Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Буркин Юлий. Пятна грозы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -
пятствия - полосатого бордюра между тротуаром и проезжей частью. Тот, что повыше, тянул невиданной длины отросток-руку прямо под колесо ближайшей машины к какому-то темному округлому предмету. "Ребенок" же как-то страшновато-неестественно загнул в прыжке голову и, размахивая, словно ветряная мельница, руками (тоже разной длины), устремил на "взрослого" пустой отрешенный взгляд. От картинки веяло лекарственным духом инвалидного дома и тянуло могильным холодком. Подпись гласила: Бежит за шляпой дядя, А ОН - на дядю глядя. Плакат был выполнен на добротной лощеной бумаге сочными яркими красками. ОН прочно засел мне в душу. Возвращаясь, я обнаружил на задней обложке купленной тетради стихотворение. Вот такое: Хорошо по росе Прогуляться вдоль шоссе. Хорошо, но только НЕ - Не по правой стороне! Вернувшись в общагу, я двинул в столовую и там, стоя в очереди, прочел над лотком с хлебом: Хлеб - наше богатство, его береги, Хлеба к обеду в меру бери! А чуть поодаль - еще: Помни, как дважды два: Хлеб - всему голова! Эти строки меня доконали. Оказывается, для кого-то то самое рифмоплетство, которым мы занимались от нечего делать, является профессией. Но ведь, чтобы такая "продукция" расходилась, на нее нужен спрос. Неужели тот, кто заказывает, не чувствует фальши? И мне пришло в голову провести эксперимент. Про себя я назвал его "Операция ЧФ" (Чувство Фальши). Я подошел к девице за кассой. - Простите, девушка, кто у вас тут главный? Девушка подняла широко открытые красивые, как у теленка, карие глаза. - Как это? - Ну, кто у вас тут директор, что ли, или начальник?.. - У нас - заведующая. Но ее сейчас нет. А зачем она вам? - Я хотел узнать, откуда у вас эти плакаты, про хлеб. - А, - протянула она и разочарованно махнула рукой, - года два назад в тресте дали. - И вам они нравятся? - А вы - кто? - Я из газеты, - не моргнув и глазом, нахально соврал я. - Да, очень, очень нужные плакаты, - неожиданно бойко стала "давать интервью" девушка, - нужные и интересные. Вот только жаль, маловато их. - А вам нужно больше? Понимаете, наша газета проводит кампанию по привлечению молодых поэтов и художников к нуждам бытового обслуживания. Уже завтра можно было бы принести несколько новых плакатов. Ваша заведующая против не будет? - Что вы; Галина Владимировна, наверное, только рада будет. И действительно, Галина Владимировна обрадовалась, когда назавтра стены ее столовой украсили новые, еще пахнущие тушью, надписи. Первый из них поощряюще намекал: Ты зачем сюда пришел? Ну-ка, кушай хорошо! Второй энергично советовал: Постоянно и неустанно Бери к пельменям сметану! Далее следовал текст на злобу дня: Воровать ложки Стыдно немножко. Плакат на выходе сначала по-товарищески заботливо интересовался, а затем - удовлетворенно констатировал: Уходящий товарищ, ты сыт? Зря спросил; это видно на вид. (администрация) С тех пор регулярно, примерно раз в две недели, плакаты менялись, что заметно увеличило приток посетителей. Правда они больше глазели по сторонам, нежели ели. К нашим перлам можно отнести следующие призывы: Был Гамлета отец, стал - тень. Кушай рыбу каждый день! Стулья наши - общественные, Будь бережлив, давай. Стул-то, ведь он - как женщина, Ножку ему не ломай. Агрессией пухнет весь зарубеж. Время требует: "Ешь!!!" А два плаката Галина Владимировна все ж таки забраковала. Ей показалось, что они скорей отпугнут покупателей, нежели привлекут. Первый из них предостерегал: Есть пельмени с маслом Очень огнеопасно! Необоснованность данного заявления заставила нас, скрепя сердце, согласиться с заведующей. Второй забракованный плакат этак ненавязчиво рекламировал: Стоит довольно дешево Это странное крошево. Мы с Юриком ничего предосудительного в этих словах не видели. Но Галина Владимировна категорически отказалась это вывешивать. Однако, проявив незаурядный такт, она выразила надежду, что молодые поэты обиду на нее не затаят и не оставят ее столовую без своего вдохновенного внимания. Операция ЧФ продолжалась. Предметом нашей особой гордости стали следующие воззвания: Один мой знакомый Глеб Кусками бросает хлеб. Не знает, наверное, Глеб, Как трудно дается хлеб От еды, спиртным запитой Никогда не будешь сытым. Пусть не лезут в глотку вам Распроклятые сто