оту. А почему бы и нет? Человек сходит с ума, если слишком долго глядит в пропасть.
     Еще не сошел, точно? - сказала комната, смакуя эту мысль.
     Всегда, даже в самые черные мгновения (лежа на койке в камере, слушая, как рыдает во сне человек внизу) было что-то, чего он ждал: письма, рассвета, облегчения - какого-то отблеска значения.
     Но здесь значение умерло. Будущее и прошлое - умерло. Любовь и жизнь - умерли. Даже смерть умерла, потому что никакое переживание не доходило сюда. Только ничто: раз и навсегда ничто.
     - Помоги мне, - сказал он, как заблудившийся ребенок.
     Пошел к черту в Ад, - ответила почтительно комната; и впервые в жизни он точно понял, что это означает.

***

     На второй площадке Кэрис остановилась. Она слышала голоса; нет, теперь, подойдя чуть ближе, она поняла, что это один голос - Марти, который размножился, который спрашивал и отвечал сам себе. Трудно было понять, откуда доносится этот разговор: слова, казалось, были везде и нигде. Она заглянула в свою комнату, затем к Бриру. Наконец, заставив себя забыть о повторении ночного кошмара, она посмотрела в ванной комнате. Ни в одной из них его не было. Неприятного решения избежать было нельзя: он пошел наверх, в комнату Мамуляна.
     Когда она пересекла площадку лестницы, которая вела на верхний этаж, другой звук привлек ее внимание: где-то внизу рубили дерево. Она сразу же поняла, что это Пожиратель Лезвий. Он поднялся и жаждет добраться до нее. Что за дом, подумала она, с этим своим невинным фасадом! Нужен второй Данте, чтобы описать всю его высоту и глубину: мертвых детей, Пожирателей Лезвий, наркоманов, безумцев и все остальное. Наверное, даже звездам, повисшим в зените, не по себе; в земле под ними цепенеет даже магма.
     В комнате Мамуляна Марти кричал, бешено умолял. Окликая его по имени в ответ и надеясь, что он ее услышит, она взобралась на верх лестницы и шагнула к комнате. Ее сердце скакнуло к горлу.

***

     Он упал на колени; единственное, что осталось от самосохранения - это безнадежная, обращающаяся в лохмотья мысль, серая на сером. Даже голос теперь затих. Ему, видимо, наскучило подшучивание. Кроме того, голосу удалось заставить его выучить урок. Ничто - вот сущность, - сказал голос и показал ему, как и почему, или даже вывернул наружу ту его часть, которая знала это всегда. Теперь он просто ждал, когда придет родитель этого изящного силлогизма и покарает. Он лежал, не зная толком, живой он или мертвый, и тот, кто придет, убьет его или воскресит. Единственное, что он знал, - лежать было легче всего в этом пустейшем из всех миров.

***

     Кэрис была в Нигде раньше. Уже дышала его вялым, пустым воздухом. Но за последние несколько часов она увидела что-то за его сухой пустотой. Сегодня были одержаны победы, может быть, небольшие, но тем не менее победы. К ней сюда пришел Марти, с глазами, полными чего-то большего, чем простое вожделение. Это была победа, разве нет? Она заслужила это его чувство, выиграла его каким-то непонятным образом. Ее не избил этот последний угнетатель, выдохшийся зверь, который раньше потушил в ней все чувства. А это лишь место, где живет Европеец вот и все. Его сброшенная кожа, оставленная украшать жилище. Перхоть, отбросы. Все это и его самого она презирает.
     - Марти, - сказала она. - Где ты?
     - Нигде... - донесся голос.
     Она пошла на него, спотыкаясь. Отчаяние давило, настойчиво вторгалось в нее.

***

     Брир приостановил на мгновение свою деятельность. Где-то далеко он услышал голоса. Слов различить было нельзя, но смысл был ясен. Они еще не бежали, вот что важно. У него есть планы на них, которые он осуществит, как только выберется отсюда, особенно на мужчину. Он разделит его на крошечные кусочки, такие, что даже его возлюбленная не сможет определить, какой из кусочков - от пальца, а какой - от лица.
     Он принялся рубить дерево с возросшим рвением. Под его неослабевающим напором дверь наконец начала расщепляться.

