аварии не пострадал. Потом путешественники обозрели окрестности. Местность вокруг действительно отличалась живописностью. Неширокое русло реки петляло меж всхолмленной равнины. Берега заросли тальником. Кое-где высились громадные тополя, с которых облетал пух и, словно снежинки, кружился в воздухе. Джоник, оставив Аню одну, отправился выбирать место для стоянки. Вскоре он вернулся, подхватил велосипед и потащил его сквозь заросли кустарника, Аня последовала за ним.
     Найденное место действительно выглядело отлично: небольшой изумрудно-зеленый остров с широкой полосой песка на берегу. С одной стороны острова находилось основное русло реки, а с другой - узенькая протока шириной не более пяти шагов. Посреди острова рос тополь. Возле него на поляне путешественники и решили разбить лагерь.
     - Красота! - восторженно произнес Джоник. По-русски он говорил чисто и правильно, но с заметным акцентом. - Ты пока отдохни, а я буду строить убежище.
     Аня присела на поваленный ствол, а Джоник схватил топор и бросился через протоку.
     - Ты бы разделся! - крикнула Аня вслед, но парень лишь махнул рукой. Наверное, стесняется. Тогда она решила подать пример, стянула сатиновые шаровары, скинула полосатую юнгштурмовку и, оставшись в трусиках и лифчике, легла на солнце загорать. Скоро вернулся Джоник. Он притащил несколько тонких, наспех обструганных жердей, связал их у одного края, а потом, поставив на землю, развел в стороны, и получилось нечто вроде каркаса.
     - Помочь? - поинтересовалась Аня.
     - Не нужно, я сам...
     - А что ты мастеришь?
     - Называется вигвам.
     - Как это фиг вам? - изумилась девушка, не слыхавшая от Джоника бранных слов.
     - Не фиг вам, а вигвам, - засмеялся Джоник. - Индейский дом. Вроде палатки. - Он ловко обернул каркас куском брезента, отогнув при этом один конец так, что получился вход. - Вот, готово.
     - Молодец! - похвалила Аня. - Пойдем купаться.
     Джоник разделся, и они разом бросились в речку. Вначале плескались на мелководье, а потом ложились на спину, брались за руки, и течение медленно несло их вперед. Накупавшись, молодые люди вернулись на берег, обсохли, перекусили и бок о бок улеглись на солнцепеке. Вокруг кипела жизнь: жужжали пчелы и мухи, порхали пестрые бабочки, неустанно гомонили птицы. Казалось, не существует ничего на свете, кроме этого райского уголка.
     - Хорошо-то как! - воскликнула Аня. Она нежно провела пальцем между лопаток Джоника.
     - Хорошо, - подтвердил он и тут же вскочил. Неуемная жажда деятельности обуревала этого человека.
     - Ты куда?
     - Рыбу ловить.
     - Да полежи спокойно хоть минуту, успеешь еще... Ты лучше скажи, есть в Америке такие красивые места?
     - Сколько угодно. Америка почти такая же большая, как и Россия. И в ней тоже есть все: и пустыни, и дремучие леса, и полярные льды. Хочешь увидеть Америку?
     - Еще бы! Только это невозможно.
     - Почему невозможно?
     - Не выпускают за границу, ты же знаешь... Вот когда свершится мировая революция, тогда можно будет ездить куда угодно. А пока...
     - Думаешь, мировая революция произойдет?
     - В газетах так пишут... Я, конечно, точно не знаю... - Аня подняла пустую раковину-перловицу и стала задумчиво чертить ею. Джоник лежал рядом, но чувствовалось, он с трудом пребывает в состоянии покоя.
     - Поцелуй меня, - неожиданно попросила Аня. Джоник чмокнул ее в щеку.
     - Не так. Нежнее...
     К вечеру Джоник наловил мелкой рыбешки, и была сварена уха с пшеном, луком и лавровым листом. В варево попало десятка два комаров, но вкуса это не испортило.
     После ужина оба разлеглись перед вигвамом возле догорающего костра и молча уставились в небеса. Заметно потемнело, откуда-то наползли низкие, хмурые тучи, поднялся ветерок и разогнал комаров.
     Джоник достал из рюкзака пачку "Бокса", вытащил папиросу, примял мундштук.
     - Дешевые гвоздики смолишь, - заметила Аня. - Или мало зарабатываешь?
     - Привык. Ребята в бригаде только "Бокс" и курят. А зарабатываю я для жизни достаточно. Здесь и денег-то особых не нужно, потому что купить нечего. Бедная страна. Очень! Конечно, когда-нибудь все изменится, вот только когда?
     - Если тут так плохо, зачем приехал?
     - Я не говорю: плохо. Бедно. Это разные вещи. Здесь все имеют работу, а у нас безработица. Правда, наш безработный одет лучше, чем здешние начальники. Но не тряпки главное.
     - А что?
     - Уверенность в завтрашнем дне.
     - Ты считаешь, у нас есть уверенность?
     - Да, считаю. Вы живете на подъеме, а у нас спад. Я приехал сюда в тридцать втором Ничего не было, только строительство да бараки. А теперь, смотри... - Джоник стал загибать пальцы: - Трамвай пустили - раз, звуковое кино - два. В городе три театра, два института...
     - Продуктовые талоны отменили, - подсказала Аня.
     - Да, карточки... Хлеб продается свободно. В магазинах появляются промышленные товары. Работает и продолжает строиться завод - живет и город... и страна. За пять лет построены четыре домны, десять мартеновских печей, прокат, коксохим... Это очень много. Завод дает треть металла страны. Конечно, это все политграмота, как выражается мой сосед Коля Попов, но успехи налицо. Жизнь изо дня в день меняется к лучшему.
     - И ты решил остаться здесь навсегда? - осторожно спросила Аня.
     - Не знаю... Наверное, нет. Мне очень нравится в СССР, но дом мой в Америке.
     - Уедешь, значит?
     - Наверное. - Джоник выбросил окурок в костер и сплюнул.
     - Дай мне папиросу.
     - Ты разве куришь?
     - Попробовать хочу. Некоторые наши девочки курят. - Аня глубоко затянулась, закашлялась и отшвырнула папиросу. - Гадость какая!
     - А у тебя какие планы на жизнь? - спросил Джоник.
     - Кончу вуз. Пойду учительствовать. А там видно будет.
     - А личная жизнь?
     Аня неопределенно пожала плечами.
     Джоник замолчал, потом вновь закурил и уставился на рдеющие угли. Внезапно резкий порыв ветра разбросал остатки костра в разные стороны. Новый порыв повалил на бок вигвам и вздыбил брезент. Сверкнула молния, ударил гром. Молодые люди вскочили. Джоник схватил полотнище, которое раздувалось как парус. Первые крупные капли упали с сумрачных небес. И тут же дождь полил стеной. Они бросились под тополь и укрылись брезентом. Молнии сверкали почти непрерывно. Аня прижалась к Джонику и лишь тихонько вскрикивала при каждом оглушительном раскате грома.
     - Нельзя под деревом во время грозы, - неожиданно заявил Джоник. - Я когда маленький был, в скаутском лагере нас учили: молния может в дерево ударить.
     - Перестань, и так жутко!
     - А вот скажи, Аня, если бы я предложил тебе выйти за меня замуж, ты бы согласилась?
     - Ничего себе, переход!
     Джоник молчал, видимо, терпеливо ожидая ответа. Молчала и Аня, не зная, что отвечать.
     - Я понимаю: нужно думать.
     - Думать... Думай, не думай... - Аня потеснее прижалась к Джонику. - Вот ты говоришь: день ото дня становится лучше. Наверное... Но с тем, что есть уверенность в завтрашнем дне, я не согласна. Вот послушай. Мы жили в деревне. Хорошо жили, зажиточно. Три коровы, кони, сад большой. А дедушка наш - и того лучше. Хоромы каменные, мельница, кузня... Сам из крестьян, а газеты, журналы выписывал. Даже библиотека имелась, это в крестьянском доме. А потом пришли и все отобрали. И дом, и мельницу... А самого деда сослали неведомо куда. И нас бы сослали, не брось отец хозяйство. Мы уж и день, когда раскулачивать будут, знали. Зачем, почему? Ведь мы не враги советской власти. Отец в Красной Армии служил, воевал в Гражданскую. Ладно бы с одними нами так. За что?
     Джоник молчал.
     - Конечно, - продолжала Аня, - чего бы я увидела, не попади мы сюда. Ни о какой учебе в вузе и речи идти не могло. На всю бы жизнь осталась деревенской бабой. Но, с другой стороны, может, так-то оно и лучше. Не знаю... Лишь одно понятно: все это построено на слезах и горе. Вот у вас в Америке раскулачивают?
     - У нас тоже не все хорошо, - отозвался Джоник. - Была депрессия. За долги банки отбирали у фермеров землю, хозяйства.
     - Но ведь не ссылали же. У вас народ свободный, а у нас - рабы. Чуть кто выбился в люди - прижать его, сжить со свету...
     - Все это так. Но без потрясений невозможно построить великое государство.
     - Великие потрясения - это великие беды для народа, - сказала Аня и отодвинулась от Джоника. - Давай-ка лучше спать.
     А дождь все шел и шел. Под тополем было относительно сухо. Они расстелили на земле одеяло. Легли, накрылись другим, а сверху еще и брезентом. И сразу стало тепло и уютно. Аня вновь прижалась к Джонику.
     - Не обижайся на мои слова, - прошептал тот.
     - Да я и не обижаюсь. - Она обвила руками шею американца. - Ты хороший, Джоник. Но... как бы с другой планеты. Смотришь, изучаешь, даже сопереживаешь. Ты всегда можешь вернуться в свой мир. А нам возвращаться некуда. Мы дома.
     - Я не чужой...
     - Хватит разговаривать, американчик мой любимый. - Аня стянула юнгштурмовку, расстегнула лифчик. - Ты, я вижу, больно робок, сам никогда не начнешь.
     Гроза прекратилась, но с неба по-прежнему капало. Не ливень, а мелкий теплый дождик, от которого все вокруг расцветает, зреет хлеб и в лесу появляются первые грибы, сеял на землю. Джоник посапывал рядом, а Ане не спалось. Она размышляла о своей жизни, о случившемся и о том, что будет дальше. Джоник сделал предложение. Он ей нравится, даже очень.
     Но здесь ему все равно не жизнь. Аня несколько раз порывалась сообщить про начальника НКВД, про его угрозы, но что-то останавливало. Она понимала: если рассказать, будет только хуже. Начальник НКВД - она даже мысленно старалась не произносить его фамилии - вряд ли оставит ее в покое. Не такой человек. И к Джонику он приглядывается неспроста. Да и как прореагирует сам Джоник на ее рассказ? Не охладеет ли, заподозрив в лицемерии? А выйдет ли она за него? Аня напряженно размышляла, прикидывая все "за" и "против". Наверное, выйдет, но с одним условием - он должен увезти ее отсюда. Пускай не сразу, со временем Но все равно, увезти. Именно таков и будет ее ответ.

ГЛАВА 7

     Слухи о том, что мальчишка Скворцовых Ваня встает по ночам и бродит по Шанхаю, росли и ширились. Если вначале мало кто верил в эту чепуху, то по прошествии двух недель со дня смерти ребенка разговоры не только не утихли, а, напротив, обрастали зловещими подробностями. Многие, особенно те, кто поздно возвращался с работы, встречали мальчика, крадущегося в ночной темноте неведомо куда. Во всяком случае, они считали, что видели именно Ваню. Но еще более странным представлялось иное. Старшие Скворцовы, до сей поры общительные и свойские соседи, совсем перестали появляться на людях. Они даже не справили по сыну девять дней. И уж вовсе непонятным было то, что с подворья исчезла всякая живность. Даже кормилица-корова куда-то пропала. Первые несколько дней животные еще давали о себе знать, особенно буренка, тоскливо мычавшая в хлеву. Потом и мычание прекратилось, непонятная тишина повисла над скворцовским домом. Несколько раз знакомые пытались проведать семейство. Однако двери в дом были постоянно заперты, а окна занавешены. Куда пропали хозяева, оставалось загадкой. Поселковые ребятишки, которые, казалось бы, знали все, тоже пребывали в неведении. Пантюха, без кого не обходилась ни одна проказа, ни одно развлечение, тоже исчез.
     Однажды вечером на лавочке собрались потолковать поселковые старики. Возглавлял собрание Ахмед Валитов. Сначала болтали о разной ничего не значащей чепухе, потом разговор сам собой обратился на Скворцовых.
     - Мальчик стал убыр, - веско заявил старик. - И папка-мамка его стал убыр...
     Некоторое время все переваривали сообщение старика.
     - И что теперь будет? - поинтересовался дед Харин.
     - Мне бабушка рассказывал, а ей ее бабушка. Давно дело было. В деревне такой тоже завелся... Всех перекусал, и все убыр стали.
     - И что?
     - А ничего. И здесь то же будет. Меры принять нужно.
     - Какие, интересно?
     - Могила раскопать и посмотреть. Если мальчишка правда мертвый, то тут же увидим, а если убыр - тоже увидим.
     - За раскопки могил можно крепко получить, - возразил старик Федоров. Он выписывал газеты и был единственным среди присутствующих по-настоящему грамотным. - До милиции дойдет - никому не поздоровится. Нужно к участковому идти. К Хохлову.
     Довод был разумный, однако все засмеялись.
     - Хохлов хуже убыр, - заметил Валитов и мелко захихикал. - Хохлов - глупый человек. К тому же его что-то не видно. А если в милиция пойдешь с такой вопрос, можешь долго назад не приходить. Нет! Нужно самим. Днем, ближе к вечеру. На кладбище в этот час никого нет, а сам убыр еще не страшен. При солнце он ничто плохой не сделает. Завтра и пойдем. Только кто? - Он оглядел собравшихся. Некоторые опускали глаза. Федоров прямо отказался.
     - Значит, никто, - подытожил Валитов. - Эх вы! А если завтра в ваш дом убыр пролезет, мальчишек-девчонок покусает?
     - А если никакого убыра нет? - возразил Федоров. - Если все это - бабья болтовня? Кому ответ держать?
     - Старый дедушка не должен бояться.
     - Ну, так и иди один, Ахмед.
     - Один могила не раскопаешь.
     - А если к этим двум обратиться? - внес предложение Харин. - К дяде Коле и французу. Они толковые... интеллигенция.
     - Не поддержат, людишки тертые, - заметил Федоров, - сами властей опасаются.
     - Идти все равно нужно, - сказал Харин. - Поскольку разъяснение требуется. Я пойду... А. если накроют, скажем: могилку пришли поправить или помянуть по-хрестьянски. К чему тут придираться? Да и кто просто так по кладбищам шатается? Если только кто стукнет, - он выразительно посмотрел в сторону Федорова.
     - Чего на меня таращишься, - огрызнулся тот. - Идите, если делать больше нечего. Убыров каких-то выдумали. Глупости все это. Бред!
     На следующий день после обеда старики отправились на кладбище. Их было трое: сам Валитов, дед Харин и, как ни странно, Федоров. Кроме того, в группу входил внук Валитова - Хасан, рослый шестнадцатилетний крепыш, тащивший на плече две лопаты.
     - Ты зачем явился? - сурово спросил Федорова дед Харин. - Нам соглядатаев не нужно.
     - Про каких соглядатаев ты все плетешь, Семен Тимофеевич? Если в чем подозреваешь, так скажи, - не отступал Федоров. - Уж не доносчиком ли считаешь? Какие у тебя основания?
     - Основания, основания!.. Ты же вчерась идти не желал. Чего же сегодня поперся? Думаю, неспроста. Потом доложишь куда следует.
     Круглые стальные очки Федорова грозно сверкнули, он сжал кулачки и уже решился кинуться в драку, однако его одернул Валитов, чей авторитет был непререкаем:
     - Не нужно ругаться: кто почему идет. Идешь - и хорошо. Хотите, байка расскажу. Вот на христианская Пасха идет пьяненький русский, а навстречу ему татарин. "Эй, бабай, Христос воскрес!" - кричит русский. "Ай, какой молодец!" - отвечает татарин. - Валитов
     захихикал.
     - Это ты к чему, Ахмед? - спросил Харин.
     - Говорю же: байка. Иначе, анекдот.
     - Хочешь сказать: татары умнее русских?
     - Ничего не говорю... умнее, глупее... Зачем обижаешь? Шутка не понимаешь?
     - Ему лишь бы к словам цепляться, - встрял Федоров. - Вечно придирается.
     Старики пошли молча. Валитов продолжал иронически усмехаться. Харин и Федоров были насуплены, и только Хасан не обращал внимания на разговоры, глазел по сторонам и что-то насвистывал. Группа смотрелась со стороны довольно живописно. Валитов в длинном, распахнутом по случаю жары сюртуке, под которым имелась жилетка, на ногах мягкие сапожки с калошами, голову венчала черная шляпа Из кармашка жилетки свешивалась массивная серебряная цепочка от часов. Харин похож на лубочного старика-крестьянина, какими их рисовали художники-передвижники средней руки: сгорбленная фигура, круглое загорелое лицо, лысинка, окладистая борода, в руке батожок. И одеяние в том же стиле. Присутствовали даже лапти. Федоров выглядел по-городскому: бритое чиновничье лицо, очки в стальной оправе, брюки, толстовка... Некогда он служил ревизором в страховом обществе "Саламандра" и навсегда сохранил недоверчивый тон при общении с простыми людьми. Пестрая компания да еще мальчишка с лопатами привлекали всеобщее внимание. "Куда это они направились?" - судачили люди.
     - Еще одна вещь надо взять, - сказал Валитов, когда они уже выходили из поселка. - Хасанчик, забеги к Нагмановым, попроси топор.
     - Зачем тебе топор, Ахмед? От мертвеца обороняться? - иронически поинтересовался Федоров.
     - Знаю, зачем, - неопределенно ответил старик. - УВИДИШЬ.
     - А вот эти убыры, - не отставал Федоров, - они, что же, ни с того ни с сего появляются? Откуда берутся, расскажи толком Вот этот паренек, Скворцов... Он что же, от рождения такой?
     - Зачем от рождений? Мальчик как мальчик. Обычный ребенок. Такой, как все. Злой дух напал на него. Убирлы карчыг. Укусил... И стал убыр.
     - Откуда же этот дух взялся?
     - Вот не знаю. Тут где-нибудь поблизости обитает.
     - Почему же он на других не нападает?
     - Кто знает. На все воля Аллаха. Может, ему больше и нападать не нужно. Знаешь, как зараза. Одно место началась, потом дальше покатилась.
     - Ты хочешь сказать: вроде эпидемии?
     - Да, болезнь. Одного укусил, стал убыр. Потом которого укусил, другой укусил, другой третий укусил...
     - Заколдованный круг получается.
     -Точно так. Где-то есть хозяин, от него все и идет. Но мы сейчас не хозяин ищем Мы должны знать, убыр мальчик или нет. Потому и будем копать.
     На кладбище в такой час не было ни души. Только ветер посвистывал меж крестов, шелестел степной травой да полуденное солнце палило с неистовой силой.
     - Где его могилка? - спросил Федоров.
     - Я знаю, - высунулся Хасан. - Вон там, рядом с двумя крестами.
     Старики подошли к могильному холму. Федоров опасливо заозирался по сторонам.
     - Никого нет, можешь не бздеть, - насмешливо сказал дед Харин. Хасан засмеялся.
     - Да я и не боюсь, - отозвался Федоров. - И все равно, негоже это - могилку зорить.
     - Опять он... Чего же шел?
     - Я с обществом.
     - Общественник какой выискался!
     -Тише, тише, - одернул раскричавшихся компаньонов Валитов. - Не место для шума. - Он повернулся на восток, сложил руки на груди: - Бисмалла ир-рахман иррахим... - и забормотал скороговоркой по-арабски.
     Помолившись, Валитов взял лопату, сделал несколько копков, а потом передал инструмент деду Харину. Каждый из стариков покопал немного, а потом за дело взялся Хасан.
     - Эвон как шурует, - одобрительно заметил дед Харин. - Прямо экскаватор "Морион"! Это вам не жидконогая интеллигенция, - бросил он в сторону Федорова
     Тот вновь насупился, но промолчал.
     Работал в основном Хасан. Копал с остановками минут сорок. Наконец лопата стукнулась о крышку гроба.
     - Яры! - крикнул парень.
     - Убери землю, чтобы чисто было, - скомандовал Валитов. И, когда гроб оказался полностью очищен, наклонился над могилой.
     - Как же крышку снять? - забеспокоился Федоров. - Ведь неудобно.
     - Крючок у меня есть, - сказал Валитов. И извлек из котомки изогнутую буквой "5" железку с привязанной к ней длинной веревкой. - Хасан, цепляй!
     Паренек зацепил крюк за крышку и вылез из могилы. Старики подхватили веревку и дернули ее с такой силой, что крышка вылетела на поверхность.
     - Легко как пошла, - прокомментировал дед Харин. - Вроде и не забивали.
     Все четверо встали у края и с любопытством заглянули внутрь.
     - Лежит, - растерянно произнес Федоров, - не похож он на живого.
     - Как не похож? - тут же заспорил дед Харин. - Смотри, какой свеженький. Даже щечки розовые. А сколько времени прошло? Больше двух недель. Другой давно бы смердеть начал, а этот - как огурчик.
     - Да, действительно, - неуверенно сказал Федоров. _ Труп отлично сохранился. Ну а дальше что? Хорошо или плохо - нам какое дело, мы же не врачи. Ладно, раскопали. Так убыр это или не убыр? - обратился он к Валитову. - Что скаж