с ним сама, распорядившись никого к ней не пускать и ничем не беспокоить.
     Но Рэйчел настояла, что дело, с которым она пришла, не терпит отлагательства ни на один день и если Джоселин не изволит позвать Лоретту, ей придется это сделать самой. Уступив натиску, Джоселин с большой неохотой пошла наверх, и спустя несколько минут в холле появилась Лоретта. Пожалуй, впервые за время их знакомства она предстала перед Рэйчел не столь безукоризненной, как обычно. Старшая миссис Гири походила на картину, краски которой слегка выцвели, из обычно безупречной прически выбилось несколько прядей, а одна из подведенных бровей размазалась.
     Велев Джоселин приготовить им чаю, Лоретта пригласила Рэйчел в столовую.
     - Наступило страшное время, Рэйчел, - сказала она.
     - Да, знаю.
     - Кадм очень слаб, мне нужно быть рядом с ним, поэтому, пожалуйста, постарайся побыстрей рассказать мне, что тебя сюда привело.
     - Помните, у нас с вами здесь был разговор вскоре после смерти Марджи.
     - Конечно, помню.
     - Вы оказались правы. Митч недавно был у меня в квартире, и мне показалось, что он не совсем в здравом рассудке.
     - Что он натворил?
     - Вы просите меня быть краткой, но, боюсь, мне это не удастся, - сказала Рэйчел. - У Марджи была тетрадь - не знаю, откуда она взялась. Словом, тетрадь эта оказалась у меня. Не важно как. Все дело в том, что в ней содержались какие-то важные сведения о Барбароссах.
     Лоретта ничем не выказала своего волнения, пока не заговорила.
     - Стало быть, дневник Холта у тебя? - спросила она, не в силах справиться с дрожью в голосе.
     - Нет, у Митчелла.
     - О боже, - выдохнула Лоретта. - Почему ты не принесла его мне?
     - Я не знала, что он такой ценный.
     - Зачем, скажи на милость, я просиживала столько часов у постели Кадма, прислушиваясь к каждому слову, ненароком сорвавшемуся с его языка?
     - Вам тоже нужен этот дневник?
     - Конечно. Я знала, что он у него. Он рассказал мне об этом много лет назад. Но никогда не давал даже взглянуть на него...
     - Почему?
     - Полагаю, не хотел, чтобы я узнала о Галили что-нибудь помимо того, что уже мне было известно.
     - Не слишком лестный портрет. По крайней мере, по словам Холта.
     - Так ты, выходит, читала дневник?
     - Не до конца. Но достаточно, чтобы получить представление. В частности, о том случае, который свел Галили с Холтом... О боже, как только такое возможно?
     - Что именно?
     - Как Галили мог жить в 1865 году?
     - Ты задаешь вопрос не по адресу, - ответила Лоретта. - Что касается "как" и "почему", тут я нахожусь в таком же неведении, как и ты. Но в отличие от тебя уже довольно давно отчаялась получить ответы и перестала даже думать об этом.
     - Если вас больше не тревожат эти вопросы, зачем тогда вам так нужна тетрадь?
     - Сначала ты приходить ко мне за помощью, а потом начинаешь подкалывать, - сказала Лоретта и, отведя глаза в сторону, глубоко вздохнула. - Будь любезна, дай мне сигарету, - наконец, нарушив затянувшееся молчание, попросила она. - Они на буфете.
     Рэйчел встала и, достав серебряный портсигар с зажигалкой, положила их на стол. Когда Лоретта закуривала, в комнату вошла Джоселин и принесла чай.
     - Поставь сюда, - сказала Лоретта. - Мы разольем сами. И еще, Джоселин, будь любезна, поднимись к мистеру Гири и проверь, как он там.
     - Я только что к нему заходила, - ответила та. - Он спит.
     - Заглядывай к нему время от времени, ладно?
     - Конечно.
     - Она просто находка, - сказала Лоретта, когда за Джоселин закрылась дверь. - Никогда ни на что не жалуется. Так о чем мы говорили?
     - О Галили.
     - Забудь о нем.
     - Однажды вы мне сказали, что он всегда находился в сердце всех и вся.
     - Неужели? - сказала Лоретта, глубоко затягиваясь. - Наверное, я тогда себя жалела. - Она выпустила кольца серо-голубого дыма и добавила: - Видишь ли, его любила не ты одна. И если тебе в самом деле хочется разобраться, что происходит с нами, перестань рассуждать о нем со своих позиций. Каждый из нас испил свою чашу разочарований, Рэйчел. Каждый потерял свою любовь и остался с разбитым сердцем. Даже старик.
     - Неужели Луиза Брукс?
     - Именно. Да, безукоризненная Луиза Брукс. Но это было еще во времена Китти. Мне не довелось быть свидетельницей его любовных воздыхании по Луизе, как бы она ни была красива. А она, поверь мне, действительно была хороша, - Лоретта стала разливать чай. - Хочешь чаю?
     - Нет. Спасибо.
     - Он, скорее всего, не протянет больше суток, - сказала Лоретта. - А когда его не станет, вся ответственность за нашу семью и ее имущество ляжет на меня. Такова его последняя воля.
     - Вы читали завещание?
     - Нет. Но он клятвенно обещал. Если это правда, мне придется заключить своего рода соглашение с Гаррисоном и Митчеллом.
     - А если нет?
     - Если нет? - Прежде чем ответить, Лоретта отпила чаю. - Тогда, возможно, нам будет не обойтись без Галили, - тихо сказала она. - Как тебе, так и мне.

Глава VII

     Этажом выше в своей спальне Кадм пробудился от очередного сна и, помимо холода, ощутил в глубине своего живота странную пустоту, вызванную отнюдь не голодом. Он повернул голову к тусклой лампе, что стояла рядом на столике, надеясь отделаться от преследовавших его мрачных теней: пребывая в их власти во сне, он не желал, чтобы они досаждали ему в реальном мире.
     В этот миг дверь комнаты отворилась, что заставило его приподнять голову с подушки.
     - Лоретта?
     - Нет, сэр. Джоселин.
     - Где Лоретта? Она обещала со мной посидеть.
     - Она спустилась вниз, сэр. К ней пришла жена Митчелла. Не желаете чего-нибудь поесть, сэр? Может, немного супа?
     - Пришли сюда Рэйчел.
     - Не поняла, сэр?
     - Все ты прекрасно поняла. Пришли ко мне Рэйчел. И пусть она принесет бокал бренди. Ну, иди же.
     Когда Джоселин удалилась, Кадм снова опустил голову на подушку. Какой бы холод ни пронзал его тело, одна мысль о том, что Рэйчел была внизу и что он сможет ею недолго полюбоваться, согрела ему сердце и скрасила его жалкую участь.
     Славная девушка, она всегда была ему по душе, и, хотя стараниями Митчелла Рэйчел утратила свою былую чистоту, равно как и веру в добродетель, тем не менее она оказалась сильной натурой и сумела выстоять. Кадм потянулся к ящику стоящего по соседству шкафчика и выудил из него пачку жевательных резинок. Хотя ослабевшие мышцы челюстей давно заставили его отказаться от жвачки, а чистка зубов превращалась в сущую пытку из-за множества покрывавших его рот язвочек, он хотел встретить Рэйчел со свежим дыханием - вдруг она сядет рядом с ним. Непослушными пальцами он достал из пачки пластинку и, положив ее на пересохший язык, принялся тщательно сосать.
     С улицы донесся чей-то восторженный крик, и ему нестерпимо захотелось выбраться из своей холодной постели и выйти из дома, чтобы еще разок взглянуть на небо. Неужели он просит слишком многого?
     В лучшие времена он любил гулять, и не важно, какая была погода - хорошая или плохая, неважно, где и когда возникало это желание, он просто выходил из своего лимузина и гулял. Он помнил и холодные зимние утра, и полуденную августовскую жару, и весенние дни, когда он, словно счастливый студент, сбежавший с занятий, возвращался домой, и теплые летние вечера, когда, будучи в легком подпитии, шел и пел песни, ощущая себя королем.
     Больше этого не повторится. Из его жизни безвозвратно ушли и улица, и небо, и песни. Впереди его не ожидало ничего, кроме тишины. И приговора. И как он ни пытался подготовиться к грядущим испытаниям, неизвестность продолжала его путать.
     Оконная рама слегка задребезжала - должно быть, на улице поднялся ветер, от очередного порыва которого пришли в движение тяжелые шторы. Неудивительно, что ему холодно! Чертова сиделка, вероятно, забыла закрыть окно. Еще один порыв, и занавеси расправились, как паруса; на сей раз Кадм явственно ощутил сквозняк, довольно сильный, ибо зашевелилась отброшенная лампой тень.
     Внутри живота у него точно что-то оборвалось, и он почувствовал странный трепет. Не понимая, что происходит, Кадм приподнял голову с кровати, тщательно вглядываясь в развевающиеся шторы.
     Но ничего не разглядев, потянулся за очками, которые лежали на столике между бутылочками с лекарствами, и как раз в этот миг услышал, как кто-то произнес его имя.
     Это был женский голос. В комнате была женщина.
     - Лоретта?
     Меж тем голос понизился, но теперь уже послышались не слова, а звук, напоминавший рычание, от которого затряслась кровать.
     Прежде чем он успел нащупать очки, со шкафа упала и разбилась лампа, и Кадм оказался в темноте наедине с непрошеным гостем.

***

     - Господи, что это? - сказала Лоретта и стала звать Джоселин, поднимаясь из-за стола, а Рэйчел, опередив ее, бросилась в коридор.
     Крик, пронзительный крик огласил весь дом. Не обращая внимания на Лоретту, призывавшую ее остановиться, Рэйчел устремилась вверх по лестнице. Ее вдруг пронзила вспышка дежа вю: это когда-то уже было с ней и воспоминания об этом сохранились у нее в душе - однажды она бежала вверх по лестнице, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки, слышала этот крик и завывания ветра.
     Добравшись до лестничной площадки второго этажа, она взглянула через плечо. Цепляясь за балясины, Лоретта спешила за ней, а Джоселин была еще внизу лестницы и спрашивала, кто кричал.
     - Кадм, дура чертова! - заорала на нее Лоретта. - Кажется, я просила тебя за ним приглядеть!
     - Я была у него, - ответила Джоселин. - Он попросил бренди. И велел прислать к нему Рэйчел.
     - Сейчас же отойди от двери! - крикнула Лоретта, обращаясь уже к Рэйчел.
     - Почему? - запротестовала та.
     - Это не твое дело! Спускайся вниз, слышишь?
     Дверь сильно дрожала, и, хотя Рэйчел замерла, все ее существо противилось приказанию Лоретты. Может, после всего, что +случилось, ее это и правда больше не касалось - это безумие Гири и несчастье Гири, но она не могла не обращать внимания на полные ужаса крики, что раздавались в спальне. Кто-то мучил немощного старика, и этому следовало положить конец. Она взялась за ручку, которая дрожала у нее в ладони, и попыталась открыть дверь, но какая-то сила препятствовала ей с другой стороны, Рэйчел пришлось налечь на дверь всем телом, чтобы открыть ее. Наконец дверь распахнулась, и Рэйчел не просто переступила порог, но буквально влетела в самую гущу ожидавшей ее по другую сторону трагедии.

Глава VIII

     В комнате Кадма царил хаос: простыни, одеяла, подушки с большой кровати, которая оказалась пуста, были сброшены на пол, все лампы, за исключением валявшегося у кровати и время от времени нервно подмигивающего ночника, оказались разбиты, шкафчик с ящиками, а также стулья и туалетный столик перевернуты, все аптекарские аксессуары - бутылочки с пилюлями и микстурами, мерные ложки, рвотная чаша и кислородная машина - раскиданы, раздавлены, расплющены до неузнаваемости.
     Рэйчел поискала глазами Кадма, но нигде его не нашла, равно как не обнаружила никаких признаков кого бы то ни было, кто мог бы учинить такой погром. Она осторожно продвинулась вперед, и вдруг ее внимание привлекли колышущиеся шторы, а вслед за тем - распахнутое настежь окно. О господи! Неужели он пытался бежать и выпрыгнул в окно? Или его кто-то выбросил?
     Она двинулась по осколкам разбитого стекла и прочему мусору, трещавшему у нее под ногами, к окну, когда вдруг услышала тихие всхлипывания в темном углу комнаты и, обратив туда взгляд, увидела Кадма, который, скрючившись, сидел на полу и дрожал, словно от холода. Совершенно голый, он закрывал руками гениталии и выражением лица напоминал испуганную обезьяну - губы его изогнулись так, что открывали зубы, брови были подняты, а поперек лба залегла глубокая морщина. Устремленные на Рэйчел глаза ничего не выражали - это был пустой, отсутствующий взгляд.
     - С вами все будет хорошо, - произнесла Рэйчел, направляясь к Кадму.
     Ничего не ответив, он продолжал смотреть на нее стеклянным взглядом. Чем ближе Рэйчел подходила к нему, тем больше повреждений замечала на его теле. На желтушной коже плеч обозначились красные полосы, сквозь пальцы из паха сочилась кровь и ручейком стекала по ногам. Рэйчел ужаснулась. Кто осмелился войти в комнату умирающего старика и совершить над ним такое насилие? Это бесчеловечно.
     Его всхлипывания стали громче. И Рэйчел стала его нежно успокаивать, как мать успокаивает своего испуганного ребенка, но ужас не выпускал его из своих объятий.
     - Нет... - пробормотал он. - Не прикасайся...
     - Я помогу вам выбраться отсюда, - сказала она ему.
     Замотав головой, он скукожился еще больше, что вызвало у него новый приступ боли - он на мгновение закрыл глаза и тихо вскрикнул.
     С лестничной площадки донесся крик Лоретты, требующей, чтобы Джоселин возвращалась вниз. Рэйчел обернулась к двери и успела заметить Лоретту, но тут дверь тяжело захлопнулась, оставив ее по ту сторону. Тихие стоны Кадма сменились завываниями, а его скрюченное тело еще неистовей забилось в конвульсиях.
     Рэйчел больше не пыталась его успокоить, его раны были слишком серьезны, чтобы его можно было утешить словами. К тому же ее вниманием завладело нечто иное. Та сила, что захлопнула дверь в спальню Кадма перед Лореттой, находилась в комнате рядом с Рэйчел. Она ощущала чье-то дыхание на своем затылке.
     Рэйчел медленно обернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с этой силой, она хотела рассмотреть своего противника, пусть даже это будет последнее, что она увидит.
     Она снова осмотрела комнату. Ее глаза привыкли к слабому свету ночника, но она так ничего и не обнаружила. И тогда Рэйчел решила сама сделать первый шаг.
     - Где вы? - обратилась она в пустоту, и в тот же миг причитания старика за ее спиной внезапно смолкли, будто он, затаив дыхание, приготовился встретить самое худшее. - Меня зовут Рэйчел, - продолжала она и, указав на Кадма, добавила: - А это мой тесть. Если вы не против, мне бы хотелось вытащить его отсюда и оказать ему помощь. Он истекает кровью.
     Прошло несколько напряженных секунд, прежде чем она услышала голос. Он исходил из той части комнаты, где только что - она могла в этом поклясться, ибо дважды осматривала комнату, - никого не было. Так или иначе, Рэйчел ошиблась, потому что в простенке между оконных проемов, точно статуя, сидела дама, складки платья которой, равно как и пряди ее волос, были воплощением безукоризненного порядка.
     - Я его не трогала, - произнесла она.
     Даже теперь, когда Рэйчел ее заметила, было довольно трудно удержать эту особу в фокусе своего внимания: черная лоснящаяся кожа дамы словно отражала устремленный на нее взгляд. Рэйчел вновь и вновь возвращалась глазами к ускользающему женскому образу, когда ее взгляд соскальзывал то влево, то вправо.
     - Он пытался себя кастрировать, - сказала незнакомка. - Наверное, он полагал, что сможет этим меня смягчить.
     Рэйчел не могла в это поверить, сама мысль о том, что Кадм собственноручно хотел лишить себя мужского достоинства, казалась абсурдной.
     - В таком случае, можно мне его увести? - спросила Рэйчел.
     - Нет, нельзя, - ответила дама. - Я пришла сюда, чтобы увидеть его смерть, и не намерена менять своего решения.
     Обернувшись, Рэйчел увидела, что выражение ужаса, с которым Кадм смотрел на свою мучительницу, сменилось пустым взглядом, словно перенесенное потрясение истощило его и у него не осталось сил даже на то, чтобы плакать.
     - Можешь остаться с ним, если хочешь, - продолжала дама. - Долго ждать не придется. Ему осталось всего несколько вздохов.
     - Я не хочу смотреть, как он умирает, - сказала Рэйчел.
     - А как же чувство исторической важности? - С этими словами дама поднялась и, сбросив последний защитный покров, позволила Рэйчел взирать на нее без каких-либо усилий. Пожалуй, более прекрасной особы Рэйчел в своей жизни никогда не видела, ее величественное лицо своей обнаженностью напомнило ей лицо Галили. Кожа и нервы, мышцы и кости словно подчеркивали друг друга.
     Теперь ей стало ясно, что имела в виду дама, говоря о чувстве исторической важности. Стало быть, она и есть Барбаросса и пришла затем, чтобы увидеть смерть одного из Гири.
     - Вы его сестра? - спросила Рэйчел.
     - Сестра?
     - Сестра Галили?
     - Нет, - ответила она с улыбкой. - Я его мать. Цезария Яос Барбаросса. А как тебя... звали до того, как ты стала Гири?
     - Палленберг.
     - Рэйчел Палленберг.
     - Верно.
     - Скажи... ты не жалеешь? Что вошла в эту отвратительную семью?
     Рэйчел задумалась, прежде чем ответить. Возможно, было бы благоразумней сказать, что она всем сердцем и до глубины души жалеет о своем замужестве, но она не смогла этого сделать. Это было бы неправдой. Как и во всем прочем, в ее браке были свои плюсы и минусы.
     - Я думала, что люблю мужа, а он любит меня, - призналась Рэйчел. - Но, как выяснилось, я была влюблена в ложь.
     - И что это значит?
     - Что я могла бы быть счастливой, поскольку у меня было все...
     - И ты не жалеешь? Даже несмотря на то, что пришлось потерять себя?
     - Почти, - уточнила Рэйчел. - Почти потерять.
     - Скажи, а твой муж здесь, в доме?
     - Нет.
     - Стало быть, тут только женщины? - При этом Цезария бросила взгляд на дверь.
     - Пощадите их, - попросила Рэйчел. - Они хорошие люди.
     - Я же сказала, что пришла сюда не затем, чтобы причинить кому-то вред. Я пришла, чтобы свидетельствовать.
     - Тогда зачем все это? - Рэйчел обвела взглядом разгромленную комнату.
     - Он вывел меня из себя, - ответила Цезария. - Он пытался меня купить. "Я отдам тебе все, что у меня есть, только оставь меня в покое". - Цезария сверкнула глазами в сторону Кадма. - У тебя нет того, что я хочу, старая рухлядь, - сказала она. - К тому же этот дом стоило бы вычистить сверху донизу. Он знает почему. Он все понимает. Пора перестать притворяться. Все то, что он накопил, все, что давало право ему мнить себя королем, следует уничтожить, - Цезария направилась в сторону Кадма, - кроме того, ему будет легче уйти, если здесь ничто не будет его держать.
     - Одно дело, если вы хотите разрушить дом, - начала Рэйчел. - Но другое - сидеть и ждать, пока старый немощный человек истечет кровью. Это жестоко. - Цезария пристально посмотрела не нее. - Вы не считаете, что это жестоко?
     - Я об этом не думала, - ответила та. - Может быть. Но позволь заметить, этот человек заслуживает гораздо худшей участи за то, что сделал.
     - Вам?
     - Нет, моему сыну. Атве. Или Галили, как он предпочитает себя называть.
     - Что Кадм сделал Галили?
     - Скажи ей, - обращаясь к умирающему, велела Цезария. - Ну, давай говори. Другой возможности у тебя больше не будет. Поэтому говори!
     Ответа не последовало. Рэйчел посмотрела на Кадма, он сидел, низко свесив голову - не то от стыда, не то от упадка сил.
     - Уж не думал ли ты, что твоей тайны никто не узнает? - продолжала Цезария. - Я все видела. Ты заставил моего ребенка убивать твою собственную плоть и кровь. Я все видела. - Кадм едва слышно всхлипнул. - Скажи ей, что это правда, - настаивала Цезария. - Не будь таким трусом.
     - Это правда, - выдавил из себя Кадм.
     - Кстати, а твоя жена знает об этом? - спросила Цезария. Кадм медленно поднял голову, и Рэйчел увидела лицо еще более страшное в своей безжизненности, чем было прежде, - совершенно обескровленное, с посиневшими губами, желтыми зубами и белками глаз.
     - Нет, - ответил он.
     - Тогда пусть она войдет, - сказала Цезария Рэйчел. - Я хочу, чтобы она знала, что он от нее скрывал. Но прислуга пусть останется за дверью. Это семейное дело.
     Хотя Рэйчел не слишком любила, когда к ней обращались таким повелительным тоном, она не стала спорить и послушно отправилась исполнять то, что ей велели. За дверью, которая открылась без труда, стояли Лоретта и Джоселин.
     - Почему ты закрыла дверь? - потребовала объяснений Лоретта.
     - Это не я, - ответила Р