н скользнул под одеяло еще до того, как рассвет отчетливо высветил изодранные комки шерсти на лужайках.

VII Беспредел

40

     Это было неподходящее утро для того, чтобы хоронить мертвых собак - небо было слишком высоким и многообещающим Самолеты, спешащие в Америку, перечеркивали небо белыми следами, листья деревьев распускались, и лес раскинул крылья, готовясь взлететь к жизни. Но работа должна была быть выполнена, какой бы она неподходящей ни была.
     Только при безжалостном дневном свете можно было оценить полностью степень резни. В дополнение к убийству собак вокруг дома, пришельцы вломились в питомник и методично убили всех его обитателей, включая Беллу и ее потомство. Когда Марти добрался до питомника, Лилиан была уже там. Казалось, она рыдала уже несколько дней. В руках она держала одного из щенков, его голова была раздавлена, словно побывала в тисках.
     - Смотри, - произнесла она, протягивая ему трупик.
     Марти не удалось позавтракать - мысли о предстоящем занятии лишили его всякого аппетита. Теперь он пожалел, что не пропихнул ничего в себя - его пустой желудок отозвался эхом.
     - Если бы только я была здесь, - сказала она.
     - Ты бы, возможно, кончила так же, - ответил он. Это была правда.
     Она уложила щенка на солому и стала приглаживать взъерошенную шерсть на теле Беллы. Марти был более брезглив, чем она. Даже одетый в толстые резиновые перчатки, он не хотел прикасаться к трупам. Но, обратив недостаток в достоинство, он использовал поднимающееся в нем отвращение как стимул к тому, чтобы быстрее покончить с работой. Хотя Лилиан и настаивала на своей помощи, толку от нее не было никакого. Все, что она могла делать, это смотреть на то, как Марти завернул тела в черные пластиковые пакеты, загрузил печальные свертки в кузов джипа и повез этот временный катафалк к поляне, которую выбрал в лесу. Именно здесь они должны были быть похоронены по настоянию Уайтхеда, вне пределов видимости дома. Он принес две лопаты, надеясь, что Лилиан будет помогать ему, но она была совершенно обессилена. Ему пришлось сделать все самому, пока она неподвижно стояла, засунув руки в карманы своего невзрачного анорака, глядя на мрачные пакеты.
     Это была трудная работа. Почва была сетью корней, протягивающихся от дерева к дереву, и Марти быстро покрылся потом, перерубая корни лезвием лопаты. Выкопав неглубокую могилу, он скатил в нее пакеты и принялся засыпать их землей. Она ложилась на них с дробным стуком - сухой дождь. Когда могила была засыпана, он лопатой выровнял холмик.
     - Я возвращаюсь в дом за пивом, - сказал он Лилиан - ты идешь?
     Она отрицательно покачала головой.
     - Последнее прости, - прошептала она.
     Он оставил ее среди деревьев и отправился по траве к дому. Пока он шел, он думал о Кэрис. Она должно быть уже проснулась, хотя занавески на окне были задернуты. "Как хорошо было бы быть птицей, - думал он, - подлететь к занавеске и сквозь щель подсматривать за ней, обнаженной, потягивающейся лениво в кровати, забросив руки за голову - пушок подмышками, пушок там, где соединяются ее ноги". Он шел к дому с улыбкой и эрекцией.
     В кухне он обнаружил Перл, сказал ей, что голоден и поднялся наверх, чтобы принять душ. Когда он спустился вниз, она уже разложила перед ним холодную закуску - мясо, хлеб, помидоры. Он жадно принялся поглощать все это.
     - Видела Кэрис сегодня? - спросил он с набитым ртом.
     - Нет, - ответила она. Сегодня она была особенно неразговорчива, ее лицо было непроницаемо, словно от какой-то обиды. "Интересно, - думал он, наблюдая за ее передвижениями по кухне, - какова она в постели?" По каким-то непонятным причинам он был полон сегодня грязных мыслей словно его мозг, протестуя против депрессии, вызванной похоронами, томился в поисках какого-нибудь развлечения. Откусывая огромный кусок солонины, он спросил:
     - Прадва, фто ты ковмила ставика вчева вечевом?
     Перл ответила, не отрывая глаз от своего занятия:
     - Он не ел вчера вечером. Я оставила ему рыбу, но он даже не притронулся к ней.
     - Но он обедал, - сказал Марти. - Я даже прикончил остатки. И клубнику.
     - Он, наверное, спустился и приготовил себе сам. Всегда эта клубника, - проворчала она, - он когда-нибудь подавится ей.
     Марти припомнил слова Уайтхеда о гостях и их угощении.
     - Что бы это ни было, это было вкусно, - задумчиво произнес он.
     - Я не готовила, - сухо ответила Перл, словно жена уличившая мужа в измене.
     Марти оставил попытки беседы - бесполезно было пытаться поднять ее дух, когда она находилась в подобном настроении.
     Закончив с едой, он поднялся к комнате Кэрис. В доме царила мертвая тишина - после смертоносного фарса, разыгранного ночью, дом, казалось, восстановил свое самообладание. Картины, висящие на лестнице, ковры под ногами - все не допускало ни малейшего признака отчаяния. Беспорядок здесь был немыслим, как толпа в картинной галерее, - любая неожиданность исключалась.
     Он легко постучал в дверь Кэрис. Ответа не последовало и он постучал еще раз, погромче.
     - Кэрис?
     Может быть, она не хотела говорить с ним? Он никогда не мог определить были ли они сегодня возлюбленными или врагами. Однако ее двусмысленность больше не тяготила его. Это был ее способ проверки его, как он полагал, и ему было легко и приятно с того дня, как она сказала ему, что любит его больше, чем любого другого на земле.
     Он подергал ручку, дверь была незаперта. Комната была пуста. В ней не только не было Кэрис, в ней не было никаких ее следов. Ее книги, ее туалетные принадлежности, одежда, украшения - все признаки того, что комната принадлежала ей - исчезли. С кровати были сорваны простыни, с подушек сняты наволочки. Голый матрас выглядел довольно уныло.
     Марти закрыл дверь и отправился вниз. Он уже не раз просил объяснений и получил только несколько уклончивых ответов. Но это было уж слишком. Господи, как бы он хотел, чтобы Той был по-прежнему здесь - по крайней мере он воспринимал Марти как думающее существо.
     В кухне был Лютер, его ноги покоились на столе среди кучи немытых тарелок. Перл, очевидно, оставила свою епархию на милость варварам.
     - Где Кэрис? - был первый вопрос Марти.
     - Ты никогда не угомонишься, правда? - Лютер загасил сигарету о тарелку, оставшуюся от обеда Марти, и перевернул страницу своего журнала.
     Марти почувствовал, что сейчас взорвется. Лютер никогда не нравился ему, но он терпел в течение долгих месяцев язвительные замечания этого ублюдка, потому что система запрещала отвечать так, как он бы хотел. Сейчас система рушилась, и быстро. Той ушел, собаки мертвы, каблуки на кухонном столе... Кому теперь какое дело, черт возьми, что он сделает теперь отбивную из Лютера?
     - Я хочу знать, где Кэрис?
     - Здесь нет дамы с таким именем.
     Марти шагнул к столу. Лютер, видимо, почувствовал, что его остроумие зашло слишком далеко. Он отложил журнал, улыбка исчезла.
     - Расслабься, парень.
     - Где она?
     Лютер разгладил журнальную страницу, проводя ладонью по глянцевой наготе.
     - Она уехала, - сказал он.
     - Куда?
     - Уехала, парень. Вот и все. Ты глухой, глупый или и то и другое?
     Марти одним прыжком пересек кухню и сбил Лютера со стула. Как в любом спонтанном и безрассудном насилии, в нем не было грации. В яростной атаке они оба потеряли равновесие. Лютер наполовину упал назад; пытаясь удержаться, он взмахнул рукой, которой задел и перевернул чашку кофе и она разбилась, пока они катились по кухне. Восстановив первым равновесие, Лютер двинул коленом в пах Марти.
     - Боже!
     - Убери на хер свои руки от меня, парень! - взвизгнул Лютер, перепуганный неожиданной вспышкой гнева. - Я не хочу драться с тобой... - Требования стали перерастать в мольбы - Ну успокойся, парень, успокойся...
     Вместо ответа Марти набросился на него: его кулаки летали, удар, скорее по случайности, нежели по намерению, достиг лица Лютера, Марти добавил к нему еще три-четыре по животу и груди. Лютер, пытаясь избежать избиения, отступая, поскользнулся на холодном кофе и упал. Задыхаясь и истекая кровью, он оставался на полу, где был в безопасности, пока Марти, со слезящимися от боли в яйцах глазами, растирал свои ноющие руки.
     - Просто скажи мне, где она... - выдохнул он.
     Лютер выплюнул кровавый комок, прежде чем заговорил.
     - Ты просто гребнулся, парень, ты знаешь об этом? Я не знаю, куда она уехала. Спроси своего большого белого отца. Это ведь именно он кормил ее этим блядским героином.
     Конечно, именно в этом откровении лежал ключ к половине загадок. Это объясняло ее отказ оставить старика, объясняло ее вечную усталость, неспособность планировать следующий день, следующее действие.
     - Так ты снабжал ее порошком? Так?
     - Может, и так. Только я никогда не сажал ее на него, парень. Я никогда не делал этого. Это все он, только он! Он делал это, чтобы удержать ее. Чтобы так вот удержать ее. Ублюдок!
     Все это говорилось с неподдельным презрением.
     - Каким же отцом надо быть? Я говорю тебе, этот мудак может преподать нам обоим несколько грязных уроков. - Он остановился, чтобы покопаться пальцем у себя во рту, и явно не намеревался вставать с пола, пока кровожадность Марти не уймется. - Я ни о чем не спрашивал, - сказал он. - Все, что мне нужно было сделать, это убрать ее комнату сегодня утром.
     - А где все ее вещи?
     Некоторое время Лютер молчал.
     - Большинство я сжег, - наконец был ответ.
     - Ради Бога, зачем?
     - Указание старика. Ты закончил?
     Марти кивнул:
     - Закончил.
     - Ты и я, - сказал Лютер, - мы никогда не нравились друг другу, с самого начала. Знаешь почему?
     - Почему?
     - Мы оба дерьмо, - сказал он жестко. - Бесполезное дерьмо. Только я знаю об этом. Я даже могу жить с этим.
     Но ты, несчастный ублюдок, ты думаешь, что если будешь всюду совать свой вонючий нос достаточно долго, то когда-нибудь тебе простят это.
     Марти утер сопли и вытер руку о джинсы.
     - Правда глаза колет? - спросил Лютер.
     - Все нормально, - ответил Марти. - Если ты такой правдолюбец, то, может быть, ты объяснишь мне, что происходит вокруг.
     - Я сказал уже: я не задаю вопросов.
     - И тебе никогда не было интересно?
     - Конечно, мне было охренительно интересно. Мне было интересно каждый день, когда я приносил порошок девочке или когда видел, как старик начинал потеть с наступлением темноты. Но есть ли смысл во всем этом? Он спятил - вот тебе ответ. Он потерял всю свою твердость, когда умерла его жена. Слишком внезапно. Он не перенес. Он уже тогда тронулся умом.
     - И этого достаточно, чтобы объяснить все то, что происходит?
     Лютер вытер кровь, струившуюся у него по подбородку тыльной стороной ладони.
     - Не замечай зла, не говори о зле, не слушай зло, - сказал он.
     - Я тебе не обезьяна, - ответил Марти.

41

     Была уже середина вечера, когда старик согласился увидеться с Марти. К этому моменту его раздражение уже переросло в злость, которая, очевидно, была вызвана задержкой. Сегодня Уайтхед отбросил кабинет и кресло перед окном. Вместо этого он сидел в библиотеке. Единственная освещавшая комнату лампа стояла немного позади кресла. Как всегда было почти невозможно разглядеть его лицо, и голос его был настолько бесцветен, что в нем не было ни малейшего намека на его настроение. Но Марти ожидал театрализованного представления и был готов к нему. Существовали вопросы, которые необходимо было задать, и он не собирался позволять запугать себя тишиной.
     - Где Кэрис? - требовательно спросил он.
     Голова чуть шевельнулась в укрытии кресла. Руки закрыли книгу, лежащую на коленях, и положили ее стол. Один из фантастических романов - легкое чтиво на ночь.
     - А какое тебе дело до этого? - поинтересовался Уайтхед.
     Марти полагал, что он предвидел любую реакцию - подкуп, увиливание, - но этот вопрос, швыряющий ему обратно бремя ответственности, он не ожидал. За ним напрашивались другие вопросы: знал ли Уайтхед о его отношениях с Кэрис, например? Весь день он мучил себя мыслью, что она все рассказала ему, пошла к старику после первой же ночи, как и ходила после всех последующих, рассказывая о его неуклюжести и наивности.
     - Мне нужно это знать, - ответил он.
     - Что ж, я не вижу причин, почему бы тебе не сказать, - произнес бесцветный голос, - хотя, видит Бог - это мое личное горе. Впрочем, слишком мало осталось людей, которым я мог бы излить его.
     Марти пытался поймать взгляд Уайтхеда, но свет позади кресла ослеплял его. Все, что ему оставалось, это следить за каждым оттенком голоса, стараясь отделить подводные течения от поверхности.
     - Ее забрали, Марти. По моей просьбе. Туда, где ее проблемы могут быть решены подобающим способом.
     - Наркотики?
     - Ты должно быть заметил, что ее состояние значительно ухудшилось за последние несколько недель. Я надеялся сдержать это, давая ей достаточно, чтобы она могла насытиться, постепенно сокращая дозу. Это срабатывало до последнего времени. - Он вздохнул, рука поднялась к лицу. - Я был глупцом. Я должен был признать поражение уже давно и отправить ее в клинику. Но я не хотел, чтобы ее забрали от меня, - это проще простого. А этой ночью - посетители, резня собак - я понял, как эгоистичен я был, подвергая ее такому давлению. Сейчас уже совсем не тот день, чтобы быть гордым или значительным. Если люди решат, что моя дочь наркоманка, так тому и быть.
     - Понятно. - Ты был нежен с ней.
     - Да.
     - Она прекрасная девушка, а ты одинок. Она очень тепло отзывалась о тебе. Со временем она снова будет здесь, среди нас, я уверен.
     - Я бы хотел повидать ее.
     - Опять же, со временем. Мне сказали, что в первые недели лечения требуется полная изоляция. Но не беспокойся, она в хороших руках.
     Все это было убедительно, но ложь. Конечно, ложь. Комната Кэрис была опустошена - и "она снова будет здесь, среди нас" через несколько недель? Все это тоже было фантастикой. Однако, опережая протест Марти, Уайтхед мерно заговорил снова.
     - Ты сейчас так близок ко мне, Марти. Так, как когда-то был Билл. То есть, я действительно думаю, что тебе следует войти во внутренний круг, как ты считаешь? В следующее воскресенье у меня будет обед. Я бы хотел, чтобы ты присутствовал на нем, был нашим почетным гостем. - Это были приятные, мягкие речи. Без усилий старик поднял правую руку. - На неделе, я думаю, тебе следует съездить в Лондон и купить себе что-нибудь приличное из одежды. Боюсь, что мои обеды несколько официальны. Он вновь дотянулся до книжки и открыл ее.
     - Вот чек.
     Он лежал в книге, уже готовый и подписанный.
     - Здесь должно хватить на хороший костюм, рубашки, обувь. Все, что тебе понравится, на твой вкус.
     Он протягивал чек, зажатый между средним и указательным пальцами.
     - Пожалуйста, возьми.
     Марти шагнул вперед и взял чек.
     - Благодарю вас.
     - В моем банке в Стрэнде возьмешь по нему наличные. Они будут ждать тебя. То, что у тебя останется, поставь на кон.
     - Сэр? - Марти не был уверен, правильно ли он расслышал.
     - Я настаиваю, чтобы ты играл на эти деньги. Скачки, карты, все что угодно. Развлекись. Сделай это для меня, а когда ты вернешься, ты можешь рассказами о своих приключениях заставить старика позавидовать.
     Все в конце концов закончилось подкупом. То, что чек был уже готов, более всего убедило Марти, что старик лгал о Кэрис, но у него не было смелости вновь вернуться к этому вопросу. Хотя не трусость заставила его отступить - это было нарастающее возбуждение. Он был подкуплен дважды: сперва деньгами, потом предложением проиграть их. Уже несколько лет у него не было подобной возможности. Деньги в избытке и время в его руках. Придет день, может быть, когда он возненавидит Папу за то, что тот пробудил снова этот вирус в его организме, но до этого что-то будет выиграно и проиграно, и выиграно вновь. Он стоял перед стариком с уже нарастающей дрожью в душе.
     - Ты хороший парень, Штраусс, - слова Уайтхеда прозвучали из затененного кресла, как слова пророка с расщепленной скалы. Хотя он не видел лица собеседника, Марти знал, что тот улыбается.

42

     Несмотря на годы, проведенные на Солнечном острове, Кэрис обладала хорошим чувством реальности. Или обладала до тех пор, пока они не забрали ее в этот холодный пустой дом на Калибан-стрит, - здесь уже ничего не было ясно. Это было дело Мамуляна. В домах ничего не обитает - только в людских мозгах. Что бы ни двигалось в воздухе или скользило вдоль голых стен с пыльными лампочками и тараканами, что бы ни мерцало в углах ее глаз - вода или воздух, - все это было вызвано Мамуляном. Это, возможно, было единственной вещью, в которой можно было быть уверенной.
     В течение трех дней с момента прибытия ее в новый дом она отказывалась говорить со своим хозяином или повелителем, кем бы он ни был. Она не могла вспомнить, как она пришла сюда, но она знала, что он заставил ее прийти - его разум вползал в ее голову, и она сопротивлялась его действиям.
     Брир принес ей еду, а на второй день и наркотики, но она не прикоснулась к еде и не произнесла ни слова. Ее заперли в комфортабельной комнате. У нее были книги и телевизор, но вся атмосфера была слишком нервозна, чтобы расслабиться. Она не могла ни читать, ни всматриваться бессмысленно в ящик. Порой ей было трудно вспомнить ее собственное имя - словно постоянная близость Архитектора вычеркнула все ее мысли. Может быть, так оно и было. В конце кондов, он был у нее в голове (разве нет?), тайком вползая в ее психику. Бог ведает сколько раз. Он был в ней, в ней, о Боже, и она ничего не могла с собой поделать.
     - Не бойся.
     Было три часа утра четвертого дня - еще одна бессонная ночь. Он вошел в ее комнату так тихо, что она опустила глаза удостовериться, что его ступни соприкасаются с полом.
     - Я ненавижу это место, - сообщила она ему.
     - Ты хотела бы вырваться, вместо того, чтобы сидеть взаперти?
     - Здесь привидения, - сказала она, ожидая, что он будет смеяться над ней. Однако он не сделал этого. Она продолжила. - Ты призрак?
     - Кто я есть - загадка, - ответил он, - даже для меня самого. - Его голос был смягчен самоисследованием. - Но я не призрак. Ты можешь быть уверена в этом. Не бойся меня, Кэрис. Все, что ты чувствуешь; я разделяю, в некоторой мере.
     Она четко помнила отвращение этого человека во время секса. Какой бледной, немощной дрянью он был со всей его мощью. Она не могла заставить себя ненавидеть его, хотя у нее было достаточно причин.
     - Мне не нравится, когда меня используют, - сказала она.
     - Я не причинил тебе вреда. И не причиняю сейчас, правда?
     - Я хочу видеть Марти.
     Мамулян принялся растирать свою изуродованную руку.
     - Боюсь, что это невозможно, - сказал он. Разорванная ткань его руки начала слегка светиться под крепким нажатием, но неисцеляемый организм не сдавался.
     - Почему нет? Почему ты не позволяешь мне увидеться с ним?
     - У тебя есть все, что тебе нужно. Достаточно и еды героина.
     У нее внезапно промелькнула мысль, что Марти, возможно, внесен Европейцем в список уничтожаемых. Возможно он уже мертв.
     - Пожалуйста, не причиняй ему вреда, - попросила она.
     - Воры приходят и воры уходят, - ответил тот. - Я не могу отвечать за то, что случается с ними.
     - Я никогда не прощу тебя, - сказала она.
     - Нет, ты простишь, - ответил он столь мягким голосом, что он был еле различим. - Теперь я твой защитник, Кэрис. Если бы мне разрешили, я бы охранял тебя с самого детства и ты была бы избавлена от унижения, от которого страдала. Но сейчас уже слишком поздно. Все, что я могу сделать, это оградить тебя от дальнейшего падения.
     Он прекратил попытки сжать руку в кулак. Было видно, как раненая рука раздражает его. "Он бы оторвал ее, если бы мог, - подумала она, - он ненавидит не только секс, но и тело".
     - Хватит, - сказал он то ли о руке, то ли о беседе, то ли ни о чем.
     Когда он оставил ее засыпать, он не за