Андрей.
   И Жорин огненный вихор поник.
   Андрей показал глазами в сторону рации:
   - Вызывайте Керома. Тупик.
   Никто не двинулся с места.
   - Шеф ответит: "Самое великое зло в науке - халатность и беспорядок", -
доверительно сообщила мне Наташа.  -  Те,  кому  доводится  это  услышать,
некоторое время пребывают в состоянии невесомости.
   Я представил себе Андрея в состоянии невесомости.
   - Вот что, ребята... Можно без акваланга, - сказал я.
   - Можно, - мрачно согласился Андрей. - Если ты ныряльщик с Такароа  или
Мапуи.
   Наташа рассеянно просвистела музыкальную фразу из "Искателей жемчуга".
   - Тридцатиметровая глубина, - добавил Андрей. - Ясно?
   - Ясно. Подыщите мне плавки.
   - Пуп надорвешь.
   - Мой пуп - мне и заботиться.
   Андрей внимательно оглядел меня с головы до ног.
   - Ладно, - сказал он. - Что тебе для этого нужно?
   - Я говорил: элементарные плавки. Желательно, моего размера. Да, и  еще
груз - ну, гирю какую-нибудь, что ли. Там есть за что зацепиться?
   - На солястере? Есть. Кольцо для крюка. А гирю найдем. Все?
   - Нет. Когда вернусь - горячий чай. Теперь все.
   - Девчонки, на вашей совести чай. Жора, на катер. Пошли...
   Когда мы высадились на плот,  солнце  уже  касалось  верхушек  елей  на
противоположном берегу.
   Плот закреплен почти в центре  озера  четырьмя  растяжками  на  якорях.
Посредине плота - грубо обработанный круглый вырез.
   - Нырять туда, - показал мне на вырез  Андрей.  -  Приземлишься  где-то
рядом с солястером. Кольцо наверху. Зацепишь - хадж в честь тебя  совершу.
Босиком, до самой Медины.
   - Ладно, не ной. Расправь лучше бухту как следует. Будешь  травить  эту
вервь с малым запасом. Жора, плавки!
   Я разделся. Плавки оказались малы. Было смешно и хотелось  ругаться.  А
где-то там, на дне, расползались таинственные бентарки... Не доверяя Жоре,
я  сам  обвязал  гирю  веревкой  так,  чтобы  крюк  болтался  на  конце  с
трехметровым запасом.
   - Хватит? - спросил я Андрея.
   - Вполне.
   Я склонился над вырезом и пощупал воду рукой -  Холодная,  бр-р-р...  В
воде плавали  какие-то  белые  пузырчатые  комочки.  Продукция  бентарков,
догадался я. Сильно вздохнул через нос, для вентиляции  легких,  незаметно
взглянул на Андрея. Спросил:
   - А что, ваш строгий шеф - отец Лотты?
   - Д-да, - Андрей удивился. - Да. Но какое это имеет значение?
   Он, видимо, очень взволнован предстоящим аттракционом. Чудак!
   Я опустил гирю  за  борт  круглого  выреза,  взялся  рукою  за  крюк  и
скомандовал.
   - Приготовиться!.. Внимание!.. Але... оп!
   Холодная вода ожгла, точно  крапивой.  Груз  был  слишком  тяжел,  и  я
погружался так быстро, что едва успевал  совершать  глотательные  движения
для компенсации нарастающего давления в ушах... Толчок  -  и  я  буквально
воткнулся головой в холодный, мягкий ил.
   Темно и страшно, как в глубоком колодце. В море немного приятней. Э, да
что там, никакого сравнения!..
   Копаюсь на дне, утопая руками в зыбкой массе мерзкого ила.  Тут  не  то
что солястер - затонувший корабль не найдешь... И вдруг руки натыкаются на
какой-то странный удлиненный и теплый на ощупь  предмет,  покрытый  мягкой
щетиной.  Предмет  слегка  шевелится,  изгибаясь,  точно  громадная  живая
гусеница.
   Я сразу понял, что это - биомашина, бентарк, но тем не  менее  отдернул
руки и содрогнулся от отвращения. Сделал сильный боковой гребок. И налетел
на солястер...
   Вынырнул я неподалеку от плота, отдышался и скомандовал:
   - Вира!
   Пока я растирал  тело  мохнатым  полотенцем,  Андрей  и  Жора  выбирали
веревку. Наконец о настил плота брякнулась гиря и показался  сам  виновник
сегодняшних треволнений. Красавец, ничего не скажешь,  не  зря  дали  имя.
"солястер" - действительно, формой похож на морскую  звезду.  Только  весь
черный, с глянцевым отливом. В воду  свешивался  кабель,  который,  как  я
догадывался, уходил по дну к самому домику.
   Андрей быстро свинтил  какую-то  верхнюю  пробку  и,  сунув  мизинец  в
отверстие, ловко извлек тонкий блестящий цилиндр.  На  его  место  вставил
другой, точно такой же, затянул пробку ключом. И  минуту  спустя  солястер
благополучно вернулся на дно.
   Я застегнул запонки, подтянул галстук  и,  набросив  на  плечи  пиджак,
подсел к Андрею. Он тяжело дышал и жадно докуривал сигарету.
   Некоторое время мы сидели молча. Смотрели в закатное небо, на  пылающее
зеркало воды. Рядом,  на  катере,  пытаясь  завести  мотор,  филином  ухал
несчастный Жорж. Мотор чихал, но заводиться, видимо, не собирался.
   - Приедем - ужинать будем, - сказал Андрей и кивнул в сторону домика. -
Издалека чую: девчата рыбу жарят.
   Я рассмеялся.
   - Между прочим, я без всякого юмора, - обиделся Андрей.
   - Прости. Это я вспомнил один разговор. Севрюга... и пятое-десятое.
   -  Севрюга?  -  Андрей  фыркнул.  -  Свежей  форели  поешь  -   севрюгу
забудешь... Ну, и что там, на дне?
   - Ничего. Ил, тьма кромешная. Бентарки твои ползают. Одного  за  щетину
подергал.
   Андрей вскочил как ужаленный.
   - Врешь! - крикнул он, и я почуял неладное.
   - Между прочим, без юмора. А в чем, собственно, дело?
   - Ладно, - сказал Андрей, успокаиваясь. - Вижу, все обошлось. Я  в  том
смысле, что  совать  пальцы  в  рот  бентарку  опасно.  Забыл,  понимаешь,
сказать, вылетело из головы.  Да  я  и  не  думал,  что  вам  повезет  там
столкнуться рогами.
   - Понимаю... Снимай башмаки и топай в Медину.
   Я тоже поднялся, надел пиджак и стал расчесывать мокрые волосы.
   Андрей зачерпнул пригоршней воду, дал стечь ей сквозь пальцы и  показал
мне белый комочек.
   - Не жрет, понимаешь?..
   - Кто не жрет?
   - Рыба не  жрет.  Мелочь  пузатая...  В  аквариуме  все  было  отлично:
бентарки работали, гнали белок. Рыбам - корм,  нам  -  премиальные.  Потом
статья в академическом журнале, реклама  до  небес...  Изобилие,  дескать,
промышленный потенциал! Ну, само собой, расширенный эксперимент, отдельная
группа научных работников, благословение  шефа  и  целый  вагон  пожеланий
удачи. М-да... Третий день, как запустили бентарков  вокруг  солястера  на
полный цикл, и третий день ломаем головы: почему рыба шарахается от  нашей
продукции? В аквариуме были драки из-за каждой крошки, а здесь, видите ли,
нос воротит.
   - Может быть, исходное сырье другого качества?
   - Ил? Тот же самый... Все то  же  самое,  что  было  в  аквариуме:  ил,
бентарки, солястер, рыбешка!
   - Гм... Действительно, странно. Не знаю,  что  тебе  и  посоветовать...
