прочел  это,
когда Болл нырял за обломком.



ЭТОГО НЕ ПРОЩАЮТ, ДЮМОН!

   Отраженным светом лоснятся бока аквалюмов. Свет переменчив по яркости и
направлению, будто источники его  установлены  в  огромных  качелях.  Лучи
покачиваются вправо и влево, вверх и вниз.  И  так  же  покорно  и  плавно
меняют свою геометрию тени. Это покачиваются на шарнирах круглые  "головы"
прожекторов, точно игрушки-болванчики: одни  согласно  кивают  "да-да-да",
другие все отрицают "нет-нет". И тени, гонимые светом, не могут найти себе
места: то расправляют длинные крылья, то  прижимают  их  к  гладким  телам
аквалюмов.  Свет  окаймляет  раструбы  верхнего  ряда  машин  снежно-белой
каемкой, по контуру.
   Я помигал фарой Боллу. Болл помигал фарой мне. И я вдруг  подумал,  что
дороги наших подводных поисков, куда бы в  конечном  итоге  они  ни  вели,
всякий раз неизменно проходят через площадку. Жабры - жабрами, плавники  -
плавниками, но все-таки мы больше люди, чем рыбы...
   Манты стоят неподвижно, против течения. Только вибрируют  их  плавники.
Вспыхивая  в  лучах  прожекторов,  мимо  плывут  светлые  точки  -  хлопья
взмешенного ила. Течение мощно и плавно несет  свои  бесконечные  миллионы
кубометров воды. Это  сырье,  это  дейтерий  и  тритий  -  это  энергия...
Кубометры  сырья  без  пользы  проходят  внутри  аквалюмов,   раструбы-рты
разверзнуты в равнодушном зевке, агрегаты бездействуют. Мертвая техника...
Здесь, в  окружении  техники  (пусть  даже  мертвой),  мы  чувствуем  себя
уверенней. По крайней мере вокруг не шершавые  темные  скалы,  а  гладкий,
приятный на ощупь металл. И богатырские фигуры андробатов.  Они  бредут  к
аквалюмам вразвалку, раздвигая воду плечом -  такие  похожие  на  людей  в
жестких скафандрах, - о, если бы это были люди!..
   Рядом со мной на трапеции  белеет  матовый  шар  радиометра.  Время  от
времени зачем-то трогаю его рукой. А Болл все время поправляет висящий  на
груди квантабер. Должно быть, немного нервничает... Мы первый раз  в  воде
по-настоящему  вместе,  и  я  незаметно  наблюдаю  за  ним.  Он,  конечно,
чувствует это и  потихоньку  наблюдает  за  мной.  И  в  этом  нет  ничего
предосудительного, если не считать предосудительным любопытство.
   Колеблются тени и свет. Я смотрю на закраину ближайшего раструба, и мне
видится там что-то чуждое  техническому  пейзажу.  Толком  разглядеть  это
"что-то" не удается: оно выползает, когда сгущаются тени, и исчезает, едва
успевает к нему приблизиться луч.  Странная  закономерность...  Выхватываю
нож, отпускаю трапецию и, включив плавник, устремляюсь к машине.
   Ток воды мягко, однако настойчиво прижимает меня  к  стенке  громадного
раструба. Я с опаской заглядываю внутрь. Тронутый лучом, вспыхивает кончик
бивня струйного  рассекателя.  Затем  вижу:  из  глубины  темного  кратера
поднимается грозное щупальце.  Изумленный,  смотрю,  как  оно,  напряженно
покачиваясь, тянется ближе и ближе... и вдруг, коснувшись луча моей  фары,
ускользает во тьму.
   Я знал, что головоногим свойственно занимать под жилье любые  брошенные
под водой резервуары. Квартирный  кризис,  так  сказать.  Но  чтобы  спрут
поселился в машине, которая во время работы гудит и вибрирует!.. Есть вещи
трудно вообразимые, и это, кажется, одна из них.
