленькая щель. Но что она по срав- нению с брешью в детских животах бедных кварталов. Я чуть сытнее их и уже иной. У меня другие танталовы муки.
   Вылить бы сейчас тарелку супа на стену, как отец  Браун, и пусть полиция нравов по этому следу придёт в бедняцкий дом, в эти харчевни, в ту булочную, пекарню, в мой офис, наконец. Это ли не лучше, чем гоняться за уличными проститутками. Пусть каждый делает своё. Кесарю - его собственное. Мать их. При чём здесь я? Зачем мне это всё? История сильнее меня. Что б ни сделал, станет песчинкой этой пахнущей слизью истории. Так было задумано! Когда уже случилось, гм. Ещё один пирожок в мой рот, что целовал вчера рот проститутки и год назад пальцы ног любимой, и всё это - ещё одна не доведённая до оргазма пылинка истории.
   "Мать" Горького, "Идиот" Достоевского.
   "Опыты" Монтеня, когда уже на пенсии. В лоджии. В кресле-качалке. Может, пойму с пятого раза "Улисс" Джойса. Всегда хочется говорить о том, что знаешь меньше всего. Желание и обязанность  солгать как духовная клептомания. Непонятное нас-

204
лаждение от непонятного противоречия. Чем старше, тем труднее влюбиться и легче просидеть весь день перед тупым телевизо- ром... но кусочек хлеба, тонкий слой сливочного масла и солёный сыр... всегда пожалуйста. Нет ничего лучше... на большом вре- менном участке. Кусок хлеба, напомаженный сливочным маслом. Тонкий слой солёного сыра сверху. Первый кусочек во рту. Слы- шимое только тебе сладостное чавканье. Пишу, и слюнки во рту... "Мать" Горького? Слюнки во рту. Сладким чаем всё запить. С лимончиком. В подстаканнике. Серебряном. Что от деда. Под- полковника Советской армии. Ох. Сытость. Сладость. Радость. Веки набок. А тарелку супа не на стену. А внутрь. В полный живот, где уже сладкий чай плещется, хлеб с сыром плавают. Масло сливочное рекою растеклось. Никогда меры не знаем. Ух. Хорошо. Хрен с Вами. Благословляю себя. Веки набок. Сон".


   - Вот ваш чай, Боб.
   - Спасибо.
   Боб устроился на подоконнике.
   - Как поживаешь, Джек?
   - С переменным успехом.
   - Ещё жив?
   - Вы про счастье идиота?! - улыбнулся Джек.
   - Мне понравилась шутка, - не продолжая темы, сказал Боб, - услышал в маклерской конторе; ко мне родственники приезжают из Чехословакии. Так вот, там довольно сексапильная секретар- ша хвасталась одному маклеру, что купила себе новое платье. Красивое белое декольтированное. Она разошлась со своим при- ятелем и сгоряча рванула в магазин. Сейчас-то уже отошла, но платье уже у неё. - Боб сделал глоток чая. - В этой конторе масса народа. Снуют туда-сюда. Какие-то иностранные рабочие, пот- ные толстяки, старики, чёрт-те что в общем. И у всех у них на неё перманентно стоит, из глаз капает. А эта ничего не замечает, знай себе балаболит. Только, говорит, надеть некуда. Сей маклер ей, мол, давай, поедем на уик-энд в гостиницу, там и наденешь. А она: "Я ищу, где надеть, а ты мне предлагаешь, - где снять".
   Ещё глоток чая. Хлюп. Вниз, на встречу с мочевым пузырём.

                                                                                                           205
   Джек ухмыльнулся.
   - Можно вопрос, Боб?
   - Только не сложный.
   - А что это за песню Вы всегда поёте?
   - Боюсь тебя разочаровать, Джек, - слишком прозаичный ответ.
   - И всё-таки?
   Боб достал сигарету. Прикурил. Положил пачку и зажигалку обратно в карман.
   - А от нечего делать. - Потом хмыкнул. - Надо же напоминать себе, кто ты есть на самом деле.
    Начинало смеркаться.
   - Нас, Джек, заставили играть в жизнь, а правил не объяснили. И мы, как дети, отплясываем "холодно-тепло", только с той лишь разницей, что предмет-то нам не найти никогда.
   Он слез с подоконника, и устроился в кресле уже давно ушед- шего домой Грега.
   - В Японии, Ранинг, есть место, может слышал, называется Сад Рёандзи - Философский Сад. В нём разбросаны пятнадцать боль- ших камней; они расположены так, что с любого места видны только четырнадцать. Передвинешься, чтоб увидеть пятнадца- тый, и из поля зрения уходит предыдущий; так и мы у себя в ду- ше видим только четырнадцать. В лучшем случае... К сожале- нию, к радости, - не знаю.
   Остановился.
   Джек не нарушал молчания. Подпёр голову руками.
   Тихая усталость.
   - Сплав! - вдруг воскликнул Боб.
   Джек никогда его таким не видел.
   - Сплав внутри нас, - уже более спокойно продолжал Боб. -Комки, нервы. Мы все подчас напоминаем одного большого человека, страдающего эксгибиционизмом и полным параличом одновременно.
   - А Вы - пессимист, - усмехнулся Джек.
   - Возможно, - ответил Боб. - Сейчас вот чай допью и пойду.
   - Боб, а не слишком ли претенциозная теория?
   - Ты про чай?!

206
   Дже