Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Триллеры
      Атеев Алексей. Псы Вавилона -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  -
утверждая, что убивать Хохлова не только никому не выгодно, но и крайне опасно. Тогда как понимать его пропажу? (Старухины бредни об упырях Павел во внимание не принимал, объясняя их темнотой и бескультурьем) Какие на этот счет могут быть предположения? Допустим, он загулял или куда-нибудь уехал. Вполне допустимо, но последний раз его видели поздним вечером, почти ночью, когда он брал у соседа железнодорожный фонарь. Зачем ему фонарь, если Шанхай он знал как свои пять пальцев? Отправился устраивать засаду? Но в засаде фонарь, наоборот, будет только мешать. Значит, что-то обследовал. Но что? Возможно, какой-нибудь подвал или иное подземелье. Но почему так срочно? Неужели не мог дождаться утра? Старуха говорит: с мальчишкой хотел разобраться. А может, действительно след ведет к дому Скворцовых? Ведь почему-то же их сожгли? По милицейским данным - ничем не примечательная семья. Глава работал на железной дороге, его жена была домохозяйкой. На уголовников вовсе не похожи. Стали жертвами мракобесия? Но почему именно они? А может, причина исчезновения Хохлова в его прошлом? Сам Павел с Хохловым незнаком, но наслышан о его былой славе и крутом нраве. Кто-то отомстил за старые дела? Не исключено. И все-таки нужно начинать поиски с погорельцев Скворцовых. Что, если повнимательнее обследовать место пожара? Но как это сделать? Не может же он открыто пойти туда и начать копаться в головешках. Сразу раскроет себя. Значит, нужно побывать там ночью. Сейчас надо взять точило и вновь отправиться на улицу. Возможно, появится еще какая-то информация. Полуденное солнце пекло с неимоверной силой. Вдобавок разгулялся ветер. То тут то там возникали пыльные вихри, всасывавшие в свои извивающиеся воронки всяческий мусор. Народу вокруг - ни души. Павел медленно побрел вдоль улицы, разглядывая строения. Его, видавшего всякое, поразила убогость здешнего жилья. Казалось, совсем недавно в этой местности произошло землетрясение, настолько все выглядело перекошенным, ветхим. Даже заборы, которые для хорошего хозяина были предметом гордости, здесь являлись знаком нищеты. Создавалось впечатление, что поселок возник в один день, а завтра его уже не будет. Дунь посильнее ветер, и он развалится словно карточный домик. Павел остановился, издал призывный вопль: "Точу ножи, ножницы!" Однако желающие привести в порядок инструменты почему-то не появлялись. Уныло завыла собака. От этого звука впечатление полной безысходности еще более усилилось. "Тут немудрено поверить в сказки об упырях", - тоскливо подумал Павел. Неожиданно рядом возник босоногий мальчонка лет восьми. - Дядя, дай крутну? - робко попросил он. - Чего крутнешь? - Точило ваше. Ну дайте, за Христа ради. - Агрегат на холостом ходу может давать сбои, - веско заметил Павел. - Сбегай до дому, принеси ножик, я его наточу. - Ножик матка не даст. А гвоздь можете заточить? - Гвоздь? - Павел задумчиво смотрел на худенькое заморенное лицо пацаненка, на нос, из которого в такт дыханию то показывались, то прятались назад две зеленые сопли, на синюшные растрескавшиеся губы, на убогую одежонку: драную ситцевую рубашку и короткие штаны из "чертовой кожи" на одной помочи. Жизнь явно не баловала мальчика. - Годов-то тебе сколь? - Двенадцать. Павел в сомнении оглядел мальчика - на вид ему было от силы лет десять. Вид неухоженного, недокормленного ребенка пробудил в Павле жалость. Захотелось сделать ему какое-нибудь добро. - Ну, покажъ свой гвоздь. Мальчишка полез за пазуху и извлек длинную плоскую железку, больше похожую на железнодорожный костыль. - Солидная вещица. Как же ты его сплющил? - А на рельсу положил. Паровоз по нему проехал, вот пика и получилась. - Да зачем же тебе пика? - Мало ли... Полезет кто, я достану... - Обижают часто? Мальчик пожал плечами, но промолчал, видимо, посчитав вопрос неуместным, но и без ответа Павлу было ясно: ребенку приходится вести нелегкую борьбу за самоутверждение. - Ладно, точи, - разрешил он. Мальчик поставил ногу на педаль точила и нажал на него. Вал, на котором были укреплены точильные круги, медленно завертелся. - На самом большом круге точи, - подсказал Павел. - Силенок в тебе маловато, давай я крутить буду. - Нет, - твердо произнес мальчик, - я сам. - Тебя как звать? - Санька. - А что в вашем поселке интересного происходит? Но мальчишка не отвечал, сосредоточенно занятый своей работой. Получалось у него плохо. - Ты так весь день точить будешь. Давай-ка я... - Павел почти силой вырвал у мальчика гвоздь. - Тут делов-то на две минуты. Сноп искр брызнул из-под наждачного круга. Мальчик зачарованно следил, как уродливый, расплющенный гвоздь превращается в грозное оружие. - На, держи. - Павел протянул гвоздь мальчику. - Только не убей кого. Так что мне рассказать можешь? - О Шанхае-то? Чего о нем рассказывать. Дыра дырой, - заметил мальчик, видно, повторяя слова взрослых. - Вот пожар недавно был. - Кто же погорел? - Да Скворцовы. Сожгли их. - Кто же? Мальчик неопределенно махнул рукой: - Все жгли. - И за что? - Они, говорят, с нечистой силой знались. - Он в двух словах сообщил уже известные Павлу факты. Чувствовалось, тема не только не увлекает его, а похоже, даже тяготит. -Ты этого Ванюшку Скворцова лично знал? - А то! Коренной мой был. Вместе гужевались. Павел засмеялся цветистым оборотам речи паренька. Санька счел смех за выражение недоверия. - Гад буду! Правда, все время вместе гуляли. И купались, и картошку пекли... Так жалко его было. А потом говорят: ходит он по ночам. Ожил вроде. - Сам видел? - Упаси господь. - Мальчик перекрестился. - Другие встречали. И знаешь, дядя: хоть их и сожгли, а они все равно не упокоились. Так и бродят по ночам. Я, видишь ты, и гвоздь для этого припас. Ну как на меня набросятся? Пойдешь в потемках, а они тут как тут. -Ты разве по ночам гуляешь? - Раньше гулял, теперь страшусь. Да и другие тоже. То, бывало, как стемнеет, давай по поселку блукать, а нынче ни-ни. Боязно. Зубы, говорят, у них будто стальные. Вопьются в шею - и пламенный привет. - Покажи, где их дом стоял? - Это можно. Айда, позыришь. Вряд ли какие-нибудь руины могут выглядеть более трагично, чем пепелище. Еще вчера здесь обитали люди, а нынче валяются лишь обугленные головешки да торчат обгорелые столбы. И жизнь человеческая пошла прахом, разлетелась как пепел по ветру. - Вот тут они и жили, - сказал Санька, делая рукой широкий жест. - Н-да, - только и смог произнести Павел. - А девчонку ихнюю, Натку, так и не сыскали, - зашептал мальчик. - Отца с матерью нашли, а Натки и след простыл. И Пантюха исчез. - И куда же они делись, как по-твоему? - Тут где-нибудь обретаются, - продолжал шептать Санька. - Может, в погребе сидят. - У них и погреб был? - Здоровенный. Прямо под домом. Как войдешь в сени, творило в полу. Мы с Пантюхой и Ванькой туда лазили играть. Картошку в нем хранили, соленья разные. Хороший погреб, глубокий. Батянька их хозяйственный мужик был. Все в дом тащил. И погреб этот самолично вырыл. - Зачем же им в погребе сидеть? Чего они там забыли? И жрать же нужно. Давно бы вылезли. - Они только по ночам выбираются. Вылезут - и давай по двору бродить и выть. - Чепуха! - Вовсе нет. Сам слышал, - Ты же говорил, по ночам на улицу не выходишь? Заливаешь, должно... - Ничего не заливаю. Мы по соседству проживаем. Вчерась, поздновато уже было, гудок, помню, уже прогудел, приспичило мне... ну на двор. Мать киселя наварила, вот я на радостях... Ворочался, ворочался... Наконец не вытерпел, хотя и страшно в потемках. Нужду справил и в дом уже пошел, только слышу: воет кто-то. Я сначала думал - собака. Прислушался - тоненький вой, жалобный, на собачий не похож. И главное - со скворцовского подворья. Я так и