***

     Кэрис шла на голос Марти сквозь туман, но голос лгал ей. Или он ходил по кругу, или комната каким-то образом обманывала ее, отражая голос стенами, или даже выдавая что-то за него. Затем голос позвал ее совсем близко. Она повернулась во мраке, совершенно не ориентируясь. Не было заметно даже силуэта дверного проема, через который она вошла, - дверь исчезла, как и окна. Решимость начала отпадать от нее маленькими чешуйками. Ее заполняло сомнение, самодовольно ухмыляясь.
     Ну, ну. Кто ты такая? - спросил кто-то. Может быть, она сама.
     - Я знаю свое имя, - выдохнула она. Так ее не собьешь с толку. - Я знаю свое имя.
     Она прагматик, черт возьми! Она не собирается верить в то, что весь мир - в ее голове. Вот почему она дошла до героина: мир был слишком реален. А теперь этот пар в ее ушах, говорящий, что она ничто, все - ничто, безымянный навоз.
     - Дерьмо, - сказала она этому. - Ты дерьмо. Его дерьмо!
     Ответом ее не удостоили, и пока было преимущество, она им воспользовалась.
     - Марти. Ты меня слышишь? - Ответа не было. - Это только комната, Марти. Ты слышишь меня? Все это! Только комната.
     Ты была во мне раньше, - снова указал голос в ее мозгу, - помнишь?
     О, да, она помнила: где-то в тумане было дерево - она видела его как в сауне - дерево-уродец, заполненное цветами, а под ним она заметила то жуткое зрелище. Это туда ушел Марти? Даже, может быть, он уже свисает с него - новый плод?
     Нет, черт возьми! Она не должна допускать такие мысли. Это просто комната. Она в силах найти стену, если сосредоточится, даже, может быть, и окна.
     Не следя за тем, чтобы не споткнуться, она повернулась направо и сделала четыре шага, пять, пока ее вытянутые руки не наткнулись на стену; она была удивительно, прекрасно тверда. "Ха! - подумала она. - Иди теперь в задницу со своим деревом! Погляди-ка, что я нашла". Она прижалась ладонями к стене. Теперь направо или налево? Подбросила воображаемую монетку. Выпал орел, и она начала красться направо.
     Нет, ты не посмеешь, - прошептала комната.
     - Попробуй, останови меня.
     Идти некуда, - возник ответ, - только по кругу. Ты всегда ходила по кругу, не так ли? Слабая, ленивая, смешная женщина.
     - Ты назвал меня смешной? Говорящий туман.
     Стена, вдоль которой она шла, казалось, тянулась бесконечно. Сделав шагов шесть, она начала сомневаться в теории, которую только что выдумала. Может быть, это воздействующее пространство? Может быть, она сейчас отходит от Марти вдоль новой Китайской стены? Но она цеплялась за холодную поверхность так упорно, как будто это был острый выступ скалы. Если надо, она обойдет всю комнату по кругу, пока не найдет дверь, Марти или то и другое.
     Жалкая девка, - сказала комната. - Только и всего. Ты никогда не найдешь выхода из такого лабиринта. Лучше ложись и принимай то, что входит в тебя, как все хорошие девки.
     Была ли нотка отчаяния в этом новом натиске?
     Отчаяния? - сказала комната. - Я процветаю в нем. Девка.
     Она дошла до угла комнаты. Затем повернула вдоль другой стены.
     Ты не сделаешь этого, - сказала комната.
     "Сделаю", - подумала она.
     Я этого не позволю. Нет. Действительно не допущу. Пожиратель Лезвий поднимется за тобой сюда. Ты его не слышишь? Он всего лишь в нескольких дюймах от тебя. Нет, нет! Пожалуйста, нет! Я ненавижу запах крови.
     Жалкая истерика, вот и все, это можно выдержать. Чем сильнее комната паниковала, тем больше появлялось сил у Кэрис.
     Стой! Ради самой же себя! Стой!
     Несмотря на то, что крик звучал в ее голове, она нашла окно. Но там было кое-что, что ее испугало.
     ДЕВКА! - орало внутри. - Ты пожалеешь, я обещаю. О, да!
     Не было ни занавесок, ни жалюзи; окно было целиком забито, чтобы ничто не испортило этого совершенства пустоты. Ее пальцы скребли по доскам, пытаясь отодрать планку: надо впустить сюда внешний мир, сейчас это необходимо. Но дерево было пригнано очень плотно. Хотя она и дергала изо всех сил, мало что или вообще ничего не менялось.
     - Сдвигайся, черт тебя побери!
     Доска затрещала, щепки полетели в стороны. "Да, - упрашивала она. - Вот мы где". Свет, преломленный, но все же настоящий свет, проник внутрь, просачиваясь сквозь щель. "Ну же", - заныла она, дергая сильнее. Первые фаланги ее пальцев выгнулись назад от попыток сдвинуть деревяшки с их места, но нитка света уже расширилась до луча. Он упал на нее, и сквозь пелену грязного воздуха она начала различать форму своих рук.
     Это не был дневной свет. Просто отблеск уличных фонарей и фар автомобилей, или звезды, или даже мерцания телеэкранов в дюжине домов по Калибан-стрит. Но и этого хватало. С каждым новым дюймом щели в комнату проникала определенность: форма и твердость.