грамм! А вот этот плакат Галина Владимировна сперва тоже не хотела вешать, но Юрик, заинтересованный, как автор, излил на нее целое море литературоведческого красноречия, и она, сраженная его эрудицией, покачнулась и сдалась. Теперь на стене красовалось: Пальцем в солонку?! Стой!!! Что ты себе позволяешь? Мало ли где еще ты им ковыряешь?! Хотя реакция посетителей всегда была примерно одинаковой, наблюдать нам не надоедало, и мы, бывало, часами просиживали в столовой за каким-нибудь сиротским стаканом компота. Особенно, почему-то (может быть Зигмунд Фрейд ответит?), нравилось нам, когда смеялась какая-нибудь симпатичная девушка. Но это-то как раз случалось крайне редко. Именно симпатичные девушки, как правило, без эмоций скользили взглядом по строчкам, затем поправляли что-нибудь в своем туалете и невозмутимо продолжали трапезу. Славные были времена. Обо всей этой ерунде я мог бы рассказывать еще долго. Но уже светает. Я должен торопиться. Разошелся, вроде. На всю тебя целиком уже стараюсь не смотреть. Хватит с меня благородных экстазов. Работать надо. Так. Пятно. Вот же скотина по разуму. Интересно, что это - зависть или страх, или ревность, или что-то еще? А, без разницы. Одним цветом. Стараюсь оттереть резинкой. Не берет. Шкуркой-нулевкой. Без толку. Сколоть? Нет, подобные пятна "с мясом" способна откалывать только жизнь. В этом есть своя правда. Пятно не пристало бы так основательно, если бы это было чуждо твоей натуре. Видно, я тебя бессовестно идеализировал. Да, так всегда. Теперь, с этим пятном, даже больше похоже на правду. Можно раскрашивать. В одну руку я беру горсть душистой лесной земляники, в другую - горсть продрогших утренних звезд и бросаю все это тебе в лицо. Краски сами находят себе подходящие места. Теперь румянец. Я отламываю маслянистый и розовый, как крем с пирожного, ломтик зари и размазываю его по всей мраморной поверхности. Так. Волосы. Отрываю кончик хвоста извивающейся в агонии ночи и натираю этой липкой пахучей субстанцией брови, ресницы, волосы. Ну, вот. Я позволил себе в последний раз полюбоваться тобой. Сейчас ты такая, как на самом деле. Вот только пятна этого я никогда не замечал. Хотя, где я мог его заметить? Ну, пора. Я закрываю глаза и пытаюсь услышать свое сердце. Вот оно - тихое такое "тук-тук, тук-тук". Теперь твое. Ага, вот оно! Бр-р, какое холодное. Знал бы кто, как не хочется. Но надо. И я прижимаю его к своему. Муражки побежали по телу, и стало трудно дышать. Ничего, потерпим. Теперь я уже отчетливо слышу стук своего сердца, но он стал реже и как-то надсаднее, еще бы, ведь теперь оно "раскачивает" и твое. Это как искусственное дыхание. И вот, самостоятельная искорка затеплилась в этом маленьком ледяном комочке. "Тук-тук, тук-тук" - уже легче стучится моему, а еще через минуту уже оба сердца в унисон гремят в моих ушах добрым паровым молотом: "Тук-тук!!! Тук-тук!!!" Я чувствую, как теплеет у тебя в груди, как высоко вздымается она в первом глубоком вздохе, как чуть приоткрывается рот, и дрожат, как во сне, готовые подняться веки. И я, надеясь встретить твой первый лучистый взгляд, спешу проснуться, открыть глаза, окунуться в это отчаянное море... Листки, листки, листки... Рукопись передо мной. Пустая комната. Тапок посередине. Пишу-таки. Ну-ну... Все правильно, стоит только что-то закончить, как ты теряешь это, а, впридачу, и частицу себя. А ты теперь там, где ты есть на самом деле. Ты проснешься и с удивлением будешь вспоминать странный сон, будто тебя, совсем голую кто-то внимательно осматривает, ощупывает. Было больно. Ты встанешь и впервые в жизни станешь ТАК разглядывать всю себя в зеркале. Очень даже ничего. Вот только эта противная родинка на груди... Ты оденешься, соберешь дипломат, и, пройдя через капустный ад студенческой столовой на первом этаже, выйдешь на улицу и вольешься в общий поток, текущий к учебному корпусу. Ты торопишься, Элли, и даже представить себе не можешь, что появилась на свет только сегодня ночью. Что впереди тебя ждет Желтая Кирпичная Дорога, которая ведет в Изумрудный город. И все твои желания исполнятся. Так будет, ведь я написал так. А я - Бог. Итак, центр мира создан. Вертись, Вселенная! Чтобы взбодриться, я резко поднимаюсь. Из кармана вылетает: - Лось... Запускаю руку и извлекаю оттуда прямоугольный розовый предмет. Встряхиваю несколько раз. - ...тись... ная!.. - отзывается он и замолкает, хоть затрясись. Ну, все ясно. А что, собственно? - Бом-м-м... - неожиданно раздается заблудившийся раскат грома, словно аукционный гонг. Продано! 2 Друзья! Не стоит уповать На чудеса. Чудес не будет. Одно из двух: или волшебник палочку забудет, Или вообще, он не умеет колдовать... Удивительно, но тяга продолжить эту явно незаконченную вещь у меня появилась только сейчас, трескучим зимним утром, семь лет спустя. А ведь продолжение подразумевалось изначально (помнится, я даже намекал на это, где-то в самом тексте). Но это я сначала думал, что удивительно, а позже, поразмыслив, понял, что к чему. Чтобы было яснее, поведаю одну маленькую историю. Надо заметить, что за упомянутые выше семь лет я много написал и худо-бедно публиковался в журналах и сборниках. И вот, как то раз, подходит ко мне некто еще более "начинающий", нежели я, и заявляет: - Слушай, помоги советом. Решил, вот, написать рассказ, а с чего начать - не знаю... Я ответил ему. Наверное, он слегка обиделся на мой ответ, хоть виду и не подал. А я, между прочим, был абсолютно искренен: - Нет ничего проще. Сначала напиши роман. Потом внимательно прочти его. Затем отдели первую главу и перенеси в нее все находки, которые обнаружишь в остальном тексте. Теперь этот, лишенный "изюминок" текст без сожаления уничтожь. Оставшаяся первая глава с вкрапленными в нее изюминками и будет той великолепной новеллой, которую ты желаешь написать. Вот и все. Совет этот я давал хоть и с легкой иронией, но без снобизма. Иронизировал же я, скорее, над собой, нежели над своим собеседником. Ибо именно так была написана моя первая новелла, продолжение коей Вы читаете ныне. Точнее - не новелла, а "текст", так как жанр его расплывчат, композиция рыхла, стиль эклектичен... Я мог бы до бесконечности перечислять известные мне недостатки этого текста, но, признаюсь, он дороже и ближе мне, чем почти все написанное после. Дело в том, что уже позже я вывел для себя правило, соотносящее вдохновение, умение и старательность. Звучит оно так: "Писать следует сердцем; если не пишется, тогда - головой; не пишется и так, пиши задницей". Впоследствии я честно следовал этому правилу, и в собственных вещах хорошо помню (хотя знаю, что постороннему это может быть и совершенно не заметно), какие абзацы или страницы чем написаны. Но "Пятна", при всей их внешней расхлябанности, монолитны в одном: они полностью написаны первым из перечисленных частей тела. В отличии от всего прочего написанного мной, текст этот - не плод размышлений, поиска и сюжетно-психологического конструирования, а не что иное, как ВЫПЛЕСК. И чтобы он произошел, необходимо накопление. Точнее - брожение. И это подтверждается как раз тем, что я вот вдруг взял, сел, да и принялся все это писать. Ни с того ни с сего. Спустя семь лет. Т.е. дозрел. Добродил. Допух. Достиг определенной кондиции. Критической отметки. Еще чуть-чуть и... чпок. Вот так-то. А помедлил бы, не начал бы писать, сняв тем самым опасное напряжение, был бы не "чпок", а "бабах!!!". Ясно? Это хорошо, когда ясно. А мне вот пока не ясно, о чем же это я буду писать дальше. Но белизна за окном почему-то требует от меня терпения и обещает помочь вдохновением. Никогда раньше не предполагал, что вдохновлять может не цветение, а напротив - снег. Ладно. Идея придет по ходу, мне же не следует останавливаться. Нужно писать хоть что-то... Есть! Вспомнил! Я ведь должен выполнить обещание (косвенное, правда), которое дал семь лет назад. Я расскажу об армии. Итак, она. Избежать ее есть несколько десятков способов. От элементарного - непосещения военкомата по повесткам, до радикального - брака с его служащей (именно так поступил мой старший брат, и его "дело" было найдено под привинченным к полу сейфом, когда возраст его (не сейфа, а брата) уже далеко перешагнул границу призывного). Однако, самый популярный метод - "косьба". (Или "кошение"?) Кстати, байка. Некий призывник решил "закосить". Но как это сделать наилучшим образом? Ломать руки или ноги ему почему-то не хотелось, флюорография, несмотря на полкило сахарной пудры, которые он по совету товарищей вдохнул перед заходом в кабинет, показывала-таки отличные легкие, а кусок съеденного натощак хозяйственного мыла отчего-то не вызвал обещанного дворовыми знатоками эпилептического приступа, вызвав лишь стойкое отвращение не только к мылу, но