х  не  было.  Фролова  не
удивилась, что после  национализации  завод  Филиппова  обанкротился,  а
рабочие пошли с протянутой рукой или завербовались в Красную армию,  где
хоть как-то кормили.
   Очередь медленно продвигалась. Глафира уже отчетливо видела крашенную
ржавой краской дверь лавки и счастливцев, которые вываливались из нее  с
"добычей". Чем ближе подтягивался народ к заветному прилавку, тем больше
нарастало возбуждение в очереди. Уже несколько раз проносился слух,  что
мука заканчивается и лавку вот-вот закроют. Тогда люди начинали  кричать
и толкаться.
   Задние напирали и создавали давку. Один раз Глафиру чуть не свалили с
ног. Но тревога оказывалась ложной, и народ на время затихал.
   "Бедные мои голубки", - вздохнула Глафира, вспомнив про Верочку и  ее
возлюбленного Тимура. Фролова  запретила  молодым  людям  появляться  на
улице, чтобы те не попали к чекистам, и ходила сама  добывать  провизию.
Делать это с каждым днем становилось все труднее. Хоть у Тимура  и  были
деньги в золотых Николасвских червонцах,  купить  еду  на  них  было  не
просто и небезопасно.
   Червонцы приходилось тайно менять на  советские  бумажки.  По  закону
золото полагалось сдавать в  ОГПУ  или  в  специальные  пункты,  где  за
червонец выкладывали два миллиона, а за батон хлеба просили полтора.  Но
Глафира Фролова знала нескольких богатых приятелей расстрелянного Федора
Савельевича и меняла у них червонцы по сносному курсу.
   Сегодня ей везло. Отстояв четыре часа в  очереди,  она  втиснулась  в
заветную зеленую дверь, приобрела два фунта муки  и  головку  сахара.  У
порога дежурил красноармеец с винтовкой. В одни руки давали только фунт.
Но  Степан,   помогавший   продавщице   за   прилавком,   покосился   на
красноармейца и, поняв, что тот  занят  флиртом  с  очкастой  молодицей,
вручил Глафире двойную порцию. До переворота мужик доставлял  Филипповым
дрова, и няня Веры вкусно кормила его в людской.
   Степан доброе помнил. Женщина  засунула  продукты  за  пазуху,  чтобы
ворье не выхватило покупки из рук, и торопливо зашагала к дому. Барак, в
котором она жила и прятала барышню Веру  с  ее  кавалером,  находился  в
Линейном переулке, в  десяти  минутах  ходьбы.  Глафира  очень  спешила.
Молодые  сегодня  не  ели,  и  она  за  них  переживала.  Сама  няня   к
вынужденному посту попривыкла и тягучее чувство голода едва замечала.
   Внезапно женщина остановилась. Она не поняла,  что  ей  мешает  идти.
Тревога вновь сжала сердце, и ноги перестали слушаться. - Няня, не  ходи
домой, - услышала она и оглянулась.
   Рядом никого. "Неужели с голодухи примерещилось?" - подумала  Фролова
и попыталась сделать шаг.
   - Няня, не ходи домой, - повторил тот же голос. Этот грудной ласковый
голос ей был знаком. Он мог принадлежать только Верочке. Но  улица  была
безлюдна. Глафира еще раз огляделась и отметила, что голос ее  остановил
у высокой каменной ограды. Решив, что Вера скрывается по ту сторону, она
сделала над собой усилие и подошла к  арке  ворот.  Сами  ворота  снесли
пожарные, когда в первые дни красного мятежа сгорела почта.
   Глафира вошла во двор и заглянула за  стену.  Сразу  после  пожара  в
жухлом бурьяне  и  крапиве  валялись  старые  газеты,  но  газеты  народ
разобрал на самокрутки,  а  испачканные  и  промокшие  бланки  остались.
Тоскливый вид пожарища и бесприютный, заваленный грязными  конвертами  и
бланками двор женщину не интересовал. Глафира высматривала барышню.
   - Вера, ты где?  -  тревожным  шепотом  позвала  она.  Но  ответа  не
получила.
   Поняв, что Веры во дворе нет, Фролова достала из-под нательного белья
крестик, поцеловала согретый грудью благородный металл, перекрестилась и
медленно вышла в переулок. Ноги налились свинцом, не желая идти.  Собрав
все свои силы, она все же двинулась к дому.
   - Няня, не ходи туда, - снова услышала она. На сей раз голос  Верочки
стал просящим и умоляющим.
   Глафира побледнела, прислонилась к стене и схватилась за сердце.  Два
фунта муки и головка сахара показались  ей  пудовыми.  Женщина  опустила
кульки на землю.
