ему-то ему захотелось испросить у нее
прощения, он и сам не знал.

- И ты прости, - закрыв лицо руками, прошептала Сталина-Алена".

Чем-то запредельным веет от этого взаимного прощения. Словно черный и белый
ангелы встретились у врат чистилища и молча обнялись. А впереди у Ивана -
дальнейшее существование. Он возвращается к семье ... "серый от бессонницы
и усталости"... что ждет его?

Николаевы-Коннели ("Иностранцы") пытаются спрятаться от зависти
соотечественников под маской любящих экзотику англичан. Они пытались
обосноваться фермерским хозяйством уже в нескольких деревнях, и всякий раз
добрые соседи их немилосердно жгли - может, хоть чужих по гостеприимству
природному пожалеют? Фрэнсис, глава семейства, всеми силами старается
поддерживать с местными "отпетыми" самые приятельские отношения. Задабривая
угощениями и разговорами допоздна на кухне. Все зря! Как только тайна - по
чистой случайности - открывается, новую ферму Коннелей постигает участь
всех предыдущих. Страх и подозрительность воплощаются в реальность с
мистической неизбежностью.

И так - почти постоянно в этой книге. "Фобии" материализуются и мстят своим
жертвам, выносившим их в глубинах своего ИССТРАДАВШЕГОСЯ мозга и
ИСТОМИВШЕЙСЯ души.

Рискнувший дотерпеть до состояния "антифобии", видимо, обречен на
непреодолимое влечение к смерти.

Автор не оставляет надежды. Кроме гипотетической возможности - все
когда-нибудь начать сначала.

В этом - трагический реализм последней прозы Романа Солнцева.



Марина Саввиных

                                   СТИХИ


   * * *
Твой камень - изумруд.
Он зелен и лукав.
Мой - бирюза, и нет
Камней нежней и тише-
Не прячь пустую грусть,
Как фокусник, в рукав:
Ты птицелов, а здесь
Живут хорьки и мыши.
Бессмыслица нужна,
Как телу - гибкий хрящ,
Всему, что носит смысл
И замышлялось тонко-
Зеленый небосклон
Бутылочно блестящ,
И зелены глаза
У твоего ребенка-
Ладошка - бирюза.
Запястье - изумруд.
Ты птицелов, а здесь
Живут хорьки и мыши-


* * *

Свете небесный, что рано потух ты?!
Жалко мне, мало мне солнечных дней -
С Тихой, туманной, таинственной бухты
Ночь наплывает без звезд и огней-


Мне ли глядеть на пустые ворота,
Мне ли минуты тоскливо считать,
Мне ли в часы запредельной дремоты
Ветхие нитки в отчаяние рвать?..


Нету мне отзыва, нет мне ответа-
Только по сопкам летит во весь дух
Круглое красное облако- Это
Свет мой небесный, что рано потух-


* * *

-Пускай меня простит Винсент ван Гог
За то, что я помочь ему не смог--
Арсений Тарковский.


Пусть мне простит бедняга Гельдерин,
Что до сих пор поэты одиноки,
Что тянется их сиротливый клин,
В земные не укладываясь сроки-


Невольно поддаваясь на обман,
Который повсеместно одинаков,
Сливает гениальный графоман
Поток души с потоком вод и злаков;


Он входит в одиночество, как в храм,
Где трепет свеч и ангельское пенье,
И приобщает Бог к Своим дарам
Его золотоносное терпенье-


* * *

С. Ю. Курганову.

Мой современник Данте Алигьери
Сквозь щель пифагорейского числа
Увидел смысл в сомнение и вере,
Узрел Добро в самораспятьях Зла.


С учтивостью протягивая руку
Незнаемому другу и врагу,
Он родствен лире- или родствен луку-
Стрела и песня пробуют дугу


Между его спокойными зрачками,
Где зыблются Голгофа и альков-
Асфальта не касаясь башмаками,
Как темный вихорь между облаков,


Он движется- подобное в подобном-
Себя мы вспоминаем лишь в аду,
В неугасимом пламени, способном
К великому гончарному труду!


EXISTENCIA.

Есть у телеги - колея.
Есть у ковра - основа.
А у меня есть только я
И мыслимое слово.
Я наполняю сей сосуд
Своим существованьем,
И несравним мой странный труд
Ни с ковкой, ни с ваяньем.
Я не поставлю рядом с ним
Резца благое дело:
Так только духа горький дым
В живое входит тело-
Лети, явление ума,
Во мрак строки соседней!
Свобода там или тюрьма -
Узнаю я последней-


* * *

Е. Байкаловой.

Обожженная лампа качнулась - и вскось
Улетело твое покрывало-
Не тревожься. Мир тверд, как слоновая кость.
Вот утро. Конец карнавала.


Мы прощаемся - мальчики хором поют.
Ночь - фиалковой клумбой - увяла.
Нам уже неуместно и холодно тут.
Утро мертвых. Конец карновала.


На крючок - белоснежною маску греха.
Под кровать - каблучки и рубины.
Над руинами площади - крик петуха
И разорванный плащ Коломбины.


* * *

Андрею.

Вот тебе мои сто сорок свечек
И моя дорога из песка-
Не сдавайся, братец мой кузнечик,
Жестяному посвисту листка!


Хочешь ли хорошего летанья?
Так летают, пальчик уколов-
Кто же унимает жар скитанья
Дымом кем - то выдуманных слов?


Если бы прорваться не хотела,
Как артезианская вода,
Изнутри стрекочущего тела
Обоюдоострая слюда, -


Можно быть хитиновым калифом
Царствовать над маревом - в глуши,
Мифами объятой, словно тифом-
Только для очнувшийся души.


Панцирь - ненадежная облатка.
Полдень щелкнет как змеиный зуб,
Промелькнет оранжевая складка
Чьих-то улыбающихся губ-


И в тумане, на краю востока,
Встанет тень незримой Каабы,
Что влечет любовно и жестоко
Всякого, взыскавшего судьбы.


* * *

Лотос - лотос- лагуна - берлога-
Пепел - водоросль- плачу? жива?
Надо мной никого, кроме Бога.
Подо мною - вода и трава.


Что вы стелетесь, умные змеи?
Кто тянулся - давно перерос-
Боже мой! я ответить не смею
На еще не возникший вопрос!..


Ты спроси меня! - или на это
Недостаточно родственных прав?
Или Богу довольно ответа
Предлежащих потоков и трав?!.


P. S.

Когда бы мы не умерли тогда,
Не стали только словом, только знаком,
Полуразмытым контуром следа,
Клочком святыни, брошенной собакам,
То, кто б из нас узнал себя - в другом,
В сосуде без орнамента и глянца
И в площадной латыни итальянца,
Край света обошедшего кругом?..


Опубликовано: "RES COGITANS"