о-то  Чейсу,  но  Макс  вдруг
закричал:
   - Эй! Смотрите!
   Она снова повернулась к монитору:
   - Что?
   - Отмотайте назад.
   Аманда стала просматривать пленку  в  обратном  направлении  и  через
несколько секунд что-то увидела - неясное, расплывчатое, но  определенно
в верхнем правом углу экрана что-то  было.  Она  прокрутила  пленку  еще
немного назад, нажала "Воспроизведение", и лента снова пошла вперед.
   Что-то действительно  там  было,  некая  форма,  потом  она  пропала,
изображение дернулось и устремилось прочь, к поверхности.
   - Что за чертовщина? - удивился Чейс, опершись на локти и уставившись
в монитор.
   - Не знаю, - ответила Аманда, - но что бы это ни было, бедная  Харпо,
несомненно, испугалась. Вы видели, с какой скоростью она взлетела?
   Обороты двигателя вдруг упали, и у  них  над  головой  трижды  топнул
Длинный. Чейс прошел из рубки назад и крикнул на мостик:
   - Что-то заметил?
   - Впереди красные проблески,  -  доложил  Длинный.  -  Как  аварийная
вспышка. Освещение сейчас такое неверное, не могу сказать точно.
   Чейс перегнулся через борт и посмотрел вперед. Было уже почти  темно,
вода казалась черным  стеклом;  на  ее  фоне  с  секундными  интервалами
вспыхивал крошечный красный огонек. Чейс взял багор и, опершись коленями
на фальшборт, подождал, пока Длинный подвел лодку к огоньку.
   Свет вспыхнул у борта лодки, и Чейс потянулся к нему  багром.  Фонарь
оказался укреплен на чем-то твердом и  квадратном,  с  размером  стороны
примерно в двенадцать дюймов.  Чейс  возился  с  багром,  пока  не  смог
ухватить плавающий предмет рукой и вытащить его на фальшборт.
   - Это контейнер для камеры, - сообщил он длинному.
   - Наш? - Длинный прибавил газу и снова взял курс на остров.
   За спиной Чейса послышались шаги, потом короткий, сдавленный вздох.
   - Это Зеппо, - выдохнула Аманда.
   Они отнесли контейнер в каюту, вытерли и поставили на  стол.  Аппарат
не был поврежден, однако ременная упряжь оборвана. Молча  Аманда  вынула
из камеры кассету и поставила ее на видеомагнитофон.  Перемотав  пленку,
она включила воспроизведение.
   Первые эпизоды не отличались  от  снятого  другими  морскими  львами:
долгие виды китов, крупные планы,  киты  перемещающиеся,  кувыркающиеся,
ныряющие.
   Затем пошли бесконечные съемки поверхности -  сначала  сверху,  потом
снизу.
   -  Она  греется  на  солнышке,  -  комментировала  Аманда  неожиданно
охрипшим голосом. - Я вам говорила, она ленива.
   Камера снова ушла под воду и показала  в  отдалении  двух  уплывающих
китов.  Секунд  пятнадцать  она  преследовала  их,  потом   повернулась,
наблюдая только голубизну.
   - Она бросила работать, - произнесла Аманда.
   - Смотрите, - Макс показал на едва заметную черную  фигуру  в  центре
экрана. - Это один из морских львов. Зеппо плыла за ней, они шли домой.
   Изображение заходило  вверх-вниз:  морской  лев  прибавлял  скорости,
чтобы догнать подругу. Потом он сбавил ход и вынырнул на  поверхность  -
вероятно, набрать воздуха, а погрузившись, некоторое время медленно плыл
в прежнем направлении. Потом резко повернул.
   - Что-то привлекло ее внимание, - предположил Чейс.
   Хотя в безбрежной синеве не видно было других  животных,  скорость  и
направление определялись по лучам солнца, преломлявшимся на  поверхности
и  уходившим  в  темную  глубину,  а  также  по  несметному   количеству
планктона, который блестел, проплывая перед объективом.
   - Она кружит около чего-то, - сказала Аманда.
   - А почему мы не видим, вокруг чего? - спросил Чейс.
   - Потому что она над объектом, смотрит вниз, а камера - на спине.
   Морской лев сделал пологую горку - они увидели,  как  вдали  вспыхнул
отраженный солнечный свет, - затем нырнул глубже, развернулся и завис  в
воде - в вертикальном положении, вниз хвостом, неподвижно. Где-то  очень
высоко брезжила поверхность моря.
   - Она рассматривает что-то и не боится, - отметила Аманда.
   - А снимать она не собирается? - поинтересовался мальчик.
   - Она не думает, что от  нее  это  требуется:  она  приучена  снимать
только...
   Камера вдруг дернулась назад, и в голубую  воду  выплеснулось  черное
облако.
   Аманда вскрикнула.
   Десять или пятнадцать секунд изображение  скакало,  как  сумасшедшее,
дергалось в разные стороны, затуманивалось чем-то  похожим  на  чернила,
очищалось и снова туманилось.
   Перед объективом блеснуло нечто яркое.
   - Остановите! - закричал Чейс Аманде, но она застыла с расширившимися
глазами, закрывая рот рукой. Тогда он сам нагнулся  вперед  и  нажал  на
кнопку возврата.
   Изображение расплывалось,  потому  что  блестящий  предмет  находился
слишком близко к объективу и не попадал в  фокус.  Но,  снова  прокрутив
пленку, просматривая кадр  за  кадром,  Чейс  отбросил  всякие  сомнения
относительно того, что видел: пять  когтей,  изогнутых,  заостренных  на
концах, наточенных, как бритва, и сделанных из нержавеющей стали.
 
