ки.  -  Лекса  и  я  всегда
считали, что он плохо к тебе относится и что ты слишком талантлива для его
оркестрика; он от зависти делал тебе замечания насчет смычка  или  чего-то
еще...
   - Спасибо, милая.
   - В любом случае,  теперь  Неффы  и  Бренда  закадычные  друзья,  часто
обедают в "Бронзовом бочонке" или в этом новом французском ресторане около
Петтаквамскут, и, по-видимому, Рей и  Грета  подсказали  ей  добиваться  в
унитарной церкви места Эда и стать новым священником.  Кажется,  Лавкрафты
тоже за это, а Хорас, ты знаешь, в церковном совете.
   - Но она не  посвящена  в  духовный  сан.  Разве  можно  без  этого?  В
епископальной церкви, где меня крестили, очень строго  относятся  к  таким
вещам; ты даже не можешь стать членом общины,  если  епископ  не  возложил
куда-то руки, по-моему на голову.
   - Да, но она живет в доме приходского священника  вместе  с  совершенно
распущенными детьми - ни Эд, ни Бренда никогда им ничего не запрещали, - и
оставить ее здесь священником было бы благороднее,  чем  прогнать.  Может,
есть какой-то курс для начинающих, который высылают по почте.
   - А сможет она читать проповеди? Ведь она должна читать проповеди.
   - Не думаю, чтоб с  этим  действительно  возникли  проблемы.  У  Бренды
прекрасная осанка, она ведь изучала современные танцы, когда познакомилась
с Эдом на массовом митинге у Эдлая Стивенсона.  Она  участвовала  в  одном
выступлении в группе поддержки, а он должен был получить рукоположение  на
сан. Всякий раз, как он мне об этом рассказывал, я спрашивала себя,  любит
ли он ее по-прежнему.
   - Бренда неумная, безвкусная женщина, - сказала Джейн.
   - Ох, Джейн, не надо.
   - Что не надо?
   - Не  говори  так.  Мы  так  же  говорили  о  Фелисии,  и  смотри,  что
получилось.
   Сьюки вдруг уменьшилась и  свернулась  на  другом  конце  провода,  как
увядший салатный листик.
   - Ты винишь в этом _нас_? - живо спросила Джейн. -  По-моему,  во  всем
виноват этот горький пьяница.
   - Внешне конечно, но мы ведь правда колдовали и бросали разные  вещи  в
горшочек от нечего делать, а у нее они  начали  вылетать  изо  рта.  Клайд
как-то простодушно упомянул об этом, он пытался  свезти  ее  к  врачу,  но
Фелисия заявила,  что  медицина  в  нашей  стране  должна  быть  полностью
национализирована,   как   в   Англии   и   Швеции.   Бедняга   ненавидела
фармацевтические компании.
   - Она вообще была полна  ненависти,  дорогая.  Ее  погубила  ненависть,
исходившая из ее  глотки,  а  не  несколько  безобидных  перышек.  Фелисия
Гэбриел растеряла все женские качества, ей нужно было испытать боль, чтобы
она вспомнила, что она женщина. Нужно было встать на колени и испить  чашу
возмездия.  Ее  следовало  поколотить.  Клайд   поступил   правильно,   но
перестарался.
   - Пожалуйста, Джейн. Ты меня  пугаешь,  когда  так  говоришь,  говоришь
такое.
   - А почему _нельзя_? В самом деле, Сьюки, ты рассуждаешь, как  ребенок.
- "Сьюки слабая сестренка", - подумала Джейн. Они  мирились  с  ней  из-за
новостей, что она им приносила, и из-за проказ на их четвергах; но  она  и
правда была всего-навсего самоуверенной незрелой  девицей;  она  не  умеет
удовлетворить Ван Хорна, как это умеет делать Джейн, и снять  его  горячее
напряжение. Даже эта старая калоша Грета  Нефф,  в  старушечьих  очках,  с
трогательным педантичным выговором, в этом смысле  была  больше  женщиной,
ночью она бывала королевой. - Это только слова.
   - Нет, это не просто так. Слова вызывают действия! - простонала  Сьюки,
ее голос затих, в нем  звучала  тихая  патетика.  -  Теперь  два  человека
покойники, а двое детей сироты из-за нас!
   - Полагаю, через некоторое время и ты станешь сиротой, - сказала Джейн.
- Хватит болтать вздор, - ее свистящие звуки шипели, как слюна на  горячей
плите. - Люди варятся в собственном соку.
   - Если бы я не спала с Клайдом, он не сошел бы с ума, я уверена. Он так
меня любил, Джейн.  Бывало,  брал  в  руку  мою  ступню  и  целовал  между
пальцами.
   - Конечно. Так и должны поступать мужчины. Они должны нас обожать.  Они
дерьмо, не забывай об этом. Мужики абсолютное дерьмо, но мы получаем их, в
конце концов, потому что так мы больше страдаем. Женщина  всегда  страдает
больше мужчины.
   У Джейн кончилось всякое терпение; казалось, черные ноты,  которые  она
разбирала утром, теперь щетинились и топорщились, как живые, у нее  где-то
внутри. Кто мог подумать, что у старой лютеранки столько теорий?
   - Для тебя, дорогая, всегда найдутся мужчины, - сказала она Сьюки. - Не
бери больше Клайда в голову. Ты давала ему то, что он  хотел,  и  не  твоя
вина, что он не сумел этим воспользоваться.  Слушай,  я  и  правда  должна
бежать, - соврала Джейн Смарт, - в одиннадцать ко мне придут на урок.
   В действительности же у нее не было уроков до четырех. Только тогда она
помчится из старого дома Леноксов, распаренная  и  израненная  изнутри,  а
зрелище грязных детских ручонок, калечащих на  ее  чистейших  клавишах  из
слоновой кости какую-нибудь  бесценную  простенькую  мелодию  Моцарта  или
Мендельсона, вызовет у нее желание схватить метроном и колотить  массивным
его основанием по этим пухлым пальцам так, как давят в ступке бобы. С того
времени, как в ее жизнь вошел Ван Хорн, Джейн стала  более  страстно,  чем
прежде, любить музыку, этот осененный золотой аркой выход из пропасти боли
и бесчестья.


   - Она говорила так сурово и  резко,  -  рассказывала  Сьюки  Александре
спустя несколько дней по телефону, -  как  будто  считает,  что  у  них  с
Даррилом полное взаимопонимание, и она пытается защититься.
   - Это одно из дьявольских наваждений - создавать у каждой из нас  такое
впечатление. Я и вправду совершенно убеждена, что он любит именно меня,  -
сказала Александра, смеясь с веселостью отчаяния. -  Сейчас  я  делаю  для
него  большие  скульптуры,  покрываю  папье-маше  лаком,  как  эта   самая
Сент-Фалль, не знаю, как ей это удается, клей  пачкает  руки,  попадает  в
волосы, _отвратительно_. Вылепишь один бок  фигуры,  а  другой  получается
совсем бесформенным, просто какие-то комки и клочья.
   - Да, а мне он говорил, что когда я потеряю работу в "Уорд", то  должна
попытаться написать роман. Не могу себе представить, как я буду сидеть изо
дня в день над одной и той же историей. А имена -  ведь  люди  просто  _не
существуют_ без реальных имен!
   - Ну, - вздохнула Александра, - это он бросает  нам  вызов,  устраивает
разминку.
   По телефону казалось, что она в самом деле разминалась - каждую секунду
она удалялась и рассеивалась, проваливаясь в полупрозрачный зыбучий  песок
отстраненности. Сьюки вернулась  домой  после  похорон  Клайда  и  Фелисии
Гэбриел, дети еще не пришли из школы, а маленький  старый  дом  вздыхал  и
бормотал про себя, полный мышей и воспоминаний. В кухне  не  оказалось  ни
орешков, ни чипсов и ничего, чем  бы  она  могла  утешиться,  когда  брала
трубку.
   - Я скучаю по нашим четвергам, - вдруг по-детски призналась она.
   - Знаю, детка, но вместо них у нас теннис. Наши ванны.
   - Иногда мне страшно. Я не чувствую себя так же  уютно,  как  когда  мы
были сами по себе.
   - Ты что, _теряешь работу_? Что с тобой?
   - Не знаю, ходит много всяких слухов. Говорят,  владелец  вроде  бы  не
собирается искать нового редактора, а хочет продать газету  гангстерам  из
Провиденса, владеющим всей сетью еженедельников в маленьких  городах.  Все
они печатаются в Паутакете, а местные новости  передает  корреспондент  из
дома по телефону, все прочие большие  статьи  и  заметки  они  покупают  в
синдикате и выдают за экспресс-новости.
   - Ничего хорошего, да?
   - Да, - выпалила Сьюки; она не  могла  позволить  себе  заплакать,  как
ребенок.
   Последовала пауза, а в прежние времена они никак не могли наговориться.
Теперь же у каждой из них была своя доля, одна третья часть, о  Ван  Хорне
они молчали, не обсуждали свои посещения  острова  в  одиночку;  сырыми  и
холодными   серыми   декабрьскими   днями   эти   посещения   стали    еще
привлекательнее; наверху из узких окон спальни Ван Хорна с черными стенами
виднелась серебристая полоса океана на горизонте и облетевшие буки, дубы и
качающиеся лиственницы,  где  прежде  гнездились  снежные  цапли,  деревья
окружали гигантский полотняный купол над теннисным кортом.
   - Как прошли похороны? - спросила наконец Александра.
   - Ну, знаешь, как это всегда бывает, печально и  одновременно  неловко.
Их кремировали, и выглядело  все  так  странно,  ведь  хоронили  маленькие
закругленные ящички, похожие на большие термосы, только коричневого  цвета
и поменьше. Бренда Парсли прочла в похоронном бюро молитву, потому что Эду
еще не нашли замену, но не было ничего похожего на отпевание, хотя Фелисия
всегда выступала против всеобщего безбожия. Но,  думаю,  дочери  хотелось,
чтобы была какая-нибудь заупокойная служба. Фактически пришло  очень  мало
народу, если учесть, что все знали. Пришли, главным образом,  служащие  из
газеты "Уорд",  в  надежде  сохранить  свои  рабочие  места,  и  несколько
человек, работавших с Фелисией в благотворительных комиссиях. Знаешь,  она
ведь почти со всеми перессорилась. Члены муниципалитета рады, что  от  нее
избавились, они все называли ее ведьмой.
   - Говорила с Брендой?
   - Немного, на кладбище. Там было так мало народу.
   - Как она к тебе отнеслась?
   - Очень вежливо и сдержанно. Она передо мной в долгу и  знает  это.  На
ней был темно-синий костюм и шелковая блузка с оборками,  она  и  в  самом
деле была похожа на священника. Изменила прическу, гладко зачесала  волосы
назад, без этой дурацкой челки, как у женщины из  группы  "Питер,  Поль  и
Мэри", она с  ней  была  похожа  на  щенка.  Как-никак  прогресс.  Это  Эд
заставлял ее носить мини-юбки, чтобы больше ощущать себя хиппи, для нее же
это было довольно унизительно, ведь ноги у Бренды похожи на  ножки  рояля.
Она хорошо говорила, особенно на кладбище. Ее высокий голос красиво звучал
среди надгробий. Она говорила, как много покойные сделали  для  общины,  и
пыталась связать их смерть  с  войной  во  Вьетнаме,  что-то  о  моральном
смятении нашего времени, я не совсем уловила.
   - Ты спросила, есть ли известия от Эда?
   - Я не осмелилась. В любом случае  я  в  этом  сомневаюсь,  потому  что
_сама_ не получила от него ничего. Но она-то его воспитала.  Потом,  когда
на могилу уже стелили искусственный дерн, Бренда посмотрела  мне  прямо  в
глаза и сказала, что его уход - это самое лучшее, что было в ее жизни.
   - Тут нечего добавить.
   - Лекса, дорогая, что ты имеешь в виду? Ты говоришь так, словно теряешь
силы.
   - Любой устанет. Переживать все одной. Постель в это время  года  такая
холодная.
   - Тебе стоит купить электрическое одеяло.
   - У меня есть.  Но  я  не  люблю  чувствовать  на  себе  электричество.
Представь себе, если явится призрак Фелисии  и  выльет  на  постель  ведро
холодной воды, меня убьет электрическим током.
   - Александра, ну не надо. Не пугай меня своей депрессией. Мы все  берем
с тебя пример, что бы ни случилось. Ты наша сильная мать.
   - Да, и это тоже действует угнетающе.
   - Ты что, ни во что больше не веришь? В свободу, в колдовство, их силу,
безграничность?
   - Конечно, верю. А дети были? Как они выглядят?
   - Ну, - Сьюки оживилась, сообщая новости.  -  Довольно  необычно.  Оба,
пожалуй, похожи на  греческие  статуи  -  полные  достоинства,  бледные  и
совершенные. И все время  держатся  вместе,  как  близнецы,  хотя  девочка
намного старше. Дженнифер,  так  ее  зовут,  за  двадцать,  а  мальчик  по
возрасту еще школьник, хотя сейчас он  не  в  колледже,  хочет  заниматься
шоу-бизнесом и проводит все  время  в  разъездах  между  Лос-Анджелесом  и
Нью-Йорком. Он был рабочим сцены в одном летнем театре в  Коннектикуте,  а
сестра   прилетела   из   Чикаго,   взяв   отпуск,   она   там    работает
техником-рентгенологом. Мардж Перли говорит, они собираются пожить  здесь,
пока  не  распорядятся  имуществом.  Может,  нам  стоит  сделать  для  них
что-нибудь. Они кажутся сущими младенцами, страшно  подумать,  что  будет,
если они попадут в лапы Бренды.
   - Милочка, они наверняка слышали все о тебе и Клайде и  во  всем  винят
тебя.
   - Неужели? Как можно? Я только проявила доброту.
   - Ты нарушила его внутреннее равновесие. Его экологию.
   Сьюки призналась:
   - Не люблю чувствовать себя виноватой.
   - А кому это нравится? Что я чувствую, как ты  думаешь,  когда  бедный,
совершенно неподходящий мне Джо предлагает оставить жену  и  кучу  толстых
ребятишек ради меня?
   - Джо ни за что  этого  не  сделает.  Он  слишком  итальянец.  Католики
никогда до этого не доводят, как мы, бедные протестанты-отступники.
   - Отступники, - повторила Александра. - Вот как ты о  себе  думаешь?  А
вот я никогда ни от чего не отступала.
   Тут  Сьюки   мысленно   представилась,   передавшись   от   Александры,
деревенская церквушка с приземистой ветхой колокольней высоко в  горах  на
Западе. Церковь, в которую уже никто не ходит.
   - Монти был очень религиозным, - сказала Сьюки. - Он всегда рассказывал
о своих предках. - На той же волне появился Монти с  обвисшими,  молочного
цвета ягодицами, и наконец она узнала наверняка, что у него была  связь  с
Александрой. Она зевнула и сказала: - Съезжу-ка я к  Даррилу  и  развеюсь.
Фидель  готовит  какую-то  удивительную  новую  смесь,  он  называет  этот
коктейль "Мистика".
   - А ты уверена, что сегодня не очередь Джейн?
   - По-моему, она была у него в тот день, когда я  с  ней  разговаривала.
Она вправду была взволнована.
   - Она переживает.
   - Конечно. Ох, Лекса, тебе следует познакомиться с  Дженнифер  Гэбриел,
она чудесная. Рядом с ней я кажусь  измученной  старой  каргой.  Вообрази,
бледное круглое личико, светло-голубые, как у  Клайда,  глаза,  остренький
подбородок, как у Фелисии, и изящный прямой носик, словно точеный, немного
вдавленный в лицо, как у кошечки. А какая кожа!
   - Прелестно, - неспешно отозвалась Александра. Сьюки знала,  Александра
ее любит. В ту ночь у Даррила, танцуя под  пение  Джоплин,  они  прильнули
друг к другу и плакали  над  проклятием  гетеросексуальности,  которое  их
разлучало, словно каждая из них была розой в своей  пластиковой  упаковке.
Теперь в голосе Александры звучала отчужденность. Сьюки вспомнила о  своем
заклинании с тройным магическим узлом и решила не забыть вынуть его из-под
кровати. Заговоры не действуют, их эффект пропадает в течение месяца, если
не добавить человеческой крови.


   А несколько дней спустя Сьюки встретила сиротку Гэбриел, без брата,  на
Портовой улице, на неровном  по-зимнему  тротуаре;  половина  магазинчиков
была на зиму закрыта, в остальных же продавались цветные ароматизированные
свечи и елочные украшения в австрийском духе, привезенные  из  Кореи.  Две
звезды издалека засияли навстречу друг другу и  позволили  силе  тяготения
напряженно притянуть их, а витрины транспортного агентства и супермаркета,
"Тявкающей лисицы", со  свитерами,  украшенными  рельефным  орнаментом,  с
практичными клетчатыми юбками, и "Голодной овцы", с более изящной одеждой;
"Торговли недвижимостью Перли",  с  выгоревшими  фотографиями  на  Мысу  и
фотографиями  огромных  обветшавших  "жемчужин"  викторианской  эпохи   на
Дубравной улице, ожидающих, когда  их  купит  какая-нибудь  предприимчивая
молодая чета и устроит на третьем этаже апартаменты,  витрины  булочной  и
парикмахерской и окна Христианской читальни - все пристально  смотрело  на
них.  Иствикский   филиал   "Олд   Стоун   Банка",   вопреки   возражениям
общественности, устроил окно, к которому можно подъезжать на автомобиле, и
Сьюки и Дженнифер должны были переждать, пока на  противоположных  берегах
потока несколько  машин  не  объехали  по  специально  проложенному  через
тротуар проезду. Центр города был слишком тесным и заполнен  историческими
застройками, и общественность во главе с Фелисией Гэбриел тщетно указывала
на дальнейшее затруднение уличного движения в связи с таким нововведением.
   Наконец Сьюки пробралась к молодой девушке,  обогнув  гигантское  крыло
красного "кадиллака", которым осторожно управлял  суетливый  подслеповатый
Хорас Лавкрафт. На  Дженнифер  была  грязноватая,  с  обтрепанным  подолом
старая парка из  буйволовой  кожи  и  один  из  шарфов  Фелисии,  лиловый,
свободной вязки, обернутый несколько раз вокруг шеи и  подбородка.  Ростом
ниже Сьюки на несколько дюймов, она казалась  недокормленным  беспризорным
ребенком, глаза у нее слезились, а нос покраснел.  Термометр  в  тот  день
стоял около нуля.
   - Как дела? - спросила Сьюки с напускной бодростью.
   Рядом с нею девушка была такой  же  маленькой  и  молодой,  как  она  в
сравнении с Александрой. Хотя Дженнифер и была недоверчива, ей  ничего  не
оставалось, как уступить старшей.
   - Неплохо, - ответила девушка тонким  голоском,  ставшим  совсем  тихим
оттого,  что  она   замерзла.   Живя   в   Чикаго,   Дженнифер   приобрела
среднезападный носовой выговор. Она посмотрела  Сьюки  в  лицо  и  сделала
решительный шаг, сказав доверительно: - Там столько  всего,  мы  с  Крисом
поражены. Мы оба жили, как цыгане, а мама и папа хранили  все  -  рисунки,
которые  мы  нарисовали  в  детском  саду,  школьные  табели  с  оценками,
множество коробок со старыми фотографиями...
   - Это должно быть грустно.
   - Ну да, и это _расстраивает_ наши  планы.  Они  должны  бы  были  сами
распорядиться. И видно, что в последние годы все было пущено  на  самотек.
Миссис Перли сказала, что мы много потеряем, если не повременим с продажей
до весны, когда сможем все покрасить. Дом будет стоить, может быть, тысячи
две, и добавьте еще десять, стоимость участка.
   - Послушай. Да ты замерзла. -  Сама  Сьюки  чувствовала  себя  уютно  и
великолепно выглядела в длинной дубленке и шапке из рыжей лисы с таким  же
медным блеском, как ее волосы. - Давай зайдем в "Немо",  и  я  угощу  тебя
кофе.
   - Ну... - Девушка поколебалась, но потом поддалась искушению согреться.
   Сьюки начала наступление:
   - Может, ты ненавидишь меня из-за того, что рассказывают. Если так,  то
стоит поговорить.
   - Миссис Ружмонт, почему я должна вас ненавидеть?  Просто  Крис  сейчас
возится в гараже с машиной, с "вольво", даже  у  машины,  которая  от  них
осталась, просрочен техосмотр.
   - Что бы с ней ни было, потребуется больше времени ее починить, чем они
скажут, - авторитетно заявила Сьюки, - и уверена,  Крис  доволен.  Мужчины
любят возиться в гараже. Им нравится весь этот грохот. Мы можем  сесть  за
один из столиков у окна,  чтобы  ты  увидела,  когда  он  вдруг  появится.
Пожалуйста.  Видишь  ли,  мне  жаль  твоих  родителей.  Клайд  был  добрым
начальником, и у меня теперь проблемы на работе.
   Заржавленный "шевроле" 1959 года, с корпусом как крылья чайки, чуть  не
задел их хромированным бампером, когда подъезжал через бордюр  тротуара  к
зеленовато-коричневому окошку.  Сьюки  тронула  девушку  за  рукав,  чтобы
предостеречь, и потом не отпустила ее, убедив перейти  на  другую  сторону
улицы к "Немо". Портовую улицу не раз расширяли, потому что  в  этом  веке
движение транспорта стало  напряженным,  кривые  тротуары  местами  сузили
настолько, что двоим не разойтись, и некоторые старинные здания  выступили
какими-то странными углами. Кафе "Немо", где готовили вкусные и  недорогие
блюда, помещалось в небольшой алюминиевой коробке с закругленными углами и
широкой красной полосой по бокам. В  этот  час  народ  толпился  только  у
прилавка - безработные  или  пенсионеры,  некоторые  из  них  кивнули  или
помахали рукой, приветствуя Сьюки, но не  так  радостно,  как  прежде,  до
того, как Клайд своей смертью поверг в ужас весь город.
   Маленькие столики у окна были свободны, а окно на  улицу,  из  которого
открывался красивый вид, запотело, и по нему стекали струйки  воды.  Когда
Дженнифер прищурилась от солнца, в светлых уголках  ее  глаз