бора  с
объектом, вернее субъекта с объектом, - осмелел я, увидев, что  терпели-
вый хозяин никуда не торопится в своем уютном халате. Да и я  почувство-
вал, что еще не способен уверенно передвигаться, то ли от  выстрела,  то
ли от виски.
   - Забавный вы субъект! Забавный субъект. И ваш  рассказ  о  состоянии
затмения памяти очень поучителен... Любой внутренний хаос гораздо  более
упорядочен, чем наш хаос, внешний. И чем шире это внешнее по  цепочке  -
личность, семья, политическая партия, многопартийное государство  -  тем
сильнее хаос... И здесь нужен принцип, сводящий  в  космос  хаос  личных
свобод, не ограниченных культурным зеркалом. Мы свободны, когда отвыкаем
в себя вглядываться. А сколько мы понаставили кривых зеркал! Если  вгля-
деться в оставленные нам культурные вехи, то и среди них не просто отде-
лить путеводные от лукавых... И еще надо ухитряться не  проваливаться  в
зазеркалье... А сейчас процветает искусство, построенное на эстетике ха-
оса, на соединении нелепого с еще более нелепым,  и  это  дает  поистине
блестящие результаты...
   - Блеск упаковок на свалке после выеденного традиционного  содержимо-
го?
   - Нет, вы всмотритесь пристальнее в причудливое искусство видеоклипа,
все это наиболее соответствует мировосприятию, отрекшемуся от  Слова,  в
вашем обмороке это все ясно показано. Так кино  сочиняет  хаос  истории,
угодный творцам исторической справедливости, это очевидно, к  сожалению,
и мои предки приложили к этому руку, не я один... Я кивал в знак  согла-
сия: - На себя вы, я думаю, наговариваете, ваши роли исключительно  бла-
городны, а Стеньке Разину было не до искусства кино...
   - Э, мне тут не до шуток, ведь мой папа, который мне фамилию дал, был
помощником режиссера у самого Эйзенштейна, вместе с ним  Зимний  штурмо-
вал, этот штурм для нас придумал, а дворец при этом  попортили  изрядно.
Помощник режиссера, сокращенно - помреж, отсюда фамилия - Помрежченский,
затем произошла редукция с ассимиляцией, и в паспортном столе записали -
Померещенский!
   - Не может быть!
   - В нашем паспортном столе все может быть. Хотя есть и еще одна  вер-
сия. Предки имели поместья как дворяне, отсюда возможна фамилия -  Поме-
щенский. Потом произошла революция и мой  предок  вставил  из  революции
первый слог внутрь своей фамилии.
   - Почему же слог ре, а не, скажем, - во?
   - Предок был музыкант и очень любил ноту ре, особенно ре-мажор. К то-
му же , смею вас заверить, Р - резко, решительно, ревностно относится  к
труду, Р - демократично, с него началась речь, ибо  Р  может  произнести
даже собака: РРР!
   Я стал возражать Померещенскому: - А мне сдается, что Р - редко, роб-
ко, дрожит над рублем, Р - реакционно, репрессивно и преждевременно,  из
чрева Р журчит вечно речь рабов: РРР!
   - Ишь как он заговорил! Р - это распределение кривизны мира по ранжи-
ру геометрии Римана! Р - ребро времени, из которого  происходит  безраз-
мерная вечность! Р режет вам правду-матку в глаза!
   - Уж если Р такое острое, как топор, секира, резец, то еще  острее  -
Ф! Ф - это обоюдоострое Р!
   - Ф? Фи! Ф - это двуликий Янус, фокусник, франт и фантом! Кофта,  фа-
та, туфта, нафталиновый фатализм, офонаревший от фраз фанатиков! Фигня и
фата-моргана! Физкультура во фраке!
   - Фантастика, футурология, футуризм!
