дут сюда, - проговорила она наконец. И не ошиблась.  С
улицы послышались возбужденные голоса. - Они уничтожат нас обоих,  Буни.
Тебя за то, что ты... вот такой. А меня за  то,  что  люблю  тебя.  И  я
никогда больше не смогу прикоснуться к тебе. Но я не хочу этого, Буни. Я
не хочу, чтобы мы обратились в прах. Я хочу, чтобы мы принадлежали  друг
другу... как прежде.
   Неожиданно она сказала вслух то, о чем даже не решалась  мечтать.  Но
это желание жило все это время в ее подсознании. Да, она хотела его и не
стыдилась своей страсти.
   - Ты не откажешь мне... - прошептала она,  вплотную  приблизившись  к
нему и запустив руку в его густые волосы.
   Буни не сопротивлялся. Он встал перед ней на колени и уткнулся  лицом
ей в живот, с наслаждением вдыхая такой знакомый и незабываемый запах ее
тела.
   - Забудь обо всем, Буни, - сказала Лори.
   Он кивнул, и она прижала его голову  к  себе,  почувствовав,  как  по
всему ее телу прокатывалась теплая волна.
   - Забудь обо всем... Забудь обо всем, - повторяла она.
   Он взглянул на нее, и в его виноватых  глазах  и  слабой  улыбке  она
вдруг увидела что-то чужое, темное, нечеловеческое.  Сердце  сжалось  от
боли. Стараясь избавиться от этого ощущения, она  запрокинула  голову  и
быстро забормотала:
   - Люби меня, пожалуйста... Прямо сейчас...
   Он рванул ворот ее блузки. Потом  его  рука  скользнула  вглубь,  под
лифчик, к ее груди. Это  было,  конечно,  полнейшим  безумием.  В  любой
момент сюда могли ворваться разъяренные люди, чтобы растерзать их обоих.
Нужно было немедленно уходить. Но какое это теперь имело значение?
   Войдя однажды в этот  безумный  заколдованный  круг,  она  уже  не  в
состоянии была выбраться из него. Новое безрассудство? Почему бы и  нет?
Лучше так, чем жить без него и вечно нести эту муку.
   Он прильнул к ней,  вытащил  ее  грудь  из  плена  лифчика  и  впился
холодным ртом в ее горячий сосок, жадно работая над ним губами и зубами.
Смерть научила его любить,  дала  ему  могучие  знания  плоти  и  умение
разгадывать ее тайны. Он был повсюду вокруг нее и в ней, скользя  языком
от грудей к ямочке между ключиц и вверх  -  к  горлу  и  подбородку,  до
самого рта. Только однажды,  много  лет  назад,  она  испытала  подобные
ощущения. Это случилось в Нью-Йорке. Она переспала с каким-то  мужчиной,
имени которого так и не узнала, но его руки и губы не могла  забыть  еще
очень долго. Это было что-то необъяснимое. И тем больнее  показалась  ей
та душевная рана,  которую  он  нанес  ей  сразу  после  того,  как  они
разомкнули объятия.
   "Может быть, выпьем?" - предложила она тогда.
   "Не могу", - с напускным сожалением ответил он, оделся и ушел.
   Она проклинала себя за свою глупость, но долго потом думала о нем,  с
болью и трепетом  воскрешая  в  своей  памяти  незабываемые  моменты  их
безумной страсти.
   И вот теперь она снова вспомнила его. Это был он. Его губы. Его руки.
Его горячее дыхание. Это был живой человек. И она живая...  Не  стыдясь.
Лори громко застонала, и тут же ее рот оказался зажатым долгим,  сладким
поцелуем.
   Буни уже разделся. Она дотронулась до его члена. Теперь  настала  его
очередь застонать, когда  ее  пальцы  задвигались  по  его  возбужденной
плоти, быстрее и быстрее, пока  его  язык  вытанцовывал  между  ее  губ.
Потом, повинуясь внезапному импульсу, он потянулся к ее  юбке,  вздернул
ее и сорвал трусы. Она одним резким движением спустила вниз его  джинсы,
и, одной рукой обхватив его за плечо, другой потянула его член  к  себе.
Он чуть сопротивлялся, замедляя наступление сладкого момента.
   Потом это действительно началось.  Прижав  Лори  к  стене,  он  резко
вдвинул в нее свой член. Она  облизала  ему  лицо.  Он  улыбнулся;  она,
заметив это, слегка шлепнула его.
   - Да, - сказала она. - Да. Давай скорее.
   Это было все, что она могла сказать - "да" его члену, "да" его губам,
"да" его жизни в смерти и его способности наслаждаться этой жизнью.
   В ответ он лишь продолжал свою работу, закрыв  глаза.  Выражение  его
лица заставило  все  ее  нутро  сжаться.  Это  была  сладкая  боль.  Она
ухватилась одной рукой за стену у его  головы,  двигаясь  навстречу  его
движению.
   Она взлетела на вершину блаженства. Хотелось, чтобы  это  никогда  не
кончалось. Но за дверью кто-то четко сказал:
   - Быстрее...
   Лори с трудом открыла глаза, еще окончательно  не  придя  в  себя,  и
прислушалась. Это был Нарцисс. Это он  вернул  ее  из  опьяняющего  мира
любви в жестокую реальность. Вот он толкнул дверь и стал на пороге,  без
тени смущения уставившись на любовников.
   - Ну как? Кончили? - спросил он. - Мы можем двигаться?
   - Да, можем... И куда угодно, - ответил Буни.
   - Не куда угодно, а в Мидин, - строго сказал Нарцисс.
   - В Мидин, так в Мидин...
   Лори встала и начала одеваться.
   - Там полно народу, - сказал Нарцисс. - Как мы пройдем мимо них?
   - Очень просто, - сказал Буни. - Ведь они обычные люди. А мы...
   Лори молчала, все еще находясь во власти пережитого.  Стоя  спиной  к
Буни, она чувствовала, что  он  смотрит  на  нее.  Его  тень,  казалось,
заполнила все помещение, накрыла ее своей нежностью,  грела  душу.  Даже
Нарцисс почувствовал что-то. Он смущенно хмыкнул и широко открыл  дверь,
будто приглашая войти долгожданную и спасительную ночь...
   На улице собиралась толпа. У некоторых в руках  было  оружие.  Кто-то
прихватил с собой веревки. Другие подбирали с земли камни. Кровавый след
от раненой ноги  Кормака,  ведущий  к  двери  полицейского  участка,  не
оставлял сомнений в том, где скрываются  преступники.  Люди  возбужденно
переговаривались.  Лидеры  толпы,  определившиеся  сразу  и   безропотно
признанные остальными, что-то громко кричали, размахивая руками.  И  тут
все разом взглянули в сторону участка. В  проеме  открытой  двери  стоял
Нарцисс.
   - Бей его! - крикнул кто-то из задних рядов в наступившей  тишине.  И
сразу несколько голосов подхватили:
   - Бей ублюдка! Бей гада!
   Трое стоящих впереди мужчин выстрелили почти  одновременно.  Одна  из
пуль попала Нарциссу в плечо и  прошла  насквозь.  В  толпе  послышались
радостные вопли. Воодушевленные удачей, люди  бросились  вперед.  Задние
жаждали увидеть поверженного врага. А передние не  сразу  заметили,  что
раненый человек не проронил ни  капли  крови.  Они  остановились  только
тогда, когда увидели, что он продолжает стоять как ни в чем  не  бывало.
Снова раздались выстрелы. Несколько пуль прошли мимо, но  две  попали  в
цель.
   И тут из-за спины Нарцисса  раздался  страшный,  яростный  рев  такой
силы,  что  лампа,  освещающая  коридор,  треснула.  На  пол  посыпались
осколки. Несколько человек, не выдержав, начали судорожно пробираться на
улицу.  Остальные  замерли  в  нерешительности.  Но  когда  из   темноты
показался силуэт безобразного существа, людей охватила паника.
   Тем, которые стояли впереди, пришлось  хуже  всего.  Дверь  оказалась
заблокированной, и они  лишь  выставили  вперед  свое  оружие,  намертво
вцепившись в него руками.
   Среди них находился один,  который  был  свидетелем  захвата  Буни  в
гостинице "Свитграсс". Он узнал в приближающемся  к  ним  чудовище  того
людоеда и громко закричал:
   - Это он! Он!
   Стоявший рядом с ним мужчина, тот, который попал в Нарцисса с первого
раза, выстрелил.
   ...В Буни стреляли много раз. И эта маленькая пуля,  попавшая  в  его
грудь и задевшая давно остановившееся сердце,  не  могла  причинить  ему
никакого вреда. Его тело уже начало разжижаться. Образовавшееся сквозное
отверстие быстро затянулось, и лишь несколько капель упало  на  пол.  Он
засмеялся.  Полузверь-получеловек,  способный  стать   бесплотным,   как
Лайлесберг, и сохранивший в себе  частичку  прежнего  Буни  со  здоровым
телом и больной душой... Какое удивительное состояние! Какое наслаждение
видеть полные ужаса глаза этих людей - тех, которые присвоили себе право
распоряжаться чужой жизнью и смертью, судить, где правда,  а  где  ложь,
где реальное, а где сверхъестественное. И вот теперь они с вытаращенными
глазами, роняя оружие, веревки, камни, в панике  бросаются  прочь,  давя
друг друга.
