Леонид Панасенко.
   Садовники Солнца

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Садовники Солнца". Днепропетровск, "Проминь", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                 И будущее в нас дрожит светло и страстно:
                                 В нас брезжит человек из завтрашнего дня!
                                                                   Верхарн


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРОСТО ЖИТЬ


ЗАГАДКА ЮДЖИНА

   - Ну? - Юджин Гарт поощрительно улыбнулся. - Как наш "ящик"?
   Четверка друзей сидела на серой с красными  прожилками  глыбе  камня  и
угрюмо молчала. Это и был злополучный "черный ящик", или, как  назвал  его
Илья Ефремов, "камень, в котором что-то есть".
   - Понимаю, - в улыбке руководителя Школы мелькнула  тень  удивления.  -
Что, никаких предположений?
   - Никаких, - подтвердил Егор.
   - Может, догадки, эмоции? - упорствовал Юджин. - Все-таки четыре  почти
сформированных Садовника и элементарный "черный  ящик",  вещь  со  скрытым
смыслом. Слава, ты защищал реферат о пользе коллективного мышления. Где же
плоды теории?
   - Внутри камня что-то стучит, - сказал Славик. - Ритмично.
   - А  что  подсказывает  интуиция?  -  Юджин  обвел  друзей  насмешливым
взглядом. - Какое настроение вызывает у  вас  "ящик"?  Может,  есть  какие
ассоциации?
   - Глушь, мрак, тупик и могила, - тут же выдал Славик.
   - Чересчур отвлеченно, - поморщился Юджин.
   - Музыкальная шкатулка, - буркнул Илья.
   - Понимаю, - руководитель Школы покачал головой. - И это лучшая группа!
Смех и грех!
   Илья, как он хвастался на занятиях по физиогномике [учение о  выражении
человека в чертах лица и формах тела], различал  двадцать  шесть  оттенков
юджинской улыбки. Это была, пожалуй, двадцать седьмая ее  разновидность  -
на лице Гарта одновременно отразились недоумение и насмешка.
   - Тогда так, - сказал он. - Раз не можете  постичь  секрет,  похороните
свой "черный ящик". Заройте в землю, бросьте в  озеро.  Что  угодно...  Вы
сегодня разъезжаетесь, а хранить его негде да  и  незачем.  Будем  считать
процедуру захоронения "черных ящиков" новым  обрядом.  Для  таких  могучих
групп, как  ваша.  Ступайте.  Но  только  без  штучек.  Чтоб  никакой  там
гравитации. Ручками все, ручками. Как говорится в древней книге, - в  поте
лица своего.
   - Мне на комиссию, - напомнил Антуан. - За назначением.
   - Обойдемся и втроем, - хмуро бросил Илья. - Пошли, ребята.


   "Черный  ящик",  то  есть  загадка,  или,  как  еще  говорят,  система,
конструкция и принципы работы которой неизвестны, полагался  по  традиции.
Каждой группе за неделю до отъезда  из  Школы  вручали  "нечто".  Это  был
шуточный неофициальный экзамен: будущим  Садовникам  предлагалось  узнать,
что в "ящике" заключено.
   Девятой группе удача на сей раз изменила. Их "нечто" оказалось  обычной
глыбой камня. Друзья всячески исследовали свой "черный  ящик",  но,  кроме
тихих ритмичных толчков, исходивших  из  толщи  камня,  других  поводов  к
размышлениям не нашли. Содержимое глыбы оставалось тайной.
   - "Черные ящики" тоже надо снабжать  ручками,  -  недовольно  проворчал
Егор, когда они свернули с широкой аллеи  парка  на  тропинку,  ведущую  к
озеру. - Из рук выскальзывает, чертова каменюка.
   - Опозорились мы, братцы, - вздохнул Славик.  И  тут  же  предложил:  -
Давайте передохнем, сил нет.
   - Раз, два, бросили! -  скомандовал  Егор.  Двухсоткилограммовая  глыба
глухо долбанулась о землю.
   Илья на всякий случай наклонился, приник ухом к шершавому  камню.  Звук
то пропадал, то возвращался. Глухой, ритмичный, неистребимый.
   - Не вижу смысла, - сказал Илья. - Мы любим  традиции,  обряды.  Охотно
создаем их... Но к  чему  нагромождение  загадок?  Мало  того,  что  сдаем
сложнейшие экзамены, так еще ломай голову над "черными ящиками".
   - Ломать голову еще можно, - возразил Егор. - Хоронить их тяжело.  Тебе
что, ты здоровый. Культурист. А я щуплый.
   Илья засмеялся.
   - С глаз долой, из сердца вон! - решительно заявил он. - Потащили!
   Озеро предстало таким, как всегда: неухоженным, с  топкими  берегами  и
широким кольцом камыша, охранявшим проталину воды. Над высокой травой то и
дело зависали стрекозы, а под зыбким слоем дерна вызревал  торф,  пахнущий
тиной  и  лепехой.  Мостик  для  купания  и  скамейки   на   берегу   были
угловато-древние, деревянные, хотя дотошный Антуан как-то  уверял  друзей,
что это пластиковая имитация.
   Девятая  группа  молча  втащила  свою  "вещь  со  смыслом"  на  мостик,
поднатужилась.
   "Черный ящик" безропотно плюхнулся в воду.
   - И волны скрыли тайны лик, - продекламировал Егор.
   Ребята вымыли руки, вернулись на берег и стали поджидать Антуана.
   - Вы когда улетаете? - спросил Илья у Егора и  Славика.  Он  знал,  что
друзья  получили  направление  в  одну  экспериментальную  лабораторию,  в
Днепропетровск.
   - После обеда, - Егор свел белесые брови и посмотрел на  товарища  так,
будто и в самом деле был виновен, что они  со  Славиком  улетают,  а  Илья
остается.
   - Чудак-человек, - проворчал тот и опустился на зеленый ковер травы.  -
Что вы меня жалеете? Без экзамена  из  Школы  не  выпустят,  а  чем  плохо
позагорать пару лишних денечков?
   И в это время на них обрушился торжествующий крик:
   - Р-ре-бята! Мне спорить с богами... Я - Зевс, я - Громовержец!
   Антуан прилетел на гравипоясе. Он лихо спикировал на  середину  озерца,
помчался к друзьям, вздымая тучи  брызг,  но,  по-видимому,  слишком  рано
выключил поле и ухнул в десяти шагах от берега  в  предательскую  трясину.
Ухнул хорошо, чуть ли не по уши. Тут же, под дружный хохот, взлетел  опять
и через мгновение уже отряхивался, срывая с себя зеленые космы тины.
   - Ну и Громовержец, ну и учудил, - смеялся Славик. Его широкое  смуглое
лицо с чуть раскосыми глазами выражало  такое  веселье,  что  Антуан  тоже
заулыбался.
   - Какой ты Зевс, - сказал Егор, деловито снимая с его плеч мокрые путы.
- Болотный леший - еще куда ни шло.
   - С богоподобными... - защищался Антуан.
   - Лети лучше выкупайся, - посоветовал Илья, не поднимая  головы.  Узкие
листики травы щекотали ему лицо. Непонятно - то ли плакать хочется, то  ли
дальше дурачиться.
   - Нет,  я  серьезно,  ребята,  -  Антуану,  по-видимому,  не  терпелось
поделиться  своей  радостью.  -  Мне  поручили  проверить  состоятельность
протеста Парандовского.
   - Ого! - воскликнул Егор. - Чему  же  ты  радуешься?  Спорить  с  таким
философом...
   - Почему обязательно спорить? - удивился Илья, приглядываясь к  большой
стрекозе, сновавшей рядом с людьми. - Возможно, Парандовский прав.  Скорее
всего, прав.
   - Не знаю, - Антуан развел руками. - Честно  говоря,  ничего  не  знаю.
Протест не публиковался... А то,  что  он  связан  с  изучением  Геи,  вам
известно не хуже меня.
   Илья вдруг вскочил.
   - Братцы, подождите. Чуть не забыл. У меня для вас сюрприз.
   Он достал из куртки бумажный  свиток,  развернул  его.  С  левого  угла
плотного листа на красном шнуре свисала сургучная печать.
   - Все по закону, - сказал  Ефремов,  заметив,  что  друзья  смотрят  на
печать. - Юджин приложился.  Знак  Солнца,  как  и  полагается.  Слушайте!
Полдня вчера сочинял...
   Он откашлялся и уже вполне серьезно продолжил:
   - Кодекс Садовников... Получив в свое распоряжение  все  земные  блага,
достигнув полного изобилия,  объединенное  человечество  не  имеет  теперь
более высокой цели, чем забота о  счастье  и  духовной  гармонии  каждого.
Служба Солнца - это союз добротворцев  и  сеятелей  положительных  эмоций,
союз хранителей коллективной морали общества... Помни, Садовник: нет краше
сада, чем сад души, и  пусть  всегда  в  нем  будет  солнечно...  Все  для
духовного блага человека, все во имя его... В мире нет чужой боли!.. Свято
чти третью заповедь,  но  бойся  оказаться  назойливым...  Всякое  истинно
доброе желание достойно того,  чтобы  быть  исполненным...  Будь  бережен.
Звание Садовника человеческих  душ  навсегда  отнимает  у  тебя  право  на
ошибку...  Помни,  наконец,  главную  заповедь:   счастье   должно   стать
неизбежностью.
   - Здорово! - Егор пожал Илье руку. - Настоящий меморандум. Однако  меня
смущает  последняя  заповедь.   Чересчур   категорично.   Счастье   нельзя
навязывать, Илья. Ты обрекаешь людей на неизбежное  счастье.  Мне  видится
здесь принуждение, а посему эта заповедь имеет крупный заряд дискуссионной
энергии.
   - Кодекс - не догма, - вступился Антуан. - Объясни там, Илья, что мы не
заставляем, а учим человека быть счастливым.
   - А я бы еще добавил к определению  Службы  Солнца,  -  Славик  на  миг
запнулся.  -  Словом,  что  это  организация,  которая  приумножает  сумму
человеческого счастья в коммунистическом мире.
   - Все это хорошо, даже замечательно. - "Егор опять свел брови, подумал.
- Но не для нас, горемык от науки. То есть, я хотел  сказать,  что  Кодекс
Ильи глобален. Пусть он отдаст его Юджину или даже в совет Мира...
   Егор взглянул на друзей, на тихую заводь лесного озера.
   - А нам, ребята, нужно что-то свое... Сегодня день Прощания. Нам  нужно
что-то  маленькое,  но  обязательно  свое.  Для  четырех.  Как  знак,  как
уговор... Что-нибудь такое... Например...
   Тут он вдруг ловко подпрыгнул - вперед и в сторону, взмахнул рукой.
   - Какая красавица, - прошептал Егор, осторожно придерживая стрекозу  за
брюшко. Та свела прозрачные лепестки крылышек, и в них  зажглись  радужные
разводы, затеплились искорки света. - Это и будет наш знак,  ребята.  Знак
Стрекозы! Нас четверо... И судьбы наши соединены так же  естественно,  как
крылья этого маленького создания... Жизнь, конечно, разбросает нас.  Но  в
горе и в радости - Знак Стрекозы!
   - В горе и в радости! - повторили друзья.



ЭКЗАМЕН

   Метров через триста лето кончилось. Исчезла зелень, меньше стало  птиц.
Среди камней лежали пласты  подтаявшего  снега.  Еще  через  десять  минут
быстрой ходьбы Илья стал проваливаться в белое зыбучее крошево выше колен.
Вот он - заповедник Зимы.
   "Пора", - решил Ефремов.
   Он попробовал сломать лыжу о колено. Упругое дерево гнулось, пружинило.
Тогда Илья примерился и изо всей силы ударил  лыжей  по  стволу  ближайшей
сосны. Сверкнуло бело и холодно, сбило с ног.  Смеясь,  Илья  выбрался  из
снежного сугроба, который откуда-то из поднебесья сбросило на него дерево.
Отфыркался. Лыжа, как и следовало ожидать, треснула пополам.
   "Отлично, - подумал Илья. - Теперь еще надо  выбросить  браслет  связи.
Где это видано, чтобы настоящий турист брал с  собой  браслет  связи?  Что
еще? Ага, рванем здесь куртку - для пущей убедительности. Раз лыжу сломал,
значит, падал. Готово. Сейчас будем напрашиваться в гости..."
   Горы и сосны. Они стояли вокруг торжественные,  занесенные  нетронутыми
снегами. Над дальним ельником падало вечернее  солнце  и  никак  не  могло
упасть. Оно расцветило снег - румяный наст  полян  чередовался  с  четкими
голубыми тенями деревьев и скал.
   "Какой великолепный пейзаж с соснами, - подумал  Илья,  оглядываясь.  -
Жаль, что я уже сделал фильм о соснах. А ради  двух-трех  кадров  нарушать
сюжет не стоит. Тем более летний сюжет - пыльца, живица, золотистый  свет,
отсвет, отзвук... Эх..."
   Вот и коттедж  Анатоля.  Стандартный  двухкомнатный  модуль  с  красной
башенкой энергоприемника. Ничего необычного, правда, вон  поленница  возле
стены. Энергоприемник и дрова?.. Интересно, чем  сейчас  занят  отшельник?
Илья  вспомнил  автопортрет  Анатоля.  Узкое  лицо,  шишковатый  лоб.  Рот
улыбчивый, а глаза грустные. Как у больного щенка... Мальчишка, словом.
   - Эй! - крикнул Илья, выйдя на тропинку. - Есть кто живой?
   Анатоль на самом деле оказался крепче, чем  тот  парнишка,  который  на
холсте выглядывал из  усеянного  дождинками  окна.  Рослый,  загорелый,  в
коричневом свитере. "Мне  бы  так  повольничать,  -  подумал  Илья,  когда
знакомились. - Карпаты. Вечные снега. Климатологи  постоянно  поддерживают
минус семь. Тишина... О чем  я,  чудак?  Да  от  такой  тишины  и  глохнут
сердца".
   На лыжу Анатоль даже не глянул.
   - Пустяк. У меня такого добра...
   В доме пахло сушеными травами,  в  камине  теплился  огонь.  На  полках
какие-то черные, замысловатой формы корни, потешные фигурки зверей, камни.
Во второй  комнате  мольберт,  несколько  подрамников,  кисти.  Не  орудия
вдохновенного труда, а просто  вещи  -  сразу  видно,  что  ими  давно  не
пользовались.
   - Вы кстати сломали лыжу, - Анатоль методично собирал на стол. - А то я
здесь немного одичал. Года два назад приглянулось  это  местечко.  Написал
несколько этюдов, дом заказал - привезли. А потом  застопорило...  Уезжать
не хочется - не тянет в город, и одиночество заедает... Странная ситуация.
   "Это хорошо, если заедает, -  отметил  про  себя  Илья.  -  Очень  даже
хорошо".
   Он присел на пень, приспособленный под стул, и  на  минуту  вернулся  в
день вчерашний.


   Ефремов с утра маялся. Все однокашники давно  получили  экзаменационные
задания, их уже с полным правом можно называть Садовниками, а он слоняется
по Школе и нет никому до него дела. Вон Егор со Славиком  почти  месяц  на
своей станции работают, Антуан "и того раньше - за три  дня  решил  судьбу
протеста Парандовского, а он...
   Чтобы не бередить душу, Илья забрался в бассейн. Отрабатывал "форсаж" -
так кто-то назвал способ скоростного плаванья, когда за тобой,  словно  за
мощным катером, вскипает бурунный след, когда кажется, что ты не  плывешь,
а бежишь по воде. Здесь и нашел его наставник.
   - Вот тебе  еще  один  "черный  ящик".  Еле  уговорил  комиссию,  чтобы
поручили. - Иван Антонович постучал в прозрачную стенку сушилки  карточкой
экзаменационного задания, и Илья  буквально  обмер  от  радости:  карточку
пересекала красная полоса - "угроза для жизни".
   - Иван Антонович... - Илья  не  находил  слов.  -  Как  же  так?  Жизнь
охраняют только опытные Садовники.
   - Не радуйся особенно, -  сказал  наставник,  -  это  сложное  дело.  А
опыт... Кто знает его истинную цену? Да еще  в  нашей  работе.  Садовником
родиться надо... Читай.
   Илья мгновенно пробежал глазами скупой текст экзаменационного задания:
   "Анатоль Жданов. Живописец,  спортсмен.  Поражен  депрессией  без  ярко
выраженных причин. Пассивен, чуждается людей.  Продолжительность  аномалии
десять-одиннадцать месяцев. Творчеством все это время не  занят.  Живет  в
Карпатах, в климатическом заповеднике Зимы. Один..."
   - Кстати, Жданов недавно пытался покончить с собой, - взгляд наставника
стал строгим. - Возвращался домой на гравилете и вывел из строя автопилот.
Естественно, сработали перехватчики, а он потом все твердил, что ненарочно
вышло. Мол,  аппарат  толкнуло,  и  он,  ухватившись  за  пульт,  случайно
отключил автопилот... Ложь, причем довольно неуклюжая.
   - И я должен... -  начал  Илья,  не  понимая  до  конца,  в  чем  будет
заключаться его задача.
   - Ты должен выяснить причину его депрессии. Помочь Анатолю  разобраться
в самом себе. Неназойливо, бережно. А чтобы он не замкнулся, не  затаился,
постарайся познакомиться как бы случайно. Придумай какой-нибудь ход.
   Илья насторожился.
   - Иван Антонович, это же хитрость... обман. Я не собираюсь пользоваться
такими методами. Я понимаю, в исключительных случаях...
   -  Ничего  ты  не  понимаешь.  Угроза  для  жизни  -   разве   это   не
исключительный случай? Тем более, что заключение  психиатров  двухгодичной
давности. Визит "в лоб" вообще может все испортить.
   ...Дрова в камине разгорелись  -  автоматика  выключила  свет.  В  окно
постукивал ветер, и сумерки, подсвеченные сиянием снежных склонов,  так  и
не смогли сгуститься. Оказывается, отметил Ефремов, и в горах бывают белые
ночи.
   Илья улыбнулся молчаливому хозяину дома.
   - Я тоже рад, что попал к вам в гости. От скуки,  конечно,  не  умирают
(сейчас самое время, - подумал он, включая карманный  контур  поливита,  -
мыслей его, конечно, не прочтешь,  но  эмоции  и  отдельные  яркие  образы
уловить можно), но я вам, честно говоря, не  завидую.  В  такой  глухомани
волком завоешь...
   И в это мгновение пришел контакт:
   "Вокруг снегА. Холодные, будто  тоска  в  пустом  доме...  Ирина  машет
рукавичкой с соседнего холма, резко отталкивается палками.  Двое  лыжников
среди сосен. Летят навстречу  друг  другу.  Ирина  что-то  весело  кричит,
делает крутой вираж, чтоб избежать столкновения. А я нарочно -  наперерез.
Падаем. Ловлю ее неспокойные губы. Каштановые волосы рассыпались на снегу.
Горячее   дыхание.   Безумные   руки...   "Нет",   -   заледенела   вдруг,
высвободилась. "Когда мы будем вместе? Когда женой мне станешь?" -  "Чудак
ты, Толь. Мне с тобой скучно. По-ни-ма-ешь? Ты ищешь во мне  не  огонь,  а
покой. А мне ненавистен покой"... Мне, мне, мне. Как больно слушать.  Хочу
- мы, нас. И не обманывай себя. Она никогда не любила тебя,  по-ни-ма-ешь!
Иначе не леденела бы всякий раз. Иначе тело ее не пахло бы  снегами...  Ты
для нее каприз, прихоть, зигзаг женской логики..."
   - Устали с дороги? - спросил Анатоль. - В Карпатах сейчас  и  на  лыжах
нелегко - снега глубокие, мокрые.  Все-таки  лето  сказывается...  Нажмите
рычажок в подлокотнике. Это славное кресло - превращается в удобную тахту.
   - Спасибо, не беспокойтесь, - поспешно ответил Илья.
   Он  благодарил  Анатоля  не  за  предложение  -  обыкновенный   рефлекс
гостеприимства, - а за его неназойливость или равнодушие,  все  равно  как
назвать. Стал бы расспрашивать, как давно он занимается  туризмом  да  как
умудрился сломать  сверхгибкую  лыжу  -  пришлось  бы  сочинять  "версию",
вернее, повторять уже заготовленные слова, а  если  называть  вещи  своими
именами, то попросту лгать. Лгать очень не хотелось.
   "Что  касается  Анатоля,  -  подумал  он,  -  то   случай   просто-таки
классический для Службы Солнца. Неразделенную любовь пытались  лечить  еще
античные философы. Правда, они пользовались только словесным бальзамом,  а
наш арсенал в десять раз богаче, однако... Во  времена  Гомера  статистику
"выздоровлений" от несчастной  любви  не  вели.  А  мы  имеем  конкретного
человека, которому нужно конкретно помочь.
   Ефремов посмотрел в сторону камина. Пламя плясало и радовалось.
   "Итак, как же развернутся события? - опять подумал он.  -  Для  начала,
конечно,  бедой  Анатоля  займется  "советчик"  -  просчитает  вероятность
взаимности.  Если  и  машина  предскажет  этой  любви   летальный   исход,
предлагаются химиотерапия, сеансы внушения, трудотерапия... А потом? Потом
подопечный возьмет и объявит Службе Солнца свое вето [запрещение (лат.); в
данном случае запрет любых вмешательств в личную жизнь человека].  Объявит
и может страдать дальше. Всласть... Однако случай  с  Анатолем  серьезный.
Попытка самоубийства! Никакое "вето" здесь не  поможет.  Значит,  придется
искать лекарство от любви. Безнадежное занятие".
   - Я видел ваши работы, - сказал Илья. - Некоторые понравились. Особенно
автопортрет. Не каноничный и поэтому трогательный. Дождь...  Желобки  воды
на оконном стекле. Сквозь них проглядывает лицо. Лицо одинокого человека.
   Илья забыл выключить контур поливита, и  вспышка  эмоционального  фона,
калейдоскоп ассоциаций чужого мозга поразили, ошеломили его:
   "Лицо одинокого человека. Одинокий - значит  ненужный.  Несостоявшийся.
Несколько десятков картин,  выставка,  о  которой  сказали  две  фразы  по
системе "Инфор"... Несостоявшийся! Бесславное выступление, на  Олимпийских
играх... Несостоявшийся! Пробовал заняться архитектурой  -  скучно.  Снова
несостоявшийся! И, наконец, слова Ирины - "мне с  тобой  скучно!"  Скучно!
Скуч-но! Значит, серый я. И в  этом  слове  весь  приговор...  Гость?  Его
слова? Глупости все это. Тебе жизнь доказала,  что  ты  не  состоялся  как
лично