ьности он был в  три  раза  быстроходней  нашего
"Ситроена". - Догонит нас не раньше, чем через пять-шесть суток.
   Угрюмо кивнув головой,  Брустер  не  произнес  больше  ни  слова.  Вид  у
государственного мужа был подавленный, но, похоже, он мне поверил. Кто же из
пассажиров не поверил мне, кто из них понимал, что я лгу? Ведь все  запасные
конденсаторы  и  лампы  разбиты  вдребезги,  и  починить  рацию  конечно  же
невозможно.
   Весь день мы страдали от лютой стужи, адского грохота  и  действующей  на
нервы вибрации огромного двигателя. Казалось, этому не будет конца. Примерно
в половине третьего, когда дневной свет померк и на мерзлом, ясном небосводе
высыпали звезды, температура опустилась настолько, что мне стало не по себе.
   Столбик термометра достиг отметки 73ё ниже нуля. Происходило невероятное.
   Если вы доставали из-за пазухи фонарик,  то  уже  через  минуту  он  гас.
Резина становилась твердой, трескалась и раскалывалась, как дерево.  Всякий,
кто  осмеливался  высунуть  нос  из  кузова,   окутывался   белым   облаком,
вырывавшимся у него изо рта.  Поверхность  ледового  плато  стала  настолько
твердой, что траки скользили, оставляя на ней едва заметные  следы.  Собаки,
не боявшиеся самой  жестокой  пурги,  способной  погубить  любого  человека,
жалобно выли, страдая от мороза. Порой откуда-то издалека  доносился  глухой
гул,  предвещавший,  казалось,  конец  света.  Под   гусеницами   вездеходов
содрогалась  мерзлота,  огромные  ее  площади,  покрытые  снегом  и   льдом,
сжимались под действием жуткого, как в ледниковый период, холода.
   Тогда-то и начались неприятности с двигателем. Удивительно, как он раньше
не вышел из строя. Больше всего я опасался поломки какого-нибудь  подвижного
элемента. Ведь на морозе металл становится хрупким. Стоит сломаться  стержню
клапана, толкателю, любой детали сложного распределительного механизма, даже
крохотной шпильке на коленвале, и мы пропали.
   Таких крупных поломок мы избежали, но и то, что  происходило,  доставляло
нам массу неприятностей. То и дело  приходилось  удалять  лед  из  диффузора
карбюратора. Замерзало масло в картере рулевого механизма, часто приходилось
пускать в ход паяльные лампы. Заедало щетки  генератора,  которые  постоянно
ломались. К счастью, запасных щеток было достаточно. Но больше всего  хлопот
доставлял нам радиатора Хотя мы защитили его фартуком, холод проникал  через
войлок,  словно  сквозь  папиросную  бумагу.  Произошла,  видно,  деформация
трубок,  и  радиатор  дал  течь.  К  трем  часам  выяснилось,  что   уровень
охлаждающей  жидкости   опускается   с   устрашающей   быстротой.   Пришлось
воспользоваться скудными запасами теплотворных подушек,  которыми  мы  грели
ноги больному старику. Я распорядился, чтобы  воду  из  ведер,  стоявших  на
камельке, применяли лишь для радиатора. Даже  с  помощью  паяльных  ламп  не
удавалось ускорить таяние  переохлажденного  снега.  Вскоре  вместо  воды  в
горловину радиатора мы вынуждены  были  заливать  снежное  месиво,  а  потом
просто запихивать туда снег. Ничего  хорошего  в  этом  не  было.  Но  самое
опасное было в другом. Антифриз становился все более  разбавленным.  Хотя  у
нас с собой была небольшая канистра с этиленгликолем, при  каждой  остановке
содержимое ее заметно уменьшалось.
   Уже несколько часов мы обходились без впередсмотрящего, и его обязанности
приходилось поочередно выполнять нам с Джекстроу, Зейгером и  Корадзини.  Из
нас четверых лишь Джекстроу умудрился защитить  свое  лицо  от  обморожения.
Была надежда, что в отличие от остальных на нем не останется ни  шрамов,  ни
иных отметин. Зейгеро, который прежде, не в пример коллегам, не имел внешних
признаков травм, характерных для  боксера,  на  сей  раз,  похоже,  серьезно
пострадал. Мы не успели вовремя наложить  ему  на  правое  ухо  компресс,  и
молодому человеку наверняка в будущем  не  избежать  пластической  операции.
Большие пальцы на ногах Корадзини мы слишком долго не лечили. Я понял, что и
его  ожидает  хирургическая  палата.  Поскольку  я  чаще  других  возился  с
двигателем, то кончики пальцев на руках у меня превратились в сплошные раны.