   Свешиваюсь через закраину раструба. Луч  уходит  во  мрак,  и  внезапно
полость  огромной  полированной   чаши   озаряется   яркими   полукружьями
отблесков.
   Кальмар хорошо освещен. Он покраснел, но не шевелится. Чудовищный  глаз
- добрых полметра в диаметре - глядит  по-звериному  дико,  испуганно.  Не
глаз, а большой рубиново-красный фонарь -  так  странно  преломляется  луч
где-то на дне кальмарьего глазного яблока. Толстое и бугристое, как старая
лиана, щупальце обвито  вокруг  блестящего  бивня.  Остальные  скручены  в
кольца, присосками наружу. Вид грозный, ничего не скажешь,  -  попробуй-ка
тронь! Трогать тебя, дорогой, я, конечно, не  стану.  Но  и  тебе  советую
вести себя благоразумно и не делать лишних движений. Так будет  лучше  для
моей нервной системы. Для твоей, разумеется, тоже...
   Я вдоволь нагляделся на спрута и подумал, что тащить сюда радиометр  не
имеет смысла. Кракен другой, это ясно:  он  превосходит  размерами  нашего
знакомца. Я спрятал в ножны  свое  смехотворное  оружие,  убрал  локти  и,
лавируя в быстром потоке, направился к Боллу.
   Болл, комфортабельно расположившись на трапеции и пошевеливая  ластами,
наблюдал за действиями андробатов. Четыре металлических  гиганта  работали
четко, размеренно, хотя стороннему наблюдателю могло, пожалуй, показаться,
что он присутствует на  рыцарском  турнире:  романтичный  блеск  доспехов,
мельканье длинных теней, таинственно блуждающий голубоватый свет и странно
замедленная  эскапада  хорошо  отработанных   приемов   рукопашного   боя.
Глубоководные роботы прямыми сверкающими мечами полосовали  друг  друга  и
все, что ни попадалось вокруг. И пусть это просто лучи  обыкновенных  фар,
скрещивались  они  гораздо  эффектней   настоящих   средневековых   мечей.
Неподалеку от места "схватки" вертелась парочка каких-то угреподобных рыб.
   Но что это? Спотыкаясь, падая на колени  и  снова  поднимаясь,  идет...
нет, скорее ползет еще один андробат. За  ним  волочится  кабель.  Раненый
рыцарь (я узнал  однорукого)  торопится  на  поле  брани.  Трубите  славу,
герольды!
   Трубы молчат. Но раздается мелодичный звон струны, будто кто-то  тронул
клавиш рояля. Ослепительно брызнула вспышка электрозамыкания. Вернитесь  в
конец двадцатого века, милорды: кабель перебит лучом,  прекратился  доступ
энергии, и однорукий робот падает в песок. Болл опускает квантабер.
   Один из андробатов бережно поднял товарища и унес  куда-то  в  темноту.
Вернулся он,  держа  в  клешнях  какой-то  длинный  стержень,  похожий  на
коленчатый вал. Вероятно, это и  есть  ланжекторный  замок.  Через  минуту
стержень исчез  в  специальном  отверстии  под  брюхом  аквалюма.  Аквалюм
загудел. Болл  поднял  над  головой  квантабер  и,  повернувшись  ко  мне,
энергично потряс  им.  Все  в  порядке,  ол  райт,  агрегат  заработал!  Я
просемафорил  Боллу  вспышками  фары:  с-т-р-е-л-я-т-ь   в   к-р-а-й-н-е-м
с-л-у-ч-а-е. И показал рукой в сторону раструба. Закраина раструба обросла
шевелящимися щупальцами. Но спрут не думал сдаваться без боя.
   И грянул бой...
