л?
     Рейнольдс пальцами вытер пот со лба.
     - Просто он увидел твое лицо.
     Конечно, он увидел его лицо. И захотел сделать его своим. Он не мог украсть лицо мертвого человека, поэтому оставил Гейвина в живых. Рационализм его действий просто восхищал.
     - Тот человек, которого вы нашли в термах...
     - Что?..
     - Он пытался остановить эту тварь?
     - Да. Вероятно, поэтому его не предали погребению. Просто бросили. Никто не догадывался, что этот человек погиб, сражаясь с существом, пытавшимся отобрать у него жизнь.
     Теперь почти все стало понятно. Оставалось только выплеснуть накопившуюся злобу.
     Этот человек едва не убил его. И для чего? Чтобы накормить свое ненасытное чудовище. Гейвин уже не мог удержать себя в руках. Он схватил Рейнольдса в охапку и затряс. Захрустели то ли зубы, то ли кости.
     - Он уже почти скопировал мое лицо! Что будет со мной, когда он полностью переродится?
     - Не знаю.
     - Говори!! Говори самое худшее!
     - Я могу только догадываться, - ответил Кеннет.
     - Тогда - догадайся!
     - Когда он закончит свое превращение, ему останется только отобрать у тебя единственное, что он не способен скопировать - твою душу.
     Кеннет, судя по всему, совершенно не боялся Гейвина. Его голос приобрел сочувственную мягкость, как если бы он разговаривал с обреченным. На губах мелькнула легкая усмешка.
     - Мерзавец!
     Гейвин вцепился ему в волосы.
     - Тебе все равно! Тебе наплевать на меня, так ведь?
     Он ударил Рейнольдса по лицу. Потом еще, и еще, и еще... насколько хватило сил.
     Кеннет, даже не пытаясь уклониться, молча принимал удары.
     Наконец, ярость утихла.
     Рейнольдс выплюнул раскрошенные зубы.
     - Я это заслужил, - прошептал он.
     - Как его остановить?
     - Невозможно, - Рейнольдс в изнеможении закрыл глаза. Дрожащими пальцами он потянулся к руке Гейвина, разжал кулак и прикоснулся холодными губами к его ладони...

***

     Гейвин выбежал на улицу, бросив Рейнольдса на пепелище Рима. Рассказ Кеннета только подтвердил его догадки. Все, что оставалось - найти эту тварь... и прикончить. В случае неудачи, он потеряет единственное, чем дорожил, - свое прекрасное лицо. Разговоры о душе и человечности казались ему теперь пустой болтовней. Ему нужно было только одно - его лицо.
     Не заботясь о том, куда идет, он добрался до Кенсинггона. Год за годом он становился жертвой обстоятельств. Наступил роковой момент. Либо победа, либо смерть.

***

     Рейнольдс смотрел, как сумерки опускаются на город. Он не увидит больше ни сумерек, ни городов. Он со вздохом опустил шторы и приставил к груди короткий клинок.
     - Ну же, - сказал он себе и надавил рукоятку.
     Едва почувствовав боль, он понял, что ему не хватит хладнокровия продолжить. Подойдя к стене, он всем своим телом подался вперед. Получилось. Не было понятно, вонзился ли клинок достаточно, но, судя по количеству крови, скоро должна была наступить смерть. Он неуклюже взмахнул рукой и упал, ощутив твердость беспощадной стали в своем теле.
     Он был жив еще минут десять. Он наделал много глупостей в течение своих сорока семи лет, но сейчас его любимый Флавин мог бы им гордиться.
     Крупные капли дождя звонко застучали по крыше. Рейнольдс представил себя погребенным под руинами смытого ливнем дома. Перед его глазами пронеслось удивительное видение: фонарь в чьей-то руке, неясные голоса - призраки будущего явились за разгадкой его загадочной истории. Он открыл рот, чтобы спросить, который год на дворе...

***

     Три дня прошли в безрезультатных поисках. Чудовище умело ускользало от своего преследователя, но Гейвина не оставляло ощущение его постоянного присутствия. В баре к нему подходили совершенно незнакомые люди: "Я видел тебя вчера вечером на Эдгвер-роуд", а его там и близко не было, или: "Как ты тогда врезал этому арабу!".
     Господи, ему это уже начинало нравиться. Судьба предоставляла ему удовольствие, которого он был лишен с двух лет, - беспечность.
     Что с того, что кто-то с его лицом цинично попирает закон на ночных улицах? Что с того, что эта тварь живет его жизнью? Засыпая, он знал, что некто с его лицом бродит в это время в поисках очередной жертвы, и ему это было приятно. Чудовище, терроризирующее его, стало его общественным лицом. Оно стало им, он - своей собственной тенью.

