им Стерна.
   Его мировое имя послужит прекрасным прикрытием. Пускать Стерн  войдет
в Лхасу и усядется там на трон. Представляете,  какую  козу  мы  вставим
"Сикрет Интеллидженс сервис" ее величества! Вот об этом вы и  поговорите
сегодня на совещании у Феликса Эдмундовича. Кстати, я  хотел  бы,  чтобы
руководство этой акцией также осуществлял бы созданный вами  специальный
отдел. Глеб Иванович нервно потер виски.
   - Хотя Феликс Эдмундович мне и намекал, но это были лишь прожекты,  а
слушая вас, я понимаю, что они уже жизнь. Внушительный замысел.
   - Архивнушительный. Большевики обязаны  мыслить  глобально.  Памир  в
переводе с фарси "Крыша мира" а там и Тибет, и Гималаи.  Пора  над  этой
крышей водрузить наше пролетарское знамя.
   - А если этот индюк Стерн возомнит себя царем и станет на самом  деле
управлять Тибетом, не советуясь с нами?
   - Чепуха. Он завербованный агент ОГПУ. Но если взбрыкнет, Блюмкин его
пристрелит. Яша будет рядом, - ответил вождь и нервно взглянул на часы.
   - Это все? - спросил Глеб  Иванович,  заметив,  что  хозяин  кабинета
торопится.
   - В основном да. Частности у Дзержинского. Он полностью в курсе моего
замысла и может  обсудить  с  вами  данный  вопрос  подробнее.  -  Ленин
поднялся и, сощурившись, улыбнулся, пожал Бокию руку. - А чаек так и  не
допили?  Значит,  не  судьба.  Сейчас   появится   Анатолий   Васильевич
Луначарский, он его и выпьет. Не вздумайте в приемной  сболтнуть  нашему
наркому, что уже из этого стаканчика отхлебнули, - предупредил  Владимир
Ильич и зашелся пронзительным смехом.
   Покидая кабинет, Глеб Иванович Бокий еще долго слышал хохот вождя.
   "Роллс-Ройс" Ленина дежурил у подъезда. Шофер снова кинулся открывать
дверцу, но Глеб Иванович в машину не сел:
   - Передайте Владимиру Ильичу, что автомобиль мне не нужен. У меня час
времени, а до Лубянки рукой подать. Я пройдусь пешком. Давно  по  Москве
не бродил.
   Выйдя из Кремля, Бокий не  торопясь  двинулся  по  Никольской.  Здесь
москвичи создали импровизированный базар и торговали тряпьем, фитилями к
керосиновым лампам и самыми невероятными вещами.  Сухенький  старичок  в
пенсне предлагал глобус.
   Поражало обилие нищих и беспризорных детей.
   Один из таких мальчишек  попытался  залезть  к  Бокию  в  карман.  Но
реакция у Глеба Ивановича была молниеносная. Он схватил воришку за  руку
и, крепко сжимая его кисть, попытался заглянуть парню в глаза. - Тебе не
совестно? Здоровый оболтус, шел бы работать, - пристыдил его Бокий.
   - Я есть хочу, - угрюмо ответил вор, пряча глаза.
   - Дурак. В тюрьме кормят плохо, - усмехнулся Глеб Иванович, свободной
рукой роясь в кармане. - Вот тебе полмиллиона, иди и купи хлеба.
   С этими словами он вложил деньги в пятерню парня и отпустил его руку.
   Тот моментально растворился. Бокия окружила толпа из десятка таких же
оборванцев.
   - Мы тоже есть хотим! Дай и нам на хлебушек! - кричали подростки.
   "Благодетель" с трудом выбрался на свободу и быстро зашагал в сторону
Лубянской площади. Он  уже  понял,  что  революция  превратила  половину
населения Российской империи в бродяг и воришек,  поэтому  голодных  лиц
старался не видеть, но неожиданно остановился. Возле  порога  знаменитой
булочной на Никольской сидел босой старый таджик  в  стеганом  халате  и
перебирал четки. Смуглолицый  дед  не  просил  милостыни  и  не  замечал
прохожих. Его глаза смотрели мимо. Азиат видел иные миры.
   - Ты нищий? спросил Бокий, опасаясь оскорбить старца подаянием,  если
тот обосновался здесь по другой причине.
   - Я богач, - серьезно сообщил аксакал.
   - Ты шутишь, дедушка, - не понял Глеб Иванович. - Мне ничего не надо,
поэтому я богач. А тебе, сынок, я вижу, надо много, значит, нищий -  это
ты, - ответил смуглый мудрец, продолжая перебирать четки.
   - Для себя, отец, мне ничего, как и тебе, не нужно.  Я  хочу  сделать
счастливыми других, - решил оправдаться Глеб Иванович.
   Старик взглянул на него с некоторым интересом:
   - Счастье, сынок, нельзя надеть человеку, как ошейник псу. Счастье  и
горе каждый обязан познать сам, и не стоит ему мешать. Оставь эту заботу
Аллаху.
   Революционер не знал, что возразить. Таджик напомнил Бокию его  мечту
о Шамбале, загадочной горной стране мудрецов, где, возможно, есть ответы
на сложные загадки бытия. Вспомнил Глеб Иванович и Сабсана  Карамжанова.
Картина страшной ночи во дворе питерского ЧК снова возникла  перед  ним.
Он тогда сдержал слово и выполнил просьбу гура, приказав розыск его сына
прекратить. Бокий не знал, что новый хозяин питерского  кабинета  приказ
предшественника отменил и начал за Тимуром Карамжановым и  его  невестой
настоящую охоту. Глеб Иванович вздохнул и вышел  на  Лубянскую  площадь.
Ему снова предстояло работать среди  палачей  буржуазии,  но  теперь  он
подчинялся только Ленину.

***

   Слава спешил из института  "вулканов"  в  райотдел,  чтобы  побыстрее
провести допрос Соболева и помчаться в "Издательский дом Рачевской". Там
он надеялся найти концы Гурьевича. Слава  не  записал,  от  какой  фирмы
работал охранник,  потому  что  не  предполагал,  что  тот  исчезнет  из
особняка вместе с отделом.
   Теперь  молодой  следователь  должен  был  исправить  свою  ошибку  и
отыскать координаты бывшего чекиста в бухгалтерии "Издательского  дома".
В автобусе, что курсировал по Минке  до  метро  "Киевская",  у  Синицына
зазвонил мобильник.
   - Срочно возвращайся, у нас ЧП, - сообщил Лебедев.
   - Что случилось?
   - Павел Соболев сбежал из-под стражи.
   - Еду, - ответил Слава. Увидев из окна сотрудника дорожной инспекции,
старший лейтенант выскочил из автобуса и кинулся к  нему.  -  Мне  нужно
срочно  в  райотдел,  -  крикнул  он,  раскрывая   на   ходу   служебное
удостоверение.
   Инспектор оказался понятливым, и Синицын  был  посажен  в  первый  же
проходящий мимо микроавтобус. Но выезд на Садовое  кольцо  оказался  так
забит транспортом, что он пожалел о своем поступке. На метро добрался бы
быстрее.
   - Все у подполковника. Тебя  ждут,  -  сообщил  дежуривший  на  вахте
лейтенант Краюхин.
   Слава поднялся в приемную, где, увидев его, Тома вскочила со стула.
   - Почему так долго? Михаил Прохорович уже три раза о тебе спрашивал.
   - Москва - это не Петушки, а летать я не научился, - проворчал  Слава
и поспешил в кабинет.
   Кроме Грушина и Конюхова с Лебедевым, за длинным столом подполковника
сидели его зам Ко-телин и незнакомый Синицыну мужчина.
   - Наконец-то, - изрек Грушин. - Уже полчаса тебя дожидаемся.
   - Приехал как мог, товарищ подполковник, - оправдался Слава.
   - Садись, капитан. Звание  тебе,  Синицын,  подписано,  а  убийца  на
свободе, - сердито сообщил  Грушин,  но  сердитость  его  явно  была  не
слишком серьезной. - Знакомься.  Это  подполковник  Николай  Дементьевич
Савельев из Управления.
   - Здравия желаю, товарищ подполковник, - пружинно поднялся Слава.
   - Сидите, капитан. Поздравляю с присвоением внеочередного  звания,  -
улыбнулся гость с Петровки.
   Лебедев  и   Гена   Конюхов,   воспользовавшись   словами   приезжего
начальства, поспешили пожать Славе руку.
   - Мы тут уже успели посовещаться. Соболева  надо  словить  быстро,  -
начал руководитель райотдела. - Ты, Слава, больше всех в курсе  подвигов
этого парня и его возможностей. Прикинь, где его искать? "Перехват"  уже
задействован, но Соболев парнишка ловкий.
   - Как это произошло? - поинтересовался Слава.
   - Очень просто. Его везли к тебе  на  допрос.  Здесь  у  нас,  внизу,
вывели из машины. Парень  в  наручниках,  впереди  и  сзади  охрана.  Он
сиганул, как белка на стену, перелетел за забор булочной  и,  пока  наши
орлы суетились, был таков. Это же обезьяна, а  не  человек,  -  вздохнул
Грушин.
   Слава доложил,  что  в  Питере  живет  мать  Павла,  и  возможно,  он
отправится туда. За домом в Москве тоже необходимо наблюдение, как и  за
институтом отца, на случай если Соболев попробует связаться с родителем.
   - Конюхов опекает Абакина и заодно приглядит, не объявится ли  беглец
в гимназии Стерна, - добавил Лебедев.
   С предложениями по поимке Павла все согласились и  капитану  Лебедеву
поручили связаться с Питером.  Дорожные  службы,  включая  автомобильную
трассу  Москва  -  Санкт-Петербург,  взялся  перекрыть  подполковник   с
Петровки,   поскольку    возможности    райотдела    так    далеко    не
распространялись. Синицыну же предложили допросить  Крестовского,  чтобы
тот назвал друзей Павла, и если у того имеется подруга,  то  и  ее  имя,
координаты.
   - Успеха, капитан! - улыбнулся на прощание подполковник Савельев.
   Слава поблагодарил и покраснел. К новому званию он пока не  привык  и
потому смущался.
   - Вернем Соболева  в  камеру  -  отметим  твою  звездочку,  -  сменив
сердитый тон на отеческий, пообещал Грушин.
   Крестовского привезли в райотдел через сорок минут. Так быстро службы
ведомства работали только в экстренных случаях. Обычно заявки на  допрос
подавались за сутки. Слава лишь успел сходить в пельменную  и  позвонить
маме.
   - Пусик, Маша Баранова совсем не плохой человечек. Если бы не Лена, я
бы против такой невестки не возражала, - высказалась Вера Сергеевна.
   - С чего ты сделала  такой  вывод?  -  недовольно  спросил  сын.  При
упоминании имени вдовы  писателя  у  него  сразу  портилось  настроение.
События последних часов требовали нервного напряжения, и  Слава  хоть  и
продолжал переживать по поводу  ссоры  с  невестой,  слишком  был  занят
делом. Когда мама напомнила ему о Лене, внутри опять резануло.
   - Ты спрашиваешь, Пусик, с чего я сделала такой  вывод?  Мы  с  Машей
после твоего ухода еще два  часа  завтракали.  Мне  кажется,  все  будет
хорошо, - таинственно заключила Вера Сергеевна.
   Слава немного был заинтригован тоном  матери,  но  в  дверь  заглянул
сержант Рушало и ему пришлось с ней проститься.
   - Товарищ старший лейтенант, ой, товарищ капитан, Крестовского  можно
запускать?
   - Давай, - улыбнулся Синицын. Он понял, что  новость  о  внеочередном
звании уже обошла всех.
   Крестовский явился в сопровождении двоих конвойных и на этот раз  без
улыбки. В связи с побегом Павла долговязого блондина доставили на допрос
с усиленной охраной и в наручниках.
   - Наручники можно снять,  распорядился  Синицын,  и  когда  конвойные
вышли, обратился к Крестовскому официально:
   - Борис Аркадьевич, если вы сейчас нам поможете, то  я  лично  напишу
суду. докладную с просьбой смягчить ваше наказание.
   - Я же все рассказал честно, -: жалобно ответил подследственный.
   - Не сомневаюсь. А теперь  постарайтесь  вспомнить,  с  кем  особенно
дружил Соболев? Сверстники по гимназии, друзья из его прошлой  школы,  и
если у него была любовь, то и имя этой девушки.
   - Наша гимназия мужская, девиц к нам не принимают. А говорить на  эту
тему Паша вообще не любил. Но думаю, девушка у  него  все-таки  была,  -
наморщил лоб Борис.
   - С чего вы сделали такой вывод?
   - Мне неловко, это дело чести, - покраснел Крестовский.
   - Мы с вами не на балу, Борис Аркадьевич. Поэтому давайте не будем  о
высоком, - обрезал его Синицын.
   - У нас работает лаборантка Ира. Половина ребят втрескалась в нее  по
уши.
   Красивая девчонка, и ножки как у  козочки.  -  Крестовский  замолчал,
продолжая заливаться краской.
   - Ну, хватит играть в невинность, Борис Аркадьевич.  Мы  же  мужчины,
начали говорить - договаривайте!
   - Я нечаянно подслушал разговор Иры с Пашей. Это  было  в  спортивном
зале после занятий. Они там оказались вдвоем, я зашел,  а  они  меня  не
заметили.... - И Крестовский опять замолчал.
   "Все-таки зачатки совести у него есть", - подумал Слава, отмечая, как
тяжело дается Борису доклад об интимной жизни друга.
   - Ну вошли, а дальше?
   - Ира призналась Павлу в любви. А он ответил, что  у  него  уже  есть
девушка.
   Ира заплакала и убежала. Вот поэтому я и думаю о Паше такое.
   - Ни имени, ни фамилии своей подружки Павел не назвал?
   - Нет. Больше он ничего не сказал, а  я  тихо  смылся,  чтобы  он  не
знал... Ну не знал, что я подслушивал...
   - Хорошо, теперь о друзьях, - закрыл лирическую тему Синицын.
   - Среди сверстников он дружил только со мной. Но у него  был  старший
друг.
   Это его тренер по стрельбе из пистолета.
   - Как его имя и где он проводит тренировки? - заинтересовался Слава.
   Информация показалось ему важной, и на этот раз Синицыну повезло.
   Крестовский знал не только имя тренера, но  и  его  рабочий  телефон.
Соболев проводил на стрельбище много времени и оставил номер Борису  для
экстренной связи. Слава закруглил  допрос  и,  оставшись  один,  тут  же
позвонил тренеру.
   - Федор Андреевич, вас беспокоит  следователь  Синицын  из  райотдела
МВД.
   - Это по поводу Павла? - не дав договорить Славе, перебил его тренер.
   - Да, именно так, а почему вы поняли?
   - Соболев ушел  от  меня  пятнадцать  минут  назад  и  не  сдал  свой
спортивный пистолет. Такое с ним никогда раньше не случалось.
   - Ждите. Я к вам выезжаю, - бросил Синицын и  побежал  к  начальству.
Через пять минут водитель Турин мчал его с группой  захвата  на  Беговую
улицу. Но в секции,  как  и  предполагал  Слава,  Соболева  уже  и  след
простыл. Ничего нового тренер Павла добавить не мог. Он не скрывал,  что
к Соболеву  относился  с  большой  симпатией,  и  метил  его  в  большие
спортсмены.  По  словам   Федора   Андреевича,   Павел   был   предельно
дисциплинированным и  честным  учеником,  поэтому  данный  его  поступок
наставнику казался необъяснимым.
   - Каким вы его нашли? Озлобленным, взвинченным, или ничего необычного
в поведении вашего питомца не заметили? - поинтересовался Слава.
   - Паша был немного хмур, но такое и раньше с ним случалось,  особенно
когда он отстреливался  не  очень  удачно.  А  сегодня  Соболев  стрелял
откровенно плохо. Я сделал ему замечание,  и  он  ушел.  Когда  хватился
пистолета, Павла тут уже не было.
   - Почему вы  не  позвонили  в  милицию?  Вы  не  знали,  что  Соболев
задержан?
   - Понятия не имел. Мне пришла мысль обратиться в милицию. Но  тут  вы
сами позвонили.
   Желанию обратиться в милицию Синицын поверил не  очень.  Видно  было,
что тренер парня любит и  доносить  на  него  ему  неприятно.  Но  зачем
Соболеву понадобилось оружие?  Этот  вопрос  требовал  срочного  ответа.
Синицын вернулся в райотдел и каждые полчаса связывался с  сотрудниками,
ведущими наблюдение за домом Синицына, за институтом его отца,  проверял
происшествия на транспорте, однако Соболев нигде не проявлялся.
   Грушин передал отделу Синицына всех, кого мог.  Райотдел  практически
целиком занимался  поимкой  Соболева.  Им  помогали  службы  города,  но
результата это пока не дало. Рабочий день уже  закончился,  а  Слава  из
комнаты не уходил.
   Телефоны звонили без перерыва. В семь часов вечера раздался очередной
звонок.
   Он поднял трубку и услышал голос Маши Барановой.
   - Ну, что тебе еще? Я  сейчас  очень  занят,  -  раздраженно  ответил
новоиспеченный капитан.
   - Слава, это  очень  важно.  Как  освободишься,  приезжай  ко  мне  в
Гороховский.
   - Что опять случилось? - поморщилсяСиницын.
   - Это для тебя очень важно, - повторила Баранова. -  По  телефону  не
могу.
   - Хорошо, когда освобожусь, приеду, - пообещал Синицын.
   В восемь вечера он переключил свой служебный  номер  на  мобильник  и
поехал в Гороховский. Один вид  дома  вдовы  писателя  наводил  на  него
уныние. Слава вошел в лифт и нажал на пятую кнопку. У знакомой двери  со
смотровым глазком молодой человек задержался.  Ему  очень  не  хотелось,
чтобы она открылась и Маша Баранова  опять  начала  жаловаться  на  свое
одиночество. Слава предполагал,  что  именно  для  этого  он  и  вызван.
Наконец решился. Дверь распахнулась сразу, и на пороге  он  увидел  Лену
без всякой одежды.
   - Прибыл утешать вдовушку? - рассмеялась Шмелева и бросилась обнимать
друга.
   - А где Маша? - растерянно промямлил ошарашенный жених.
   - Нет твоей Маши. Она отличная девка, а я дура. У нас с  тобой  ключи
от ее квартиры, полный холодильник жратвы, и я тебя хочу.
   Слава не помнил,  как  оказался  в  постели  писателя  Каребина.  Ему
казалось все происходящие сказочным сном.
   - Дурачок, я тебя очень люблю, - шептала Лена, лаская друга.
   Слава сжимал ее в объятиях и испытывал невероятное счастье. Не так уж
долго и длилась их размолвка, всего каких-то два дня, но он успел сильно
соскучиться. Поэтому набросился на Лену так, словно вернулся из  долгого
плавания.
   - Ты больше не уходи, - просил время от времени ее Слава.
   - Дурачок, я же тебя  люблю,  -  повторяла  она  и  целовала  шов  от
недавнего ранения на животе Синицына.
   За окнами давно стемнело, а они не могли друг от друга оторваться.
   - Я хочу есть, - заявила Шмелева после очередного объятья.
   - И я тоже, - удивленно сообщил  Синицын.  Ему  было  непонятно,  как
можно, если они опять вместе,  заниматься  чем-либо  иным,  но  организм
требовал еды.
   - Чему  ты  удивляешься?  Мы  в  койке  уже  четыре  часа,  -  весело
проговорила Лена. - Пойдем на кухню, твоя вдовушка приготовила  для  нас
пир.
   - Расскажи, как ты тут оказалась? - попросил Слава,  сметая  ветчину,
сыр и соленые огурцы вперемежку с тортом.
   - Маша пришла ко мне и рассказала о вашем  "романе".  Потом  привезла
меня сюда, позвонила тебе, оставила ключи и уехала к маме. Вот и  все...
- деловым тоном поведала Шмелева.
   - Пойдем еще полежим, - предложил Синицын.
   - Пойдем, если не шутишь, - улыбнулась Лена. Слава не  шутил,  и  это
было заметно невооруженным глазом. Он поднял девушку и тут же скривился.
   - Дурак, тебе же нельзя поднимать тяжести!  -  закричала  Шмелева  и,
болтая ногами, вырвалась из его рук. - Я сама ходить умею.
   Слава кивнул и виновато двинулся за невестой. Глядя ей  в  спину,  он
моментально о болите боку забыл.
   Под утро, дав друг  другу  клятву  никогда  больше  не  расставаться,
молодые уснули.
   Проснулся Слава в  половине  десятого  от  заунывной  мелодии  своего
мобильника.
   - Соболева взяли, - сообщил Лебедев. - Но парень успел выстрелить.
   - В кого? - заорал Слава.
   - В Абакина, - усмехнулся Лебедев.
   - Убил?
   - Нет, Конюхов на нем повис и помешал. Абакин ранен в руку.  Приезжай
в отдел, капитан. У Электрика накрыт для тебя стол.
   - Значит, в Абакина... - повторил Слава и отключил мобильник.
   - Что случилось? - сонным голосом поинтересовалась Лена.
   - Каребин выстрелил в Стерна...
   - Что ты несешь? - Шмелева привстала и, моргая, уставилась на жениха.
- Твой Стерн давно умер,  а  писателя  застрелили.  Как  может  стрелять
покойник?
   - Ты права. Покойник  стрелять  не  может.  Выстрелил  его  роман,  -
ответил Слава и стал быстро одеваться.

***

   Юри  Кун  не  просто  называл  Верочку  Филиппову  дочкой.   Одинокий
хуторянин души не чаял в девушке и привязался к ней всем сердцем.  Семья
Куна несколько лет назад погибла  от  тифа.  Он  и  сам  переболел  этой
страшной болезнью, но его организм с недугом справился.  Тиф  унес  жену
Берту  и  двух  дочерей  -  красавицу  Эву  и  умницу  Каю.  Эве  минуло
семнадцать, а Кая не успела закончить гимназию.
   Девочка погибла в пятнадцать лет. Шла мировая война, и на его  хуторе
стоял взвод немецких солдат. Они-то и принесли из окопов тиф.
   Верочка напоминала Куну Эву.  Но  его  красавица  дочка  не  обладала
душевными качествами русской постоялицы. Она жила  как  цветок,  который
ждет, что его заметят, срежут и поставят в красивую хрустальную вазу. Ее
и заметил Курт Данховер, немецкий солдат, из тех, что  жили  на  хуторе.
Молодые люди почувствовали любовь друг к другу, и Курт  нежным  поцелуем
передал Эве свой тиф.
   Он и сам умер в полевом госпитале.
   Кун очень страдал от потери близких и лишь этой зимой  начал  немного
отходить. И помогла его возвращению к жизни  Вера.  Они  прожили  вместе
зиму, встретили весну и теперь грелись в