одразделения  без  подобающей
охраны. Он просто-напросто вынул его из подставки и в  сортир  отправился,
гордый стяг из рук не выпуская.
     Сидя  в  позе,  соответствующей  удовлетворяемому  вожделению,  он  с
волнением услышал в коридоре  шаги.  И  узнал  их.  Шаги  командира  части
полковника Рябова (или "Рябчика", как называли его между  собой  солдаты).
Немедленное возвращение на пост уже не спасло бы от  наказания,  и,  чтобы
оттянуть хотя бы срок приведения его в исполнение,  Юрик  замер  и  затаил
дыхание. И тут услышал истошный рябчиков вопль:  "Тревога!  Тревога!.."  и
его быстро удаляющиеся шаги. А еще  через  несколько  секунд  -  не  менее
истошный вопль сирены.
     Юрик  с  состраданием  отнесся  к  переживаниями   командира   части,
лишившейся своего знамени с часовым впридачу, однако своя рубаха отчего-то
была ему ближе к телу, и по сему, моментально выработав  схему  дальнейших
действий, он бегом вернулся на пост.
     Минуты через три перед ним стояло десятка два ошеломленных офицеров.
     - Где ты был?! - выдохнул Рябчик.
     - Я? - мастерски удивился Юрик. - Здесь.
     - Не ври, я сам только что был тут!
     - Да. Точно. Были, - встревоженно глядя в глаза командиру, подтвердил
Юрик, - подошли, встали прямо передо мной,  в  упор  на  меня  посмотрели,
вдруг побледнели, глаза выпучили, да как заорете "Тревога, тревога!", и  -
бегом по коридору...
     Юрик всегда был малым находчивым и актером неплохим.  И,  хоть  этому
его рассказу никто всерьез  не  поверил,  вопрос  о  "гауптической  вахте"
замялся как-то сам собой. А Рябчик на всякий случай все ж  таки  сходил  к
госпитальному главврачу.
     ...Да!  Армия.  Этот  мрачный  детский  сад   с   сердитыми   пьяными
нянечками... Вопрос: почему военные звания выше  майора  не  едят  соленых
огурцов? Ответ: рожи в банку не пролазят.  Никогда  не  забыть  мне  ее  -
начальную школу человеческой подлости и унижений (в форме стирки носков  и
трусов старослужащим), не забыть и поразительный  по  своей  эффективности
метод "воспитания через коллектив" (это когда провинился ты  один,  а  всю
ночь методично избивают весь твой призыв, чтобы назавтра  твои  же  друзья
смотрели на тебя волками)... Ну, да, все это уже стало общим местом даже в
газетных публикациях...
     А вообще, военные - люди не злые. Но какие-то странные.
     Вот, например, еще одна (последняя)  история.  Однажды  в  солдатской
столовой случилось ЧП. По рядам обедавших прошла  тарелка  с  супом  и  со
сваренной в нем мышью. Животное неаппетитно возлежало в  центре  посудины,
при виде чего, воины, ругаясь, переворачивали столы  и,  ропща,  удалялись
голодными.
     Через полчаса нас собрали в  Ленинской  комнате,  и  бравый  замполит
разъяснил нам, что мышь - это результат происков проклятых  империалистов,
пытающихся свести на нет боевую мощь нашей Родины. Ибо, какие мы  к  черту
солдаты - без обеда? А какая боевая мощь без нас.
     А еще через несколько часов реактивный самолет  за  сотни  километров
примчал разобраться с ЧП некоего генерала Шеина (он курировал нашу часть).
     Грозный генерал выстроил в столовой уйму  людей  -  наряд  по  кухне,
дежурного по  столовой,  начальника  столовой,  санинструктора,  командира
хозвзвода, зампотыла части и пр. - и мрачным требовательным басом спросил:
     - Кто видел мышь?
     Народ испуганно молчал.
     Шеин стал еще мрачнее и еще багровее.
