зительно...  И
для меня, и для вас...
   - Еще как посмею, - заверил его Илья. - У меня, повторяю, нет выбора.
   - А чего вы хотели? -  закричал  вдруг  Юрген.  Космолог  заметался  по
каюте, пиная попадающиеся на пути предметы. - Чтобы я разнюнился, как ваша
Лоран? Чтобы случайная,  глупая  боль,  -  да,  я  уверен,  что  это  тоже
вторичный эффект,  в  крайнем  случае,  сигнал  о  каких-то  неполадках  в
энергетической  системе,  -  чтобы  эта  боль  обрушила  на  Окно  и   его
исследователей океан вашего безотказного гуманизма?! Да эта "беспредельная
боль", - он явно передразнивал Полину,  -  в  сравнении  с  океаном  вашей
обязательной доброты - жалкая лужица! Я расскажу, если вы настаиваете,  я,
конечно, все расскажу...
   Шварц как-то сразу  потускнел,  сгорбился,  будто  прошлая  боль  вдруг
вернулась к нему, нахлынула, и не было сил сопротивляться неизбежному.


   В Пустыне было страшно холодно.
   Ефремов знал всю подноготную этой  человеческой  выдумки,  да  в  конце
концов форма-скафандр могла оградить его даже от  космического  холода,  и
тем не менее шел и шел, забыв обо всем, ежась и кутаясь в куртку.
   Он вспомнил все. Скупые сведения и  пышные  гипотезы  о  сущности  Окна
промелькнули пред его внутренним взором. Боль Полины  умножилась  на  боль
Шварца, а изо всех признаний космолога вдруг  высветлилась  одна  странная
фраза: "Вы знаете, Илья, я удивляюсь не силе боли, не ее масштабам,  а  ее
отвлеченности. Мне постоянно казалось, что это  какая-то  инородная  боль.
Будто возле сердца трется и трется кусочек металла".
   Илья присел  на  камень.  Какая-то  зверюшка  -  суслик,  тушканчик?  -
пристроилась у его ног. Немного отогревшись, запищала, засуетилась.
   Мысли не складывались.
   Наугад, интуитивно Илья, наконец, выстроил цепочку: инородное тело,  то
есть Станция,  находится  в  энергетической  системе,  об  этом  поступают
сообщения, так называемые сигналы боли, и,  как  результат,  как  защитная
функция Окна, - деятельность амеб.  Единственным,  что  не  вписывалось  в
логическое  построение,  была  Боль.  Откуда   она?   И   почему?   Почему
энергетическая  система,  то  есть  главный  узел  ее  -  пульсар  Скупая,
реагирует на их  присутствие  в  Окне  именно  Болью?!  Так  ли  это?  Как
проверить, что боль не просто боль (вторичный, третичный эффект восприятия
человека), а непосредственная реакция системы на инородное тело?
   "А что если попробовать усилить  эффект  инородности?  -  обожгла  Илью
догадка. - Каким образом?  Очень  просто.  Берем  предполагаемый  жизненно
важный центр системы и... воздействуем на  него.  Центр  в  данном  случае
пульсар. Господи, как я могу воздействовать  на  пульсары?  Где  я  возьму
раздражитель для звезды? Нет, это утопия!"
   Зверек - тушканчик, крыса, мышь? - отчаянно пищал  и  теребил  Илью  за
брюки. Так и не определив, какая живность беспокоит его, Садовник встал  и
пошел вслед за зверюшкой.
   Серое тельце сливалось  с  песком,  пропадало  в  сумерках,  по  зверек
постоянно пищал - жалобно, призывно - и Илья определял его местонахождение
"по голосу".
   В ложбинке, под сенью колючих кустов, чернел колодец водосбора.  Оттуда
тоже послышался писк - еще более жалобный и  тоненький.  Зверек  заметался
вокруг колодца.