   Андробаты скрестили лучи, ярко осветив это кошмарное диво глубин.  Тот,
который ближе к раструбу,  чем  остальные,  хватает  гиганта  клешнями  за
щупальце. Спрут в замешательстве. Сначала он  просто  пытается  вырвать  у
робота свою конечность и спрятать подальше ее от беды. Не тут-то  было.  В
плен попадают еще две кальмарьих руки. Спрут отчаянно упирается, но роботы
тянут  его,  стараясь  вытащить  наружу.  Щупальца  бешено  молотят  воду,
сплетаясь в замысловатые спирали, - двое андробатов валятся с  ног.  Спрут
мгновенно белеет и скрывается в громадном облаке чернил. Но течение быстро
уносит "дымовую завесу", -  хитрость  не  удалась.  Тогда  обезумевшее  от
ярости и боли животное переходит в атаку.
   Роботы, кабели, щупальца, красное тело спрута - все сплетено в  большой
шевелящийся ком.  Бездушный  металл  мертвой  хваткой  впивается  в  живое
трепещущее мясо, рвет и терзает.  Вниз  по  течению,  от  места  борьбы  и
дальше, вода обретает чудный  нежно-голубой  оттенок.  У  кальмаров  кровь
голубая.
   Я наблюдаю возню гигантов, не в силах  отвести  глаз.  Я  потрясен.  Но
потрясен не потому, что стал свидетелем мучений  ни  в  чем  не  повинного
животного. Вернее, не только потому. Меня поражает  внезапная  мысль,  что
все рычаги, управляющие кровавым столкновением, находятся  не  здесь.  Они
находятся в полукилометре отсюда - в  центральном  бункере,  в  рубке  под
индексом  "Мурена-2".  Битвой  управляет  машина  -  черная  полусфера   с
радужными разводами. Богатыри андробаты - руки ее. Нежные, тонкие лучики -
нервы. Нежные, тонкие... Однако  умеют  решать  довольно  сложные  задачи.
Например: как превратить гиганта-спрута в бесформенный, окровавленный ком.
Да, мы,  люди,  невероятно  изобретательны,  мы  наделяем  машины  умением
разбираться и действовать в  самых  необычайных  для  них  ситуациях.  Вот
наподобие этой. Мы только забываем, что раструбы  аквалюмов  просто  можно
было бы оградить защитной решеткой. Мы  многое  забываем.  Или  не  знаем.
Поэтому сходим с ума, терпим  убытки,  смущенно  любуемся  чудесно-голубой
окраской воды. И даже иногда  стреляем.  Это  очень  нехлопотно  -  любить
природу с квантабером в руках. Безопасно. Особенно, когда "любить природу"
помогают машины. А мы проявляем эмоции...
   Глубоководный робот "Андр-4" весит около тонны. Но забываешь  об  этом,
если приходится видеть, как двое из них, увитые гибкими кольцами, повисают
в лапах спрута наподобие елочных украшений.  Взмах  щупальца  -  и  первый
бедняга, сверкнув лучом, кувырком перелетает по  ту  сторону  аквалюма.  В
авиационной практике подобный трюк называется катапультированием.
   Через воду доносится металлический лязг. И  следом  -  волнующий  голос
рояльной струны. Болл понял, что это и  есть  "крайний  случай".  Верно...
Иначе, черт побери, останемся без андробатов.
   Я обследовал радиометром все десять щупалец убитого кракена.  Так,  для
очистки совести. В матовой  толще  прибора  нечасто  мелькали  красноватые
вспышки. Естественная радиоактивность донных пород, ничего  интересного...
Я укрепил на поясе конец капробикордового троса  и  знаками  потребовал  у
Болла выключить аквалюм.
   Гул прекратился. Я отдал Боллу трос, свернутый  в  бухту,  и  нырнул  в
темный зев раструба. Внутренняя поверхность металлического  кратера  вдруг
озарилась ярким сиянием: Болл направил  сюда  прожекторы  Манты.  Трос  он
травил неумело, рывками.
   Я с любопытством разглядывал  прикрепленную  к  стенке  гроздь  больших
пепельно-серых колбас. Это яйца спрута, его сокровенная тайна, которую  он
нам позволил узнать только через свой  труп...  Я  срезал  ножом  одну  из
"колбас", чтобы показать Боллу, и рывками подал сигнал. Трос натянулся.
   Болл осмотрел мой трофей и кивнул. Он тоже все понял.
   Мы заглянули в каждый из раструбов. Обнаружили  еще  пятерых  гигантов,
озабоченных судьбой своего еще не вылупившегося потомства. Не агрегаты для
опытной добычи  дейтерия,  а  подводный  роддом!  Как  вам  это  нравится,
коллега?..
   В упряжке четверо: две Манты, я и Болл. Мы с превеликим  трудом  тащили
мертвого кракена к краю обрыва. Огромная туша, перевитая тросом,  медленно
ползла по песку. Манты клевали носом от чрезмерной нагрузки.  Мы  помогали
им нашими плавниками.
   Сначала мы сбросили  щупальца  -  они  повисли  над  пропастью,  словно
издохшие анаконды. Потом, стараясь не пачкаться  слизью,  мы  столкнули  с
обрыва хвост, оперенный ромбическим  плавником.  И  туша  спрута,  потеряв
равновесие, канула в пучину.
   При помощи фар мы с Боллом обменялись мнениями относительно  дальнейших
действий.  Болл  намекнул,  что,  поскольку  первая  часть  нашего   плана
провалилась,  надо  приступать  к  выполнению  второй.  Предложение   было
разумным. Расчет на то, что наш загадочный кальмар приплывет на  площадку,
как только начнет работать агрегат, не оправдал  себя,  и  теперь  нам  не
остается ничего другого, как довериться случаю...  Две  обширные  террасы,
которые мы, изучив батиальную карту, намеревались обследовать, расположены
по ту сторону гряды. Болл предлагал плыть над массивом -  километров  пять
по прямой. Я предложил спуститься ниже и пересечь массив по  ущелью.  Этот
путь в два раза длиннее, но зато перспективнее в смысле возможных находок.
Болл согласился с большой неохотой. Он мало верил в находки.
   Мы оседлали трапеции Мант и начали километровый спуск.
   Появились акулы. Это было совсем некстати. Я  выхватил  нож.  Но  белые
бестии старались держаться за пределами освещенной воды, и скоро я потерял
их из  виду.  Поведение  хищниц  показалось  мне  странным:  они  зачем-то
крейсируют здесь, тогда как на дне их ожидает великолепный  завтрак.  Быть
может, они уже пообедали? Что-то не верится. Сытая акула -  явление  почти
невероятное.
   Наконец  в  глубине  забрезжили  отсветы  прожекторов.  Лучи   осветили
наклонную каменистую осыпь. Среди камней выделялась размерами и диковинной
формой  серая  глыба.  Это  мертвый  кальмар.   Тусклые   линзы   огромных
неподвижных глаз... Еще недавно они казались мне рубиновыми фонарями.
   Лучи  прожекторов  обеих  Мант  одновременно  метнулись  в  сторону.  Я
оглянулся и увидел нечто такое, что впервые  заставило  меня  вспомнить  о
существовании  кабинки  скутера;  на  фоне  освещенных   скал,   судорожно
вздрагивая, медленно поворачивалась  какая-то  красноватая  и,  на  первый
взгляд, бесформенная масса. Кроме переплетенных в змеиных извивах щупалец,
кошмарная химера не имела ничего  общего  ни  с  одним  из  известных  мне
морских животных. Только потом я разобрал, вернее, догадался,  что  это  -
два спрута, сцепившихся в смертельной схватке.
   Разъяренные чудовища с остервенением обкусывали друг у друга щупальца и
тут же пытались их пожирать! Причем, разобрать здесь, где чьи  конечности,
было явно невозможно, но это обстоятельство, по-моему, ничуть  не  смущало
бойцов. Щупалец много, и половина из них, естественно, принадлежит  врагу.
На вкус они одинаковы, а в остальном - как повезет.
   Над скалами промелькнули  жуткие  силуэты  еще  нескольких  спрутов.  Я
заметил,  что  Болл  неоднократно  вскидывал  квантабер,  но  стрелять  не
решался.  Тоже  понял,  наконец,  что  это  в  сущности  нелепо...   Манты
равнодушно следили за маневрами кальмаров, провожая их лучами прожекторов.
Перед выходом в воду мне с  трудом  удалось  уговорить  Болла  перестроить
программу активной обороны Мант так, чтобы  грозное  разрядное  устройство
приводилось в действие вручную или ультразвуковым  сигналом.  И  сейчас  я
подумал, что это была очень удачная мысль.
   Исчерпав   резерв   неповрежденных   щупалец,   спруты-забияки   решили
прекратить дуэль. Разомкнув объятия и выпустив густое облако чернил, враги
ударились в бегство. Нам тоже вряд ли  следовало  мешкать,  и  я  направил
Манту в обход утеса, памятного мне по прошлому  посещению.  Но  едва  лучи
прожекторов  раздвинули  тьму  в  том  направлении,  я   заставил   скутер
остановиться...
   Сзади надвигались огни скутера Болла.  Я  сделал  предупреждающий  знак
рукой, указал на кабину и ультразвуком скомандовал Мантам выключить  свет.
Наступила глубокая тьма. Будем надеяться, что у Болла хорошая  реакция,  и
что он так же, как и я, лежит сейчас в тесной кабинке, сжимая левой  рукой
рукоятку разрядника. Ну вот, подумал я, начинается веселая  игра  "Угадай,
кто?". В глубоководном варианте эта игра обещает  быть  намного  забавней.
Кругом скалы  -  справа  скалы,  слева  и  сзади.  А  перед  носом  -  лес
копошащихся гигантских щупалец. И какое-то из них  радиоактивное,  в  этом
густом, ухоженном лесу. Отступать некуда и незачем. Надо угадывать. Кругом
- непроглядный мрак. Такой непроглядный, что больно глазам. Ничего,  пусть
привыкают. Я знаю, что слизь на теле кальмаров светится в  темноте.  Знает
ли Болл?..
   Я услышал тонкий свист. Не тонкий, а тоненький, как  острие  иглы.  Это
заработал инжектор -  вода  в  кабинке  обогащается  кислородом.  Надежная
машина, умная. Вот только напрасно  мы  доверяем  машинам  оружие.  Лучше,
когда рукоятку разрядника держит рука человека.  Даже  если  человек  этот
немного взволнован, потому что он видел  в  нескольких  метрах  отсюда,  у
самого дна, стаю спрутов, шутить с которыми просто опасно.
   Впрочем, здесь не так темно, как раньше  казалось.  То  есть,  конечно,
темно, но эта  затемненная  до  полной  невидимости  среда  прозрачна  для
малейших проблесков света, а мрак перестал быть сплошным - что-то  мерцало
и зыбилось в мягких перламутровых тонах. Будто брошенная на черный  бархат
горсть мелкого жемчуга.  При  свете  луны  жемчуг  мерцает  таинственно  и
тревожно. Здесь нет луны, нет жемчуга.  Только  мерцание.  Таинственное  и
тревожное... Привыкли глаза - яснее становилась картина. Там,  где  минуту
назад в лучах прожекторов проступали тяжелые объемы скал, теперь  на  фоне
угольно-черных пространств повисла кружевная сеть робко светящихся цветов.
Опаловые лепестки невиданных и явно неземных растении...
   Нет, это все не  могло  быть  Землей.  Это  другая  планета  -  планета
сбывшихся грез и фантазий, имя которой - Океан.  И  как  на  каждой  вновь
открытой планете, пришельцам здесь есть чем наполнить глаза, украсить свой
внутренний мир. А в этом, по-моему, главное. Иначе стремление  к  открытию
новых миров не имело бы смысла.
   В кружевные узоры  странного  пейзажа  гармонично  вписывались  голубые
фонари. Тускнеющие в их  неверном  сиянии,  неуклюже  ворочались  огромные
серовато-зеленые призраки. Фонари беспокойно блуждали с  места  на  место.
Будто бы духи пучин проверяли сохранность несметных сокровищ.
   Один из фонарей покинул орбиту своего движения и  закачался  на  волнах
голубого огня в каком-нибудь метре  от  Манты.  Осторожно  открыв  створки
кабины, вглядевшись, я узнал карликовую акулу. Брюшко этого прелестнейшего
существа источало  такое  яркое  голубое  сияние,  что  я  без  труда  мог
разглядеть отдельные ворсинки на черных пальцах моей руки.
   И вдруг - внезапный и сильный толчок. Манта вздрогнула  всем  корпусом,
резко накренилась.  Я  поймал  рукоятку  разрядника  и  завертел  головой,
пытаясь выяснить, что происходит. Прямо на  скутер  из  темноты  наплывала
огромная серо-зеленая масса.  Скутер  мелко  дрожал,  силясь  восстановить
потерянное равновесие. Ну-ну,  вырваться  из  щупалец  кракена  не  так-то
легко...
   Необычайно  ярко,  до  боли  в  глазах,  вспыхнули  прожекторы.   Манта
выпрямилась: ошеломленный спрут  отпрянул,  вскинув  кверху  грозные  дуги
бородавчатых рук. Умница, понял, что эта странная добыча не по зубам.
   Где-то рядом ударила молния. На мгновение толщу воды всколыхнула  синяя
судорога. Я  оглянулся.  От  скутера  Болла  улепетывали  два  здоровенных
спрута. Каждый превосходил машину размерами раза в  четыре.  Здесь  нашего
кальмара нет, подумал я и рванул Манту вперед. Следом  круто  разворачивал
машину Болл.
   Вспарывая тьму лучами  прожекторов,  мы  бреющим  полетом  неслись  над
местом кальмарьего сборища. Внизу - багровые  тела  спрутов,  разбросанные
щупальца, жуткие взоры ослепленных глаз. И вдруг (это было так неожиданно,
что мы с Боллом, но сговариваясь, резко  снизили  скорость)  весь  видимый
участок дна заклубился темно-коричневым дымом. Многотонные  живые  торпеды
одна  за  другой  взмывали  вверх  с  легкостью  фейерверочных  ракет   и,
развернувшись, верным строем улетали  во  тьму.  Десять,  двадцать,  может
быть, тридцать. Великолепный но своей стремительности старт!.. И я  ощутил
в себе странную смесь восхищения, горечи и чего-то еще, похожего на жгучее
чувство стыда, неловкости и обиды. Вот так - подальше от людей,  от  синих
судорожных  молний,  от  непривычно  яркого  света  этих   непобедимых   и
смертельно опасных пришельцев.
   Океан свидетель: я не желал быть смертельно опасным! Но где проходит  в
этом новом для нас удивительном мире граница зла  и  добра,  жестокости  и
великодушия, необходимости  и  бессердечия?  Какими  мерами  какой  морали
оценивать в кромешной  тьме  неизмеримых  бездн  свои  желания,  поступки,
совесть, намерения? Свое отчаяние? Обиду? Стыд? И кто мы здесь? Пришельцы?
Завоеватели?   Хозяева?   Или   просто   чернорабочие   нашей   сухопутной
цивилизации? Сотни болезненно  острых  вопросов...  Не  лезь  в  воду,  не
поискав броду. А может быть, так: забравшись в воду, не  ищи  броду?  Нет,
где-то несомненно кроется один исток, начало всех занимающих  меня  теперь
противоречий...
   Океан-море... Породнились мы с тобой  крепк