   Прошла минута, другая, и сердце понемногу  отпустило.  Она  подобрала
покупки, снова запихнула их за  пазуху  и  медленно  пошла.  Голос  Веры
больше не беспокоил.
   Возле входа в свой барак  Глафира  еще  раз  огляделась.  Не  заметив
ничего подозрительного, она  миновала  длинный  коридор,  куда  выходили
двери соседей, и завернула в свой закоулок. Перед  выходом  она  заперла
его на замок. Молодые имели второй ключ, но хозяйка днем их  просила  не
выходить. Фролова опасалась, что соседи, заметив ее постояльцев, донесут
в ЧК. Она вставила ключ в скважину, но повернуть не успела. Дверь  резко
распахнулось, и два здоровых мужика в  тельняшках  набросились  на  нее,
затащили внутрь.
   - Фролова, где твои барские выродки? - заорал начальник в кожанке. Он
стоял посередине комнатушки и, широко расставив ноги в кирзовых сапогах,
покачивал в руке маузер.
   Глафира быстро оглядела  свое  жилье.  Все  перевернуто  вверх  дном.
Резной дубовый шкафчик открыт, и пожитки вывалены на пол,  ящики  комода
выдвинуты, белье перерыто, слоники разбросаны по  половику,  и  во  всем
этом бедламе, в углу на стуле сидит  Прохор  и  поглядывает  на  нее  со
злорадной ехидцей.
   "Вот кто пронюхал и донес", -  поняла  Глафира  и  вспомнила  ухмылку
дворника, но, не обнаружив  в  комнате  Веру  и  Тимура,  с  облегчением
вздохнула.
   - Куда ты,  Фролова,  спрятала  выродков?  -  уже  тихо,  но  зловеще
повторил начальник в кожанке и угрожающе шагнул к ней. Если  бы  Глафиру
не держали двое, она бы упала. Ноги женщины от  страха  подкосились,  но
она нашла в себе силы твердо ответить:
   - Я не знаю, мил человек, о ком ты говоришь...
   - Не знаешь, сука? - прошипел  он  и  со  всей  силы  ударил  Глафиру
кулаком в голову. Перед глазами женщины поплыли круги, и все погрузилось
во мрак.
   -  Положите  ее  на  пол,  пускай  оклемается,  -  бросил  чекист   и
отвернулся.
   Глафиру опустили на домотканый половичок, изо рта у нее текла кровь.
   - Вы, товарищ Козелков, кажется, ее того... - предположил седоусый  в
тельняшке.
   - Ни хрена с ней не будет. Бабы народ живучий, - возразил  начальник,
но все же нагнулся и потрогал вену  на  ее  шее  Глафиры.  -  Ты  только
подумай,  кажись,  и  впрямь  померла,  -  с  некоторой   растерянностью
констатировал он.
   Глафире  расстегнули  ворот.  Из  кулька  на  золотой  крестик   тихо
ссыпалась мука.
   - Ишь, жратву для них добывала, тварь.  Пролетарии  голодают,  а  она
барскую сволочь кормить надумала, - изрек усатый в тельняшке.
   - Товарищ Прохор, - обратился начальник в кожанке к сидящему на стуле
дворнику, - возьмите муку и  что  там  у  нее  еще.  Это  вам  будет  за
гражданскую бдительность.
   Прохор соскочил со стула и ловко прихватил с убитой кулек с  мукой  и
головку сахара. Затем с сожалением оглядел просыпавшуюся на грудь  муку,
но собирать не стал.
   Начальник по-своему истолковал его взгляд:
   - Золотой крестик не тронь. Золото нам еще пригодится.
   Прохор подобострастно кивнул.  Он  понимал,  что  драгоценный  металл
поможет  большевикам  в  их  нелегком  деле.  Дворник   Прохор   являлся
сознательным товарищем и делу мировой революции искренне сочувствовал.

***

   Утром  в  понедельник  Слава  вышагивал  по  Гоголевскому   бульвару,
чувствуя себя женатым мужчиной. Воскресенье он провел с Леной, и сегодня
утром ему подали  кофе  и  яичницу  с  ветчиной,  погладили  выстиранную
накануне рубашку и вручили пакет с бутербродами. Лена творила  его  уход
деловито и просто, как заправская хозяйка со стажем.  До  этого  бытовую
заботу о нем держала в своих руках Вера Сергеевна. Но одно дело -  мама,
а совсем другое - любимая девушка.
   Это  новое  чувство  наполняло  молодого  человека,  и  он  глуповато
улыбался. Но постепенно мысли о  деле  сняли  блаженную  улыбку  с  лица
старшего лейтенанта, и в его выражении возникло нечто осмысленное.
   Синицын ехал в библиотеку Петровки 38, чтобы ознакомиться  со  свежей
книгой  "Живая  улыбка  Святослава  Стерна".  Собеседование  в  обществе
любителей мудреца требовало подготовки. Слава не мог в этой  организации
открываться. Как бы он выглядел, если бы  пришел  со  своей  милицейской
корочкой  и  спросил:  "Не  вы  ли  убили  писателя   Каребина   и   его
издательницу, прознав про роман, выдающий вашего небожителя как платного
агента ОГПУ?"
   Следователь решил поиграть в поклонника Стерна.  Игра  позволяла  ему
спокойно понаблюдать за послушниками, живущими  не  реальной  жизнью,  а
учением своего кумира. Славу и раньше интересовал  феномен  сектантства.
Откуда берутся люди, внезапно уходящие от житейских проблем в надуманный
и абсурдный мир  чужих  догм?  От  внутренней  пустоты  и  страха  перед
реалиями? Слава  понимал,  что  в  большинстве  это  слабые  и  ущербные
представители общества. Но особое любопытство вызывали у  него  даже  не
сами сектанты, а их пастыри. Чем  руководствовались  эти  божки?  Жаждой
славы и поклонения? Возможностью обобрать свою паству  и  жить  за  счет
обманутых прихожан? Или ими двигал болезненный комплекс неполноценности,
таким образом компенсированный? Слава допускал, что некоторые  "учителя"
могли и искренне верить в свою миссию. Но это уже смахивало на  клинику.
Так кто же они на самом деле? Маньяки или злодеи?
   Все больше Синицын начинал склоняться к тому,  что  причина  убийства
писателя  кроется  в  содержании  его   романа.   Каребин   писал   свои
исторические книги, используя документы. Не  дискету  ли  с  кремлевским
завещанием Стерна, которую отыскал в квартире Гороховского переулка Саша
Лебедев, пытался добыть убийца? А  копии  каких  еще  документов  хранил
писатель дома? Скорее всего, не только эту бумагу  показали  Каребину  в
архивах  ФСБ.  Недаром  таинственный  Иван  Иванович  намекнул,  что  их
информация могла явиться причиной гибели беллетриста.
   Если предположить,  что  Стерн  был  завербован  и  Каребин  обладает
копиями  изобличающих  Стерна  документов,  обвинить   автора   во   лжи
почитатели не смогут. Но как еще  остановить  выход  скандальной  книги?
Взять в руки пистолет.
   Глубоко задумавшись, Синицын миновал станцию  метро  "Кропоткинская",
где намеревался спуститься под землю, зашагал  по  Воздвиженке.  Но  тут
опомнился, остановился и одновременно боковым зрением заметил  человека,
который тоже резко притормозил. Слава оглянулся, пытаясь его разглядеть,
но никого не увидел.
   "Показалось", - решил он. Однако возвращаться  к  "Кропоткинской"  не
стал.
   Суеверные привычки Лены  Шмелевой  понемногу  им  явно  перенимались.
Слава двинул к Садовому кольцу,  но  теперь  стараясь  следить,  нет  ли
хвоста. У троллейбусной остановки постоял, пропустил 10-й  и  уселся  на
"Б".Никто за ним не увязался. До здания Управления он  также  хвоста  не
заметил и окончательно решил, что на Воздвиженке он ему померещился.
   В библиотеке Управления сидел только один  читатель.  Пожилой  майор,
возможно, уже на пенсии,  листал  журнал  "На  посту"  времен  развитого
социализма.
   Слава заказал "Живую улыбку", чем вызвал удивленный  взгляд  синеокой
библиотекарши, и уселся в ожидании у окна.  Книгу  Стерна  ему  принесли
быстро.
   Она выглядела так, словно только сегодня вышла из типографии, из чего
напрашивался  вывод,   что   милиционеры   мудрецом   не   интересуются.
Вступительную  хвалебную  статью   перед   авторским   текстом   написал
Константин Самойлович Заварин.
   На трех страницах он перечислил удивительные чудеса из жизни Стерна.
   По его словам, Святослав Альфредович  обладал  чудесной  способностью
читать чужие мысли и передавать свои на расстоянии. Обладал способностью
к гипнозу и всякого рода внушениям. Он  якобы  мог  говорить  со  своими
учениками, находящимися на другом конце света. "Врет", - подумал Синицын
и перешел к основному тексту.
   Читать  было  трудно.  Банальные   истины   подавались   мистиком   с
многозначительной откровенностью.  А  фраза,  что  свет  улыбки  изгонит
мировой мрак, заставила самого Славу улыбнуться. "Неужели  есть  идиоты,
которые  верят,  что  им  преподнесено  откровение?"  -  подивился   он.
Пророчество, будто из космоса на землю прольются новые потоки  и  затеют
борьбу добра со злом,  тем  более  выглядело  для  человека  со  здравым
смыслом полным бредом. Стерн без конца ссылался на каких-то  мистических
вестников, несущих ему тайные знаки. Слава быстро разобрался, что  книга
состоит  из  прописных  истин,  высказанных  поучительным  и  загадочным
стилем.  Однако  людям,  желающим  увидеть   мудрость   в   обыкновенной
банальности, этого не запретишь. Зубрил же  миллиард  китайцев  цитатник
вождя,  в  котором  великий  кормчий  выдавал  истины  вроде  тех,   что
"трудиться хорошо, а бездельничать  дурно",  и  считали  это  величайшим
откровением.  А  китайцы  -  народ  с  тысячелетней  культурой...  Слава
вспомнил  роман  Каребина  и  подумал,  сколько  же  денег  понадобилось
революционным затейникам, чтобы создать бога из этого кичливого индюка?
   Через два часа  молодой  следователь  осилил  книжицу  и  решил,  что
достаточно подкован, чтобы пройти собеседование  в  "Обществе  любителей
Стерна". До трех оставалось время, и старший лейтенант заехал домой.
   - Пусик, как хорошо, что ты пришел! -  обрадовалась  Вера  Сергеевна.
Без сына она скучала, хоть и понимала,  что  выросшему  чаду  с  молодой
женщиной интереснее.
   - Куда же я от тебя денусь? - Слава обнял мать и заглянул ей в глаза.
- Что за звонки, мам, тебя встревожили?
   - Странные звонки, Пусик. Я снимаю трубку, спрашиваю: "Кто?" - а  там
молчат. Я сперва думала, что не соединяется, но  потом  мне  показалось,
будто в трубке дышат. Молчат и дышат.
   - Мало ли дураков? - отмахнулся сын.
   - Не знаю, но я забеспокоилась. Может, тебя хотят услышать, а со мной
говорить не желают? - предположила Вера Сергеевна.
   - Среди моих знакомых таких кретинов нет, - убежденно заявил Синицын.
   - Ты прости, что я со своими глупостями тебя донимаю. Не может ли это
быть связано с твоим самостоятельным расследованием? Что-то  нехорошо  у
меня на душе.
   Слава  хотел  рассмеяться,  но  вспомнил  слова  Ивана  Ивановича  на
Кузнецком мосту: "Ты сам старайся быть поосторожнее",  и  веселиться  не
стал.
   - Не выдумывай, мам, -  успокоил  он  Веру  Сергеевну.  -  Если  тебе
страшно, поезжай к тете Лиде на дачу. Я все равно пока поживу у Лены.
   - И сегодня? - грустно поинтересовалась родительница.
   - Нет, сегодня моя смена дежурит в Гороховском переулке.  У  нас  там
засада.
   - Это опасно? - заволновалась она.
   - Да брось, мам. Меня же страхуют. Никакой опасности нет,  -  заверил
Слава и направился в душ.
   Намывшись, побрившись и переодевшись, он с удовольствием  пообедал  -
бутерброды Лены хороши,  а  маменькины  харчи  лучше  -  поцеловал  Веру
Сергеевну и вышел из дома.
   До собеседования в "Обществе  любителей  Стерна"  оставалось  полтора
часа, и Слава отправился в Гороховский.  В  квартире  вдовы  по  времени
должен был принять вахту стажер. На утро Тема получил приказ  сидеть  за
компьютером, налаживая связь с отбывшей в Израиль  Луизой  Чехоненко,  и
Синицын  желал  выяснить  результаты  его  интернетных  стараний.  После
разговора с мамой старший лейтенант снова вспомнил о своем подозрении на
Воздвиженке. Может, все же хвост был? Он решил еще  раз  проверить  свое
подозрение и, миновав родной квартал, заскочил в проходной двор. Тут  он
бегал  с  детства  и  знал  каждый  закоулок.  Вбежав  на  второй   этаж
старенького особнячка, лестничное  окно  которого  выходило  во  двор  и
давало возможность обозревать подворотню, Слава приник к стеклу и замер.
Через минуту из арки появились  два  подростка.  Один  выглядел  лет  на
пятнадцать. Второй казался постарше,  возможно,  из-за  высокого  роста.
Мальчишки явно кого-то искали.  Они  заглядывали  во  все  углы  и  даже
забежали в подъезд дома напротив.
   - Детский сад, это не по мою душу, - усмехнулся Синицын,  но  все  же
дождался, когда пареньки вернутся  в  переулок,  и  только  после  этого
спустился вниз и проходным двором выбрался на улицу.
   Тема Лапин был очень доволен  приходом  шефа.  Ему  удалось  получить
интернетный адрес Чихоненко.  Как  и  предполагал  Синицын,  руководство
радиостанции  продолжало  пользоваться  услугами  Луизы.  Тема   передал
старшему лейтенанту распечатку ответа Луизы Чихоненко из Тель-Авива.
   "Потеряла я свой документ  при  весьма  странных  обстоятельствах,  -
сообщала журналистка из Израиля. -Я брала интервью в Университете  имени
Стерна. Там в конференц-зале проходило собрание руководства университета
по поводу  намечавшегося  в  июле  приезда  в  Россию  внука  Святослава
Альфредовича. В перерыве я  записала  несколько  человек  и  оставила  в
кресле сумочку. Выйдя на улицу, уже в машине обнаружила, что сумки  нет,
и вернулась. Сумочка лежала на прежнем месте.
   Я взяла ее и, не рассматривая содержимого, отправилась  на  следующее
интервью.
   На фирме, куда я  должна  была  попасть,  потребовался  документ  для
пропуска. Я полезла в сумочку и обнаружила, что служебного удостоверения
там нет. Деньги, банковские  и  телефонные  карточки  лежали  на  месте.
Исчезло только удостоверение.
   Я до сих пор  гадаю,  как  это  могло  случиться.  Возможно,  я  сама
потеряла его раньше, возможно, кто-то взял его из моей сумочки. Ни того,
ни другого утверждать не могу. Если судьба моего документа  прояснилась,
буду очень благодарна получить  об  этом  весточку.  С  уважением  Луиза
Чихоненко-Штейн".
   Слава прочитал сообщение, молча посидел несколько минут  и  перечитал
снова.
   Кажется, полоса невезений с  делом  Каребина-Рачевской  действительно
дала трещину.
   - Молодец, студент, - похвалил старший лейтенант стажера.
   - Да, повезло. Она как раз сидела за своим компьютером, а  время  там
на три часа  раньше.  Луиза,  на  мое  счастье,  работала  всю  ночь,  -
довольный похвалой, рассказывал Тема.
   "Может, не ехать на собеседование в "Общество любителей",  а  рвануть
сразу в университет?" -  подумал  старший  лейтенант.  Но,  поразмыслив,
прикинул, что этот визит тоже принесет пользу.  Не  исключено,  что  все
организации, использующие имя мистика, связаны между собой.
   Однако обстоятельства не дали ему отправиться ни  в  общество,  ни  в
университет.  Позвонил  Саша  Лебедев  и  сказал,  что  из  командировки
вернулась подруга застреленного писателя редактор  Ирина  Старовцева  и,
узнав о гибели Каребина, желает срочно встретиться со следователем.
   - Запиши ее  мобильный  телефон  и  договаривайся  сам,  -  предложил
капитан и продиктовал Синицыну номер. Слава позвонил.
   - Я вывихнула в аэропорту ногу и  сижу  на  даче.  Если  вы  сможете,
навестите меня. У меня есть что сообщить вам о моем  погибшем  друге.  К
сожалению, сама буду несколько дней не в состоянии отсюда  выбраться,  -
услышал он и, старательно записав координаты дачи, пообещал  сегодня  же
приехать.
   Дача  Старовцевой  находилась  в  Пушкино,  и  Слава  отправился   на
Ярославский вокзал. Взяв билет туда и обратно, он  уселся  на  свободную
боковую скамейку рядом с тамбуром, открыл кейс  и  принялся  за  чтение.
Теперь Синицын уже не сомневался, что ключ  к  убийству  надо  искать  в
романе Каребина.

***

   Вера очень устала и если бы Тимур не тянул ее за руку, она  бы  давно
свалилась где-нибудь под деревом.  Они  шли  третий  день,  стараясь  не
выходить из леса. Пожелтевшая травка  под  березами,  осыпанная  золотом
павшей листвы, так и манила улечься на нее  и  подремать.  Но  Тимур  не
давал:
   - Держись, любимая, нам надо до заката добраться до границы.
   - Больше не могу, у меня ноги болят, потому что туфли порвались  и  в
голове шумит. Я есть хочу, - жаловалась Вера.
   - Потерпи немного, завтра все у тебя бу