   - Как же тебя  угораздило,  малыш,  -  сказал  Илья,  доставая  из  ямы
крохотный теплый комочек. - Бегите домой, прячьтесь.
   "Ну и что? - подумал он. - Мы в самом деле еще не экспериментировали на
уровне звезд. Но это же ровным счетом ничего не значит! На Станции  должны
быть запасы антивещества, а через четыре  дня  придет  "грузовик".  Вот  и
прикинь..."



...ТЕМ НЕ ВЛАДЕЮТ

   Грузовой корабль автоматы разгрузили за полтора часа.
   Его широкий черный цилиндр был виден на  всех  экранах,  и  на  Станции
царило оживление: прибыли долгожданные космоботы, мощный блок неформальных
аналогий для "лунатиков",  еще  целая  куча  какой-то  аппаратуры,  свежие
фрукты.
   В командную рубку поминутно заскакивали нетерпеливые получатели грузов,
торопили Крайнева, и только один человек,  контрольный  пилот  "грузовика"
Вячеслав Ганюшкин, смотрел на эту суету безучастно и устало. Он уже  знал,
какая  судьба  уготована  его  верному  спутнику,  сотни  раз  битому   на
Наковальне и успевшему побывать во всех Обитаемых мирах. Знал, но никак не
мог свыкнуться с мыслью,  что  еще  ходовой,  как  говорят  звездолетчики,
корабль сегодня бросят  на  такую  "наковальню",  где  от  него  останется
облачко электронного пара. Впрочем, пара тоже не будет - на  борт  корабля
уже начали погрузку контейнеров с антивеществом.
   -  Не  грустите,  Вячеслав,  -  успокоил  его  Крайнев.  -   Вам,   как
пострадавшему, Служба Солнца выхлопочет та-а-кой лайнер... Куда там нашему
"Бруно". Верно я говорю, брат Илья?
   Илья развел руками: куда мы, мол, денемся.
   Все  эти  дни  "Галактика"  готовилась   к   эксперименту.   Навигаторы
рассчитали  курс  "грузовика",  специалисты  защиты  позаботились,   чтобы
корабль пробился к звезде сквозь любые скопления  амеб,  а  Крайнев  лично
проверил рекомендации логического блока Станции относительно силы  заряда.
Пока готовились, пока ждали ни о чем  не  подозревающего  Ганюшкина,  Илья
чувствовал себя сносно. Но когда Крайнев, выпроводив  из  командной  рубки
очередного "анархиста от науки", вдруг выключил один за другим все  каналы
связи, прошлые опасения и дурные предчувствия вновь вернулись к Илье.
   - Через два часа - старт, - сказал Федор Иванович. - Все готово.
   - О транквилизаторах не забыли? - встревожился Илья.
   - Сразу видно  новичка,  -  укоризненно  покачал  головой  руководитель
Станции. - В космосе не принято забывать о  чем  бы  там  ни  было.  Я  не
разделяю ваших опасений, но тем не менее за полчаса до взрыва весь  экипаж
получит ваше снадобье.
   Шварц, который во время  их  разговора  что-то  пересчитывал  на  малом
логическом блоке, насмешливо хмыкнул и вышел из  рубки.  "Не  забыл  Юрген
ночной разговор. И не простил. Что ж, ему виднее".
   - А что у нас с защитой? - спросил он.
   -  Дадим  максимум.  Этого  вполне  достаточно,  даже  если   на   нашу
"Галактику" набросятся все амебы Окна.
   - Ладно, - кивнул Илья. - Пойду проведаю больного. А  то  он  за  своих
помощников распереживался. Причем совершенно напрасно.
   Про себя же подумал: "Больше  всех  распереживался  ты  сам.  Нехорошо,
брат. Вон даже. Шварц заметил..."
   В холле медотсека он  встретил  Полину  и  обрадовался  ей  так,  будто
расстались они не утром, а по крайней мере год назад.