     Где-то в комнате Марти тоже почувствовал свет. Он разозлил его, как будто кто-то раскрыл весенним утром шторы у кровати умирающего. Он пополз по полу, пытаясь схорониться в тумане, прежде чем тот рассеется, ища убеждающего голоса, который сказал бы ему, что нет ничего важного. Но голос исчез. Он был опустошен, а свет падал все более широкими полосами. Он мог видеть женщину, чей контур появился у окна. Она отломала доску и бросила ее вниз. Теперь она взялась за вторую. "Иди к мамочке", - говорила она, а свет шел, очерчивая ее все более тошнотворные детали. Он не хотел ничего этого, это была навязчивая идея, от которой он хотел отвязаться, это было бытие. Он выдохнул с легким присвистом боли и раздражения.
     Она повернулась к нему.
     - Вот ты где, - сказала она, подходя ближе и дергая его за ногу. - Нам надо торопиться.
     Марти озирал комнату, которая теперь предстала в своей обыденности: матрас на полу, перевернутая фарфоровая чашка, кроме того, кувшин с водой.
     - Просыпайся, - сказала Кэрис и снова потрясла его.
     "Незачем куда-то идти, - подумал он, - ничего не изменится, если я останусь здесь и снова вернется серое".
     - Ради Бога, Марти! - завопила она ему в ухо.
     Снизу донесся звук скрипящего дерева.
     "Он идет, готовый или нет", - подумала она.
     - Марти, - крикнула она. - Ты слышишь? Это Брир.
     Имя разбудило ужас. Похолодевшая девочка, сидевшая за столом, на котором лежало ее собственное мясо, его ужасная, невыразимая шутка. Этот образ вымел туман из головы Марти. Тот, кто сотворил этот кошмар, находился внизу - он теперь вспомнил все очень хорошо. И поглядел на Кэрис ясными, полными слез глазами.
     - Что случилось?
     - Времени нет, - сказала она.
     Он захромал вслед за ней к двери. Она все еще волокла одну из досок, которую отодрала от окна, из дерева торчали гвозди. Шум снизу медленно поднимался - грохот сбиваемой с петель двери и шум памяти.
     Боль в разодранной ноге Марти, которую так искусно притупила комната, снова разыгралась. Он нуждался в поддержке Кэрис, чтобы дойти до первого пролета лестницы. Они спускались вместе, его рука, испачканная в крови от прикосновений к ране, отмечала их маршрут на стене.
     Когда они были на полпути ко второй площадке, какофония в погребе прекратилась.
     Они застыли, ожидая следующего движения Брира. Снизу донесся скрип, как будто Пожиратель Лезвий отворял пошире дверь. Кроме тусклого света из кухни, которому приходилось огибать несколько углов, прежде чем он доходил до холла, ничто больше не освещало сцены. Охотник и жертва, оба замаскированные темнотой, замерли на несколько мгновений, не зная, что принесет следующий миг. Кэрис оставила Марти позади и проскользнула пять последних ступенек до подножия лестницы. Ее шаги были более чем бесшумны на лестнице без ковра, но после подавления чувств в комнате Мамуляна Марти слышал даже биение ее сердца.
     Ничто не двигалось в холле; она поманила Марти вниз. В проходе было тихо и, очевидно, пусто. Брир рядом, она это знала: но где? Он был большой и неуклюжий: ему сложно подыскать место, чтобы спрятаться. Может быть, взмолилась тут же она, он вообще не вырвался, а сдался, утомившись. Она шагнула вперед.
     Без предупреждения Пожиратель Лезвий возник, крича, из двери передней комнаты. Резак распорол воздух. Ей удалось увернуться от удара, но при этом она потеряла равновесие. Рука Марти подхватила ее и отдернула от второго удара Брира. Пожиратель, промахнувшись, пролетел чуть вперед и врезался в парадную дверь; стекло затрещало.
     - Бежим! - крикнул Марти, видя, что путь впереди свободен. Но сейчас Кэрис не намеревалась уходить. Есть время бежать и есть время сражаться: может быть, у нее больше не будет возможности отомстить Бриру за все унижения. Она скинула руку Марти и схватила покрепче свою палицу, которую все еще волокла с собой, обеими руками.
     Брир выпрямился, нож все еще был у него в руке, и теперь он сделал яростный рывок к ней. Но она предупредила его атаку. Подняв доску и двинувшись на него, она опустила свое оружие ему на голову. Его шея, уже сломанная падением, хрустнула. Гвозди вошли в череп, и ей пришлось выпустить доску, оставив ее, как пятую конечность, свисать из головы Брира. Он упал на колени. Его трясущаяся рука выронила нож, другая ухватилась за доску и выдернула ее из головы. Она порадовалась тому, что вокруг была темнота: жижа его крови и чечетка, которую выбивала его нога на голых досках, - этого было более чем достаточно для испуга. Он простоял некоторое время на коленях, затем рухнул вперед, вдавливая нож и вилку, давно торчавшие в его животе, еще глубже.
     Она была удовлетворена. На это раз, когда Марти дернул ее за руку, она пошла за ним.
     Пока они двигались по коридору, послышался легкий стук. Они замерли. Что еще? Более терпеливый дух?
     - Что это? - спросила она.
     Стук прекратился, затем начался снова на этот раз вместе с голосом.
     - Успокойся... Это люди пытаются здесь переночевать.
     - Следующая дверь, - сказала она. Мысль о каких-нибудь жалобах показалась ей смешной, и когда они уже отходили от дома, прочь от сломанной двери погреба и остывшего отвара Брира, оба рассмеялись.
     Они проскользнули вниз по темной аллее за домом к машине, где просидели несколько минут, смех и слезы душили их переменными волнами; два сумасшедших, должно быть, думали калибанцы, или какие-нибудь прелюбодеи, восхищенные ночным приключением.