Ногти начали чернеть и отваливаться.
   Но и тем, кто находился в кузове, было тоже не легче. Начало  сказываться
физиологическое воздействие холода на организм.  Причем  весьма  ощутимое...
Появилась сонливость, безразличие ко всему. На смену им  придут  бессонница,
анемия, расстройство пищеварительного тракта, нервозность, от  которой  один
шаг до сумасшествия. Если стужа продержится долго, такое непременно случится
с этими закутанными во что попало несчастными людьми. Я видел это с болью  и
тревогой всякий раз, как забирался в  кузов,  отсидев  положенное  время  за
рулем.
   Сенатор сидел, забившись в угол. Если  бы  не  дрожь,  время  от  времени
сотрясавшая его тело, его вполне можно было бы принять  за  мертвеца.  Малер
вроде бы спал. Миссис  Дансби-Грегг  и  Елена  сидели  обнявшись  -  зрелище
невероятное. Но ведь Арктика, как и смерть, уравнивает всех. Ни  гонору,  ни
потугам на исключительность тут нет места. Я не  очень-то  верю  в  то,  что
человек может изменить свою натуру.  Наверняка,  стоит  миссис  Дансби-Грегг
очутиться в цивилизованном обществе, как она снова станет прежней. И минуты,
когда эта леди видела в своей служанке такого же человека, как и  она  сама,
навсегда канут для нее в вечность. Однако при всей  моей  неприязни  к  этой
светской даме я начал испытывать к ней нечто вроде восхищения. Заносчивость,
приводящая  вас   в   бешенство,   небрежная   уверенность   в   собственном
превосходстве по-прежнему раздражали меня, но  за  этим  неприятным  внешним
фасадом я разглядел и иные черты.  Увидел  ее  самоотверженность  -  признак
подлинной аристократки. Хотя дама то и дело жаловалась по  мелочам,  она  ни
словом не обмолвилась о том, что доставляло ей подлинные  страдания.  В  ней
появилась готовность помочь ближнему, которой, правда, она  стеснялась.  Она
выказывала известное внимание к своей служанке, напоминавшее  чем-то  заботу
феодала о своих крепостных, но граничившее с нежностью. Меня тронула  сцена,
невольно подсмотренная мною: дама  достала  однажды  из  сумочки  зеркальце,
взглянула па свое миловидное  лицо  со  следами  обморожения  и  равнодушным
жестом  опустила  зеркальце  в   ридикюль.   Словом,   миссис   Дансби-Грегг
преподнесла мне хороший урок. Я понял, как опасно оценивать людей по готовым
меркам.
   Мария  Легард,  славная,  неустрашимая  Мария  Легард,  превратившаяся  в
больную, старую женщину, слабела с  каждой  минутой.  Она  почти  все  время
спала.  В  краткие  периоды  бодрствования  старая  актриса   еще   пыталась
изобразить жизнерадостность, но эти попытки ей явно не удавались. Я ничем не
мог ей помочь. Она походила на старые часы, в которых  с  минуты  на  минуту
сломается пружина.
   С паяльными лампами, с помощью которых растапливался снег, возился  Солли
Левин. Закутавшийся так, что видны были одни глаза, импресарио  являл  собой
жалкое зрелище. Но мне было не  до  жалости  к  Солли.  У  камелька  дремала
Маргарита Росс. Я тотчас отвел глаза: увидев ее побелевшее лицо,  я  испытал
почти физическую боль.
   Больше всех поразил меня мистер  Смоллвуд.  "Как  же  можно  ошибиться  в
человеке!" - думал я. Я был  уверен,  что  проповедник  сломается  одним  из
первых, но он и не думал сдаваться. Три часа  назад,  когда  я  находился  в
кабине, я заметил, что служитель  культа  взял  свой  чемодан,  лежавший  на
санях. Он открыл его: в нем  была  черная  ряса  и  красно-лиловый  капюшон,
применяемый в богослужении. Достав Библию, проповедник надел очки без оправы
и вот уже несколько часов читал, несмотря на скудное освещение. У  него  был
вид  спокойного,  раскованного,  но  не  расслабленного  человека,  которому
нипочем любая стужа. Будучи врачом и ученым, я не  стал  вдаваться  в  дебри
богословия, но мог лишь догадываться,  что  придает  ему  силы,  которых  не
осталось у остальных. Честно признаюсь, я ему завидовал.
   В течение одного вечера на нас обрушились сразу два удара. Причем  первый
из них - не в переносном, а в буквальном смысле. Подтверждением тому  служит
оставшийся у меня на лбу шрам.
   Мы сделали остановку около восьми вечера.  Я  преследовал  при  этом  две
цели. Во-первых, нужно было выйти на связь с  Хиллкрестом.  Во-вторых,  дать
ему возможность поскорее догнать нас. Я хотел задержаться подольше  под  тем
предлогом, что двигатель сильно перегревается. И в  самом  деле,  со  второй
половины дня температура наружного воздуха стала неуклонно повышаться.  Хотя
она поднялась почти на 24ё, было все еще жутко  холодно.  Дело  усугублялось
недоеданием и  физической  усталостью.  Далеко  на  юго-западе  видны  стали
пилообразные нунатаки <Нунатак -  отдельное  возвышение  или  гряда  холмов,
сложенных из коренных пород, которые поднимаются над поверхностью  ледника.>
Виндеби. Эту гряду холмов длиной в сотню миль нам предстояло преодолеть. При
свете луны, поднимавшейся над восточной частью горизонта, их грозные вершины
сверкали точно хрусталь.
   Выключив двигатель, я обошел кузов сзади и сообщил его обитателям, что мы
делаем остановку. По моей просьбе Маргарита Росс  подогрела  на  печке  еду:
суп, сушеные фрукты, одну из четырех оставшихся банок мясных консервов.
   Поручив Джекстроу натянуть антенну, я вернулся  к  трактору  и,  отвинтив
сливную пробку радиатора, слил в ведерко охлаждающую жидкость. В течение дня
она настолько разбавилась водой, что на таком  холоде  за  какие-то  полчаса
водяную рубашку двигателя могло разорвать.
   Видно, из-за бульканья жидкости я лишь в последнюю минуту услышал  позади
себя какой-то шум. Да и то не  придал  ему  особого  значения.  Привстав,  я
обернулся. Но сделал это слишком поздно. Мелькнула тень, и из  глаз  у  меня
посыпались искры. Я получил удар по правой части лба, чуть повыше  очков,  и
тут же рухнул на снег без сознания.
   Мне наверняка был бы конец.  Лежа  на  льду  при  температуре  около  80ё
мороза, я никогда бы не очнулся. Но кто-то  заметил  меня,  стал  трясти  за
плечи. Испытывая боль, я с трудом пришел в себя.
   - Доктор Мейсон! Доктор  Мейсон!  -  откуда-то  издалека  слышался  голос
Джекстроу,  поддерживавшего  меня  за  плечи.  Говорил   он   негромко,   но
настойчиво. - Очнитесь, доктор Мейсон. Ну вот и хорошо.  Осторожней,  доктор
Мейсон.
   Опираясь на сильную руку Джекстроу, я с трудом приподнялся  и  сел.  Боль
скальпелем пронзила мозг, перед  глазами  вновь  все  поплыло;  я  осторожно
встряхнул головой, отгоняя окружавшие меня тени, и в изумлении посмотрел  на
эскимоса. Видел я его неотчетливо. Я испугался, решив  было,  что  поврежден
зрительный нерв от удара затылком о твердую  как  железо  землю.  Но  вскоре
убедился, что веки мои залеплены кровью, сочившейся из раны над глазом.
   - Кто это вас? -  Джекстроу  не  принадлежал  к  числу  тех,  кто  задает
дурацкие вопросы вроде: "Что случилось?"
   - Представления не имею. - С трудом поднявшись на ноги, я в свою  очередь
спросил:
   - А ты?
   - Гиблое дело. - Я не столько увидел, сколько  догадался,  что  он  пожал
плечами. - Как только вы  остановились,  из  кузова  вышло  три  или  четыре
человека. Не знаю, куда они направились.  Сам  я  находился  южнее,  антенну
устанавливал.
   - Рация, Джекстроу! - Я, кажется, вновь начинал соображать.
   - Не беспокойтесь, доктор Мейсон. Она со мной, - серьезным тоном  ответил
мой друг. - Вот она... Не знаете, почему на вас напали?
   - Нет...  Хотя  догадываюсь.  -  Сунув  руку  за  пазуху,  я,  пораженный
открытием, взглянул на Джекстроу. - Пистолет... он на месте!
   - Больше ничего не пропало?
   - Ничего. Запасная обойма... минутку, - произнес я раздельно  и  принялся
шарить по карманам парки. - Вырезка... Газетная вырезка...  Я  вынул  ее  из
кармана полковника Гаррисона... Она исчезла!
   - Вырезка? А о чем в ней сообщалось?
   - Перед тобой набитый дурак, Джекстроу. -  Досадуя  на  себя,  я  покачал
головой и вновь поморщился от острой боли. - Я даже  не  прочитал  проклятую
статейку.
   - А если б прочитали, то  поняли,  зачем  ее  у  вас  похитили,  -  вслух
рассуждал Джекстроу.
   - Но зачем... какой смысл? - удивился я. - Откуда им было  знать?  Я  мог
прочитать ее уже раз десять.
   - По-моему, им было известно, что вы ни разу в нее  не  заглянули,  веско
произнес Джекстроу. - Иначе бы они догадались об этом. По вашим  словам  или
действиям,  которых  они  от  вас  ожидали.  Но  поскольку  вы   ничего   не
предприняли, преступники сообразили, что они в безопасности. Должно быть, им
позарез нужно было заполучить эту вырезку, и они пошли на риск. Очень жаль.
   Вряд ли вы увидите эту статью вновь.
   Пять минут спустя я обработал и забинтовал рану на лбу. В ответ на вопрос
Зейгеро я со злостью ответил, что стукнулся  о  фонарный  столб.  При  свете
восходящей луны мы с Джекстроу пошли прочь от трактора. Сеанс связи начали с
опозданием. Однако едва я подключил  приемник  к  антенне,  как  послышались
позывные Джосса.
   Выдав "квитанцию", я без околичностей спросил:
   - Есть какие-нибудь известия из Уплавника?
   - Целых  два,  доктор  Мейсон,  -  ответил  Хиллкрест  каким-то  странным
голосом. И вовсе не из-за искажения динамиком. Казалось, он говорит нарочито
бесстрастно, чтобы не дать волю гневу.  -  Уплавник  связался  с  авианосцем
"Трайтон". Тот движется проливом  Девиса.  Корабль  поддерживает  постоянный
контакт  с  адмиралтейством  и  правительством.  Во  всяком  случае,  я  так
предполагаю. Получены ответы на ваши вопросы. Во-первых, список  пассажиров,
представленных американским филиалом компании ВОАС, еще не изучен. Однако из
газетных сообщений известно, что на борту самолета находились Мария  Легард,
звезда музкомедии, американским  сенатор  Хоффман  Брустер  и  некая  миссис
Филлис Дансби-Грегг, по-видимому хорошо известная в светских кругах Лондона,
Тому, что я узнал, я не особенно обрадовался. Мария Легард никогда не была в
числе подозреваемых. Что касается миссис Дансби-Грегг  и  ее  служанки,  то,
если в отношении их у меня и  были  какие-то  сомнения,  значения  им  я  не
придавал. Ну а о том, чтобы сенатор Брустер,  или  лицо,  выдавшее  себя  за
него, являлся одним из убийц, и речи быть не могло.
   - Во-вторых, следующее. Адмиралтейство не может или не  желает  сообщить,
почему преступники заставили экипаж самолета совершить вынужденную посадку.
   Однако, насколько я могу  понять,  у  них  были  на  то  веские  причины.
Уплавник предполагает, не знаю, правда, на каком основании (может,  какие-то
сведения просочились из официальных  источников),  что  один  из  пассажиров
самолета, должно быть, располагал какими-то  важными  сведениями.  Настолько
важными, что их следовало сохранить в тайне. Что это были  за  сведения,  не
знаю. Может, микрофильм, может, какая-то формула или  иные  данные,  которые
надлежало хранить в памяти. Все это звучит фантастично, но, похоже, так  оно
и было.
   По-видимому, сведениями этими располагал полковник Гаррисон.
   Мы с Джекстроу переглянулись. Тип, который недавно оглушил меня,  человек
отчаянный. Я осознал окончательно то, о чем и прежде догадывался. Я действую
вслепую, пытаясь обнаружить преступника - или преступников, которые  гораздо
умнее меня. Они знали, что Джосс не мог починить рацию.
   Следовательно, они поняли, что с Хиллкрестом у меня прямая связь. Из моих
слов им было известно, что портативная рация,  которую  мы  везли  с  собой,
имеет радиус действия, не превышающий в обычных условиях 150 миль.