   - Поль, - прошептал Илья, обнимая  ее  маленькие  плечи.  -  Я  начинаю
бояться своей затеи. Плохие предчувствия.
   Полина на миг прижалась к нему.
   - Все будет хорошо, милый. Станция  защищена,  психику  людей  мы  тоже
защитим. Все будет хорошо.
   - Да, да, защитим, - встрепенулся Илья. - Проследи,  пожалуйста,  Поль,
чтобы все приняли препарат. Лоран и Шварц - максимальную дозу.
   - Будет тебе командовать, - Полина потерлась подбородком о его плечо. -
Крайнев уже предупреждал.
   Она ушла, а Илья в который раз подумал, что не будь здесь руководителем
Крайнев, кто знает, не свернули бы работу Станции  еще  несколько  месяцев
назад.  Из-за  кажущейся  или   явной   -   опять   же,   кто   знает?   -
несостоятельности   исследований,   из-за   враждебности   Окна,   которое
уничтожает  все  земное...  Плохо,  правда,  что  Крайнев  воспринял  идею
эксперимента так схематично: взрыв - раздражитель - ответная  атака  амеб.
Ну и что?
   "А чего бы ты хотел? - кольнул его внутренний  оппонент.  -  Чтобы  все
поверили в твое смутное, страшное предположение? Ну,  допустим,  поверили.
Допустим, что Боль в самом деле естественная реакция системы на  инородное
тело, то есть на наше присутствие, на нашу "Галактику". Но ведь это шаг  в
сторону. Есть  огромное  болото  непонимания.  И  есть  маленький,  зыбкий
островок наших представлений о сущности Окна. Шаг в сторону ведет к  мысли
о живой материи. А ведь даже тебе  кажется  нелепостью  усмотреть  в  Окне
жизнь. Пульсар, амебы, Питатель и... жизнь? Ты запутался, брат".
   "Нет, нет, - ответил воображаемому сопернику Илья.  -  Как  бы  там  ни
было, но Боль - суть реальность, а я слишком хорошо знаю боль  в  лицо.  И
сбросить ее со счетов, отнести к разряду курьезов восприятия "лунатиков" я
не могу. Никак не могу!"


   Станция вздрогнула. Это был не толчок,  а  скорей  всего  легкая  дрожь
освобождения: громадина "грузовика"  сорвалась  с  магнитных  захватов  и,
ведомая автоматикой, устремилась к Скупой.
   Разговоры в рубке затихли.
   Илья, посидев в кресле минут десять, не выдержал:
   - Пойду в народ, - объявил он.
   Федор Иванович кивнул. Взгляд его говорил:  понимаю,  мол,  но  все  же
напрасно твое беспокойство.
   На смотровой палубе негде было повернуться.
   По ярким нарядам женщин, радостному возбуждению, сквозившему  в  каждом
взгляде, Илья понял: эксперимент в самом деле интересен  исследователям  и
только дисциплина мешает им  сейчас  вернуться  к  своим  приборам  -  там
работали только дежурные.
   С Ильей дружески здоровались, незнакомые люди улыбались ему.  "А  меня,
оказывается, приняли, - смущенно  подумал  он.  -  Я  -  свой.  Уже  свой,
несмотря на все их опасения относительно моих пресловутых полномочий".
   - Садовник, - позвала его смуглая девчушка в форме медработника. - Ваше
снадобье. Примите, пожалуйста, при мне.
   -  Уговорила,  глазастая,  -  рассмеялся  Илья  и  разгрыз   кисленькую
таблетку.
   Над головами людей в объеме большого экрана привычно кипело  желтоватое
варево туманности. Черная иголка  земного  корабля  в  этом  беспредельном
пространстве казалась чем-то игрушечным, особенно в сравнении  с  огромным
шаром Скупой, пылавшим в правой  полусфере  экрана.  Илья  знал,  что  это
ощущение обманчиво - в "грузовике" до поры таилась огромная мощь.
   Шло время.
   Вокруг корабля на экране уже кружился вихрь черных полотнищ. Амебы пока
не нападали, но число их множилось  с  каждой  секундой.  Зонд-наблюдатель
следовал за "грузовиком" на постоянном удалении, и  перспектива  в  объеме
изображения почти не менялась. Только вырастал и вырастал беспокойный  лик
звезды да беспрестанно сыпались отовсюду "листья" амеб.
   Илья вызвал Крайнева.
   - Нет, - покачал тот головой. - Нет никакой атаки. В районе Станции  их
крутится десятка три. Так сказать, дежурные.
   - Хорошо, - кивнул Илья, а сам подумал: "Одна задача решена. Нет у амеб
никакого разума, ибо они не поняли очевидного: связь корабля и Станции.  И
"руководства извне" у них нет - по той же причине. Чистая функция  защиты,
слепая функция. Как, например, у лейкоцитов в крови  -  найди  и  уничтожь
врага".
   В объеме  изображения  вдруг  выделился  контур  видеоокошка.  Из  него
выглянуло встревоженное лицо Лоран. Рядом с ней стоял Шварц.
   - Садовник, - Полина метнула в  сторону  космолога  колючий  взгляд.  -
Профилактика экипажа закончена.  Юрген  Шварц  категорически  отказывается
принять препарат.
   - А почему я должен верить  вашим  выдумкам  и  мифическим  угрозам?  -
сердито бросил Юрген. - И хватит меня понуждать.
   Разговоры на смотровой палубе  стихли.  Исследователи  и  звездолетчики
непонимающе поглядывали то на Илью, то на космолога.
   - Юрген, - как можно мягче сказал Илья. - Я не знаю, почему вам во всем
видится понуждение и принуждение. Вы их путаете с понятиями  дисциплины  и
самодисциплины. Отсутствие таковых в самом деле рождает понуждение...  Так
вот. У нас в запасе еще семнадцать минут. Если  через  три  минуты  вы  не
выполните просьбу  врача  Станции,  я  дам  команду  медавтоматам,  и  они
принудительно введут вам препарат. Не унижайте себя, пожалуйста.
   - Нас рассудит совет Морали, - надменно буркнул Шварц. -  Я  подчиняюсь
грубой силе.
   - Одиннадцать минут, - прошептал Калчо Драгнев, касаясь  руки  Ильи.  -
Посмотри, что творится.
   Огромный лик светила заполнил уже  половину  экрана.  В  сиянии  Скупой
давно потерялась иголка корабля, и только все густеющий рой  черных  точек
указывал на его местонахождение. Амебы слетались туда целыми роями,  будто
лесные пчелы, потревоженные непрошеным гостем. Живой  клубок  разрастался,
грозно шевелился. Простейшие во что бы то  ни  стало  пытались  остановите
уничтожить чужака, ворвавшегося в их владения.
   - Лоран, Садовник, -  загремел  вдруг  над  толпой  голос  Крайнева.  -
Треверсу плохо. Что предпринять?
   - Где он? - спросил Илья.
   - Здесь, в рубке.
   - Немедленно отнесите его в медотсек. Там экранизация, - приказал Илья.
- Поспешите!
   Зонд-передатчик,  сопровождавший  корабль,  порядком  поотстал.  Детали
баталии  стали  неразличимы,  однако  приборы  свидетельствовали:   защита
"грузовика" успешно справляется с атаками амеб.
   - Время! - выдохнул Калчо.
   Илья  одновременно  увидел   эти   разные   события:   черный   клубок,
шевелившийся уже в атмосфере звезды, вдруг ярко вспыхнул и исчез, в тот же
миг безжизненно рухнул Шварц, а Полина, чье лицо все еще было в видеоокне,
негромко вскрикнула...
   Острая кинжальная боль  пронзила  каждую  клеточку  тела,  ударила  так
сильно и стремительно,  что  у  Ильи  подогнулись  ноги.  Невидимая  волна
бросила людей на пол, исковеркав их лица гримасами отчаяния и непонимания,
плеснула в глаза безумием, разверзла их рты для крика.
   Волна ударила и ушла.
   Илья, бессознательно хватаясь за воздух, стал  подниматься.  Он  видел,
как рядом с ним пытается встать Ганюшкин - пилот очумело  вертел  головой,
как судорожно дышит позеленевший Калчо. Не сразу, напрягая все свои  силы,
он, наконец, понял: чужая Боль ушла, импульс кончился. С запоздалым ужасом
Илья подумал, чем мог кончиться  эксперимент,  если  бы  люди  не  приняли
препарат или окажись импульс сильнее.
   Надсадно выла сирена биологической тревоги.
   На смотровую палубу и во все  отсеки  Станции  хлынули  ледяные  потоки
кислорода, насыщенного комплексом стимуляторов.
   Ступая нетвердо и тяжело, Илья ходил между  людьми,  вглядываясь  в  их
растерянные лица, и никак не мог сообразить, куда подевалась его маленькая
Поль, его одуванчик, существо настолько драгоценное, что смутную  мысль  о
возможной беде он отогнал как невозможную.
   - Я же здесь, - позвала его Полина. - Ты что, забыл? Тебе плохо?
   Голос шел откуда-то сверху. Он поднял взгляд, но не сразу понял, почему
лицо любимой плавает над ним в объеме изображения да еще рядом  с  грозным
пылающим шаром звезды. Глаза Полины  после  болевого  удара  выцвели,  она
машинально оттирала с рассеченного подбородка кровь.
   - Успокойся, милый, - сказала она, кривя губы.  По-видимому,  отголоски
чужой  боли  все  еще  звучали  в  ее  сознании.  -  Все   обошлось,   все
живы-здоровы. У Юргена, правда, шок, но он скоро придет в себя.
   Илья кивнул ей, улыбнулся и вызвал Крайнева.
   -  Федор  Иванович,  -  попросил  он,  превозмогая  головокружение.   -
Переключите на меня общую связь.
   - Вы все решили? - спросил руководитель Станции.
   - Да, решил, - твердо  ответил  Садовник,  и  слова  его  облетели  все
закоулки "Галактики". - Мы уходим,  друзья.  Немедленно  и  безоговорочно.
Полномочия у меня на этот счет простые - разум и совесть.
   Илья сделал паузу, обвел  взглядом  знакомые  лица.  В  большом  объеме
изображения появились десятки видеоокон - его слушали,  за  ним  наблюдала
вся Станция.
   - Мы, - продолжал Илья, - предположительно нашли путь к пониманию Окна,
как некой  гигантской  энергетической  системы.  Система  эта  принадлежит
другой вселенной, случайно приоткрывшейся нам. Мы смутно  догадывались,  а
теперь наконец убедились, что амебы не  хозяева  ее  и  даже  не  посланцы
хозяев, а нечто непонятное для нас, выполняющее, однако,  вполне  понятную
роль в Окне. Их функция - защита. Действия амеб ясно  показали,  что  наше
присутствие в Окне крайне нежелательно. Наша Станция - инородное тело  для
этого мира. Более того, мы - активный раздражитель. Чужая Боль,  отголоски
которой воспринимали Лоран и Шварц, - следствие нашего присутствия в Окне.
Сегодняшний эксперимент убедительно доказал  это.  Прямое  воздействие  на
звезду вызвало немедленную ответную реакцию. И реакция эта теперь известна
нам всем...
   Илья помедлил, будто собирался с мыслями.