***

     Он проснулся.
     Было уже четверть пятого. Уличный шум проникал сквозь плотно закрытые окна. Наступали сумерки. В комнате было душно - воздух многократно прошел через его легкие. После визита к Рейнольдсу прошла уже неделя. За это время он всего трижды выбирался из своей конуры - крохотная спальня, кухня и ванная. Сон стал важнее, чем еда и прогулки. Гейвин привык глотать снотворное, когда сон не приходил, что, впрочем, случалось не так часто; привык к затхлости воздуха, к яркому свету, льющемуся через незанавешенные окна, к ощущению оторванности от мира, где ему не было больше места.
     Сегодня он решил, несмотря на отсутствие особого желания, выбраться немного подышать свежим воздухом. Позже, когда опустеют бары и никто не сможет сказать, что где-то видел его на этой неделе. Собраться с силами никак не удавалось.
     Вода.
     Ему снилась вода. Сидя у пруда с рыбками в Форт-Лодердейле, он наблюдал за тем, как возникают и исчезают, расходясь, круги на воде. Журчали струи небольшого водопада. Он слышал этот звук во сне. Теперь он проснулся, но звук не прекратился.
     Было слышно уже не журчание, а просто плеск воды. Очевидно, кто-то пришел, пока он спал, и сейчас спокойно принимает ванну. Гейвин стал мысленно перебирать своих знакомых, пытаясь понять, кто бы это мог быть. Претендентов было не так много. Во-первых, Пол - он ночевал здесь на полу пару дней назад, мальчишка из начинающих. Потом - Чинк, торговец наркотиками. Была еще девчонка с одного из нижних этажей, кажется, ее звали Мишель. Кто же? Он прекрасно знал, кто это, но продолжал бессмысленную игру с самим собой, пока не отбросил всех троих. Но оставался еще один...
     Гейвин вылез из-под простыней и одеял. От холода кожа покрылась мелкими пупырышками. По пути за халатом, лежавшим в другом конце комнаты, он взглянул на себя в зеркало. Кадр из фильма ужасов - в тусклом сумеречном свете стоял худой, сжавшийся от холода человечек. Тень.
     Одев халат, единственное, что он приобрел за последние дни, он пошел в ванную. Тишина. Он толкнул дверь.
     Линолеум под его ногами был влажен. Ему хотелось только одного - узнать, кто пришел, и тут же отправиться обратно в кровать. Но что-то все-таки было в этом любопытстве - слишком много вопросов оставалось без ответа.
     За окном тем временем окончательно стемнело, и комната погрузилась в ледяной мрак. Только стук дождя нарушал тишину. Ванная была наполнена до самых краев. Вода была совершенно спокойна... и черна. Ничто не нарушало ее глади. Он был там. На дне.
     Сколько дней прошло с тех пор, когда Гейвин зашел в ярко освещенную ванную и взглянул на воду? Казалось, это было вчера. Его жизнь с тех пор стала похожа на одну бесконечную ночь. Гейвин заглянул в ванну. Он был там. Опять спит, свернувшись калачиком; в одежде, как будто не было времени раздеться перед тем, как прятаться в ванной. На месте лысины теперь красовалась роскошная копна волос. Черты лица стали почти совершенными. Тонкие, нежные руки были сложены на груди.
     Наступала ночь. Гейвину надоело стоять у края ванны и разглядывать спящую в ней тварь. Ну что ж, его нашли, причем с очевидным намерением больше с ним не расставаться. Ничего не оставалось, как идти досматривать сны. Дождь за окном усиливался. После невыносимо долгого рабочего дня тысячи людей возвращаются домой. Скользкие дороги. Несчастные случаи. Объятые пламенем машины и тела. Сон то приходил, то пропадал опять.
     Посреди ночи он проснулся от скрипа двери. Во сне он снова видел воду и слышал ее плеск - его копия вылезла из ванной и вошла в комнату.
     В тусклом уличном свете, шедшем, от окна, ничего нельзя было толком разглядеть.
     - Гейвин, ты проснулся?
     - Да, - ответил он.
     - Мне нужна твоя помощь.
     В этом голосе не было никакой угрозы. Так просят брата.
     - Что тебе нужно?
     - Немного подлечиться.
     - Подлечиться?
     - Зажги свет.
     Гейвин включил светильник и взглянул на стоящую перед ним фигуру. Руки уже не были сложены на груди, и глазам Гейвина предстала огромная рана. Крови, разумеется, не было - ей просто неоткуда было взяться. На таком расстоянии трудно было заметить, что внутренности этой твари тоже стали напоминать человеческие.
     - Господи, что случилось? - спросил Гейвин.
     - У Преториуса были друзья, - ответил монстр, прикоснувшись пальцами к краям раны.
     Этот жест напомнил Гейвину о картине, висевшей в его родном доме - Спаситель на кресте и подпись: "Я умер за вас".
     - Почему ты не умер?
     - Потому что я еще не живу.
     Еще не живет... Значит, он все-таки смертей.
     - Тебе больно?
     - Нет, - ответ прозвучал грустно, как будто ему очень недоставало простых человеческих ощущений. - Я ничего не чувствую... но я учусь. Я уже умею зевать и пукать.
     Это было столь же трогательно, сколь и абсурдно. Как он, однако, гордится любым признаком отношения к роду человеческому.
     - А что будет с твоей раной?
     - Заживет со временем.
     Гейвину не хотелось больше разговаривать.
     - Я тебе неприятен?
     - Немножко, - ответил он, пожав плечами.
     Существо смотрело его глазами, его прекрасными глазами.
     - Что тебе сказал Рейнольдс?
     - Почти ничего.
     - Говорил, наверное, что я - чудовище, что я питаюсь человеческими душами!
     - Ну... не совсем.
     - И все-таки я угадал.
     - Более или менее.
     Существо грустно покачало головой.
     - С его точки зрения, он, может быть, и прав. Мне нужна была кровь - это, безусловно, чудовищно, но что поделаешь! В молодости, месяц назад, я в ней купался. Это придавало моему деревянному телу ощущение плоти. Сейчас в этом уже нет необходимости - я почти ожил. Теперь мне нужна только...
     Оно смутилось. Не потому, что собиралось солгать, скорее - не могло подобрать подходящих слов.
     - Так что же тебе нужно? - настаивал Гейвин.
     Существо опустило глаза.
     - Ты знаешь, я уже жил несколько раз. Иногда я крал чужие жизни, жил ими, а когда надоедало - сбрасывал старое лицо и находил себе новое. Иногда - как это произошло в последний раз - просто поддавался очарованию и терялся...
     - Ты - какой-то механизм?
     - Нет.
     - Что же тогда?
     - Я - это я... Мне не приходилось встречать похожих на меня. Может быть, их много, а может - просто нет. Почему бы мне не быть единственным в своем роде! И вот я живу, умираю, ровным счетом ничего не зная о самом себе, - с горечью произнесло оно. - Видишь ли, ты живешь в мире похожих на тебя людей. А если бы ты был один на всем белом свете, что бы ты знал? Только то, что можно увидеть в зеркале. Остальное - догадки.
     Не согласиться с ним было трудно.
     - Можно мне прилечь? - спросило оно.
     Существо приблизилось, и Гейвин смог получше разглядеть рану на его груди. На месте сердца росли какие-то бесформенные грибницы. Не сняв мокрой одежды, оно с тяжким вздохом нырнуло в кровать.
     - Мы вылечимся, - сказало оно, - было бы время.
     Гейвин пошел к двери проверить, заперта ли она. На всякий случай он подтащил стол и поставил его так, чтобы никто не мог опустить ручку. Никто не помешает их сну. Они будут здесь в безопасности - он и оно, он и его второе Я. Гейвин сварил кофе и сел в кресло, стоящее напротив кровати, не спуская глаз со спящего гостя.
     Дождь все не прекращался. Ветер с бешенством бросал на стекло мокрые листья, а тяжелые капли добивали их, как любопытных мотыльков. Гейвин иногда поглядывал на них, когда уставал рассматривать свою спящую копию, но взгляд против его воли возвращался к кровати. Он опять рассматривал эти тонкие запястья, длинные ресницы... Под звуки сирены мчащейся по улице машины скорой помощи он заснул. А дождь все не прекращался...
     В кресле было не очень удобно, и он просыпался каждые несколько минут, чуть приоткрывая глаза. Существо встало - вот оно стоит у окна, вот разглядывает себя в зеркало, теперь - шумит на кухне. Оно открывало кран - ему снилось море. Оно раздевалось - ему снилось, что он занимается любовью. Оно смотрело на него - Гейвину на мгновение показалось, что он поднимается над крышами домов... Существо оделось в его одежду - он во сне пробормотал что-то о краже. Уже рассвело. По комнате, насвистывая веселую песенку, прогуливался он сам. Гейвин так хотел спать, что не оставалось никаких сил обращать внимание на то, что какой-то парень разгуливает в его одежде и живет его жизнью.
     Наконец, оно нагнулось и, по-братски поцеловав Гейвина в губы, вышло. Дверь тихо закрылась.

***

     Прошло еще несколько дней - Гейвин не считал сколько. Он безвылазно сидел дома и пил воду - жажда казалась неутолимой. Пил и спал, спал и пил...
     Его постель так и не высохла с того времени, как в ней повалялся нежданный гость, но желания сменить простыни не возникало. Гейвину нравилось лежать на влажном белье, сушить его теплом своего тела. Когда постель немного подсыхала, он принимал ванну в воде, которую не менял после своего двойника, и возвращался, весь в темных холодных каплях. Холодная комната пропахла плесенью. Порой ему так не хотелось вставать, что он опустошал мочевой пузырь прямо в кровати.
     И все же, несмотря на ледяной холод комнаты, голод и наготу, смерть не приходила.
     В шестую или седьмую ночь он проснулся с твердым решением покончить с этой бессмысленной жизнью. Не понимая толком, что собирается делать, он стал бродить по комнате, так же как неделю назад бродила по ней его копия. Он останавливался у окна, у зеркала, из которого глядело на него жалкое подобие неотразимого Гейвина. Снег проникал сквозь ставни и медленно таял на подоконнике.
     Его взгляд неожиданно остановился на лежавшей у окна семейной фотографии. Существо тоже разглядывало ее тогда. Или ему это только приснилось? Нет. Он ясно вспомнил темный силуэт на фоне окна и листок фотографии в тонкой руке.
     Нельзя было уйти из жизни, не попрощавшись с родителями. Может, тогда он сумеет наконец умереть...

***

     Он шел по запущенному кладбищу. На нем были только пара старых брюк и легкая рубашка. Случайные прохожие отпускали по его поводу едкие замечания, к которым он, впрочем, не прислушивался. Какое может быть дело всем этим людям до того, что он идет к смерти босиком. Дождь то усиливался, то стихал, иногда переходя в мокрый обжигающий снег, но так и не прекращался.
     Перед церковью, в которой проходила служба, стояли яркие автомобили. Он заглянул внутрь. Хотя сырость проникала и сюда, Гейвину сразу стало теплее. Он увидел высокие своды, бесконечные ряды скамей, зажженные свечи. Смутно представляя, где искать могилу отца, он медленно пошел мимо одинаковых надгробий. Гейвин совершенно не помнил тот день - миновало уже шестнадцать лет. Все прошло как-то незаметно - ни страстных речей о жизни и смерти, ни плачущих родственниц; никто не отвел его тогда в сторону, чтобы как-то разделить испепеляющее сердце горе.
     Сюда, очевидно, так никто и не приходил. Да он и не слышал ничего о своих родных с тех пор, как ушел из дому.
     Сестре всегда хотелось уехать из этой "чертовой страны", хотя бы в Новую Зеландию. Мать, наверное, в очередной раз вышла замуж, бедняжка - он помнил только ее истерические крики.
     Ну, вот он. В мраморной вазе стояли свежие цветы. Старика не забыли! Может, сестра пыталась найти утешение у его могилы? Гейвин прикоснулся пальцами к холодному камню. Имя, даты, эпитафия. Ничего особенного. А что еще можно было сказать об отце?
     Он представил себе отца сидящим у края могилы. Болтая ногой, старик приглаживал ладонью редкие волосы.
     - Что скажешь, папа?
     Отец не реагировал.
     - Меня, наверное, долго не было?
     Ты сказал это, сынок.
     - Я всегда был осторожен, как ты меня учил. По-моему, за нами никто не наблюдает.
     Чертовски рад.
     - Мне так ничего и не удалось.
     Отец аккуратно высморкался. Сначала левую ноздрю, потом, как всегда, правую. И исчез...
     - Черт возьми.
     Раздался свисток проходившего невдалеке поезда. Гейвин поднял глаза. Перед ним, в нескольких метрах, абсолютно неподвижно стоял... он сам. В той же одежде, которую взял, уходя из квартиры. Она была теперь грязной и потрепанной. Но кожа! Такой прекрасной кожи никогда не было даже у него. Она почти сверкала в промозглом осеннем воздухе, а слезы на щеках двойника еще больше подчеркивали совершенство его черт.
     - Что с тобой? - спросил Гейвин.
     - Ничего особенного. Я всегда плачу на кладбище, - переступая через могилы, он направился к Гейвину.
     Под его ногами скрипел песок, пригибалась жухлая трава. Все было так реально!
     - Ты бывал здесь раньше?
     - Да, много раз... в течение многих лет.
     Многих лет? Что он имеет в виду? Неужели он оплакивал здесь тех, кого убил?
     - Я приходил к твоему отцу. Дважды, может, трижды в год.
     - Он не твой отец, - удивленно пролепетал Гейвин. - Он мой.
     - Что-то я не вижу слез на твоих глазах.
     - Я чувствую...
     - Ничего ты не чувствуешь, - ответил ему как бы он сам. - Признайся, что не чувствуешь ничего особенного.
     Это была правда.
     - А я... - слезы хлынули из его глаз, - я буду помнить о нем до самой смерти.
     Это было похоже на какой-то дешевый спектакль, но откуда тогда столько горя в его глазах? Почему слезы так обезобразили его прекрасные черты? Гейвин не любил плакать - в такие минуты он самому себе казался жалким и смешным. Но это существо не скрывало слез. Оно ими гордилось. Они были его триумфом.
     Даже теперь, когда перед ним стоял превосходный образчик скорби, Гейвин не мог найти в своей душе следов безысходного горя.
     - Ну же, утри сопли. Я прошу тебя.
     Двойник едва ли слушал.
     - Почему мне так больно? - спросил он после небольшой паузы. - Почему это заставляет меня так по-человечески страдать?
     Гейвин пожал плечами. Что может знать это существо о нелегком искусстве быть человеком? Его двойник тем временем утер рукавом слезы, шмыгнул носом и все еще с выражением невосполнимой потери на лице попытался улыбнуться.
     - Прости, - сказал он. - Я, конечно, веду себя глупо. Пожалуйста, прости меня.
     Пытаясь успокоиться, он сделал глубокий вдох.
     - Все в порядке, - ответил Гейвин. Происшедшее немного смутило его, и сейчас он был бы не против уйти.
     - Это ты принес цветы? - спросил он, отвернувшись от могилы.
     - Да, - кивнул его собеседник.
     - Он терпеть не мог цветов.
     Существо всхлипнуло.
     - Ах...
     - А впрочем, какое это может иметь значение.
     Даже не взглянув на своего двойника, Гейвин повернулся и зашагал по узкой тропинке, ведущей к церкви.
     - Не мог бы ты порекомендовать мне хорошего дантиста? - Услышал он за спиной.
     Гейвин усмехнулся и пошел своим путем.

***

     Был час пик. Узкая дорога, проходившая рядом с церковью, была слишком тесна для нескончаемого потока автомобилей. Пятница - закончилась еще одна неделя, и сотни людей спешили домой. Блеск фар, пронзительные сигналы.
     Гейвин сошел с тротуара, не обращая внимания на визг тормозов и ругань водителей, и пошел, не глядя по сторонам, будто прогуливаясь по цветущему лугу.
     Одна из машин задела его крылом, с другой он чуть не столкнулся. Нетерпение этих людей поскорее добраться до места, откуда они счастливы были бы уехать куда угодно, было просто смешно. Пусть они злятся на него, пусть ненавидят, пусть рассматривают его бесцветное лицо... и катят дальше. Возможно, один из них не успеет свернуть и собьет его. Отныне судьба его принадлежала случаю, Знаменосцем которого ему так хотелось стать.

КНИГИ КРОВИ
КНИГА 4
Клайв БАРКЕР
Перевод с английского А. Корнева, В. Эрлихмана, М. Галиной. OCR Денис