   - А вот фантастику, поэзию и науку не надо трогать! - поэт неожиданно
обиделся. Я пошел на попятную:
   - Я и не трогаю. Я разделяю вашу любовь к ученым, фантастам и поэтам!
   - Поэтам?! - поэт, казалось, еще больше обиделся.
   - Поэтам, - к вам в частности. В особенности, - поправил я положение.
   - Где вы вообще видели поэтов? У  нас,  в  прогнившем  Датском  коро-
левстве! Одни эпигоны - пушкинята, фофанята и блокнята! Сброд! А  фанта-
зии никакой, ни у поэтов, ни у фантастов.
   На шум вышла белокурая Сальха и, сложив на груди руки, голубыми  гла-
зами с укоризной уставилась в какую-то точку, находящуюся между  головой
поэта и моей. Я встал и был уже готов откланяться, но поэт  положил  мне
на плечо шелковую руку и подвел меня к окну, из которого открывался  вид
на звездное небо: - Вот единственная настоящая поэзия! Наш век  не  дает
нам достаточно времени проследить за эволюцией мироздания, но мы в  сос-
тоянии зафиксировать эволюцию нашего взгляда. Вот это я совсем еще зеле-
ный:
   Кто-то лунное сомбреро
   отряхнул от книжной пыли,
   и к оконцу атмосферы
   звезды тонкие пристыли... -
   а теперь сделаем шаг в сторону изучения конкретных наук и добавим еще
немного жизненного опыта - получим мое первое пребывание  еще  на  нашем
юге:
   Здесь, как на ладони, космос,
   и небо - анастигмат!
   Царапают звезды его плоскость
   на мотоциклах цикад...
   Он задумался, а мне пришло в голову только это: - Да,  поэзия  -  вся
езда в незнаемое...
   - Конечно, езда, - подхватил поэт, - а какой русский не любит быстрой
езды? Вы, кстати, на чем домой поедете? У вас машина?
   - Я - на метро, - сообразил я, и подумал, хорош бы я был, если бы мне
пришлось вести машину. Я стал искать взглядом  шляпу,  хотя  пришел  без
шляпы, да вообще никогда не носил шляп.
   - Успеете на метро, - сказал поэт. - Рад был познакомиться, да, а за-
чем вы приходили? Ну, разберемся в другой раз, -  закончил  он,  оконча-
тельно заметив неподвижную блондинку Сальху.
   - А что вы будете делать с чемоданами? - едва не споткнувшись об  них
спросил я при выходе.
   - Сальха расшифрует и все войдет в том, который  будет  следовать  за
воспоминаниями моих жен обо мне. Дать вам что-нибудь почитать на дорогу?
Вот номерок нового журнала с началом моей приключенческой повести, сочи-
ненной в соответствии с духом времени. И будьте осторожны,  вы  спускае-
тесь в город, в это обезрадостное место, где убийство, и злоба, и  толпы
иных злых божеств, изнурительные недуги, и тлен, и плоды разложения ски-
таются по ниве несчастьяп!
   Я поежился, а он еще крикнул мне на прощанье:
   - Привет Эмпедоклу!
 
   * * *
 
   Спустившись в метро, я обрадовался, что меня  туда  пропустили,  и  я
как-то странно начинал не верить, что я был там, откуда  шел.  Мелькнула
даже нелепая мысль - надо было взять у него справку, что он в меня стре-
лял. Ведь он мог снять с нее копию и поместить ее в один из своих томов.
Тут подоспел поезд, можно было спокойно сесть, и хотя ехать было недале-
ко, я раскрыл выданный мне новый журнал. Повесть называлась оПо дороге к
девочкамп, состояла она из рисунков и подписей к  ним,  кое-где  рисунки
без подписи, так сказать, без слов, словом - комикс. Я стал разглядывать
и прочитывать. Какой-то саквояж с двумя кружками, в которые вписаны  две
головы, астронавты Диванов и Фомяков летят открывать новую планету.  Ди-
ванов: оКакой русский не любит быстрой езды!п Фомяков: оКак хороша,  как
свежа  третья  космическая  скорость!п  Головы  становятся  все  больше,
навстречу им увеличиваются такие же головы. Диванов: оМы летим навстречу
великой зеркальной преграде, именно здесь  изгибается  наша  вселенная!п
Фомяков: оТак оно и есть, по закону листа Мебиуса. Но  смотри,  Диванов,
мы уже поседели!п Фомяков и Диванов хватаются  за  головы,  торчащие  из
скафандров: Ах! Ох! Ух! Диванов: оНемудрено, ведь прошло несколько  мил-
лионов  относительных  летп.  Фомяков:  оНе  может  быть!  То-то  я  уже
чувствую, что меня тянет к девочкам!п В верхнем ряду воображения  витают
девочки. Диванов: оФомяков, нам не до девочек, мы не можем уклоняться от
курсап. Фомяков: оПо нашему курсу лежит Черная Дыра, если мы  в  нее  не
свернем, она все равно нас затянетп. Приближается Черная Дыра.  Диванов:
оНе затянет, потому что у меня нет такого желания, а у тебя нет на дево-
чек даже денег!п Фомяков: оДеньги выделены тебе как эквивалент  времени,
и я могу потратить часть своего времени на то, чтобы отнять у  тебя  эти
деньги!п Сквозь шлем просматривается испуганное лицо Диванова.  Диванов:
оФомяков, но у тебя дома жена!п Ехидное лицо Фомякова.  Фомяков:  оА  ты
читал, Диванов, пушкинский анекдот о том, как Дельвиг звал однажды Рыле-
ева к девкам. оЯ женатп, - отвечал Рылеев; отак что же, сказал  Дельвиг,
разве ты не можешь отобедать в ресторации, потому что у тебя  дома  есть
кухня?п На картинке Рылеев зовет Дельвига к девкам. Диванов: оТы,  Фомя-
ков, себя с классиками не ровняй. Ты бы еще Баркова вспомнил. Ты даже на
Померещенского (вот, скромняга, отметил я) не тянешь. А я тебе  еще  вот
что скажу: ты в транскосмической экспедиции впервые, ты себе и не предс-
тавляешь, что за девки в этих дырах попадаются...п  Художник  изображает
вполне пристойных девок. Фомяков: оДевки, они везде -  девки,  какая  бы
дыра не была...п Диванов: оНе скажи, батюшка, ведь иные есть и в  осьми-
ногом обличии...п
   Нарисованы восьминогие и восьмирукие девки, вроде бы как  в  огромных
очках. Фомяков: оПодумаешь, многорукий  Шива!  Это,  брат,  для  объятий
очень даже хорошо, таких объятий и в Кама-сутре не сыщешь. А если у  них
еще и присоски есть! На это одно поглядеть стоитп. Диванов: оУвидишь ты,
держи карман шире, у них, у осьминожек чернильная жидкость есть, они  ее
как выпустят, ты и не увидишь, где ты и с кем!п Художник изображает чер-
ный квадрат. Диванов: оА еще есть пчеловидные девушки, у них  и  манеры,
как у истинных пчел, они же трутням отрывают потом это самое: так приро-
дой предусмотреноп. Пчелы вырывают трутням это самое. Фомяков: оТы  меня
не стращай и не обзывай трутнем, я тебе тут столько  экспериментов  про-
вернул, другому и десяти жизней не хватит! Ты меня на меде не проведешь,
хватит зубы-то заговаривать!п Диванов: оА можешь еще напороться на  аку-
ловидных, членистохвостых, черепахообразных, драконоподобных, слонокожих
и медузоликихп.
