костюм?
     Марти поднял одну из бутылок и вдохнул ее запах, игнорируя замечание. Сегодня он не собирался реагировать на колкости - сегодня он должен быть невозмутим и никто не должен заставить его терпение лопнуть.
     - Я говорю: где это...
     - Я слышал тебя. Я купил его.
     - На что?
     Марти тяжело поставил бутылку обратно. Бокалы на столе зазвенели.
     - Почему бы тебе не заткнуться?
     Лютер пожал плечами.
     - Старик дал тебе?
     - Я сказал тебе. Утихни.
     - Сдается мне, ты глубоко влезаешь, парень. Ты знаешь, что ты будешь почетным гостем на скандальной попойке?
     - Я просто собираюсь повстречаться с друзьями старика, вот и все.
     - Ты о Двоскине и этих раздолбаях? Ну, разве ты не счастливчик?
     - А ты-то кто сегодня - мальчик-виночерпий?
     Лютер скривился, вкручивая штопор в очередную бутылку.
     - Им не требуются официанты на их частных встречах. Они слишком уж частные.
     - Что ты имеешь в виду?
     - А что я знаю? - пожал плечами Лютер, - я ведь обезьяна, правда?

***

     Между восемью и восемью тридцатью в Убежище стали прибывать автомобили. Марти в своей комнате ожидал призыва присоединиться к остальным гостям. Он слышал голос Куртсингера и женщин, слышался смех и иногда визг. Он подумывал, привезли ли они только своих жен или и дочерей тоже.
     Зазвенел телефон.
     - Марти? - это был Уайтхед.
     - Сэр?
     - Почему бы тебе не подняться и не присоединиться нам? Мы ждем.
     - Отлично.
     - Мы в белой комнате.
     Вот еще сюрприз. Пустая комната с устрашающим алтарем была не слишком приятным местом для обеда.
     Спускался вечер, и прежде чем подняться наверх Марти включил внешнее освещение. Огни загорелись, их свет проник в дом. Его первоначальная легкая тревога переросла в смесь фатализма с вызовом. Если он не облажается с самого начала, подумал он, он прорвется.
     - Входи, Марти.
     Воздух в белой комнате был уже плотным от дыма сигар и сигарет. Не было сделано ни малейших попыток как-то приукрасить это место. Единственным украшением был триптих - такой же жестокий, как он запомнился Марти. Уайтхед встал, когда вошел Марти, и протянул ему руку, приветствуя его почти ослепительной улыбкой.
     - Будь добр, закрой дверь. Входи и садись.
     За столом было единственное свободное место. Марти подошел к нему.
     - Ты, конечно, знаешь Феликса.
     Оттави, болтливый адвокат, кивнул. Голая лампочка отбрасывала свет на его башку, оттеняя линию хохолка волос.
     - И Лоурнеса.
     Двоскин - тощий тролль - сидел в середине и потягивал вино. Он пробормотал что-то вроде приветствия.
     - И Джеймса.
     - Привет, - сказал Куртсингер. - Приятно снова видеть тебя. - Сигара, которую он держал, была самой большой, которую когда-либо видел Марти.
     Закончив со знакомыми лицами, Уайтхед представил трех женщин, сидевших между мужчинами.
     - Гости нашего вечера, - провозгласил он.
     - Привет.
     - Это Мартин Штраусс, иногда мой телохранитель.
     - Мартин, - Ориана, женщина лет двадцати пяти, одарила его слегка плутовской улыбкой. - Приятно познакомиться.
     Уайтхед не упомянул фамилии, что заставило Марти задуматься, была ли она женой одного из мужчин или только приятельницей. Она была намного моложе Оттави или Куртсингера, между которыми сидела. Возможно, она любовница. Мысль причинила ему боль.
     - Это Стефани.
     Стефани, которая была старше первой женщины на добрый десяток лет, одарила Марти взглядом, который, казалось, раздевал его с головы до ног. Его смысл был абсолютно ясен, и Марти заинтересовался, перехватил ли взгляд кто-нибудь из сидящих за столом.
     - Мы так много слышали о вас, - сказала она, ласково кладя руку на руку Двоскина. - Правда же?
     Двоскин хмыкнул. Отвращение Мартина к этому человеку возникло с новой силой. Было трудно вообразить, как или почему люди могут захотеть прикоснуться к нему.
     - ...И, наконец, Эмили.
     Марти повернулся, чтобы поприветствовать третье новое лицо за столом. Как только он сделал это, Эмили опрокинула бокал с красным вином. - О, Боже! - воскликнула она.
     - Ерунда, - ухмыляясь сказал Куртсингер. Он был уже пьян, как заметил Марти: улыбка была слишком глупа для трезвого, - Ерунда, прелесть моя. Не обращай внимания.
     Эмили взглянула на Марти. Она тоже была уже изрядно пьяна, судя по ее состоянию. Она была моложе остальных женщин и ее можно было назвать почти красивой.
     - Садись, садись, - сказал Уайтхед. - Да забудьте вы о вине, Бога ради! - Марти уселся рядом с Куртсингером. Вино, пролитое Эмили, капало с края стола.
     - Мы тут как раз говорили, - встрял Двоскин, - что очень жаль, что Билли не смог быть с нами.
     Марти метнул взгляд в сторону старика, чтобы посмотреть, не вызовет ли упоминание о Тое - воспоминание плачущем звуке сразу вернулись к нему - какой-нибудь реакции. Но нет. Он тоже, как только сейчас заметил Марти - был плох от выпитого. Бутылки, которые открывал Лютер, - кларе, бургундское - сгрудились на столе, атмосфера более соответствовала загородному пикнику, нежели званному ужину. Не было ни оттенка церемонности, которой он боялся, ни щепетильной последовательности заказов, ни куртуазных манер. Присутствующая еда - вазы с икрой с воткнутыми в нее ложками, сыры, бисквиты - занимали бедное второе место после вина. Хотя Марти знал мало о вине, его подозрения насчет того, что старик опустошил свои запасы, подтверждались застольными беседами. Они пришли сегодня, чтобы осушить до дна самые лучшие, избранные вина Убежища.
     - Выпей! - провозгласил Куртсингер. - Это самая лучшая вещь, которую можно влить в глотку, поверь мне. - Он стал копаться в бутылках. - Где лато? Мы же не прикончили его, правда? Стефани, дорогая, уж не припрятала ли ты его?
     Стефани подняла глаза. Марти сомневался, что она вообще понимает, о чем говорит Куртсингер. Эти женщины не были женами, он был уверен в этом. Он сомневался даже были ли они любовницами.
     - Вот! - Куртсингер опрокинул бутылку в бокал Марти. - Поглядим, как ты поступишь с этим.
     Марти никогда особенно не любил вино. Этот напиток следовало потягивать и смачивать им губы и у него никогда не было терпения на все это. Но запах букета был удивителен даже для его необразованного нюха. Его богатство вызвало сильное слюноотделение еще перед тем, как он сделал глоток, и вкус не разочаровал его - он был восхитителен.
     - Хорошо, а?
     - Вкусно.
     - Вкусно! - Куртсингер обратился к столу с оскорбительной насмешливостью. - Мальчик назвал его вкусным!
     - Лучше дай его сюда, пока он не выпил все, - заметил Оттави.
     - Все это надо опустошить, - сказал Уайтхед, - сегодня.
     - Все? - удивилась Эмили, оглядывая две дюжины бутылок, стоявших у стены - помимо вина там были ликеры и коньяки.
     - Да, все. Одним махом покончить с лучшими запасами. Что это здесь происходит? Так ведет себя отступающая армия, стирающая все с лица земли, только чтобы ничего не досталось оккупантам.
     - А что же вы собираетесь пить, на следующей неделе? - спросила Ориана, ложка, с горкой наполненная икрой застыла у ее рта.
     - На следующей неделе? - переспросил Уайтхед. - На следующей неделе не будет никаких встреч. Я ухожу в монастырь. - Он взглянул на Марти. - Марти знает, какой я обеспокоенный человек.
     - Обеспокоенный? - спросил Двоскин.
     - Пекущийся о своей бессмертной душе, - сказал Уайтхед, не отводя глаз от Марти. Это вызвало взрыв грубого хохота у Оттави, быстро теряющего над собой контроль.
     Двоскин перегнулся через стол и вновь наполнил бокал Марти.
     - Выпей, - сказал он. - Нам многое предстоит.
     За столом не было медленного смакования вина - бокалы наполнялись, опустошались и наполнялись снова, словно их содержимым была вода. В их жажде чувствовалось что-то отчаянное. Но ему следовало бы знать, что Уайтхед ничего не делает наполовину. Не отказываясь, Марти опустошил свой второй бокал в два глотка, который был немедленно наполнен снова.
     - Нравится? - спросил Двоскин.
     - Вилли бы не одобрил, - сказал Оттави.
     - Кого, мистера Штраусса? - спросила Ориана. Она все еще не донесла ложку с икрой до своего рта.
     - Не Марти. Этого неограниченного расходования...
     Он едва смог выговорить два последних слова. Было довольно приятно наблюдать этого болтливого адвоката с заплетающимся языком.
     - Той может идти на хер, - сказал Двоскин.
     Марти хотел было сказать что-нибудь в защиту Билла, но алкоголь замедлил его ответ, и прежде чем он заговорил, Уайтхед поднял свой бокал.
     - Тост, - провозгласил он.
     Двоскин вскочил на ноги, отшвыривая пустую бутылку, которая свалила еще три. Вино захлестало из одной из упавших бутылок, заливая стол и стекая на пол.
     - За Вилли! - сказал Уайтхед, - где бы он ни был.
     Бокалы поднялись и чокнулись, включая даже бокал Двоскина. Хор голосов присоединился...
     - За Вилли!
     ... и бокалы с шумом опустошались. Бокал Марти был наполнен Оттави.
     - Пей, парень, пей!
     Выпивка вызвала протест в пустом желудке Марти. Он чувствовал, как отдаляется от всех событий в комнате - от женщин, от болтуна-адвоката, от распятия у стены. Его первоначальный шок от зрелища этих людей в таком состоянии, с вином на их подбородках и салфетках на груди, еле шевелящих губами уже давно прошел. Их поведение не занимало его. Гораздо больше его волновало то количество изысканных вин, которое он все больше и больше вливал в себя. Он обменялся откровенным взглядом с Христом. "Иди ты...", - беззвучно пробормотал он. Куртсингер расслышал замечание. "Ну прямо мои слова", - прошептал он ему.
     - А где же Вилли? - спрашивала Эмили. - Я думала, что он будет здесь.
     Она задала вопрос всему столу, но никто, казалось, не пожелал ей отвечать.
     - Он уехал, - наконец ответил Уайтхед.
     - Он такой милый, - сказала девушка. Она ткнула Двоскина под ребро. - Ты не думал, что он милый?
     Двоскин был раздражен вмешательством. Его застали за расстегиванием молнии сзади на платье Стефани. Ее, однако, не смутило общественное внимание. Из стакана, который он держал в другой руке, вино проливалось ему на пиджак. Он либо не замечал этого, либо ему было все равно.
     Уайтхед уловил взгляд Марти.
     - Забавляем тебя, да?
     Марти согнал с лица нарождающуюся улыбку.
     - Ты не одобряешь нас? - спросил Оттави.
     - Не имею права.
     - У меня всегда было ощущение, что криминальные классы всегда пуритане в душе. Я прав?
     Марти отвернулся от пьяного дыхания болтуна и покачал головой. Вопрос не заслуживал даже презрения, как и вопрошающий.
     - Если бы я был на твоем месте, Марти, - донесся голос Уайтхеда с другого конца стола, - я бы свернул ему шею.
     Марти пожал плечами.
     - Зачем утруждать себя?
     - Сдается мне, что ты совсем не так опасен, - продолжал тем временем Оттави.
     - А кто сказал, что я опасен?
     Адвокат издал утробное хихиканье.
     - В смысле. Мы ожидали животного акта, понимаешь? - Оттави отодвинул бутылку, чтобы лучше видеть Марти. - Нам обещали... - Вокруг стола стали раздаваться призывы остановиться, но Оттави, казалось, не замечал. - Ну что же, все всегда не так, как рекламируют, согласен? Ты спроси любого из этих забытых Богом джентльменов, - Стол притих; рука Оттави сделала широкий круг, привлекая всех в объятия. - Мы знаем, правда ведь? Мы знаем, какой разочаровывающей может быть жизнь.
     - Заткнись, - рявкнул Куртсингер. Он дико вытаращился на Оттави. - Мы не хотим слушать.
     - У нас вряд ли будет другая возможность, мой дорогой Джеймс, - ответил Оттави с высокомерной вежливостью. - Не думаешь ли ты, что нам следует признать всю правду? Мы в отчаянном положении! О да, друзья мои. Нам всем надо пасть на колени и исповедаться!
     - Да, да, - сказала Стефани. Она пыталась встать, но нога не слушались ее. Ее платье, расстегнутое сзади, намеревалось сползти.
     Двоскин потянул ее обратно в кресло.
     - Мы будем здесь всю ночь, - сказал он. Эмили хихикнула. Оттави бесстрашно продолжал.
     - Сдается мне, - сказал он, - он, возможно, единственный невинный среди нас. - Оттави указал на Марти. - Вы только взгляните на него. Он даже не знает о чем я говорю.
     Все эти замечания начинали раздражать Марти. Однако связываться с адвокатом сейчас не имело смысла - удовольствие было бы хоть и драгоценным, но слишком коротким. В своем теперешнем состоянии Оттави свалился бы от одного удара. Его мутные глаза смотрели почти что безумно.
     - Вы разочаровываете меня, - прошептал Оттави с неподдельным сожалением в голосе. - Я думал, что мы кончим лучше...
     Двоскин встал.
     - У меня есть тост, - объявил он. - Я хочу выпить за женщин.
     - Вот это идея, - сказал Куртсингер. - Но нам требуется вдохновение. - Ориана сочла это замечание самой смешной шуткой за весь вечер.
     - За женщин! - провозгласил Двоскин, поднимая бокал. Но никто не слушал. Эмили, бывшей так долго тихим ягненком, вдруг взбрело в голову раздеться. Она оттолкнула кресло назад и расстегивала блузку. Под ней у нее ничего не было, соски ее казались напомаженными, словно она готовилась к этому представлению. Куртсингер зааплодировал, голоса Оттави и Уайтхеда слились в хор подбадривающих замечаний.
     - Ну что ты скажешь? - обратился Куртсингер к Марти. - Она твоего типа? Смотри-ка какое все это у нее, это ведь все ее, правда, прелесть?
     - Хочешь потрогать? - предложила Эмили. Она сорвала свою блузку и теперь была полностью обнажена по пояс. - Давай-давай, - сказала она, беря руку Марти и, прижимая ее к своей груди, водя ей по кругу.
     - О да, - протянул Куртсингер, скалясь на Марти. - Ему нравится. Я вам точно говорю, ему нравится.
     - Конечно, нравится, - услышал Марти голос Уайтхеда. Он бросил нетвердый взгляд в сторону старика. Уайтхед встретил его прямо - в прищуренных глазах были усмешка и возбуждение. - Ну давай, - сказал он. - Она вся твоя. Она здесь именно для этого.
     Марти слышал слова, но не мог понять их смысла. Он дернул руку от тела девушки, словно обжегся.
     - Идите к черту, - сказал он.
     Куртсингер поднялся.
     - Ну не будь ты таким вредным, - упрекнул он Марти, - мы просто хотим посмотреть, на что ты годишься.
     За столом Ориана опять начала хохотать, Марти не был уверен, над чем. Двоскин стучал ладонью по столу, бутылки подпрыгивали в такт.
     - Ну же, - сказал Марти Уайтхед. Они все смотрели на него. Он повернулся к Эмили. Она стояла в ярде от него, пытаясь стянуть юбку. В ее эксгибиционизме определенно было что-то эротическое. В штанах Марти затвердело, его голова затвердела тоже. Куртсингер обнимал Марти за плечи и пытался снять с него пиджак. Ритм, отбиваемый Двоскином (теперь уже и Оттави присоединился к нему) на столе, бешеным танцем стучал в голове Марти.
     Эмили удалось справиться с юбкой и теперь она валялась у нее под ногами. Не останавливаясь, она стянула трусики и предстала перед всей собравшейся компанией одетая только в жемчуга и туфли на высоких каблуках. Обнаженная она выглядела достаточно молодо - лет четырнадцать, может быть, пятнадцать. Кожа ее была сливочного цвета. Чья-то рука - "Наверное, Орианы", - подумал Марти - ласкала его возбужденный член через штаны. Он повернул голову: это была совсем не Ориана, а Куртсингер. Он оттолкнул руку. Эмили подошла к нему совсем близко и принялась расстегивать его рубашку снизу. Он пытался сказать что-то Уайтхеду. Слова еще не пришли к нему, но он страшно хотел найти их, - хотел сказать старику, каким мошенником он оказался. Даже больше, чем мошенником, - просто мерзавцем, подонком с грязными мыслями. Так вот зачем его пригласили сюда, поили вином и развлекали грязными беседами. Старик хотел видеть его голым и трахающимся.
     Марти второй раз оттолкнул руку Куртсингера - прикосновение было уж слишком искусным. Он взглянул через стол на Уайтхеда, наливавшего себе еще один бокал вина. Взгляд Двоскина был прикован к наготе Эмили, Оттави - к Марти. Оба перестали барабанить по столу. Состояние адвоката говорило само за себя - он был мертвенно бледен, на лице выступил неприятный пот.
     - Ну давай, - прерывисто дыша, сказал он, - давай возьми ее. Устрой нам запоминающееся представление. Или у тебя нет ничего стоящего показать?
     Марти услышал предложение слишком поздно, чтобы ответить: голая крошка снова прижалась к нему и кто-то (Куртсингер?) пытался расстегнуть верхнюю пуговицу его брюк. Он предпринял последнюю, неловкую попытку восстановить равновесие.
     - Прекратите, - прошептал он, глядя на старика.
     - А в чем проблема? - легко спросил Уайтхед.
     - Шутка закончена, - сказал Марти. Рука уже проникла в его штаны, добираясь до члена. - Да отъебись ты от меня! - Он отпихнул Куртсингера с большей силой, чем собирался. Здоровяк споткнулся и отлетел к стене. - Что случилось с вами, люди?
     Эмили шагнула назад, чтобы уклониться от его молотящей воздух руки. Вино кипело в его животе и горле. Его штаны поднимались впереди бугром. Он знал, что выглядел абсурдно. Ориана все еще смеялась, и не только она, Двоскин и Стефани смеялись тоже. Оттави просто смотрел на него.
     - Вы что, никогда не видели как трахаются? - заорал он на них.
     - Где твое чувство юмора? - заговорил Оттави. - Нам просто хотелось увидеть представление. Что в этом плохого?
     Марти ткнул пальцем в направлении Уайтхеда.
     - Я доверял вам, - это было все, что он мог сказать, чтобы выразить свою боль.
     - Это было ошибкой, правда? - прокомментировал Двоскин. Он говорил словно со слабоумным.
     - Ты, говно, заткнись! - Марти резко повернулся, сгорая от желания расквасить кому-нибудь - все равно кому - физиономию, и, натягивая пиджак, задел рукой несколько бутылок, стоявших на столе, которые моментально попадали на пол - большинство из них были полными. Эмили взвизгнула, когда они разбились у ее ног, но Марти не стал тратить время, чтобы оценивать размеры нанесенного им ущерба. Он повернулся спиной к столу и побрел, спотыкаясь, к двери. Ключ торчал в замке, он повернул его и вышел в коридор. Позади него Эмили стала хныкать, как ребенок, очнувшийся от ночного кошмара, - он слышал ее все время, пока шел по темному коридору. Он молил Бога, чтобы его дрожащие конечности вынесли его отсюда. Он хотел выйти наружу - на воздух, в ночь. Он стал медленно спускаться по задней лестнице, держась рукой за стену, ступеньки отступали под его ногами. Он дошел до кухни, упав всего один раз, и открыл заднюю дверь. Ночь ждала. Никто не смотрел на него, никто не знал его. Он вдохнул холодный черный воздух, обжегший его ноздри и легкие. Он побрел по лужайке, почти слепой, не выбирая направления, до тех пор, пока ему не пришла мысль о лесе. Замешкавшись на мгновение, чтобы сориентироваться, он побежал по направлению к нему, моля его о защите и укрытии.

46

     Он бежал, все чаще спотыкаясь, пока не оказался так глубоко в лесу, что не мог видеть ни дома, ни его огней. Только тогда он остановился; его тело пульсировало, как одно огромное сердце. Голова еле держалась у него на плечах, в глубине его горла плескалась желчь.
     - Боже! Боже! Боже!
     В какой-то момент его гудящая голова потеряла контроль надо всем - в ушах его стоял звон, перед глазами плыли круги. Он вдруг ничего не почувствовал, даже своего физического существования. Паника стала подниматься от его паха, постепенно сжимая его кишки и живот.
     - Проваливай, - сказал он ей. Только однажды он был так близок к тому, чтобы потерять рассудок - отбросить свою голову и кричать - это была первая ночь в Вондсворте, первая из тех ночей, когда он бы заперт в камере с одиннадцати до восьми в течении долгих лет. Он сидел на краю матраса и чувствовал то же, что чувствовал сейчас. Зверская слепота все усиливалась, выжимая из его селезенки адреналин. Тогда он сумел победить ужас, и сейчас он должен сделать то же самое. Он с силой пропихнул пальцы глубоко в горло и добился тошноты: сработал рефлекс и он позволил своему телу довершить остальное, освобождая орган