обмер. Она, думаю, Натка. Ломанулся в дом, дверь на засов. Лег ни жив ни мертв. - В койку ты небось напрудил, - насмешливо предположил Павел. - Сам ты койка. Вот приди сюда ночью. - И приду. Пойдем, покажешь, где погреб. - Ты что, взаправду говоришь? А зачем тебе это нужно? - Ни разу нечистой силы не видел. Взгляну только одним глазком - Ну ты даешь! Ладно, пойдем покажу... - Куда собрался? - спросила Салтычиха. На дворе густые синие сумерки медленно перетекали в ночь. - К девкам. - Павел стоял возле стены, в которую был вмазан осколок мутного зеркала, и стальным гребешком пытался привести свою кудрявую шевелюру в порядок. - Ну, ты боек. А не опасаешься? - Чего это? - Да накостыляют тебе поселковые парни. - Э-э, - усмехнулся Павел, - пчелок боишься, медку лишишься. - Отчаянный какой! Была бы я помоложе... - В том и суть, что старовата ты, бабуся-ягуся, - хмыкнул Павел, - а то чего бы ради бродить в потемках. Видать, в молодые годы ты была сладкой ягодкой. - Да уж, не без этого... - Но все прошло, как с белых яблонь дым - Красиво выражаешься. - Это не я, а Сережа Есенин. - Кто таков? - Поэт.. - Поэтов уважаю. Помню, в шестнадцатом годе в наше заведение захаживал один поручик. Он на излечении находился, в руку ранетый... Тоже все стихи читал. Напьется, бывало, и все про прекрасную даму вещает... В бардаке, заметь. Самое место. Склонится над рюмкой, головку обхватит ручками и бормочет стишки. А слезки так и капают. Застрелился вскорости. - Бывает, - прокомментировал жалостливый рассказ Павел. - И Сережа Есенин вот тоже повесился. - Эвон как! Бабы, наверное, довели... Поэты дюже переживают из-за баб. Вот, скажем, Пушкин... Но Павел не стал развивать литературную тему. Он покосился на старуху и попросил: - Ты дверь-то на ночь не закрывай. Приду позднехонько, чего зря будить. - А я вообще не затворяюсь. Чего тут брать. Да и страшатся меня. Ни одна зараза не залезет. Только вот ты будь поосторожнее. - Да не боюсь я ваших парней. - Не о парнях речь. Тут похуже дела творятся. - О чем это ты? - Скворцовы-то... Которых пожгли... Они - упыри, оборотни... По ночам бродят, нападут - тогда вилы. "Что они все об одном? Будто сговорились", - с досадой подумал Павел. - Если упыри по ночам шастают, то почему ты дверь в дом не закрываешь? Ни креста у тебя нет, ни иконки. Или какой оберег знаешь? Так научи. - Нетути у меня никаких оберегов. А упырь сам в дом не полезет. Стучаться будет, проситься впустить, но пока не скажешь: "заходи", внутрь не сунется. - Интересно. А на улице что же? - На улице без всякого приглашения в горло вопьется. - Ясно. Вон, значит, как у них устроено. -Ты не смейся. Веришь не веришь, а остерегаться надо. Не буди лихо, пока оно тихо. - Уразумел. Ну, прощевай покедова. Авось уберегусь. Павел вышел из дому. Тьма наползла на поселок, окутала его своим ватным пологом. Было душно, словно перед грозой. Ущербная луна время от времени выглядывала из-за туч. Павел двинулся по направлению к сожженному дому. Шел он медленно, осторожно, опасаясь споткнуться и растянуться в пыли. Но не только неровности шанхайской улицы замедляли его движение. Рассказы об упырях не то чтобы вызвали страх, но заронили в душу некое неопределенное беспокойство, заставлявшее поминутно озираться. Однако вокруг было столь темно, что присутствие прохожего можно было различить разве что по звуку шагов. Павел надеялся встретить хоть кого-нибудь, так стало бы спокойнее, но улицы словно вымерли. Стояла абсолютная тишина, даже собачьего лая не было слышно. Вдалеке раздался заводской гудок, возвещающий о начале ночной смены, и вновь воцарился кладбищенский покой. Неожиданно Павлу показалось, будто за ним кто-то крадется. Он остановился, вгляделся в темноту. Вроде никого. - Эй, есть кто живой? - окликнул Павел, но ответа не услышал. Чертыхнувшись, Павел достал напоминавший портсигар карманный фонарик, посветил перед собой и вперед. Никого. Только кошка проскользнула вдоль забора. Павел сплюнул, выключил фонарик и зашагал дальше. Он сам не узнавал себя. Непонятно откуда взявшаяся робость не поддавалась объяснению. Чего он, собственно, испугался? Упырей? Ерунда, он в них не верит. Тогда отчего тревога? Ведь на границе попадал в настоящие передряги со стрельбой и кровью. И держался твердо, труса не праздновал. Не раз получал благодарности за храбрость. А тут кошка пробежала... Впереди показался фонарный столб. Через два дома будет скворцовское подворье. Павел вошел в кружок бледного света и замер, Ему вновь послышалось чье-то осторожное движение. Павел оглянулся, но на этот раз окликать никого не стал, а только, подбадривая себя, громко выругался. Потом он закурил, вышел из конуса света и некоторое время стоял прислушиваясь. Показалось. Выбросив окурок, Павел уверенно зашагал дальше, стараясь не обращать внимания на посторонние шорохи. Вот и пепелище. Он встал посреди двора и вновь прислушался. "Вылезет и воет", - вспомнились ему слова сопливого Саньки. Павел вновь включил фонарь и пошарил лучом вокруг. Воющих девочек не наблюдалось. - Чушь собачья! - произнес он вслух и пошел искать люк в погреб. Под сапогами захрустели битое стекло и головешки, забренчали, отброшенные ногой, ни то тазы, ни то кастрюли. "Весь поселок, наверное, слышит, как я тут копаюсь, а уж Санька на сто процентов, - подумал Павел. - Скорее всего по ночам здесь уже рыскал предприимчивый народ в поисках хоть чего-нибудь могущего сгодиться в хозяйстве, а то и ребятишки баловались, на соседей жути нагоняли, отсюда и россказни об упырях". Наконец кольцо люка в погреб было найдено. Со скрипом отворилась тяжелая крышка. Павел посветил в темноту. Вниз уходила крепкая деревянная лестница, ничуть не тронутая огнем, и Павел начал спускаться. В нос шибанул тяжелый дух: затхлая смесь запахов подгнившей картошки, мышиного помета и сырости. Присутствовал еще один едва уловимый запашок, определить характер которого Павел не смог. Нога нащупала пол. Павел сошел с лестницы и осветил подземелье. Это было довольно просторное помещение, большую часть которого занимал отгороженный досками закром для картофеля. Картошки в нем осталось не больше пары ведер: видно, за зиму всю съели. По стенам высились полки, уставленные всякой рухлядью: большими глиняными горшками - макитрами, деревянными корытами, стеклянными бутылями разной емкости, старыми ведрами. Имелось в погребе и несколько бочек, видно, для соления капусты и огурцов. В дальнем конце погреба стоял большой деревянный ларь, возле которого в уголке Павел неожиданно различил скорчившуюся детскую фигурку. От неожиданности он вздрогнул и попятился. Рука с фонариком дернулась, и луч света заплясал по стенам, покрытым плесенью. "Значит, мальчишка оказался прав. Как же такое возможно? - заметались беспорядочные мысли. - А может, ничего странного в данном факте и нет? Ребенок страшно напуган расправой с родней, опасается за свою жизнь, вот и сидит здесь. Питается разными соленьями да вареньями..." - Ты кто? - наконец вымолвил он. Фигурка молчала и не двигалась. "А может, она неживая? - мелькнуло в голове. - Закоченела - и того..." Павел собрался с духом и приблизился почти вплотную. Луч осветил застывшее, без кровинки, лицо, широко раскрытые глаза с красноватыми белками, не мигая смотревшие на него. - Живая? Девочка молчала. Выглядела она ужасно. Одежда, светлая юбка и рубашка, перепачкана грязью и сажей, вокруг шеи повязана какая-то грязная скомканная тряпка, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении пионерским галстуком Свалявшиеся нечесаные волосы сосульками свисали вдоль лица. - Да говори же! - повысил голос Павел и дотронулся до ее плеча. В ответ девочка ощерила зубы и издала шипящий звук. - Ты чего это? - растерянно спросил Павел. - Зачем шипишь? А еще пионерка. - Я уже не пионерка, - раздался хриплый, похожий на скрип несмазанного колеса голос. - А кто же ты? - Не знаю. - Вот тебе и раз. - Павел старался говорить как можно ласковей. - Галстук-то вон имеется... Почему здесь сидишь? И как долго? - Не знаю. - Все "не знаю" да "не знаю". А хоть как тебя звать, помнишь? - Наташа. - Ну вот, уже лучше. Так что ты тут делаешь? Почему наверх не выходишь? Девочка молчала. - Опять двадцать пять! Кушаешь ты здесь хоть чего? - Людей. - Хотя произнесено это было еле слышно, мороз прошел по коже Павла. - Как это - людей? Что ты такое говоришь?! - И тебя съем. - Девочка пошевелилась, видимо, собираясь подняться, и Павел в ужасе отпрянул. Рука его метнулась за пазуху, где был спрятан "наган". - Все переменилось с тех пор, как Ванюшка помер, - так же монотонно начала вдруг рассказывать Наташа. - На другую ночь он домой пришел. Мамка обрадовалась, бросилась его обнимать да целовать. А он все: "Есть хочу... есть хочу"...- Девочка замолчала, то ли обдумывая собственные слова, то ли не зная, о чем говорить. - А дальше? - осторожно спросил Павел. - Потом стало так хорошо, что и не описать. Мамка говорит: "Будто в рай попали". Так сладко, сладко... Не знаю, как лучше выразить. Словами не опишешь... - Он вас что же, перекусал всех? Братец-то. - Не знаю. Может быть. Не помню. Только очень замечательно все было. Вроде ты наелся до отвала и в бане сидишь. И баня без лютого жару, а мягкая и ароматная. Косточки все так сладко ломит, и судороги по телу волной проходят, тоже сладкие... И вроде как летаешь. Сам легкий, легкий... Только потом... - Девочка запнулась. - Что? - Начинает есть хотеться. И не хлеба или там картошки. Кровушки сырой. Вначале мы у скотины кровь приспособились пить. Корову использовали, свинюшек. У них, правда, не очень вкусная. - А потом? - Разорили нас. Пожгли... Мамку с папкой... и братьев. Я вот одна осталась. Днем на улицу не выйдешь, солнышко жжется, а ночью я пару раз выбиралась, вот только не поймала никого. Хорошо, ты пришел. - Это ты, девочка, брось. Не приближайся, прошу тебя, до беды не доводи. Сейчас я вылезу и сообщу куда следует про тебя. Отойди, Христа ради! Однако Наташа не собиралась оставлять Павла в покое. Она широко открыла рот, в котором были хорошо заметны маленькие острые клычки, растопырила руки и двинулась на парня. Павел вытащил "наган" и выстрелил вверх. Погреб наполнился пороховой гарью. - Уйди! - заорал он. - Не доводи до греха! - Однако выстрел и вопли ничуть не подействовали на Наташу. Она бросилась вперед и вцепилась в Павла. Чтобы освободить руки, тот бросил фонарь, пистолет и стал отрывать девочку от себя. Наташа лязгала зубами, стараясь вцепиться в горло, однако Павлу хоть и с трудом, но пока удавалось сдерживать ее. Наташа обладала силой, невероятной для ребенка. Казалось, она целиком состояла из стальных мускулов. И хотя Павел тоже не был слабаком, он чувствовал, что долго сдерживать эту бестию не сможет. В ней вовсе не ощущалось усталости. Девочка все так же методично старалась добраться до горла. В некотором смысле это упрощало защиту. Пожелай она вцепиться в иную часть тела, скорее всего ей бы это удалось. Но ее привлекала только шея. Павел, собрав все силы, наконец отшвырнул нечисть в сторону и бросился к лестнице. Валявшийся на полу включенный фонарик освещал ряд полок, на которых стояла всевозможная дребедень. На глаза Павлу попалась пустая бутылка с длинным горлышком. Он схватил бутылку и, когда девочка вновь попыталась вцепиться, со всей силы треснул ею так называемого ребенка по голове. Бутылка раскололась с мелодичным звоном, и на мгновение девочка ослабила натиск. Павел вскочил на первую ступеньку лестницы и тут почувствовал, как руки Наташи вцепились в его сапог. Обернувшись, он наугад со всей силы ударил зажатым в кулаке обломком бутылочного горлышка, и руки разжались. Пулей вылетел он наверх и захлопнул крышку погреба.

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору