чала, демонстрируя отвращение к прямому вопросу и  незнание,
как ответить.
   - Его дочь Дебора занимается со мной вечером во вторник, и он приезжает
за ней, один-два раза оставался, чтобы выпить пива. Знаешь,  какая  зануда
Харриет Осгуд; бедный Боб, она его просто достает!
   "Доставать" - одно из выражений, которые ввела в моду молодежь, в устах
Джейн звучало немного фальшиво и резко.  Но  Джейн  и  была  грубой,  как,
впрочем, все в Массачусетсе. Пуританизм в свое время обломал зубы на  этой
грубоватости обитателей Массачусетса, но за счет  мягкосердечных  индейцев
разбросал свои колокольни и понастроил каменные стены своих  цитаделей  по
всему  Коннектикуту,  оставив  Род-Айленд  квакерам,  иудеям,   поборникам
свободной морали и женщинам.
   - Что у тебя произошло с этими глупыми Неффами? - нетерпеливо  спросила
Александра.
   Джейн резко рассмеялась, как будто откашлялась в трубку.
   - Он прямо не в себе все эти дни. Грета дошла до того, что говорит всем
и каждому в городе, кто только готов ее выслушать, и,  фактически,  так  и
сказала парню-кассиру из супермаркета, чтобы они приходили и вытрахали ее.
   Узелок  был  завязан,  но  кто  его  завязал?  Совместно  произведенное
колдовство вдруг становится неуправляемым, выходит  из-под  контроля  тех,
кто его вызвал, в своей обретенной свободе путает жертву и мучителя.
   - Бедная Грета, - услышала Александра собственное бормотание. Маленькие
дьяволята терзали ее желудок,  она  почувствовала  беспокойство,  захотела
вернуться к своим малышкам и потом, как только она устроит их  в  шведской
печи для обжига, сгрести с  лужайки  нападавшие  за  зиму  ветки  и,  взяв
грабли, энергично приняться за сухую траву.
   Но Джейн сама принялась за нее.
   - Не говори мне этой сочувственной материнской чепухи, -  сказала  она,
как ударила. - Что нам делать с переездом Дженнифер?
   - Но, милая, что мы можем сделать? Если покажем, как  нас  это  задело,
все над нами только посмеются. Впрочем, город так или иначе позабавит  эта
история. Джо  пересказывает  мне,  о  чем  шепчутся  люди.  Джина  открыто
называет нас ведьмами и боится, что мы превратим ребенка в ее  животике  в
поросенка, уродца или кого-нибудь еще.
   - Ну и что дальше? - спросила Джейн Смарт.
   Александра прочла ее мысли.
   - Можно попробовать что-то вроде заклинания.  Но  что  это  меняет?  Ты
говоришь, Дженни там. Она под его защитой.
   - О, это уже кое-что меняет, поверь мне, -  протянула  Джейн,  и  фраза
слетела с ее дрогнувших губ, как стрела с тетивы.
   - А Сьюки что думает?
   - Сьюки думает так же, как я. Это оскорбление. Нас предали. Мы пригрели
змею на своей груди, моя дорогая. И, надо сказать, настоящую гадюку.
   Весь этот разговор вызвал в Александре тоску по тем ночам  (которые  на
самом деле случались все реже, по мере того как тянулась зима), когда  все
они, обнаженные, погруженные в воду и вялые от марихуаны и калифорнийского
шабли, в стереофонической темноте слушали множество  голосов  Тайни  Тима,
издающего   трели,   и   орущего,   и   массирующего   их    внутренности;
стереофонические  вибрации  приносили  облегчение  их  сердцам,  легким  и
кишечнику,  их  скользким  телам,  помещенным   внутри   того   пурпурного
пространства, для  которого  слабо  освещенная  комната  с  асимметричными
подушками была чем-то вроде усилителя.
   - Думаю, все будет как всегда или почти так же, - уверяла она Джейн.  -
Он любит _нас_, несмотря ни на что. И Дженни не делает для него и половины
того, что делаем для него мы; это _нам_ она любила  угождать.  Но  это  не
значит, что они будут делить все с нами на четыре части или  что-то  вроде
того.
   -  Ох,  Лекса,  -  вздохнула  Джейн  с  нежностью  и  грустью.   -   Ты
действительно сама невинность.
   Положив трубку, Александра вовсе  не  почувствовала  себя  успокоенной.
Надежда, что пришелец из тьмы в конце концов потребует ее,  съежившуюся  в
углу своего воображения, постепенно угасала. Может Ли так  случиться,  что
ее царственное терпение не заслужило  никакой  другой  награды,  чем  быть
использованным и выброшенным? В тот октябрьский день, когда он  подвез  ее
ко входу в дом, как к общему владению, и когда она должна была  выбираться
вброд во время прилива, как будто сами стихии просили ее остаться, - могли
ли столь драгоценные предзнаменования быть напрасными? Как коротка  жизнь,
как быстро ее знамения исчерпывают свои значения. Она погладила  себя  под
левой грудью и, кажется, обнаружила там небольшую опухоль.  Обеспокоенная,
испуганная, она повстречалась с блестящими,  как  бусинки,  глазами  серой
белки, которая забралась в кормушку, чтобы покопаться среди  шелухи  семян
подсолнечника, - это был плотный маленький джентльмен в  сером  костюме  и
белой рубашке, пришедший пообедать. Его крошечные серые ручки, сухие,  как
птичьи лапки, дернулись и задержались на полпути к груди,  наткнувшись  на
ее понимающий пристальный взгляд, в котором таилась  угроза;  его  быстрые
блестящие глаза были посажены по бокам овальной головы так,  что  казались
выпуклыми темными башенками.  Инстинкт  самосохранения  внутри  крошечного
черепа  побуждал  бежать,  спасаться,  но  неожиданная   сосредоточенность
Александры заморозила эту искру жизни даже через стекло. Маленькая  слабая
душа,  запрограммированная  на  еду,  бегство   и   сезонное   спаривание,
встретилась с большей. "Morte, morte, morte", - произнесла Александра  про
себя твердо, и белка упала, как мгновенно опустошенный мешочек.  Последние
судороги ее конечностей сбили шелуху от семечек с края пластикового  лотка
кормушки, и роскошный седой султан хвоста дергался туда-сюда еще несколько
секунд; потом животное успокоилось,  вес  трупика  раскачал  кормушку  под
конической пластиковой зеленой крышей на проволоке, натянутой между  двумя
ветвями дерева. Программа была аннулирована.
   Александра не чувствовала раскаяния,  скорее  упивалась  восхитительным
ощущением силы, угнетало только то, что сейчас нужно будет надеть  высокие
сапоги, выйти наружу и собственной рукой поднять кишащую паразитами  тушку
за хвост, пойти на край двора и кинуть ее в кусты  через  каменную  стену,
туда, где начиналось болото. В жизни  было  так  много  грязи,  так  много
крошек от ластика, просыпанных кофейных зерен и  мертвых  ос,  попавших  в
западню оконных рам, что все это постоянно требовало чьего-то времени - во
всяком случае, этим должна была заниматься женщина - нужно было  постоянно
убирать мусор. Грязь, как сказала ее мать, это просто вещество не на своем
месте.
   Утешило то, что вечером,  в  то  время,  когда  дети  крутились  вокруг
Александры, требуя, в зависимости от возраста,  то  машины,  то  помощи  в
домашних заданиях или чтобы их уложили спать, ей позвонил  Ван  Хорн,  что
было довольно необычно после того,  как  его  шабаши,  обычно  протекавшие
будто бы спонтанно, прекратились. Он не удостаивал их личного приглашения,
но они находили друг друга там, не совсем понимая, как  они  туда  попали,
словно их машины - цвета тыквы "субару" Александры, серый  "корве"  Сьюки,
болотно-зеленый  "вэлиант"  Джейн  -  привозили  их,  увлеченных   потоком
психических сил.
   - Приезжайте в воскресенье вечером, - прорычал Даррил, как нью-йоркский
таксист. - Будет чертовски унылый день, а я получил одно вещество, которое
хочу опробовать в нашей шайке.
   - Не так-то просто, - сказала Александра, - найти няню на субботу. Дети
с утра должны идти в школу.  И  захотят  остаться  дома  и  смотреть  Арчи
Банкера. -  В  своем  беспрецедентном  сопротивлении  она  услышала  гнев,
посеянный в ее душе Джейн Смарт, который подпитывал теперь ее  собственные
жилы.
   - Брось. Эти твои детки - взрослые, зачем им няня?
   - Я не могу взвалить троих младших на Марси, они  ее  не  слушаются.  К
тому же она может поехать к друзьям,  и  я  не  вправе  лишать  ее  этого,
несправедливо обременять ребенка собственными обязанностями.
   - Какого пола друг, с которым она встречается?
   - Это не твое дело. С девочкой, как обычно.
   - Боже,  не  огрызайся  на  меня,  не  я  сделал  тебе  этих  маленьких
грубиянов.
   - Они _не грубияны_,  Даррил.  И  я  действительно  уделяю  детям  мало
времени, можно сказать, пренебрегаю ими.
   Интересно, но его, казалось, совершенно  не  беспокоили  ее  отговорки,
раньше такого не бывало: возможно, это был путь к его сердцу.
   - Кто скажет, - ответил он мягко, - что значит пренебрежение?  Если  бы
моя  мать  побольше  мною  пренебрегала,   я   мог   бы   стать   хорошим,
разносторонним парнем.
   - Ты отличный парень.
   Это прозвучало натянуто, но ей нравилось, что он  пытался  восстановить
доверие.
   - Большое спасибо, мать твою, - ответил он с отталкивающей грубостью. -
Ладно, увидимся, когда приедешь ко мне.
   - Не будь таким самоуверенным.
   - Кто самоуверенный? Я не навязываюсь. В воскресенье, примерно к  семи.
Одежда любая.
   Ее интересовало, почему следующее  воскресенье  должно  быть  для  него
грустным. Она взглянула на календарь, висящий на кухне. Числа в  нем  были
переплетены лилиями.


   Пасхальный вечер превратился в теплую весеннюю  ночь  с  южным  ветром,
затягивающим луну  обратно  в  буйные  бесцветные  облака.  Отлив  оставил
серебряные лужи на дамбе. Молодая, зеленая болотная трава прорастала между
скал,  фары  машины  Александры  раскачивали  тени  между  валунами  и  по
оплетенным деревьями воротам. Подъездная  дорога  поворачивала  туда,  где
когда-то гнездились белые цапли, а теперь лежал опавший пузырь  теннисного
корта,  сморщенный  и  отяжелевший,  как  поток  лавы,  потом  ее   машина
взобралась   вверх,   огибая   луг,   окруженный    безносыми    статуями.
Величественный силуэт дома неясно  вырисовывался,  светясь  решеткой  всех
своих окон. Ее сердце поднималось до праздничного трепета всякий раз,  как
она приезжала сюда, ночью или днем. Она ожидала встретить кого-то важного,
кто был ею, она понимала это. Ею  без  прикрас  и  сдерживающих  моментов,
прощенной и обнаженной, с высоко  поднятой  головой,  нормальным  весом  и
открытой для каждого любезного  предложения:  прекрасной  незнакомкой,  ее
внутренним "я". И вся  скука  следующего  дня  не  могла  излечить  ее  от
приподнятого настроения ожидания, которое вызывала усадьба Леноксов.  Твои
заботы испаряются в прихожей, где тебя встречает сернистый запах  и  стоит
настоящая слоновья нога в  качестве  подставки  для  зонтов,  держа  пучок
старинных набалдашников и ручек, при пристальном взгляде она  превращается
в единый живописный слиток, даже  маленькая  завязка  и  кнопка  застежки,
держащая сложенный зонт, - еще одно комическое произведение искусства.
   Фидель принял ее куртку, мужскую ветровку  на  молнии.  Александра  все
больше находила, что мужская одежда удобнее; сначала  она  стала  покупать
обувь и перчатки, потом вельветовые и  хлопчатобумажные  штаны,  не  такие
тесные в талии, как женские, и, наконец,  красивые,  свободные,  эффектные
мужские куртки, охотничьи и повседневные. Почему им должно быть удобно,  в
то время как мы мучаем себя "шпильками"  и  всеми  остальными  садистскими
ухищрениями рабской моды?
   - Buenas noches, senora, - сказал Фидель. - Es  muy  agradable  tenerla
nuevamente en esta casa [Добрый вечер, сеньора... Очень приятно видеть вас
снова в этом доме (исп.)].
   - Мистер  приготовил  все  к  веселой  вечеринке,  -  сказала  Ребекка,
стоявшая позади него. - О, внизу много перемен.
   Джейн и Сьюки уже были в музыкальной  гостиной,  куда  были  выставлены
несколько стульев с овальными спинками и осыпающейся серебряной  отделкой;
Крис Гэбриел развалился в углу рядом  с  лампой,  читая  "Роллинг  Стоун".
Остальная часть комнаты была освещена  свечами,  свечи  всех  цветов  были
установлены в оплетенных паутиной канделябрах на  стенах,  каждый  мучимый
сквозняком язычок пламени повторялся в  крошечном  зеркале.  Аура  свечных
огней  была  едкого  дополнительного  цвета:  зеленый  поглощал  оранжевое
свечение,  еще  и  постоянно  отражаясь,  как  в   вязкой   борьбе   среди
несмешивающихся  химических  веществ.   Даррил,   одетый   в   старомодный
двубортный смокинг цвета сажи, но с широкими лацканами, подошел и  холодно
поцеловал ее. Даже его слюна у нее на щеке была холодной. Аура Джейн  была
слегка мутной от гнева, а у Сьюки - розовой и веселой, как обычно. Они все
были одеты в свитера и брюки, что совершенно не соответствовало случаю.
   Смокинг придал Даррилу менее пестрый и неуклюжий вид,  чем  обычно.  Он
прочистил свою лягушачью глотку и объявил:
   - Как насчет концерта? Мне тут пришло в голову несколько идей, и я хочу
узнать, как вам, девушки, это понравится. Первый номер  под  названием,  -
замер он на полужесте, его острые мелкие зеленоватые зубы блестели,  очки,
которые он надел в этот вечер,  были  такими  маленькими,  что  оправа  из
светлого пластика, казалось, поймала его глаза в ловушку, -  "Соловей  пел
буги на Беркли-сквер".
   Множество нот слетело с клавиш, как будто играло сразу много рук, левая
рука выдавала низкий неясный ритм, веселый, но темный, как грозовая  туча,
вырастающая прямо над вершинами деревьев, и потом правая рука подхватывала
колеблющиеся прерывистые фразы,  так  что  постепенно  возникала  мелодия,
радуга мелодии. Можно было увидеть ее, туманный английский парк, жемчужное
лондонское небо, танец щекой к щеке, и одновременно услышать  американский
грохот, добротный публичный дом из  песчаника,  с  колокольчиком,  который
могли придумать только на этом континенте в разукрашенных борделях  южного
города  у  реки.  Мелодия  приближалась  к  басам,  бас   пододвигался   и
проглатывал соловья, следовал невообразимо сложный шквал, в то  время  как
казавшееся  бледным  лицо  Ван  Хорна  роняло  пот  на  клавиатуру  и  его
напряженное хрюканье засоряло музыку. Александре  представилось,  что  его
руки - бледные восковые манипуляторы, взлетающие  и  опускающиеся  пальцы,
напрягающиеся сухожилия и мышцы которых срослись с  рычажками,  войлочными
молоточками  и  струнами  рояля,  его  сильный  протяжный  голос   казался
чрезвычайно длинным ногтем.  Музыкальные  темы  отдалялись,  радуга  опять
появлялась в небе, грозовая туча исчезала  в  спокойном  воздухе,  мелодия
снова возникала в странно высоком минорном  ключе,  достигнутом  наклонным
рядом   из   шести   нисходящих,   замирающих   аккордов,   ударяющих   по
обрушивающейся синкопе.
   Тишина, если не считать гула фортепьянной арфы.
   - Эксцентрично, - сказала Джейн Смарт сухо.
   - Правда, дорогой, - убеждала Сьюки хозяина, выставленного на  всеобщее
обозрение и щурящегося  теперь,  когда  напряжение  спало.  -  Никогда  не
слышала ничего подобного.
   - Я чуть не плакала, - искренне добавила Александра, она перемешивала в
себе такого рода воспоминания и  такие  намеки  на  свое  будущее;  музыка
освещает пульсирующим светом своей лампы пещеру нашего существования.
   Даррил казался смущенным их похвалой, готовый раствориться  в  ней  без
остатка. Он встряхнул лохматой  головой,  как  собака,  отряхивающаяся  от
воды, а потом сделал какое-то неуловимое движение, будто поставил на место
свою челюсть теми же двумя пальцами, которыми вытер углы рта.
   - Вроде неплохо получилось, - согласился он. - О кей, а сейчас  давайте
послушаем вот это, под названием "Как высоко плывет луна".
   _Это_ прошло похуже, хотя  действовало  то  же  колдовство.  Колдовство
кражи  и  превращений,  думала  Александра,  нет  искреннего   творческого
возбуждения,  только  смелость   чудовищных   комбинаций.   Третьей   была
представлена нежная мелодия  "Yesterday"  "Битлз",  разбитая  запинающимся
ритмом самбы; она их всех рассмешила, не было того эффекта, что от  первой
вещи, и не было, возможно, и такого намерения.
   - Итак, - сказал Ван Хорн, поднимаясь с места. - Вот какая у меня идея.
Мой друг в Нью-Йорке сказал, что  контактирует  с  администратором  студии
звукозаписи, и, если я разработаю дюжину таких вещей, возможно, мы  сможем
достать бабки, чтобы поддержать это учреждение на плаву. Итак, каково ваше
мнение?
   - По-моему, это необычно, - высказалась Сьюки, ее полная  верхняя  губа
прикрыла нижнюю с выражением серьезности, что,  тем  не  менее,  выглядело
так, будто она насмешничает.
   - Что необычно? - спросил Ван Хорн, его лицо болезненно искривилось.  -
Тайни Тим был необычным. Либерас  был  необычным.  Ли  Харви  Освальд  был
необычным. Чтобы привлечь хоть какое-то внимание в наше время, нужно  быть
не от мира сего.
   - Этому учреждению нужны бабки? - спросила Джейн Смарт резко.
   - Ну, мне так сказали, дорогуша.
   - Кто? - спросила Сьюки.
   - Да кое-кто, - рассеянно сказал он, глядя, прищурившись, сквозь  пламя
свечей,  как  будто  не  мог  видеть  ничего,  кроме   их   отражений.   -
Представители банкиров. Будущие партнеры.  -  Внезапно  он  раскланялся  в
шутовской манере фильма ужасов, приседая в своем старом  черном  смокинге,
как хромой, его ноги производили неверные движения, как  прикрепленные  на
шарнирах. - Хватит о делах, - сказал  он.  -  Пошли  в  гостиную.  Давайте
напьемся.
   Что-то замышлялось. Александра почувствовала какой-то толчок:  появился
необъятный, гладкий  склон  депрессии  -  будто  внутри  у  нее  открылась
автоматическая дверь, управляемая датчиком, спрятанным в сознании,  и  уже
ничто не могло ее спасти от  надвигающейся  тьмы  -  ни  сладкий  сон,  ни
таблетки, ни солнечное утро. Ее жизнь была замком из песка, и  она  знала,
что все, увиденное ею сегодня, обернется печалью.
   Ужасные, покрытые пылью творения поп-арта  в  гостиной  были  печальны,
несколько флюоресцентных ламп в  светильниках  наверху  отсутствовали  или
мигали с жужжанием. В большой длинной комнате нужно  было  собрать  больше
людей, чтобы она неожиданно наполнилась  весельем,  для  которого  и  была
создана; комната показалась Александре редко  посещаемой  церковью,  вроде
тех, что пионеры Колорадо построили у  горных  дорог  и  в  которые  никто
никогда больше не  заглядывал.  Это  скорее  упадок,  чем  отречение,  все
слишком заняты заменой свечей в своем грузовом пикапе или  восстановлением
сил после субботней ночи, места для  парковки  заросли  травой,  скамьи  с
подставками все еще хранили в себе сборники церковных гимнов.
   - Где Дженни? - спросила она вслух.
   - Леди еще убирается в  лаборатории,  -  сказала  Ребекка.  -  Она  так
трудится, что я беспокоюсь за ее здоровье.
   - Как там идут дела? - спросила  Сьюки  у  Даррила.  -  Когда  я  смогу
покрасить крышу киловаттами? Люди до сих пор останавливают меня на улице и
спрашивают об этом, потому что я писала о вас статью.
   - Да, - проворчал он, подобно чревовещателю, голос исходил из какого-то
колодца рядом с его головой, - и те  старые  дураки,  которым  ты  продала
старый хлам Гэбриела, ругают мою идею, как я слышал. Пошли они на х... Они
смеялись   над   Леонардо.   Они   смеялись   над    парнем,    изобретшим
застежку-молнию, дьявол, как там его звали? Он один из  невоспетых  гениев
изобретательства.  Впрочем,  я  задавался   вопросом,   не   окажутся   ли
микроорганизмы  нужным  способом  достижения  цели?   Нужно   использовать
механизм, который всегда под рукой и  самовоспроизводится.  Биотехнология:
знаете,  кто  впереди  в  технологии  добычи  природного  газа?   Китайцы,
представляете себе?
   - А не можем ли мы использовать меньше электричества? - спросила Сьюки,
по привычке беря интервью. - И  больше  прилагать  собственных  сил?  Ведь
никому не нужен, например, разделочный электронож.
   - Нужен, если он есть у вашего соседа, - сказал Ван Хорн. - А потом вам
понадобится еще один, чтобы заменить первый. И еще один.  И  еще.  Фидель!
Deseo beber! [Хочу выпить! (исп.)]
   Слуга в пижаме цвета хаки, жалкой, бесформенной да еще и с  намеком  на
военную угрозу, принес  напитки  и  блюдо  с  huevos  picantes  [яйца  под
пикантным соусом (исп.)] и