   - Я не хочу сейчас гадать о сущности чужой Боли.  Это  уводит  в  такие
дебри, где нет и намека на истину. Живая звезда? Возможно! Сверхгигантская
космическая медуза? И это возможно! Целый мир, обладающий чувствами, живой
и неделимый? Кто знает? Короче,  возможно  все,  что  способно  испытывать
боль. Мы не можем пока и не знаю сможем  ли  в  будущем  заглянуть  в  эту
маленькую   щелку   и   определить,   чем   или   частью   чего   является
псевдотуманность Окно в иной вселенной. А раз так, надо  уходить!  Великий
Гете давным-давно говорил: "Чего не понимают,  тем  не  владеют".  Мы  же,
ничего не понимая,  пытались  хозяйничать  в  Окне,  пытались  владеть.  И
причинили...  Мне  даже  страшно  подумать,  что  мы  по  неведению  могли
причинить иному миру боль!


   Станция уходила.
   Мелкая вибрация проникла даже сюда, в жилые каюты, и  у  Ильи  возникло
странное ощущение: будто Станция вовсе и не станция, а огромное  животное,
все ускоряющее свой бег, чтобы в какое-то из мгновений взвиться в  прыжке.
Ощущение не исчезало, хотя Илья, как и  все  остальные,  знал:  прыжка  не
будет.
   Станция уходила из Окна с тем, чтобы  лечь  в  дрейф  у  его  границ  и
продолжить исследования. На совещании, которое закончилось полчаса  назад,
было оговорено: кроме обычных наблюдений, остается в  силе  и  расширяется
программа зондирования, так как амебы, очевидно из-за  крошечных  размеров
зондов, этими разведчиками человеческого разума пренебрегали.
   - Ты улетаешь с "Бруно"? - спросила Полина. Она сидела на низкой тахте,
опершись подбородком о колени. Взгляд у нее был усталый и грустный.
   - Завтра, - ответил Илья.
   - Я тоже улетаю, - Полина решительным движением отправила золото  волос
за спину. - Завтра. С тобой.
   Илья стремительно пересек каюту, опустился  перед  Полиной  на  колени,
чтобы лучше видеть, что творится сейчас в зеленых глубинах ее глаз.
   - И это говоришь ты?  Женщина,  привыкшая  быть  свободной  и  сильной?
Считающая, что любовь расслабляет?
   Полина молча потянулась к  нему,  и  Илью  вновь  захлестнул  тонкий  и
несравненный аромат. Любимая пахла молоком, травой и еще бог знает  чем  -
сладко, волнующе, знакомо.
   - Разве ты не понимаешь, что о музыке говорят только до тех  пор,  пока
не зазвучит первая скрипка... Так и со  мной...  После  всего,  что  было,
после четвертой боли, ты мне однажды  приснился.  Я  проснулась  вдруг  от
ужасной мысли, что настанет какой-то день - и ты улетишь, а меня  раздавят
месяцы ожидания. Месяцы без жизни. Мертвые месяцы. Я вскочила с постели  и
побежала к Крайневу, чтобы сказать ему: на Станции  больше  нет  врача.  Я
поняла тогда, что думаю о тебе, о себе больше, чем о других. А в космосе -
ты же знаешь это - так нельзя. Я сказала ему, что  улетаю.  Немедленно.  С
тобой! Старик, - да, да, ему уже сто сорок  шесть,  -  хлопал  глазами  и,
казалось, не понимал мою сумбурную речь.
   - И что он тебе сказал?
   - Ничего, - Полина вздохнула, расслабилась. Голова ее откинулась назад.
- Ничего, - прошептала она. - Рассмеялся, поцеловал меня  и  ушел  в  свою
каюту. Я тогда почувствовала, что все слова мои  и  мысли  умные  опали  с
меня, как листья с деревца. А ты говоришь о свободе!
   Все - былые волнения и страхи, чувство бессилия  перед  лицом  тайны  и
яростное желание познать ее, опасность и боль - все это ушло от них.  Ушло
легко и просто, как вздох облегчения. А еще ушло то, главное, скорей всего
даже неосознанное, - ощущение абсолютной чуждости окружающего мира.
   С каждой  секундой  Станция  все  глубже  погружалась  в  лоно  обычной
вс