и к шампуням, к крему для бритья, к зубной пасте и даже к стиральному порошку. И вдруг, - "Ба! - вспомнил он, - да ведь у меня сосед - майор из военкомата. Может быть, стоит это дело обсудить с ним?". И вот, является он к майору и заявляет: так, мол, и так, не хочу служить. А тот ему: "Это будет стоить тысячу. Но отдать ты мне ее должен не сейчас, а в ночь перед комиссией. Точнее - ровно в полночь. Принесешь ее на кладбище в банке из-под кофе. Сразу за воротами растут тополя. Заберешься на третий справа и жди. Все". Призывник, было, заартачился, но майор ему: "Или так, или никак. Выбирай". Ничего бедняге не оставалось, как только послушаться странного соседа. В полночь явился он на кладбище, и хоть и было ему не по себе, забрался на третий по счету тополь справа от входа. А через четверть, примерно, часа явился и майор. Залез на соседнее дерево и кричит оттуда: "Кидай!" Наш бедолага кинул ему баночку с тысячей, майор поймал ее, спустился на землю и молча удалился. Ну, а назавтра наш персонаж прибыл, соответственно, на медицинскую комиссию и рьяно принялся обследоваться на предмет своей годности в качестве пушечного мяса. Будучи уверен в том, что тот или иной специалист неминуемо забракует его (т.к. уплочено), он последовательно переходит из кабинета в кабинет... Ан нет! Каждый в отдельности и все вместе выдали ему резолюцию: "Годен". "Ах, так! - возопил в душе наш юный герой, - деньги-то взял, а дело не сделал! Ладно же, гад, я тебе службу попорчу!" И вот с этим-то душевным воплем, как был нагишом, врывается он в кабинет, где восседает президиум комиссии с его соседом-подлецом-майором во главе. - Так что же вы?! - вскричал несчастный призывник на этот раз уже, естественно, вслух, - я вам деньги давал? давал; а вы?! - И закончил, ломая руки, - почему везде - "годен" да "годен"?! "Ого", - заинтересовались коллеги-сослуживцы майора, всегда готовые вырыть товарищу яму и, возможно, занять его председательское кресло. И некто из членов обратился к юному обнаженному созданию с ласковым вопросом: "То есть вы, молодой человек, утверждаете, что давали товарищу майору деньги?" - Точно! - вскричал оскорбленный в своих лучших чувствах юноша, - тысячу. В банке из-под кофе! На кладбище! Члены переглянулись, а врач-психиатр, нехорошо улыбаясь, стал тихонько пробиваться через толпу зевак-призывников, привлеченных сей драматической сценой и сгрудившихся у входа в кабинет. - И когда же это было? - последовал очередной вопрос, произнесенный уже с едва заметной иронией. - Сегодня. Ровно в полночь. - (Речь юноши была столь вдохновенна, что не могло возникнуть и тени сомнения в его искренности.) Я сидел на одном дереве, а он, - юноша ткнул пальцем в пуговку майорского кителя, - на другом... Но больше сказать он не успел ничего, ибо с профессиональным криком - "Держите пациента!" - на него кинулся психиатр, а вся прочая кодла с удовольствием помогла последнему, свалив нашего призывника на пол и скрутив его в бараний рог. Через полгода - обследованный вдоль и поперек и обколотый всем, чем только можно - он был выписан из психиатрической клиники, имея на руках натуральный белый билет. Оставаться нормальным в дурдоме возможно не более одной-двух недель. Вот так. Но это - байка. Теперь же - правда и только правда о советской армии. Какой бы печальной правда сия ни была. "Жопа в мыле, рожа в грязи. "Вы откуда?" "Мы - из связи". В этих-то войсках я и служил. Точнее - МЫ служили. Кто это - мы? Ну конечно же, я и Юрик Иноземцев, мой вечный спутник и корефан. Если говорить о том, как служил он, то самое грандиозное приключение, пережитое им в рядах СА, выглядело следующим образом. Пошел как-то Юрик в караул. Ночью, стоя на посту у знамени части (прямо в расположении, т.е. в помещении) он неожиданно и нестерпимо возжелал удовлетворить естественную надобность. Как быть? Оставить знамя? Это грубейшее нарушение Устава караульной службы, и грозит оно, если не дисбатом, то, как минимум, десятью сутками "ГАУПТИЧЕСКОЙ вахты" (позднее я выяснил, что на белом свете не существует такого прилагательного, однако офицеры наши упорно говорили именно так). Но если "голод не тетка", то противоположная ему потребность, по-видимому не дядька. И Юрик нашел-таки выход из столь щекотливого положения. О, нет, он не оставил священное знамя п

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору