овится...
   Ее отчаянная щедрость вконец ошеломила Илью.



ЗНАКОМЫЙ СИМПТОМ

   Он долго и крепко спал. Проснулся в четверть  десятого  и,  решив,  что
весь день будет отдыхать, отправился в сад.
   В кафе, несмотря на поздний час, было многолюдно.
   - Брат Илья, - окликнули его с крайнего столика. - Садись к нам.
   Он узнал Драгнева и  обрадовался.  Как-то  так  получилось,  что  после
прибытия на Станцию Илья с болгарином ни разу больше не встречался.
   - Здравствуй, Калчо.
   За одним столом с Драгневым сидел Крайнев.  Федор  Иванович  был  хмур.
Возле его бокала лежала "пуговица" проектора, над ней дрожал и переливался
перламутровый шар голографического объема. "Запись кончилась, а он даже не
замечает", - подумал Илья.
   - Редкое зрелище сейчас будет, - лукаво прищурился капитан  "Бруно".  -
Бой титанов,  сражение  былинных  богатырей...  Или  же  новейший  вариант
"Преступления и наказания". Учтите,  Илья,  у  руководителя  Станции  тоже
солидные полномочия.
   - Достоевщина отменяется, Калчо. - Илья наугад нажал  несколько  клавиш
синтезатора. Он понял, что на Станции уже каким-то образом узнали о ночном
эксперименте. - Будет дружеский завтрак и краткое объяснение.
   -  Я  отказываюсь  вас  понимать,  -  не  выдержал  Крайнев.  Лицо  его
побагровело от сдерживаемого  гнева.  -  Вы  проповедуете  благоразумие  и
осторожность. Вы требуете их от нас, а сами... Тайком!  Какие-то  гонки  с
амебами... Да вы хоть представляете, чем это могло кончиться? Для вас, для
всех нас. Ну что это за цирк?!
   Крайнев  сердито  ткнул  "пуговицу".  В  объеме  изображения   закипело
знакомое желтое варево, и три зловещие черные тени начали  смыкать  кольцо
вокруг крошечной фигурки в скафандре.
   - Это не гонки, Федор Иванович, - негромко, но твердо  сказал  Илья.  -
Какие могут быть гонки? Да мне на этих тварей глядеть  тошно.  А  вот  что
тайком - виноват. Дело, сами понимаете, рискованное. Не хотелось мне да  и
не мог я ни с кем из вас делить ответственность. И ожидать две недели тоже
не мог. Слишком уж активизировались амебы.
   -  Ничегошеньки  не  понимаю,  -  Крайнев  помотал  головой,   выключил
"пуговицу".
   - Остальные, наверное, тоже? - спросил Илья и протянул  руку.  -  Федор
Иванович, позвольте ваш браслет связи. Я объясню сразу всем.
   Кратко  и  четко  он  изложил  цель  эксперимента,  упомянул  о   своем
"завещании" с приказом об эвакуации  на  случай  выхода  амеб  в  открытый
космос, а в конце сообщения заметил:
   - Только не обвиняйте себя в беспечности, друзья. Каждый из нас  делает
свое дело. Повторяю: Службу Солнца интересует не только гармония личности,
но и, прежде всего, гармония общества. А в данном случае и того  больше  -
безопасность  его.  Вы  изучаете  Окно  как  явление,  в  целом.  Меня  же
интересует одна деталь. Насколько оно опасно для людей.
   За столом воцарилась тишина.
   - Это серьезно...  -  пробормотал  наконец  Драгнев  и  поднялся.  -  И
неожиданно. Никогда даже не задумывался...
   Он ушел. Крайнев упрямо покачал головой:
   - И  все  же  так  нельзя,  Илья.  Нельзя  одному!  Мы  бы  обязательно
что-нибудь придумали. Эх, пора Службе Солнца тобой заняться, пора.


   Чуть легче стало. Самую малость. Боль вытекает из меня тонким ручейком,
а внутри ее  море  бездонное,  просторы  немерянные...  Мама,  ты  пришла?
Спасибо, мамочка. Посиди возле меня. Нет, нет,  только  не  прикасайся  ко
мне. А то вдруг и на тебя выплеснется эта проклятая, тоскливая боль. В ней
можно  утонуть,  мама...  Четвертый  раз,  четвертый   раз   я   выплываю,
выкарабкиваюсь, выживаю. Это так страшно, что я каждый раз схожу с ума. Не
потому, что боль такая острая, нет. И даже не потому, что она  безбрежная.
Да, да, она не вмещается в моем маленьком теле, ей не хватает клеток,  она
разливается так широко... Теперь я понимаю, почему о ней иногда говорят  -
беспредельная. Нет ей предела, мама, понимаешь? Но я  не  потому  схожу  с
ума. Все, что можно описать словами, можно пережить. Меня убивает то,  что
эта боль качественно иная - _чужая_. Я  чувствую  это  ежесекундно,  всеми
аксонами и дендритами, всей нервной тканью. Бедная нервная ткань!  Она  не
признает, не принимает, она несовместима с тем,  что  обрушивает  на  меня
Окно. Это _нечеловеческая_ боль, мама! _Не от человека_!
   ...Еще отпустило.
   Красный свет каюты напоминает кровь, которую сердце  как-то  умудряется
проталкивать в спазматически сузившиеся сосуды. Не хватает  только,  чтобы
главный врач Станции умер от кровоизлияния в мозг... Ты уже уходишь, мама?
Ладно. Значит, мне в самом деле лучше... Илюшенька, ангел мой,  хранитель!
Где же твои большие и добрые руки, которые умеют снимать боль?
   Глупая я, глупая! Господи, до чего же глупыми бывают женщины в  третьем
тысячелетии. Почему я так боялась тебя, милый? Почему?  Неужто  только  из
боязни, что ты, узнав правду, отправишь меня с "Бруно"  на  Землю?  Или  я
боялась другого? Того неизбежного вопроса, который возникнет,  расскажи  я
всю правду: "А какая, собственно, связь между хаотической информацией Окна
и чужой болью?.." Все! Дальше молчать нельзя. Не могу! Я  не  знаю,  какая
может быть связь, здесь все так странно, ответов на этот вопрос тысячи, но
у меня нет больше сил... Нет их. Кончились. Будь проклято это Окно  и  его
Боль!
   Полина с трудом поднялась.
   Ее мутило, перед глазами все колебалось  и  плыло.  Неуверенно  ступила
раз, другой. Затем, догадавшись,  выключила  поле  гравитации  и  неуклюже
выплыла  в  коридор.  Несколько  минут  безжизненно  висела   в   воздухе,
соображая, где же искать Илью.
   "Командная рубка... - подумала наконец. - Если не он... Там всегда есть
люди".
   Она вошла так тихо, что ее даже не заметили. За  бортом  Станции  стоял
полный штиль - в желтой мгле центрального экрана плавало  всего  несколько
амеб. Однако исследователи, расположившись в креслах, разговаривали именно
о Простейших. Крайнев увлеченно доказывал, что, узнав сущность  амеб,  они
фактически определят роль Питателя в этой энергетической системе, а отсюда
вытекает...
   "Боль вытекает, как вы не понимаете этого",  -  сцепив  зубы,  подумала
Лоран. Она покачнулась от усталости и боли, тихо позвала:
   - Брат Садовник!
   Илья обернулся первым, остальные - за ним.
   - Что с вами? - вскочил встревоженный Крайнев. Полина жестом остановила
его.
   - У меня заявление для представителя  Службы  Солнца.  -  Она  поискала
точку опоры, но не нашла и решила сказать все быстро, очень быстро. -  Три
моих прежних отчета о  сеансах  приема  хаотической  информации  полностью
выдуманы. Каждый раз я чувствовала боль. Огромную, ни с чем не  сравнимую,
чужую нечеловеческую боль! Если можете, простите мой обман...
   Она почувствовала, что падает, но в последний миг Илья подхватил ее  на
руки. И боль, будто ей, наконец, открыли шлюзы, выплеснулась, ушла  в  эти
огромные сильные руки.


   Это было нечто  совершенно  новое  -  боль  в  Окне.  Признание  Полины
ошеломило  всех.  Как  грибы  после  дождя,  стали  множиться  догадки   и
предположения - робкие, туманные, ибо все усложнилось до  таких  пределов,
что даже никогда не унывающий Крайнев в сердцах сказал Илье:
   - Мы стремительно проваливаемся в болото противоречивых фактов.  Мы  их
систематизируем, а осознать, как говорит ваш Дангулов, не можем... Кстати,
что с Лоран?
   - Ничего опасного, - ответил Илья. - Небольшое нервное истощение. Ввожу
ей нужные препараты и заставляю отсыпаться.
   Он вспомнил, как не хотела вчера Поль отпускать его, как прижималась  к
нему маленьким телом и вздрагивала, вздрагивала. А вот собственных слов не
помнил. Знал только, что  были  они  нелепые  и  почему-то  веселые:  "Это
ерунда, боль. Вот мы..." Они совершенно  не  соответствовали  моменту,  и,
может, поэтому Полине стало чуточку легче и она согласилась на гипносон.
   - Это хорошо, - порадовался Крайнев и, скупо улыбнувшись, добавил: - Вы
и потом ее жалейте, ладно?
   Илья хотел отшутиться, но передумал.
   -  Федор  Иванович,  -  спросил  он.  -  Где  сейчас  может  находиться
кибернетик?
   Хозяйство Антона размещалось в двадцать-первом коридоре -  подальше  от
всевозможных вибраций и полей лабораторных отсеков.  Здесь  было  тихо,  в
многочисленных    иллюминаторах    лениво    плескался    сбитый    желток
псевдотуманности.
   Антон  рисовал  на  магнитном  экране   синтезатора   какие-то   схемы.
Синтезатор сердито гудел, выбрасывая одну за другой  пластинки  модулей  -
одинаковые, как две капли воды, и все же разные" Антон беспрестанно что-то
вычеркивал, добавлял.
   - Вы его замучаете, - кивнул Илья на синтезатор. -  У  него,  по-моему,
воспроизведение запрограммировано только с уже отработанных схем.  Не  так
ли?
   - А я нарочно, - глаза у Антона оказались серыми и  прохладными,  будто
осеннее утро. - Пусть умнеет. Программа-то у него не жесткая,  а  целевая,
страх не люблю жестких программ.
   - И в жизни тоже? - поинтересовался Илья.
   - О-о-о! -  Антон  воздел  руки  к  потолку.  -  Я  обязательный  через
необязательность. Друзья это знают. И  чем  срочнее  что-либо  нужно,  тем
небрежнее и вскользь меня об этом просят... Что за человек этот  Антон?  -
удивился кибернетик самому себе. Получилось смешно и непосредственно.
   - Кстати, - как бы невзначай заметил Илья. - Ходят упорные  слухи,  что
логический блок Станции дает... сбои.
   - Слухи! - взвился Антон. - Да это чудовищная ложь! У нас  не  блок,  у
нас, запомните, мозг! Прекрасный мозг!
   - А постоянные перепланировки Станции? -  возразил  Илья.  -  Уж  очень
смахивает на пунктик.
   Кибернетик скис.
   - Это есть, - пробормотал он, присаживаясь на какую-то коробку,  -  тут
вы правы... Однако все проверки  дают  норму.  Мы  даже  на  Землю  возили
энергослепок  нашего  любимца.   Показывали   там   лучшим   специалистам.
Примеривались они  к  нему  так  и  эдак  и  говорят:  великолепный  мозг,
подарите, - смеются, - его нам, мы шефу на день  рождения  подарим...  Да,
дела...
   - А вы вот чем поинтересуйтесь, - посоветовал Илья.  -  Раз  он  у  вас
такой умница, то мог все эти перемены декораций не только для целевой,  но
и для любой другой программы приспособить.
   - Любопытно. Вы говорите: приспособить? Для целевой? - Антон решительно
повернулся и пошел к пульту связи с логическим блоком.
   - Вдруг что выяснится  -  позвоните!  -  крикнул  ему  вслед  Илья,  но
кибернетик, очевидно, уже не слышал его.


   Вся работа с утра валилась  из  рук.  Илья  пошел  было  в  Пустыню,  -
захотелось побыть одному, - но там кружил с застывшим  взором  Треверс,  и
Ефремов вернулся в медотсек.
   - Опять Кен кружит, - пояснил он, отвечая на безмолвный вопрос  Полины.
- Неприятно.
   - Делится?
   -  И,  по-моему,  активно.  Вот  бедняга.  Идет,  идет,   потом   вдруг
останавливается и давай себя ощупывать: цел ли.
   Илья снова уткнулся в ленты: вот  уже  четыре  дня  он  проверял  архив
электронного диагноста. Полина сидела молча, демонстративно скрестив  руки
на груди.
   - Ил, неужели тебе не надоело? - наконец спросила она.  -  Да,  я  сама
советовала проверить психику членов экипажа. Ты это сделал.  Разве  записи
диагноста не убедили тебя, что на Станции все в порядке?
   - Убедили, - рассеянно кивнул Илья.  -  Я  теперь  только  "лунатиками"
занимаюсь. Ищу частности. Они представляются мне  как  отдельные  понятные
слова в потоке бессвязной речи, внятно произнесенные слова.
   - Ты что? - Полина не скрывала недоумения. - Ты в самом  деле  считаешь
хаотическую информацию речью? Ищешь в ней смысл?
   - Нет, конечно. Волноводы,  наверное,  и  есть  волноводы  -  связующее
звено... Команда  -  отчет  о  выполнении,  опять  команда...  Но,  может,
кто-нибудь из медиумов понял команду?
   Илья устало отстранил подставку с кассетами, и лентами. Он  смотрел  на
Полину: ненавязчиво, ласково, будто приглашал вспомнить об их тайне, о тех
безднах доверчивости, которые открылись им.
   Полина замерла. Она дышала неровно и горячо, прикрыв глаза и  покусывая
губы. Смуглые руки ее, до  сих  пор  свободно  лежавшие  на  столе,  вдруг
напряглись, будто что-то отталкивали.
   - Не надо, Илюшенька, - она покачала  головой.  -  Не  смотри  на  меня
так... Мы должны разгадать тайну Окна. А потом... Потом мы найдем  остров.
Необитаемый остров. Я не могу любить между делом, Ил. Да, да, я, наверное,
бешеная, ненасытная, чересчур искренняя. Какое  счастье,  что  я  родилась
именно теперь, а не в прошлые века. Тогда все путали, путали...  И  ничего
не понимали до конца - ни душу, ни тело...
   - Не обижай предков, - улыбнулся Илья. - Ты несправедлива.
   Просмотрев остальные ленты, он вызвал Антона.
   - О-о-о! - обрадовался кибернетик. - Вы,  конечно,  не  Норберт  Винер,
Илья, но кое-что в машинной логике соображаете. Вы знаете, что учудил  наш
общий друг? Знаете, откуда эта лавина перепланировок?
   Илья пожал плечами:
   - Наверное, увлекся театром. Смена декораций.
   - Нет, нет! - Антон замахал руками.  -  Никаких  отклонений.  Наш  друг
всего-навсего  развил  целевую  программу,  причем  в   лучших   традициях
гуманизма.
   - То есть? - их разговор заинтересовал и Полину.