     - Я спрашиваю: кто видел мышь?!
     Пауза длилась  минуты  четыре,  пока  наконец  не  сдали  подорванные
алкоголем прапорщицкие нервы начальника столовой.
     - Я видел, - выпалил он, предчувствуя беду.
     - Ну и как она - большая? - спросил Шеин, слегка смягчившись.
     - Да нет. Нормальная. - И прапорщик пальцами показал размер.
     - Ясно, - сказал генерал весомо.
     И удалился.
     И все.


     Хотя, если бы я,  например,  имел  такую  возможность  -  слетать  на
самолете за тридевять земель, чтобы узнать размер некоей дохлой  мыши,  я,
возможно, поступал бы точно так же. Но в тот момент все это показалось мне
по меньшей мере странным.
     Ну, да, хватит, пожалуй, о наших боевых монстрах. Разминка  окончена.
Пора перейти к сути.
     А что это за суть?  Суть  -  это  ты,  Элли.  Сегодня  мне,  пожалуй,
сложнее, чем было семь лет назад. Тогда, фантазируя и мечтая, я  отдавался
без опаски волнам интуиции. И  я  был  полностью  свободен.  Теперь  же  я
вынужден писать с натуры. А тут  -  и  опыт,  и  мастерство  значат  много
больше, чем интуиция.
     Я бы мог сказать себе: "Не обманывайся, Элли придумал  ты;  продолжай
грезить и не беспокойся ни о чем. Та, с кого ты собираешься писать  сейчас
- живая женщина, она - совсем иное, ее и зовут-то по-другому..." Да, я мог
бы так сказать себе. Так мне было бы проще. Но не ложь ли это?  Как  тогда
быть с пятном на левой груди, которое ты называешь "родинкой"? Совпадение?
Игра природы? Я готов был бы поверить в такую глупую вероятность, если  бы
женщины вокруг меня ходили хороводами и менялись еженощно. Но ведь это  не
так. Ведь я понял, что ты - Элли, только взглянув  на  тебя.  Ты  помнишь?
Помнишь  наш  вечерний   танец,   "танец   ломкой   слюды"   в   окружении
фосфоресцирующих стен крохотной комнатушки,  не  имеющей  границ?  Помнишь
"Клуб  одиноких  сердец  сержанта   Пеппера",   кричащий   в   межзвездное
пространство о Люси с калейдоскопическими глазами? А  стук  соседа  снизу?
Жаждущего сна. И как ты удивлялась моей манере говорить с тобой  вслух,  к
тебе не обращаясь (я привык так разговаривать с  тобой  задолго  до  нашей
встречи); и как я был напуган и обрадован,  но  больше  все-таки  напуган,
когда увидел это грозовое пятно...
     А на улице был снег. Такой, как сегодня. Но я,  не  выдержав  удушья,
распахнул окно... и впервые увидел двух белых ангелов, расположившихся  на
заиндивевших ветках старого тополя напротив. И один из них плакал,  другой
же, смеясь, точнее, кудахча, успокаивал первого и пытался развеселить  его
шуткой. И не было больше ни  суток,  ни  секунд.  Были  льняные  покрывала
вечера и изумрудное свечение безмерных стен. И я стал бессмертным;  ты  же
оставалась столь юной, столь  далекой  от  рубежа,  что  практически  была
бессмертной  тоже...  И  было  острое,  как   лук   в   глазах,   ощущение
невозможности удержать все это.
     Невозможно?
     Почти.
     Хотя, в конце-то концов, любая сложность является таковой только  при
условии конечности нашего бытия. А конечно ли оно - бытие? Или что-то есть
потом? За?
     Но если поверить в это, придется поверить и в существование Его.  Что
Он вылепил нас из праха отсутствия чего-либо и из собственного желания...
     А почему бы и нет? Ведь создал же я тебя. Я помню, как  испугался  я,
осознав это.