   Изображена почти достоверно соответствующая нечисть. Фомяков:  оПоду-
маешь, на то на мне и скафандр на все случаи, совпадающие с непредвиден-
ными!п Скафандр крупным планом. Диванов: оДа они все оборотистые, сперва
и не видно, кто - кто, а как только скафандр  по  молодости-то  скинешь,
так тут они нужный вид примут, уже не отвертишься. А ты знаешь,  сколько
ловушек они цельным кораблям устраивают?п Космический корабль попадает в
ловушку. Фомяков: оНеужто цельным кораблям? Со всеми  антеннами?п  Дива-
нов: оОни антенны за усики принимают, что там - с антеннами: с экипажем!
А потом их экспедиции разыскивают, отчеты об этих поисках публикуют,  до
ни разу правды еще ни один фантаст не написал, куда они  на  самом  деле
провалились: цензура все равно бы не пропустилап. Нарисовано, как цензу-
ра гневно не пропускает отчет. Фомяков изображает крайнее  недоверие  на
лице. Диванов: оУсмири свою постыдную похоть, Фомяков,  ведь  я  же  вот
держусь, я думаю только о том, как выполнить наш долг  и  открыть  новую
планету!п Фомяков: оДошло, наконец, до меня, как ты держишься! Ты с  са-
мого начала не доверял нашему правительству! Ты  экономил  продукты,  не
ел, думаешь, вот вернемся на Землю, ты на этих запасах еще лет сто  про-
тянешь! Все, Диванов, шалишь! Вернемся, ты у меня еще за  это  недоверие
под трибунал пойдешь! Выкладывай деньги на девчонок, сквалыга!п  Диванов
(дрожа от негодования): оДержи, чтоб ты провалился, провокатор!п
   В лицо Фомякову летят рубли и трешки. Фомяков: оТы за кого меня  дер-
жишь? Мы же не дома... да и дома... Шутки со мной шутить вздумал?  А  ты
знаешь, никто еще не отменил закона, что больше тридцати  рублей  нельзя
вывозить за границу? Так я тебе, как домой вернемся, еще  нарушение  фи-
нансовой дисциплины и контрабанду пришью!п Диванов (дрожа  от  негодова-
ния): оДержи, чтоб ты провалился, доносчик! Но смотри,  не  прогадай!  Я
предупреждал...п
   В лицо Фомякову летят доллары и фунты. Фомяков:  оВот  так-то  лучше.
Теперь давай, тормози, да тормози ты, Черная Дыра уже на  носу!  (поет):
оА ну-ка девушки...п
   Черная Дыра приближается, уже можно видеть очертания, какие-то  роди-
мые пятна. Диванов (кричит, торжествующе): оЗемля!п
   Фомяков: оКак? Почему Земля?п Вырисовывается Земля.  Диванов:  оЯ  же
предупреждал, что время - деньги! Ты выманил у меня  деньги,  которые  и
совершили такой оборот. Ты что не слышал, что деньги кого угодно  сведут
с пути истинного? Ишь, что затеял, и это в пространстве-времени Римана и
Минковского, о Лобачевском я уже при тебе и  говорить  стесняюсь.  Итак,
Фомяков, я тебя сейчас сдам властям за невыполнение задания особой госу-
дарственной важности. Правительству позарез нужна была новая необитаемая
планета для проведения на ней экологических экспериментов. А ты куда все
повернул? Будут тебе, ужо, девочки! И жене твоей все обязательно расска-
жу!п Фомяков с ужасом смотрит на Землю. Поезд дальше не пойдет,  просьба
остановить вагоны. Я закрыл журнал и  вышел.  На  улице  было  безлюдно.
Из-за киоска, оскалившегося разноцветными бутылками, вынырнули две фигу-
ры и двинулись ко мне.
   - Почитать что-нибудь есть? - с угрозой в голосе спросил первый. Вто-
рой зашел сбоку, снял с носа очки и стал хмуро протирать их своим  галс-
туком. Я молча протянул им журнал, и они, повеселев, тут же  отошли  чи-
тать к ближайшему фонарю.
 
* * * 
 
   Дома встретила жена, она еще не спала.
   - Ты откуда в таком виде? Где ты был?
   - В каком таком виде? - бодрился я. - Я был у Померещенского.
   - У Померещенского? А может быть, у Пушкина? Я спрашиваю, где ты был?
   - Ну я же говорю, я был у самого  Померещенского.  Потом  он  в  меня
выстрелил...
   - Выстрелил? Скажи еще, что у тебя была дуэль с Померещенским! Конеч-
но, это для тебя была бы единственная возможность войти, если не в лите-
ратуру, то в историю.
   - Но это правда, при чем здесь дуэль, он выстрелил в меня по  ошибке,
приняв за агента...
   - Ты совсем с ума сошел, даже соврать как следует не можешь. За аген-
та тебя тоже только сумасшедший пример, агенты одеваются гораздо прилич-
нее, особенно агенты по торговле недвижимостью!
   - Да я...
   - Ладно, проспаться тебе надо, завтра разберемся.
 
* * * 
   Телевидение штурмовало мою квартиру под музыку Вивальди.  Я  пожалел,
что не удосужился поставить себе железную дверь, мол, кому  я  нужен,  а
теперь уже поздно. Вместе с охотниками за сенсациями вломились  какие-то
мои шапошные знакомые, и тоже с видеокамерами. Какой смысл снимать  меня
спящего? Из деловитых разговоров при расстановке  аппаратуры  я  уловил,
что очень актуален мой храп, он может при достаточном  освещении  разбу-
дить нового Герцена, который по предсказаниям уже появился не то  в  За-
падной Европе, не то в восточной Азии. Шапошные знакомые  умильно  пере-
шептывались, - мой храп, якобы,  говорит  о  духовном  здоровье  России.
Кто-то даже услужливо схватил меня за горло, чтобы я  лучше  храпел.  Не
знаю, чем бы для меня это кончилось, но тут ворвались японцы, все в чер-
ном, и, размахивая мечами, разогнали съемочную группу, после чего  уютно
расселись на полу, погрузились в печальную прелесть моей ночной  обители
и стали пить чай, молча, они передавали  друг  другу  чашки,  мне  стало
стыдно, что у меня не хватает чашек на всех, я хотел  встать  и  посмот-
реть, нет ли еще где-нибудь чашек, но не мог встать. Японцы были с  чер-
ными лицами и в оранжевых касках, они с таким вежливым нетерпением ждали
своей чашки, что мне захотелось посоветовать им снять пластиковые  каски
и пить из них, но мне не удавалось произнести ни слова. Они пили чай  не
из котелка, а из самовара, я никак не мог вспомнить, откуда у меня само-
вар, а пили они так долго и так много, никуда не  выходили,  меня  объял
ужас, что они будут вынуждены в конце концов сделать себе харакири, что-
бы избавиться от чая, и тогда я опять залью нижних соседей и будет скан-
дал. Я попытался объяснить им знаками, что у меня есть сушки, но от  су-
шек они отказались, так как у них предупредительная голодовка.  Еще  они
очень смиренно разъяснили, что если им, опытным учителям бабочек,  рабо-
тающим в нечеловеческих условиях в подземельях и с очень хрупким матери-
алом, если им не будут сверху своевременно выплачивать скудную зарплату,
то их трудные ученики мутируют и будут поедать не только  урожаи,  но  и
наличные деньги у всех, к чьим рукам они липнут. Они раскланялись и, пя-
тясь, удалились через окно, так как прямо к нему был подан трап самолета
японской авиакомпании и они улетели в страну восходящего солнца, видимо,
рассчитывая вернуться именно к восходу. Я не сразу заметил,  что  кто-то
то ли остался в комнате, то ли возник в ней, он бубнил, как молитву: че-
ловек - это звучит гордо, человек - это гигантски разросшийся  спермато-
зоид, человек человеку - текст! Знаю, согласился я, это открыли  францу-
зы, все есть текст, вот и человек тоже. Вовсе не французы, возразил  мне
текст, бубнящий в темноте, - это открыли задолго до  всяких  там  ученых
русские уголовники, но их открытие, как и прочие в России,  замалчивает-
ся. Говоря так, он позвякивал какими-то металлическими мелочами. Вы дав-
но читали настоящего уголовника? Ведь даже не раскрывали? Я  хотел  про-
бормотать, что я стараюсь следить за новой литературой, но мой гость на-
пористо наседал: вы видели, что написано у настоящего уголовника на гру-
ди? А на ягодицах? Это вам не глупые комиксы, это -  афористика!  Ну,  я
вас не хочу обижать, напротив, я все сделаю от меня зависящее, чтобы вас
читали! Не беспокойтесь, это совсем не больно, представьте себе, что  вы
спите, спите... Следы ваших снов, ваше подсознание как бы само проступа-
ет на вашей поверхности. И я могу предложить джентльменский набор,  луч-
шие в мире тексты! Для груди, тут надо нечто подходящее на случай,  если
понадобится рвануть на груди рубашку. А для ягодиц я подберу  вам  сюрп-
риз, вы всю жизнь будете гадать, не догадаетесь! Только самым близким вы
сможете доверить разгадать эту тайну! Я был не в силах сопротивляться  и
только вспотел от жути, это вселило в меня надежду, быть  может,  нельзя
будет писать по потному телу. Художник слова уже  подступал  ко  мне  со
своими склянками и колющими предметами, как вдруг на его пути сгустилась
фигура в плаще и с кинжалом.
   - На кого работаешь! - вскричала фигура. - Ты что не знаешь, что вся-
кий текст должен быть прежде всего зашифрован? И разве тебе  неизвестно,
что всякий открытый текст, если он может попасть в  руки  врага,  должен
быть в крайнем случае съеден? Как же он съест сам себя? На что ты  обре-
каешь, художник слова, моего беспечного, спящего  друга?  Ведь  ему  еще
предстоит пройти огонь и воду...
   - Вот-вот, - прошипел защитнику моему художник, - воду и огонь! Пото-
му я и хочу превратить его в рукопись, ведь рукописи не горят!  На  этом
месте я и уснул, наконец, или, наконец, проснулся, что в принципе одно и
то же.
 
   * * *
 
   Утром я взялся за свежую газету оВЧЕРА	п. Сразу бросился в глаза  за-
головок: ВЕСЬ ДЕНЬ С ПОМЕРЕЩЕНСКИМ. Уж не про нашу ли встречу? Да нет...
Прежде всего объявлялось, что маститый мастер стал лауреатом премии  Зо-
лотого Мотылька, и весь вчерашний день в стране прошел под знаком  этого
события. Вчерашний день! Уж не проспал ли я целых две ночи?  Нет,  число
было то, вчерашнее, когда весь мой день прошел под  знаком  незабываемой
встречи! О Золотом Мотыльке сообщалось, что изготовлен он из  сибирского
золота, добытого в Бодайбо, где еще в прошлом веке трудился  прадед  ны-
нешнего лауреата. Пыльцу для крылышек выделали из якутской алмазной  пы-
ли, известно, что бабушка лауреата выросла в Якутии, когда  там  ничего,
кроме обычной пыли, еще не видели. Мотылек был размером с обычного  оле-
андрового бражника, и был тут же объявлен конкурс для умельцев,  которые
будут готовы попытаться подковать Мотылька. В утренней передаче  оДВАЖДЫ
ГЕРОЙ ДНЯп вы можете увидеть лауреата в беседе либо  с  телеведущим  1-й
программы, либо с комментатором 13-й, которые, к  сожалению,  пройдут  в
одно и то же время, так что вы можете выбрать себе одну из этих бесед по
вашему вкусу! Я посмотрел на часы и поспешно включил  телевизор,