   Следовательно, на связь он выходил с какой-то точки, близкой к нам. Кроме
того, я сам сообщил преступникам, что Хиллкрест со своей партией вернется не
раньше, чем через две-три недели. Выходит, его неожиданное возвращение  было
связано с какими-то чрезвычайными и  непредвиденными  обстоятельствами.  Что
это за обстоятельства,  нетрудно  догадаться.  Отсюда  неизбежный  вывод:  я
захочу выяснить у Хиллкреста причины  аварии  самолета.  Однако  преступники
сделали и другой, не столько очевидный для меня, вывод,  свидетельствовавший
об  их  проницательности.  Они  предположили,  что  лица,  знавшие   причину
катастрофы, пока не станут вдаваться в подробности. Вот  почему  преступники
похитили у меня вырезку, служившую единственной ниточкой, которая помогла бы
мне выяснить эти подробности, а следовательно, и установить личности убийц.
   Но исправить ошибку было теперь невозможно.
   Я нажал на кнопку "передача".
   - Благодарю. Прошу вновь связаться  с  Уплавником  и  сообщить,  что  нам
крайне  необходимо  знать  причины  авиакатастрофы...  На   каком   примерно
расстоянии от нас находитесь? После полудня мы прошли всего двадцать миль.
   Крайне низкая температура, радиатор дал сильную течь. Прием.
   - Мы за это время прошли лишь восемь миль. Похоже на то...
   Я переключил рацию на "прием".
   - Восемь миль? - поразился я. - Я вас верно понял?
   - Куда вернее, - грубо ответил Хиллкрест. - Поняли, куда по  девался  ваш
сахар? Ваши милые друзья утопили его в горючем. Мы не в состоянии  двигаться
дальше.

Глава 9

СРЕДА

С ВОСЬМИ ВЕЧЕРА ДО ЧЕТЫРЕХ ПОПОЛУДНИ ЧЕТВЕРГА

   Мы продолжили свой  поход  в  самом  начале  девятого.  Я  сначала  хотел
задержаться на несколько часов. С этой целью я  придумал  уйму  всевозможных
причин. Если нужно, был даже готов  вывести  из  строя  двигатель.  Я  решил
спровоцировать убийц. Догадавшись,  что  я  намеренно  тяну  время,  они  бы
предприняли какие-то действия. Во всяком случае, попытались бы это сделать.
   Именно это и входило в мои планы. Час или два спустя Джекстроу должен был
вооружиться винтовкой, висевшей у него за плечами, а я - пистолетом.
   Наставив дула на злоумышленников, мы держали бы их под  прицелом  до  тех
пор, пока не подоспел бы Хиллкрест.  При  благоприятных  обстоятельствах  он
должен был догнать нас не позднее полуночи. И тогда наши  беды  остались  бы
позади.
   Но обстоятельства оказались отнюдь не благоприятными. Беды продолжали нас
преследовать. Вездеход  Хиллкреста  безнадежно  застрял.  Видя  ухудшившееся
состояние старого Малера, наблюдая, как от часа к часу слабеет Мария Легард,
я решил не терять ни минуты. Будь я из другого теста или не будь я  хотя  бы
доктором, то, возможно, и сумел бы убедить себя в необходимости пожертвовать
Марией  Легард  и  Теодором  Малером.  Ведь  ставки  в  игре,  которую  вели
преступники - я был совершенно уверен в этом, - были много выше,  чем  жизнь
одного или двух человек. Я мог бы держать на  мушке  всех  или,  по  крайней
мере, главных подозреваемых целые сутки. До тех пор, пока  не  появилась  бы
группа Хиллкреста. Но я никогда бы не смог убедить себя в том,  что  больные
пассажиры - это пешки, которых  можно  сбросить  со  счетов.  Несомненно,  я
проявил слабость, но этим своим недостатком я  даже  гордился,  и  Джекстроу
полностью разделял мое мнение.
   В том, что Хиллкрест все-таки догонит нас, я  был  совершенно  уверен.  Я
кусал губы от досады. Ведь именно я подсказал  преступникам  мысль  высыпать
сахар в бензин, сообщив,  что  у  Хиллкреста  на  исходе  горючее.  Это  был
блестящий  ход  с  их  стороны.  Но  не  более.  Как  ни  старались   убийцы
застраховать себя от  любых  случайностей.  Хотя  Хиллкрест  и  был  взбешен
задержкой, он был вполне уверен, что найдет выход из положения. В просторяой
кабине вездехода целая мастерская,  с  помощью  нее  можно  устранить  любую
неисправность. Механик-водитель, которому я не завидовал, хотя он и  работал
в тепле, под тентом, успел  разобрать  двигатель  и  очищал  поршни,  стенки
цилиндров и клапана от несгоревших частиц сахара, выведших из строя огромный
механизм. Двое его  товарищей  соорудили  импровизированную  дистилляционную
установку. Она состояла из почти полной бочки с бензином,  в  верхнюю  часть
которой был вставлен