     А ты так и не поняла, отчего я вдруг стал другим, ведь ты  не  знала,
что я - твой Он.
     Где ты? Думаешь ли обо мне?
     Возвращайся скорее, и я дам прочесть тебе этот  кокетливый  опус.  Но
ты, пожалуй,  заявишь,  что  мое  занудное  умничание  мешает  тебе  вволю
посмеяться. Ведь ты - дитя удовольствия.
     Что ж. Ладно. Специально для твоей забавы я снова отвлекусь и поведаю
что-нибудь сугубо... сугубо... пусть так и будет - "сугубое".
     Расскажу-ка я о своем вечном верном  собрате  Юрике.  Во-первых,  он,
по-моему, "дослужился"  уже  до  индивидуального  куска  повествования,  а
во-вторых, о нем, слава аллаху, рассказывать без смеха невозможно.
     Юрик, как он есть.
     Человек он - творческий. Трудно, правда, сказать, в каком именно виде
творчества он силен, но дело-то не в этом, правда? Дело  в  двух  основных
составляющих гениальности - беспорядочном  образе  жизни  и  склонности  к
парадоксам. Что касается первого, прошу поверить мне на слово:  образ  его
жизни крайне беспорядочен; что же касается второго...
     Однажды мы с Юриком купили кальмаров - решили  совершенствовать  свои
кулинарные способности. И вот идем мы по Университетской роще, несем  нашу
покупку в полиэтиленовом пакете. Вдруг видим: с  ветки  на  ветку  прыгает
белка. Мне пришла в голову странная мысль, и я поделился ею с Юриком:
     - Прикинь, что будет, если белке - рыженькой,  воздушной  и  пушистой
показать кальмара - голого, бледного, скользкого и холодного? Наверное еще
ни одна белка в мире такого не видела.
     Юрик, задумчиво помолчав, ответил:
     - Думаю произойдет вот что: от нелепости и  нереальности  увиденного,
белка, в шоке, примется рожать металлические цилиндрики.


     В другой раз своеобразная и яркая образность его мышления  выразилась
так. Мы ехали в трамвае, и я вдруг увидел, что у человека, стоящего рядом,
какое-то печально-растерянное и в то  же  время  крайне  глупое  выражение
лица; при  чем,  задумавшись,  он,  с  этим  самым  выражением,  уставился
выпученными глазами в некую абстрактную точку и открыл при этом рот.
     Я толкнул Юрика в бок и показал глазами на соседа.  Юрик  внимательно
оглядел его, после чего сказал мне вполголоса:
     - Знаешь какое у него выражение лица?
     - ?
     - Как у птицы, которая наблюдает, как кукушка запихивает ей в  гнездо
свое яйцо.


     Кстати, о трамваях и юриковской бесцеремонности в оных.  Однажды  он,
входя в вышеназванный транспорт, узрел своего старого знакомого. Тот стоял
к двери в профиль.
     - Ты ли это?! - вскричал обрадованный Юрик. Тот, к кому он обращался,
удивленно повернулся в фас, и Юрик обнаружил, что обознался. И тогда он не
нашел ничего  более  уместного,  нежели  самому  ответить  на  собственный
вопрос:
     -  Нет,  не  ты!  -  почему-то  злобно  процедил  он  прямо  в   лицо
бедняге-пассажиру и, гордо вскинув голову,  прошествовал  в  другой  конец
вагона.


     А вот и еще один случай, подтверждающий тот факт,  что  талант  Юрика
попадать в щекотливо-идиотские ситуации - феноменален.
     Прошел сильный дождь, и у Юрика испортился  телефон:  по-видимому,  в
кабель  попала  вода,   и   произошло   замыкание   между   телефонной   и
радиотрансляционной проводками. И телефон принялся вещать.  Выходило  черт
знает  что.  Когда,  например,  Юрик  позвонил  мне,  чтобы   сообщить   о
случившимся, разговор наш выглядел так:
     - Привет, - сказал мне голос из трубки.
     - Салют, Юрик; я правильно узнал? - попытался я угадать.
     - Ну да, - ответил голос, слушай... наш технический перерыв подошел к
концу, и сейчас Иннокентий Смоктуновский продолжит чтение  романа  Альбера
Камю "Чума"... Ладно, я потом позвоню, потому что... были в нашем городе и
другие лагеря, и в немалом  количестве,  но  рассказчик  не  будет  о  них
говорить по вполне понятным причинам...
     Короткие гудки.
     И  вот,  после  десятка  подобных  "разговоров",   Юрик,   совершенно
невменяемый от ярости, решил вызвать  мастера,  кинулся  на  улицу,  нашел
автомат и, набрав двузначный номер, поимел следующую беседу:
     Приятный женский голос. - Слушаю.
     Юрик. - У меня говорит радио.
     Голос. - Так. Ну и что?
     Юрик. - Как это "ну и что"?! Радио!
     Голос. - Вы разговаривать будете или нет?
     Юрик (крайне язвительно). - Да я-то  поговорил  бы.  Но  у  меня  уже
говорит. Радио.
     Голос. - Какое, к черту, радио?!!
     Юрик. - Вам лучше знать, какое. Оно говорит и говорит.
     Пауза.
     Голос. - Молодой человек, вы позвонили на междугороднюю  станцию.  Вы
будете заказывать разговор?
     И тут только Юрик сообразил,  что  в  яростных  попыхах  вместо  "08"
набрал "07".


     Юрик рассказывает о себе: "Всегда терпеть не мог певца,  моего  тезку
Антонова. А тут как-то напился с ребятами, сижу, руки - на столе, голова -
на руках. И вдруг слышу - по радио Антонов поет: "...вот как бывает!.."  И
тут  как  меня  разобрало,  как  я  заплачу,  вот   ведь,   сука,   думаю,
действительно, как бывает..."


     Одна из шуточек Юрика. На пляже подходит к девушкам:
     - Девочки, соли не найдется?
     Девочки поднимают головы и приходят в ужас от  того,  какое  огромное
нечто выпячивается у этого парня из под плавок. Они торопливо  копаются  в
пакетах, протягивают соль.
     - Спасибо, - говорит Юрик, вытаскивает из плавок здоровенный  огурец,
макает его в соль и, хрумкая, величественно удаляется.


     Да. Он, конечно, кадр. Но кто не кадр? Так что,  хватит,  пожалуй,  о
нем... Хотя, нет. Вот  еще  два  очень  коротких  рассказика  объединенных
следующим тематическим триединством: Юрик-зубы-водка.
     История первая.
     Юрик приглашен на свадьбу. Проистекает  она  в  столовой,  на  первом
этаже, а запасы провианта  и  спиртного  -  на  втором.  В  разгаре  Юрика
попросили принести две бутылки водки. Держа в каждой руке по бутылке,  уже
изрядно датый Юрик спускался по лестнице, и вдруг,  запнувшись,  повалился
лицом вперед. Что  сделал  бы  в  подобной  ситуации  нормальный  человек?
Повинуясь инстинкту самосохранения, он вытянул бы руки  вперед...  Но,  не
таков наш Юрик! "Ведь водка-то тогда  разобьется"  -  озаряет  его,  и  он
поступает так: уже в полете закидывает руки с бутылками за голову...
     Бутылки уцелели.
     Все без исключения передние зубы Юрика остались на этой лестнице.
     История вторая.
     Юрик явился к врачу вырвать больной коренной  зуб.  Врач  хотел  было
сделать  ему  обезболивающий  укол,  однако  пациент  вышел  со  встречным
предложением: "Доктор, давайте, я лучше - по-своему" и вынул из  дипломата
бутылку.
     Доктор поколебался, но, в конце концов, махнул  рукой:  "Валяйте".  И
дал Юрику стакан. Тот наполняет его, но не пьет.  "В  чем  еще  дело?",  -
спрашивает  врач.  "А  я,  доктор,  один  не   употребляю..."   Стоматолог
колеблется, затем, приняв,  видно,  некое  решение,  смягчается,  запирает
дверь кабинета и достает второй стакан...
     Когда, минут через  двадцать,  бутылка  опустела,  врач  обратился  к
пациенту: "Ну как, готовы?" "Готов", - ответил пациент и двинулся к двери.
"А зуб?!" - вскричал пораженный врач. "Да ладно, - выходя, бросил  Юрик  в
ответ, - не болит уже..."
     Но все, все, все. Больше ни слова  о  моем  бедном  друге.  Теперь  -
только о деле.
     А о каком деле-то?
     Вопрос актуален. В чем-то все же на сей раз  "дело"  мое  проще,  чем
давеча, хотя и ответственнее. Если в прошлый раз я создавал тебя, то нынче
- просто раздаю долги и балуюсь. А под конец  обязан  показать-таки  тебя.
Тебя - реальную. И - никаких чудесных  превращений.  Ибо,  как  показывает
опыт, в мире нет ничего невероятного.
     "Динь-Дон-н-н!.." - это звонок в дверь. Это, наверное, ты. Тогда  все
еще проще. Войдешь, и комната наполнится золотистым мерцанием. И  если  ты
улыбнешься, я напрочь забуду заоконный холод.
     Я нетерпеливо распахиваю дверь и... Это еще кто? На пороге -  высокий
бородатый мужчина с грубым толстогубым лицом, одетый  в  роскошную  волчью
шубу.
     - Вы кто? - довольно глупо спрашиваю я.
     - Я - снежный человек, - отвечает он не менее глупо.
     Началось. В прошлый раз -  космический  пришелец,  теперь  -  снежный
человек. Ну что за напасть?! Отчего, стоит мне начать писать о тебе,  меня
вечно посещают научно-фантастические персонажи? При чем - наибанальнейшие.
И наипротивнейшие?
     - Ну и чем могу служить? - спрашиваю я как могу неприязненно.
     - Стаканчиком не выручишь? - вместо ответа клянчит он. Тьфу ты!  Тоже
мне, брат по разуму... Представитель затерянной цивилизации...
     Я нехотя плетусь  на  кухню,  а  когда  возвращаюсь,  вижу,  что  мой
незванный гость уже восседает в кресле за моим  столом.  Шубу  клочковатую
сбросил, и теперь на нем - грубый серый свитер, галифе и яловые сапоги.
     - Пишем, значить, - говорит он, похлопывая лапой по листам бумаги  на
моем столе.
     - Слушай, вали-ка ты отсюда, - сразу начинаю я злиться, вертя в руках
стакан, который, по-видимому, никому тут и не был нужен,  -  работать  мне
надо...
     - Э-э, нет, - отвечает "гость", -  так  у  нас  разговор  не  пойдет.
Давай-ка  сразу  определимся.  Ты  у  нас  кто  будешь?  Человек.  Человек
обыкновенный. Гомо, так сказать, вульгарис. А я  вот  -  человек  снежный.
Ваши-то с ног сбились, меня ищут. А я к тебе  сам  пришел.  Так  какое  же
моральное право ты имеешь меня выгонять? Не подумал ты это, вульгарис,  не
подумал. Однако ж, не серчаю я. Так вот, учти:  наша  с  тобой  встреча  в
тысячу раз дороже чем вся эта писанина.
     - Почему это?
     - Да потому, что человек не  желает  чувствовать  себя  во  вселенной
одиноким.
     - А я и не чувствую.
     - Не о тебе лично речь, темное ты создание, о народе твоем.
     - А может мне на это глубоко плевать?
     - Не лги, вульгарис, - укоризненно произнес он,  доставая  из  галифе
мутную бутыль, - а стаканчик-то сюда давай. А себе-то, себе? Неси, давай.
     - Не желаю я с вами пить, - ответил я, раздражаясь все сильнее.
     - Не желаешь, значить? На брудершафт даже не желаешь? Ничего, мы - не
гордые. Ежели не хочет вульгарис  с  представителем  иной  цивилизации  на
брудершафт выпить, тот и один выпьет. А ты ведь, между прочем, приглянулся
мне. Хочу я тебя сделать посредником меж мирами. Озолотишься! Ведь мы-то -
снежные люди - народ великий, не ровня твоему, и недра земные мы  насквозь
видим. Я вот: приму ледяновки грамм двести и  сквозь  кору  земную  -  как
через стеклышко. С точностью до сантиметра сказать могу  -  где  под  нами
алмазы, а где и жила золотая... Так что, давай-ка, - закончил он, наполняя
стакан, - не бузи, а емкость тащи. Не кочевряжься.
     Вот тут-то я и рявкнул на него злобно:
     - Пошел вон!
     - ...Не понял?
     - Я сказал: "Убирайся вон".
     - То есть, шанс свой ты реализовать не хочешь?..
     - Вон.
     - Ладно, вульгарис, бывай здоров. Учти только: пожалеешь  ты  еще  об
этом.
     И, надменно вздернув свой картофельный сизый нос, он удалился из моей
квартиры.
     Я с удовольствием захлопнул за ним дверь.
     Вот  так.  Хватит  уже.  Со  злости  я  хапнул  стакан   ледянки,   и
непривычный, но приятный холодок растекся по всему моему нутру.
     И вдруг я увидел тебя. Увидел через стену своей квартиры, через стены
разделяющих нас домов, через обшивку  троллейбуса,  в  котором  ты  стоишь
(садиться - холодно).
     Эх, снежный человек, снежный человек! Не зря  я  почувствовал  сразу,
что ты - хам и обманщик. Оказывается, весь особый талант твоего  "великого
народа" - единственно в этой жидкости.
     Стоп. Но почему же, в таком случае, я вижу  не  золото  через  земные
недра, а тебя, Элли?..
     Понятно, все понятно. Каждый видит то, что он любит...  И  мне  стало
жалко этого снежного беднягу. А, да  черт  с  ним,  я  потряс  головой  и,
стараясь не отвлекаться,  стал  внимательно  разглядывать  тебя.  И  вдруг
обнаружил, что при желании, способен видеть тебя и через пальто,  и  через
блузку... Вот они - те самые "пятна грозы"...  Правда,  сама  ты,  вопреки
очевидности, утверждаешь, что, де, я вписал их в рукопись уже после нашего
знакомства. Да как это может быть, если она даже опубликована до того, как
мы встретились?! А?
     Кроме того, как быть с сувениром? Я полез в стол. Действие "ледянки",
по-видимому заканчивалось, так как я видел тебя все менее четко. А к  тому
моменту, когда извлек из  стола,  смахивающий  на  кусок  фирменного  мыла
небольшой прямоугольный предмет, ты  и  вовсе  исчезла.  Но  я  еще  успел
увидеть, что троллейбус подошел к нашей остановке, и ты вышла из него.
     Ну вот как объяснить его существование? - думал я, вертя "космический
трофей" в руках, а потом потряс его. И услышал:  "...вот  как...  снить...
сущест... ние?"
     Так-то!
     Динь-дон-н-н!!!
     Сейчас-то уже точно - ты.  Я  торопливо  прячу  удивительный  предмет
обратно в стол. В конце концов, если честно, я вовсе  не  хочу,  чтобы  ты
всерьез поверила в то, что тебя создал я. Да и вообще - это дело темное.
     Я спешу к двери.
     И я распахиваю ее.
     Ты, светясь удивительными сказочными лучами,