   И только один, то ли оцепенев  от  ужаса,  то  ли  демонстрируя  свою
отвагу, остался стоять на месте, целясь Буни в грудь. Но когда  чудовище
выхватило из его рук оружие, он не выдержал и вылетел на улицу.
   Было еще достаточно светло, и Буни побоялся переступить через  порог.
Но Нарциссу дневной свет был не  так  страшен.  Он  быстро  проскользнул
через дверь и, не замеченный обезумевшей толпой, добежал до машины.
   Люди, немного придя в себя, остановились на  противоположной  стороне
улицы, взволнованно переговариваясь между  собой,  видимо,  не  оставляя
надежды возобновить атаку. Шок от вида Буни стал  постепенно  проходить.
Нельзя было терять ни минуты.
   Нарцисс уже сидел в машине. Лори подошла к двери и встала  за  спиной
Буни. Он уже не пугал ее. Минуты, проведенные с ним наедине, перевернули
в ее душе все. И  теперь  лишь  внезапно  возникшая  безумная  мысль  об
интимной близости с этим чудовищем (а как это будет?) слегка смущала ее.
   Нарцисс подогнал машину к двери.
   - Быстро! - шепнул Буни, пропуская Лори вперед.
   Она не успела еще оказаться на сиденье, как  пуля  с  противоположной
стороны улицы вдребезги разнесла заднее стекло. Буни  слегка  подтолкнул
Лори сзади и, усевшись с ней рядом, захлопнул дверцу. Нарцисс  нажал  на
газ и машина рванула с места.
   - Они пустятся за нами в погоню, - сказал он.
   - Ну и пусть, - ответил Буни.
   - Куда мы? В Мидин?
   - Конечно. Теперь нет смысла скрываться.
   - Верно.
   - Мы приведем их прямо в ад,  -  сказал  Буни,  оглянувшись  назад  и
увидев эскорт машин, следовавших за ними. - Ну что  ж,  они  сами  этого
пожелали...

Глава 22

   Игерман  был  в  прекрасном  расположении  духа.  Если  сегодня   все
закончится благополучно, ему грех жаловаться на свою судьбу. Сначала  он
поймал Буни. Потом вынес из гостиницы ребенка, и это запечатлели десятки
фотокамер, значит, завтра его фотография появится во  всех  газетах.  И,
наконец, Мидин, охваченный языками пламени.
   Эту замечательную идею подал Петтин. Они налили во все щели бензин  и
подожгли. Как и следовало ожидать, подземные жители начали  вылезать  на
поверхность, где с ними безжалостно расправлялись жаркие солнечные лучи.
   Но не все из них  погибали  сразу.  Кое-кто  подготовился  к  приходу
полицейских  и  придумал  нехитрые  средства  защиты.  Однако  все  было
напрасно. Огонь в конце концов уничтожит их всех. Кладбище  окружено.  А
перелететь через стены, обратившись птицей,  не  позволит  главный  враг
оборотней - солнце.
   При других обстоятельствах Игерман, вероятно, не стал бы так  открыто
выражать свою радость. Все-таки на его глазах гибли люди... Впрочем, эти
существа не были людьми. Это он видел даже издалека. Уродливые создания,
настолько безобразные и отталкивающие, что  Игерман  был  уверен  -  сам
Господь Бог испытывает сейчас облегчение и радость.
   Но день уже клонится к вечеру.  Вот-вот  сядет  солнце,  и  тогда  им
придется менять тактику. Преимущества окажутся на стороне оборотней.  Ну
что ж, они могут оставить  здесь  огонь  до  утра,  а  когда  рассветет,
вернутся назад и добьют тех, кто останется в живых. Святая вода, которой
обрызганы все стены  и  ворота,  поможет  удержать  нечисть  в  пределах
кладбища. Игерман очень надеялся на это.
   На самом деле он не знал, что  представляет  реальную  опасность  для
этих существ - святая вода,  огонь,  дневной  свет,  а  может  быть,  их
молитвы. Вероятно, все вместе. Впрочем, это не имело никакого  значения.
Главное - любой ценой уничтожить их всех.
   Ход его мыслей прервал крик Эшбери:
   - Нужно немедленно прекратить это!
   Он бежал весь перепачканный сажей, красный и возбужденный.
   - Что прекратить? - спросил Игерман.
   - Эту бойню!
   - Не вижу никакой бойни.
   Эшбери был уже почти совсем рядом с Игерманом, но продолжал  кричать.
Из-за стены доносился рев пламени и грохот  рушившихся  стен  склепов  и
мавзолеев.
   - У них не осталось никакого выхода! - кричал Эшбери.
   - Его и не должно быть, - спокойно заметил Игерман.
   - Но вы не знаете, кто там внизу! Вы не знаете, кого вы убиваете!
   Игерман усмехнулся.
   - Прекрасно знаю, - сказал он, устремив на Эшбери пустой, равнодушный
взгляд. - Я уничтожаю мертвецов. Что в этом предосудительного?  Ответьте
мне, Эшбери. Мертвые должны лежать мертвыми, ведь так?
   - Там дети, Игерман, - сказал Эшбери, показывая  в  сторону  горящего
кладбища.
   - О, да! Дети с глазами что чайные блюдца... А зубы... Вы  видели  их
зубы? Это дети самого дьявола, мой дорогой.
   - Вы сами не понимаете, что делаете.
   - Я не понимаю? - вскричал Игерман, шагнул к Эшбери и схватил его  за
черную рясу. - Может быть, вы сами такой, как они?
   Эшбери вырвал ткань из руки Игермана и сказал:
   - Хорошо... Я пытался убедить вас. Но если вы ничего не понимаете,  я
сам могу остановить их.
   - Оставьте моих людей в покое, - строго ответил Игерман.
   Но священник уже побежал к  главным  воротам  и,  заглушаемый  адским
шумом, закричал:
   - Остановитесь! Опомнитесь!
   У главных ворот сосредоточились основные  силы  полицейских,  поэтому
Эшбери и направился туда. И  люди  в  форме  обернулись  на  его  голос,
готовые выслушать все, что он им скажет, хотя большинство из  них,  если
не все, были в церкви последний раз лишь  на  венчании  или  собственных
крестинах. Но теперь они смотрели на священника, они хотели понять,  что
происходит,  подсознательно   чувствуя   всю   безнравственность   своих
действий. Они хотели получить оправдание своему поступку из уст человека
с крестом в руках.
   Игерман  догадывался,  что  подчиненные  недолюбливают  его,  но  они
привыкли выполнять приказания. Они и теперь послушались его, потому  что
уважали закон, потому что каждый не хотел показаться трусом перед своими
товарищами. И они спокойно смотрели на гибель странных  существ,  потому
что это было проще и безопаснее, чем высказывать недовольство.
   Эшбери может подействовать на них своими речами, своим  благообразным
видом. Если его не остановить, то он все испортит.
   Игерман достал из кобуры  пистолет  и  пошел  вслед  за  священником.
Эшбери увидел, что он приближается, увидел оружие в его руках и закричал
еще громче:
   - Бог не простит вас! Вы сами не понимаете, что  делаете.  Ваши  руки
будут испачканы невинной кровью!
   - Заткнись, скотина! - заорал Игерман.
   Эшбери даже не  повернулся.  Видя,  что  его  слушают,  он  продолжал
говорить:
   - Там не  звери!  Там  люди!  И  вы  убиваете  их,  потому  что  этот
сумасшедший приказал вам.
   Его слова произвели впечатление на всех, даже на атеистов.  Священник
высказал вслух то, о чем  думали  многие,  но  произнести  не  решались.
Человек шесть добровольцев направились к своим машинам, начисто растеряв
весь энтузиазм. Один из полицейских тоже стал медленно  отходить  назад.
Игерман выстрелил в его сторону, и тот, не раздумывая, бросился прочь.
   - Вернись! - кричал Игерман, но дезертир даже не оглянулся  и  вскоре
исчез за пеленой дыма.
   Игерман обрушил весь свой гнев на Эшбери.
   - Ну, собака... - зловеще произнес он, приближаясь к священнику.
   Эшбери с надеждой оглянулся по сторонам, ища поддержки и  защиты,  но
никто не шевельнулся.
   - И вы позволите, чтобы он убил меня? -  растерянно  вопрошал  он.  -
Господи! Неужели никто не поможет мне?
   Игерман прицелился в него. Эшбери,  не  сделав  ни  малейшей  попытки
спастись, рухнул на колени.
   - Отче наш... - начал он.
   - Давай, давай, - насмешливо произнес Игерман. - Все равно тебя никто
не слушает.
   - Не правда, - сказал кто-то.
   - Что?
   Эшбери нерешительно замолчал.
   - Я слушаю.
   Игерман повернулся  на  голос  и  увидел  в  дыму  смутные  очертания
человеческой фигуры. Он направил туда дуло пистолета и строго спросил:
   - Кто вы?
   - Солнце почти село... - послышался другой голос.
   - Один шаг - и я стреляю, - прорычал Игерман.
   - Стреляйте, - ответил человек и смело пошел вперед.
   Вот он приблизился почти вплотную, и Игерман с  ужасом  узнал  в  нем
своего пленника, который должен был находиться сейчас в камере  участка.
Он стоял голый по пояс, изрешеченный пулями, с  горящими  в  наступающих
сумерках глазами.
   - Мертвец... - пролепетал Игерман.
   - Да, собственной персоной.
   - Господи...
   Он сделал несколько шагов назад.
   - До захода солнца осталось минут десять, - сказал Буни. - Ночь будет
принадлежать нам.
   Игерман затряс головой.
   - Ну нет, - сказал он. - Я вам не дамся.
   Он резко повернулся и помчался прочь, не оборачиваясь.
   Но Буни и не собирался гнаться за ним. Он подошел к  Эшбери,  который
все еще стоял на коленях.
   - Встаньте, - обратился к нему Буни.
   - Если вы собираетесь убить меня, - сказал Эшбери, - то я готов.
   - Почему я должен убивать вас?
   - Я священник.
   - Ну и что?
   - А вы монстр.
   - А вы нет?
   Эшбери взглянул на Буни.
   - Я?
   - У вас из-под одежды виднеются кружева...
   Эшбери зажал ворот рясы, разорванной Игерманом.
   - Почему вы скрываете это?
   - Оставьте меня.
   - Забудьте обо всем. Это поможет. Я сам убедился,  -  сказал  Буни  и
направился к воротам.
   - Подождите, - окликнул его священник.
   - На вашем месте я бы ушел. Они  не  любят  людей  в  рясах.  Тяжелые
воспоминания...
   - Я хочу посмотреть, - попросил Эшбери.
   - Зачем?
   - Пожалуйста, возьмите меня с собой.
   - Вы рискуете.
   - Согласен на все.

***

   Издалека Декер  с  трудом  мог  разглядеть,  что  произошло  у  ворот
кладбища. Но два факта были очевидны: Буни вернулся и  каким-то  образом
вынудил Игермана к бегству. Как только доктор увидел Буни, он  спрятался
в одной из полицейских машин и, сидя там с зажатым  в  руках  портфелем,
принялся обдумывать дальнейший план своих действий.
   Это было нелегкой задачей, потому что ему приходилось выбирать  между
двумя абсолютно противоположными точками зрения.  Голос  разума  твердил
ему:
   "Уезжай, пока дело не приняло более серьезный оборот. Пусть  они  все
здесь погибнут".
   Декер понимал, что так и нужно поступить. Приближается ночь, и  тогда
Буни со своими друзьями будут на коне, а уж если они найдут его,  пощады
не жци... Но в то же время другой голос внушал ему свое:
   "Останься".
   Это был голос маски.
   "Ты уже однажды, отказался от меня. И это случилось именно здесь".
   Да, было дело. Теперь пришло время платить долги.
   "Не сейчас", - прошептал он.
   "Сейчас", - настойчиво заявила маска.
   Декер знал, что никакие доводы и уговоры не подействуют.
   "Раскрой глаза, - насмешливо протянула маска. - Ведь  для  меня  есть
отличная работа".
   Что же такое увидела она, чего не заметил он? Декер прильнул к стеклу
машины.
   "Разве ты не видишь ее?"
   Теперь он увидел. С ужасом разглядывая Буни, он и не заметил, что тот
прибыл не один, а со своей женщиной.
   "Ты видишь жертву?" - спросила маска.
   "Да".
   "Сейчас самое подходящее время. В этом хаосе никто не заметит, как  я
прикончу ее. Исчезнет она - исчезнет последний свидетель".
   "Но Буни останется".
   "Какой же он свидетель? Кто будет слушать мертвеца? Скажи  мне,  чего
стоят показания зомби?"
   "Ничего не стоят".
   "Вот именно. Для нас он не представляет никакой опасности. Не то  что
эта женщина. Позволь мне заткнуть ей глотку".
   "А что, если тебя увидят?"
   "Подумают, что я один из обитателей Мидина".
   "Не ты", - сказал Декер, содрогнувшись при мысли о том, что его могут
принять за одного из этих выродков.
   "Ты чиста", - добавил он.
   "Ну так позволь мне доказать это", - настаивала маска.
   "Только женщину?"
   "Да. И мы сразу уйдем".
   Он знал, что это  мудрое  решение.  Никогда  больше  не  представится
возможность выследить эту жертву.  Он  ста