Видишь ли, я специалист совсем иного профиля.
   Андрей посмотрел на меня с сожалением.
   - Козьма Прутков любил говаривать: "Зри в корень". Так вот,  разглядеть
сей каверзный корень нам  мешает  наш  целенаправленный  мозг.  Твой  мозг
работает в другом направлении. Вот и взгляни. Со стороны, говорят, виднее.
   - Может быть, подвела технология?
   - Нет, не то... Мы  тысячу  раз  проводили  структурный  анализ  белка.
Разницы с тем, что в аквариуме, нет никакой... Эй,  Жора,  ты  собираешься
здесь ночевать?
   - Горючее кончилось! - бодро откликнулся Жора. - Сейчас  взгляну,  есть
ли в канистре.
   Андрей шагнул в катер. Суденышко  резко  накренилось.  Я  с  непонятной
грустью глядел в сторону домика. Освещенные окна манили уютом.  Я  изрядно
проголодался и мне казалось, что я действительно  чувствую  запах  жареной
рыбы.
   На катере раза два чихнул мотор.
   - Приехали, паря, - послышался голос Андрея. - Сымай портки.
   - Зачем?
   - Парус ладить зачнем.
   - А-а-а... - и Жора храбро рассмеялся. - Бесполезно, дуновения нету.
   - Плюновение есть, - мрачно заметил  Андрей.  Загрохотала  канистра.  -
Переливай все до капли. Не хватит - на буксире потащишь. Вплавь...
   И еще мне казалось, что я вижу сквозь  окна  мелькание  белых  фигурок.
Одна из них -  та  девушка,  которую  я  видел  сегодня  на  фоне  озерной
голубизны...
   Сзади подошел Андрей, и я почувствовал запах табачного дыма.
   - Ло - надежная  девушка,  -  сказал  он.  -  Только  вот  трудная  она
какая-то...
   Я промолчал.
   - Впрочем, попробуй с ней подружиться, подводник.
   - Это мое дело, - сказал я. - Только мое и ее.
   - Правильно, - одобрил он. - Вот возьми мои  телефоны.  Институтский  и
домашний. В институт не звони - не отвечу. Дома отвечу,  но  редко  бываю,
даже старики обижаются.  Ладно,  захочешь  -  встретимся.  Поехали,  катер
завелся.
   ...Мы с  Лоттой  катили  по  ночному  шоссе  в  Ленинград.  На  том  же
"Меркурии". Только мы поменялись местами: я - за рулем, Лотта - в коляске.
Я все не мог привыкнуть к мысли, что гонщик-юнец, над которым я потешался,
и эта светловолосая девушка, которая так странно взволновала меня, -  одно
и то же существо. И может быть, почувствовав женским чутьем мое едва ли не
наивное смятение, она поехала со мной не в кожаных доспехах гонщика,  а  в
легком белом спортивном трико, накинув  лишь  на  плечи  плащ,  черный,  с
зелеными искрами.
   Я вел машину на малой скорости и  с  величайшей  осторожностью.  Словно
боялся, что та, которую я так долго и трудно искал и нашел наконец,  может
подобно легкой гриновской Фрези  Грант  неожиданно  сбросить  темное  свое
покрывало и упорхнуть от меня в блуждающую  неизвестность.  И  я  останусь
один на дороге, терзая себя бесполезной тоской по несбывшемуся...
   Я остановился,  чтобы  протереть  забрызганную  на  проселке  фару.  Мы
разговорились.
   - ...Да, вероятно, вы правы. Но Андрей, по-моему, упускает из  виду  то
обстоятельство,  что  с  изменением  давления  воды   изменяется   газовая
насыщенность белка. Результаты структурного  анализа  гипнотизируют  и,  в
конечном итоге, мешают понять, что здесь необходим  анализ  не  только  на
молекулярном уровне...
   Я проклинал себя, понимая, что болтаю что-то совершенно ненужное в  эту
теплую звездную ночь. И  она  понимала.  Предупредив  меня  прикосновением
руки, включила приемник.
   - На ночь много нельзя о бентарках, - сказала она. - Могут  присниться.
Послушаем музыку. Это - Глиэр...
   И она усилила громкость звучания.
   Да, это Глиэр. Хорошо мне знакомый  концерт  для  голоса  с  оркестром.
Лотта заговорщически прошептала.
   - Говорят, что, если слушать его в одиночестве или  вдвоем,  он  звучит
по-другому...
   - Сейчас мы это проверим, - тоже шепотом ответил я.
   И мы убедились. Для тех, кто делит одну  бескрайнюю  звездную  ночь  на
двоих, Глиэр звучит по-другому...
   Я был счастлив тогда и не знал, что мне суждено будет слушать Глиэра  в
ночном одиночестве.
   Я поднялся и вышел в салон. Болл куда-то исчез. Вероятно, перешел спать
в каюту. Ладно, потом уточним. Я поставил кресло нормально и направился  в
рубку.
   - Я - "Бездна-1010", я - "Бездна-1010". МИО,  "Колыбель",  руководителю
глубоководного  сектора  Леону  Дуговскому.  Десант  на  станции  "Д-1010"
продолжает   работу.   Прошу   запросить   все    научно-исследовательские
организации мира, имеющие отношение к любому виду работ на уровне  высшего
моделирования в области бионики и бионетики...".
   Я отключил микрофон,  проверил  качество  записи.  Незнакомый  голос  в
наушниках ясно и четко повторил только что продиктованный  текст.  Хорошо,
автоматика третьего  бункера  действует  безупречно.  Я  не  знал,  какова
емкость записывающей катушки  радиобуя,  поэтому,  прежде  чем  продолжить
диктовку, постарался сложить текст в голове как можно более краткий.
   "Содержание  запроса:  проводились  ли  за  весь  период   деятельности
вышеупомянутых   организаций   какие-либо   эксперименты   с   гигантскими
кальмарами рода архитевтис. И если проводились, то в какой именно форме  и
с каким результатом конкретно. Соболев, Болл. Конец передачи".
   Я надавил  клавиш  "Всплытие  РБ-Коралл"  и  отключил  аппаратуру.  Да,
загадал я старику загадку. Не  преждевременно  ли?  Вполне  возможно,  что
преждевременно, но мне приходится идти на риск. Высшее моделирование.  Эту
гипотезу тоже нужно проверить... Хорошо, что мне "приснился" Глиэр.



НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ТАЛИСМАН

   Дверь в каюту Болла оказалась незапертой.
   Груда  осколков  и  лужа,  сильный  запах  спиртного,   отчаянный   вой
вентиляторов. Тот самый вой,  которому  я  был  обязан  своей  музыкальной
иллюзией.  Автоматика   бункера,   растревоженная   сигналами   химических
анализаторов, задала воздухообменным  устройствам  сумасшедшую  работенку.
Господам развлечение - слугам кручина.
   Похоже, Болл сюда не заходил. Мне  тоже  здесь  нечего  делать.  Уходя,
возле двери я нажал зеленую кнопку.  Маятником  откачнулась  заслонка,  из
санитарного шлюза одна за  другой  выползли  три  металлические  черепахи.
Механизмы-уборщики,  деловито  урча,  выпивают  лужу.  Скрежещет   стекло.
Ненавижу скрежет стекла. Я прикрыл дверь и направился в душевую.
   Включил холодную воду. Стоял под ледяными копьями струй, пока не замерз
окончательно. Яростно тер полотенцем онемевшее тело. После  холодной  воды
всегда ощущаешь здоровую твердость каждого мускула.
   Вернувшись в салон, разогрел бульон и наполнил два термоса. Про  запас.
Открыл холодильник, извлек наугад  какую-то  банку.  На  этикетке  монолит
лимонного  кекса,  изображенный  по  всем  правилам  аксонометрии.  Однако
содержимое банки  вызвало  тоску.  Ужасно  хотелось  пожевать  чего-нибудь
зубами. Я многое бы отдал за обыкновенный сухарь.
   Покончив с едой, не  торопясь  убрал  посуду.  Я  был  чем-то  легко  и
непонятно  встревожен.  И  поэтому  делал  все  нарочно  медленно.   Такое
ощущение, будто я делаю все это машинально,  и  мне  нужно  делать  что-то
совершенно другое, но  что  именно  -  не  пойму.  Вокруг  меня  будто  бы
образовалась какая-то странная пустота. Иллюзия глубокого вакуума, подумал
я. И направился к пульту бункерной коммутации.
   Болла нет ни в одном из других помещений станции. Эту новость я  прочел
по узорам желтых огней на приборных панелях. Все люнеты задраены  наглухо,
воздухообменные устройства там не работают. И я прекрасно знаю,  что  Болл
не должен находиться в воде. В  его  состоянии  это  было  бы  равносильно
самоубийству. Спирт на такой глубине - губительнее самого сильного яда.
   Остается одно: мезоскаф...
   Вот видишь, ты испугался. Пока эта мысль  таилась  где-то  в  глубинных
сферах мышления, ты был встревожен, и только. Теперь же, когда  подозрение
четко оформилось, ты испугался по-настоящему... Говорят, акванавтам  страх
не знаком. Это неправда, знаком. И больше всего боятся они одиночества.  Я
тоже боялся остаться один. Но больше всего я боялся признать Болла трусом.
   Я подошел к акварину и прижался лбом к поверхности прохладного  стекла.
В кристально чистой воде на фоне светло-коричневого холмистого однообразия
порхала станка черно-голубых изящных рыб с длинными плавниками.
   - Он не мог этого сделать, - подумал я вслух.
   - Мог, - прошептал за стеклом кто-то знакомый. - Мог,  потому  что  ему
было страшно.
   - Дюмон, - сказал я, разглядывая плавники изящных рыб. - Все мы люди, и
всем нам иногда бывает страшно. Правда, с другой стороны, мы разные все по
качеству нервной оснастки... Не знаю, какими нервами армирован Болл, но  в
том, что он честный малый, я  не  хочу  сомневаться.  Мезоскаф  в  ангаре,
Дюмон.
   - Не надо усложнять, - сказал Дюмон.  -  Не  надо  никого  оправдывать.
Страх - это пропасть. Над пропастью можно либо пройти, либо  сорваться.  Я
тоже честно пытался пройти, но сорвался... Трудно держать равновесие  там,
где на каждый  квадратный  миллиметр  твоих  ощущений  давят  тысячи  тонн
холодной воды, а на каждый твой нерв  приходится  добрая  сотня  присосков
чудовищных спрутов. И вовсе уж нельзя, невозможно держать равновесие, если
в твой череп,  словно  змея,  вползает  цепочка  немыслимых  и  нелогичных
фактов, ключ к разгадке которых утерян. Потом -  другая  цепочка,  бутылка
виски, задраенный люк мезоскафа...
   - Цепочка предательств, - подытожил  я.  -  Да,  наверное,  все  так  и
было... Но в одном ты прав: наша обстановка как-то уж очень располагает  к
панике. И мне труднее, чем вам. Чем Пашичу, Боллу, тебе.  Потому  что  вам
всем наплевать на странное слово - "Аттол", даже прочитанное  наоборот.  А
мне... У меня...
   Я плотнее прижался к стеклу. Кому нужна моя жалоба?
   - Дюмон, - сказал я. - Для того,  чтобы  выяснить,  где  мезоскаф,  мне
нужно просто  пойти  и  увидеть  ангар  своими  глазами.  Но  я  не  пойду
проверять. Потому что твердо уверен: мезоскаф там, на месте. Болл не  мог,
не имел права быть трусом.
   Пол под ногами дрогнул. Бункер наполнился гулом; работали компрессорные
установки. Я вздохнул с облегчением.
   - Мезоскаф не всплывал, Дюмон. Болл возвращается в бункер.
   Гул нарастал. Силуэты порхающих рыб с длинными  плавниками  исчезли.  Я
смотрел на опустевшее дно, пытаясь уразуметь, как и зачем  проспиртованный
Болл отважился выйти в воду. Еще меньше я понимал, как ему удалось  оттуда
вернуться... Конечно, я принял какие-то меры,  но  одной  профилактической
инъекции, право же, недостаточно. Ладно, главное - жив. Минут через восемь
он будет здесь и все объяснится.
   Я поднял крышку люка и неторопливо зашагал по салону. От люка до пульта
- шагов ровно шесть. На обратном пути я должен был сделать не  меньше.  Но
сделал два... Над краем горловины люка я увидел черную лапу.
   Это не лапа, это -  рука.  Между  пальцами  влажные  перепонки.  Пальцы
судорожно ухватились за  барьер,  и  на  мгновение  показался  черный  шар
головы. Ворсистый с теслитовыми пузырьками  глаз.  Лязгнул  металл,  ствол
квантабера вспыхнул удлиненным отблеском грани.
   Я плохо соображал в эти секунды. Просто стоял и смотрел. Черные пальцы,
царапнув барьер, соскользнули,  закатился  шар  головы,  гулко  и  страшно
грохнули ступеньки трапа. Гремело все тише и тише, и, наконец,  -  мягкий,
но слышный, с мокрым отшлепом удар. Все... Нет, не все, зазвенела  струна,
донесся ломкий треск, потом - замирающее шипение. Смолкло. Теперь кажется,
все...
   Два прыжка - и я у горловины люка. Нырнул. Завертелся  штопором  вокруг
опорного стержня, спрыгнул  на  пол.  Склонился  над  распростертым  телом
товарища.
   Он лежал лицом вниз, уткнувшись в приклад  дымящего  паром  квантабера.
Огромный, черный,  неподвижный.  Кончик  спинного  плавника  жалко  обвис,
правый ласт полуоторван. Странное морское существо,  случайно  извлеченное
на палубу глубоководным тралом... Воздух пропитан запахом горелой  краски:
на дверце одного из  сейфов  -  темный  кратер  от  лучевого  удара...  Он
стрелял, ему плохо. Ему очень плохо, раз он стрелял.
   Рывком переворачиваю Болла на  бок.  Ч-черт,  руку  ожег  о  квантабер!
Взваливаю тяжело обвисшее тело себе на плечо. Неудачно, головой вперед,  и
теперь мне мешает видеть плавник. Ладно, двигай быстрее!
   Передвигаюсь почти вслепую. Зачем-то включился контакт  плавника,  и  я
получаю в лицо серию хлестких ударов. Не могу удержать трепещущий  плавник
одной рукой и, зверея, впиваюсь в  упругую  мякоть  зубами.  Губы  и  нос,
разумеется, в кровь, на языке - соль и горечь с неожиданно крепким запахом
моря.
   После трудного спуска в батинтасовый зал выхожу, наконец, на  "прямую".
Бегом к барьеру круглого резервуара. Только бы не  поскользнуться!  Только
бы не... Так я и знал!
   Спотыкаюсь в полуметре от цели. Однако удачно. Переваливаю барьер  и  с
шумным  всплеском  погружаюсь  в  мутные  зеленоватые   волны.   Последняя
затрещина от плавника.
   Жидкость мгновенно вскипает, накручивая пенистые водовороты.  Задыхаюсь
от едкого запаха, чувствую,  как  на  мне  расползается  одежда.  Стараюсь
держать Болла рядом  -  он  скользкий.  Все  скользкое,  все  расползается
мягкими комками слизи. Как я намерен отсюда вытаскивать Болла? Конечно, за
пояс, как же еще. Руки в петли подъемника, глубже, под  самые  под  мышки.
Так, теперь за пояс и прямо в горячее облако душа. Это счастье,  что  пояс
не растворим.
   Большое, мертвенно-синее тело - страш