XI Наступление царства

56

     Чэд Шакман и Том Лумис привезли послание Церкви Возрожденных Святых народу Лондона уже три недели назад, и они были сыты этим по горло. "Провели отпуск", - бурчал Том каждый день, когда они планировали свой маршрут. Мемфис казался очень далеким, и от этого они оба тосковали. Кроме того, вся кампания проваливалась. Грешники, которых они встретили на пороге этого заброшенного Богом города, были равнодушны как к посланию Преподобного о грозящем Апокалипсисе, так и к его обещанию Избавления.
     Несмотря на погоду (или, может быть, благодаря ей), грех не был новостью номер один в Англии этих дней. Чэд их всех презирал. "Не знают, куда идут", - говорил он Тому, который знал все описания Потопа наизусть, но также знал, что они лучше звучат из уст золотого мальчика, такого, как Чэд, чем из его собственных. Он даже подозревал, что те несколько человек, которые остановились, сделали это только из-за того, что Чэд выглядел как простодушный ангел, а совсем не ради вдохновенного слова Преподобного.
     Но Чэд был непреклонен. "Здесь грех, - уверял он Тома, - а где грех, там и вина. А где есть вина, там найдутся деньги для Божьего дела". Это было простое уравнение, и если у Тома были кое-какие сомнения в его этичности, он держал их при себе. Лучше его молчание, чем неодобрение Чэда: ведь их было только двое в этом чужом городе, и Том не собирался терять свет впереди.
     Однако иногда было трудно хранить свою веру в неприкосновенности. Особенно в такой знойный день, когда твой полиэстеровый костюм липнет к телу и Бог, если он есть на небесах, ничем о себе не напоминает. Ни намека на ветерок, чтобы охладить лицо, ни облачка на небе.
     - Кажется, это откуда-то? - спросил Том Чэда.
     - Что "это"? - Чэд подсчитывал брошюры, которые им сегодня еще предстояло распространить.
     - Название улицы, - сказал Том. - Калибан. Это откуда-то из Шекспира?
     - Да? - Чэд закончил подсчет. - Мы избавились только от пяти.
     Он передал кипу книжечек Тому и полез в карман за расческой. Несмотря на жару, он казался спокойным. Том в отличие от него, чувствовал себя потрепанным, перегретым и, как он опасался, легко сбиваемым с пути праведного. Чем именно, он точно не знал, но знал, что открыт внушениям. Чэд провел расческой по волосам, восстанавливая одним элегантным взмахом блеск своей шевелюры. Преподобный учил, что важно выглядеть как можно лучше. "Вы посланники Бога, - говорил он. - Он хочет, чтобы вы были чисты и опрятны, сияли в любом углу, в любой щели".
     - На, - сказал Чэд, меняя расческу на брошюры, - твои волосы в таком беспорядке.
     Том взял расческу, на зубчиках оставалось золото. Он предпринял вялые попытки как-то пригладить свои космы, пока Чэд пристально наблюдал. Волосы Тома не ложились так мягко, как у Чэда. Господь, возможно, досадует на него за это. Он вообще такого не любит. Но тогда что же Господь любит? Он не одобряет курение, пьянство, блуд, чай, кофе, пепси, "американские горки", мастурбацию. А этим существам, которые предаются всем перечисленным порокам, Бог помогает. Им, находящимся накануне Потопа!
     Том молился лишь о том, чтобы воды, когда они хлынут, были похолоднее.

***

     Человек, который открыл двери дома номер 82 по Калибан-стрит, напомнил и Тому и Чэду Преподобного. Не лицом, конечно. Блисс был загорелым, крупным с виду мужчиной, тогда как этот франт - худым и болезненным. Но у обоих была какая-то скрытая властность, та же серьезность намерений. Его заинтересовали буклеты, и это был первый настоящий интерес за все утро. Он даже процитировал им Второзаконие - текст, с которым их не знакомили раньше, - и затем, предложив им обоим выпить, пригласил в дом.
     Это был какой-то совершенно нежилой дом: голые стены и полы, запах дезинфекции и фимиама, еще чего-то, что уже почти выветрилось. Задняя комната, в которую он провел их, могла похвастаться только двумя стульями, ничем больше.
     - Меня зовут Мамулян.
     - Очень рады. Я - Чэд Шакман, это - Томас Лумис.
     - Оба святые, да? - молодые люди глядели заинтригованно. - Ваши имена - два имени святых.
     - Святой Чэд? - осмелился блондин.
     - Ну конечно. Он был епископом Англии, речь идет о седьмом веке. А Томас, конечно, великий Фома Неверующий.
     Он оставил их, чтобы принести воды. Том, сидя на стуле, чувствовал себя неловко.
     - В чем проблема? - огрызнулся Чэд. - Он первый принюхался к содержанию нашего конверта.
     - Он чудак.
     - Ты думаешь, Богу есть дело до того, что он чудак? - сказал Чэд. Это был хороший вопрос, один из тех, на которые Том сформулировал ответ, когда их радушный хозяин вернулся.
     - Ваша вода.
     - Вы живете один? - спросил Чэд. - Такой большой дом на одного.
     - Один я совсем недавно, - сказал Мамулян, передавая стаканы с водой. - И, должен сказать, серьезно нуждаюсь в помощи.
     "Держу пари, что нуждаешься", - подумал Том. Мужчина посмотрел на него так, как будто ему в голову пришла какая-то идея, и он почти высказал ее вслух. Том покраснел и начал пить воду, чтобы скрыть смущение. Она была теплой. Неужели англичане еще не знают о холодильниках? Мамулян снова обратил свое внимание на Святого Чэда.
     - А что вы оба делаете в ближайшие дни?
     - Дело Господне, - уместно ввернул Чэд.
     Мамулян кивнул.
     - Хорошо, - сказал он.
     - Распространяем его слово: "Я сделаю тебя ловцом человека". От Матфея, глава четвертая, - сообщил Чэд.
     - Может быть, - сказал Мамулян. - Если я позволю вам спасти мою бессмертную душу, вы сможете помочь мне?
     - А что делать?
     Мамулян пожал плечами.
     - Мне нужна помощь двух здоровых молодых животных таких, как вы.
     Животных? Это не прозвучало слишком библейски. Этот бедный грешник никогда не слышал об Эдеме? "Нет, - подумал Том, глядя в его глаза, - нет