   - О-о-о! Мы с вами не поняли элементарного, уважаемая Лоран. Я же  всем
говорил -  на  Станции  великолепный  мозг.  Так  вот.  Целевая  программа
обязывает его производить корректировки нашего "изменяющегося мира" раз  в
шесть-семь месяцев. Верно я говорю?! Но программа рассчитана на нормальных
людей, работающих в нормальных условиях. А у нас что? Одни неврастеники.
   - И логический блок решил... - начал Илья.
   - Вот именно, вот именно, -  экспансивный  Антон  чуть  не  захлопал  в
ладоши. - Машина решила нас ублажать. И  мебель  перетаскивает,  и  Григом
потчует.
   - Ну и ладно, - Полина устало улыбнулась. - На одну загадку  меньше.  А
то уж очень неуютно было: за бортом амебы изощряются, а тут еще на Станции
чудеса. Ты уж попроси свои машины, Антон. Пусть  помогают  нам.  До  конца
исследований.
   - До победного! - согласился кибернетик.
   -  Послушай,  Антон,  -  попросил  Илья.  -  Требуется  помощь   твоего
"великолепного". Есть сейчас свободный канал?
   - О-о-о! - оживился кибернетик. - Служба Солнца  у  меня  вне  очереди.
Сколько исходной информации?
   - Пустяк, - Илья приподнял ворох лент. - Хочу  систематизировать  архив
диагноста.
   - Ладно, присылай.
   Антон отключился.
   Несколько  минут  в  медотсеке  царило  молчание.  Затем  Полина  резко
отодвинула пульт управления диагностом, поднялась.
   - Ты ведь не  просто  частности  ищешь,  Илья?  Все  они  -  в  отчетах
"лунатиков". Ты ищешь то, чего нет в отчетах. Ты ищешь Боль?
   - Да! - Илья упрямо сдвинул брови. - Если боль чувствуешь только ты, то
это, наверное, в самом деле частность, странный вторичный эффект, присущий
только твоей психике. Но если это действительно  Боль,  то  такое  сильное
чувство не может обойти других медиумов. Значит, другие тоже мучаются и...
тоже скрывают. А раз так, то Большая Боль - суть реальность  и  реальность
чрезвычайно странная для волновода хаотической информации. Ты же знаешь  -
я бывший хирург, для меня боль слишком знакомый симптом.
   Полина поморщилась.
   - Не понимаю, к чему ты клонишь, - с досадой  сказала  она.  -  Но  все
равно - не мучай людей, Илья. Им и без тебя тошно. Это моя  боль,  мне  за
нее и расплачиваться. Отправь меня на Землю - и дело с концом.
   - Буду рад, - Илья приоткрыл дверь и заглянул в  бокс,  куда  поместили
после операции Исаева. Иван дремал или  делал  вид,  что  дремлет.  -  Это
нелепо звучит, но я в самом деле буду рад, если твоя боль окажется  только
твоей.


   Станция спала.
   Было около трех условной ночи.
   - Дин-дон, дин-дон! - отозвался колокольчик, и Илья, мгновенно  сбросив
покрывало сна, пригласил видеовизитера. Однако объем экрана не зажегся.
   - Ваш срочный заказ  выполнен,  -  сообщил  бесцветный  голос  большого
логического. - Информация обработана. Данные анализа отосланы.
   Илья поспешно взял  из  окошка,  доставки  тонкий  рулончик,  развернул
ленту.
   - Так, та-а-ак, - бормотал он, всматриваясь в кривые графиков. - Пусто,
пусто, и слава богу, что пусто. И здесь - норма. Прекрасно. Тоже пре...
   Он замер.
   "Это оно! - подумал Илья. - Четыре случая, как у Полины... Но  пики  на
ленте, что за пики?! Они в несколько раз выше, чем  на  контрольной  ленте
Лоран. Значит... Бедняга, как он выдерживал? Как он мог выдержать такое!"
   Ефремов поспешно надел тяжелый кокон формы.  И  сразу  же  тихий  голос
Помощника обрадованно прошелестел в сознании:
   - Требуется ли помощь? Определите сферу моих действий.
   - Я еще сферу своих не определил, -  вздохнул  Илья.  -  В  общем  так.
Сейчас будет сплошная юриспруденция прошлых  веков:  сначала  изобличение,
потом дознание. А ты веди протокол - то есть фиксируй наш разговор.
   В коридорах Станции не было ни души. Илья нашел нужную  дверь,  положил
руку на белый квадратик вызова и не убирал ее до тех пор,  пока  дверь  не
распахнулась.
   - Позвольте, - сказал Илья и, не ожидая приглашения,  шагнул  в  каюту.
"Для начала неплохо, - подумал он. - Противник  ошарашен  моей  немыслимой
бесцеремонностью, моей бестактностью - ворваться к человеку среди ночи!"
   - Что-нибудь случилось? - спокойно поинтересовался Юрген Шварц. - Вы...
так неожиданно да еще при полном параде.
   - Помните, Юрген, нашу первую встречу? -  Илья  присел,  а  Шварц,  чью
костлявость и нескладность не мог скрыть даже пушистый халат, стоял  возле
дивана. - Вы тогда  заявили,  что  это  по  моей  части  -  разобраться  в
аномалиях психики отдельных исследователей.  Я  внял  вашему  совету  и  -
разобрался! Я даже больше сделал: теперь я определенно  знаю,  почему  вы,
когда остальные с нетерпением ожидали выброса Скупой, сидели  в  кресле  и
вас снедала дикая тоска.
   - Любопытно, - Шварц отпрянул в тень, затаившуюся в углу  каюты.  -  Вы
говорите так, будто я преступник, а вы - удачливый детектив.
   Илья не принял шутки.
   - Отчасти это, наверное, так и есть, - жестко сказал он. -  Можно  быть
вредным для общества и для дела  не  только  какими-то  действиями,  но  и
бездействием... А теперь выполните, пожалуйста, мою небольшую просьбу. Мне
нужен подробный отчет о ваших действительных  ощущениях  во  время  приема
хаотической информации.
   Слово "действительных" Илья произнес громче  остальных,  и  во  взгляде
Юргена что-то дрогнуло.
   - Не морочьте мне голову, - грубо сказал он. - Я давным-давно сдал  все
необходимые отчеты.
   - Ваши отчеты - фантастика! - Илья оставался  совершенно  спокойным.  -
Иначе говоря, - фальсификация, выдумка, ложь. А мне нужна правда.
   - Я свободный человек, - гордо заявил Шварц. Он ступил  шаг  вперед,  в
круг света, выпрямился. - И никто не заставит меня делать то,  чего  я  не
хочу делать. Вы мне надоели, Садовник, кроме того, я не  приглашал  вас  в
гости.
   - Странное у вас понимание свободы, - покачал головой Илья. -  Вы  что,
забыли: жить в обществе и быть свободным от него...
   - Не трудитесь вспоминать, - Шварц, по-видимому, вконец разъярился. - Я
тоже  читал  классиков  марксизма-ленинизма...  Но  я  вовсе   не   обязан
выворачивать перед вами душу. Кстати, меня ограждает право вето. Или вы  и
об этом забыли?
   - Юрген, - устало сказал Илья, - вы же умный  человек,  умнейший  даже.
Как вы не понимаете, что нам крайне важно  выяснить  сущность  этой  Боли.
Узнать, что скрывается за ней. И ваша  ложь  сейчас  вредит  общему  делу.
Впрочем, как вредила и раньше, как вредит  любое  сокрытие  истины...  Мне
некогда вести  дискуссию  об  аморальности  вашего  поведения.  Мне  нужна
информация. И немедленно. Если вы не расскажете  обо  всем  сами,  я  буду
вынужден просить совет Мира прозондировать ваше сознание.
   Шварц побледнел.
   - Вы не посмеете, - прошептал он недоверчиво. -  Это  уни