27 
 
   - Плесни еще,  Рей,  -  сказал  Ржавый  Пакетт  бармену  в  "Вороньем
гнезде".
   Он толкнул по стойке пустой стакан,  а  вслед  бросил  пятидолларовую
бумажку.
   - Хватит - значит хватит, Ржавый, - отрезал Рей. - Иди домой.
   - Слушай! Я положил сюда долбаные пятьдесят  зеленых.  И  просил  мне
сообщить, когда они кончатся. - Пакетт показал на кучку банкнот рядом  с
пепельницей. - Я еще не пропил и половины.
   - Следи за языком! - бросил Рей. Он положил руки на стойку и нагнулся
к  Пакетту.  -  Счастливые  минуты,  Ржавый,  приходят  и  уходят.  Люди
собрались пообедать и не желают слушать  твои  охотничьи  байки.  Сделай
одолжение, забери сдачу и двигай к дому.
   Пакетт повернулся на  табуретке  и  обозрел  помещение  остекленевшим
взглядом. Рей говорил правду:  бар  заполнился,  в  ожидании  свободного
столика образовалась очередь. Когда это все произошло? Он  посмотрел  на
часы, закрыв один  глаз,  чтобы  различить  цифры  на  циферблате.  Боже
праведный! Он просидел здесь уже три часа.
   Ржавый заметил, что несколько человек пристально смотрят на  него,  и
догадался: они слышали все, что он рассказал Рею об  увиденном  сегодня.
Черт с ними, его это не волновало - все было правдой, каждое  слово.  Он
подмигнул  одной  из  слушательниц,  недурно  выглядевшей   девице:   та
вспыхнула и выбежала из заведения. Может быть, Ржавый ее  заинтересовал;
может, стоит потолковать с ней?
   Неожиданно в голову ему стукнуло нечто забавное. Он повернулся к  Рею
и произнес достаточно громко, чтобы услышали все:
   - Не следовало бы затыкать  мне  рот,  Реймонд.  Весь  этот  долбаный
городишко может полететь к чертовой матери.
   Рей  не  засмеялся.  Напротив,  он  казался  разозленным.  Он  поднял
откидную панель стойки, вышел и сгреб Пакетта за ворот рубашки.
   Пакетт почувствовал,  как  его  поднимают  с  табуретки  и  рука  Рея
заталкивает ему в карман брюк скомканные деньги, а  потом  осознал,  что
его выволакивают из дверей.
   - Можешь вернуться, когда протрезвеешь и прекратишь бредить, - сказал
Рей. - На твоем месте.  Ржавый,  я  бы  задумался.  У  тебя  явно  белая
горячка.
   Пакетт услышал, как за барменом закрылась дверь, а  затем  голос  Рея
произнес:
   - Извините, граждане.
   Ржавый стоял на тротуаре, с трудом соображая и  слегка  раскачиваясь.
Из автомобиля вышла пара и обогнула Пакетта, направляясь в ресторан.
   Рукой он оперся о стену, чтобы прекратить качку.  Потом  двинулся  по
улице, переводя взгляд с одной  ноги  на  другую,  когда  сосредоточенно
совершал шаг.
   Что за лажу имел в виду Реи, говоря "охотничьи байки"? Рей достаточно
хорошо знает Ржавого и знает, что Ржавый не сочиняет волшебные сказки. И
никакой белой горячки у него нет. Он чертовски хорошо знает,  что  видел
нечто такое, что едва не убило его, и он ничего не преувеличил.
   Это могло казаться идиотизмом, могло  казаться  невероятным.  Но  это
была правда. Ржавый видел долбаного монстра.
 
Часть V 
День благословения флота 
 
28 
 
   - Ты точно не хочешь дождаться нас с  Амандой?  -  спросил  Чейс.  Он
держал носовой конец "Уэйлера", пока  Макс  заводил  мотор  и  укладывал
фотоаппарат под рулевой консолью. -  Она  будет  готова  через  полчаса,
самое позднее - в одиннадцать тридцать.
   - Не могу, - сказал Макс. - Благословение флота начинается в полдень,
и если я сейчас не отправлюсь, мне не достанется хорошего места.
   - Ты ведешь себя как парень, назначивший свидание, - улыбнулся Чейс.
   Мальчик скорчил гримасу:
   - Ну, па...
   - Ладно, извини...  Значит,  где  якорь,  ты  знаешь,  на  борту  два
спасательных жилета, ты...
   - Ты уже все это говорил.
   - Верно, - вздохнул Чейс и забросил носовой конец в лодку. -  Поставь
"Уэйлер" в клубе, если не будет свободного причала - вытащи на берег.
   - О'кей!
   Макс включил передачу, повернул штурвал и медленно отошел от дока.
   - И помни, - крикнул вслед Чейс, - никаких остановок на  пути...  что
бы там ни было... что бы ты ни увидел.
   - Пока! - Макс помахал рукой.
   Чейс смотрел, как Макс набирает скорость и выводит лодку на редан.
   Сначала Чейс не хотел отпускать сына на "Уэйлере" -  мальчик  никогда
прежде не ходил на лодке один.  Хотя  пролив  до  самого  Уотерборо  был
хорошо размечен, беспечные могли наткнуться на скалы. Длинный педантично
следил за  подвесными  моторами,  но  в  любом  таком  двигателе  таится
нечистая сила, которая по собственному разумению может  в  любой  момент
остановить его без  всякой  очевидной  причины.  Макс  доказал,  что  он
аккуратный моряк и отличный пловец, однако если  ему  придется  оставить
лодку и вплавь добираться до берега...
   Последние  три  дня  погода  стояла  скверная:  не   переставая   дул
северо-восточный ветер в пятнадцать -  двадцать  узлов,  порывами  -  до
сорока: а холодный дождь насквозь промочил все побережье  от  Нью-Джерси
до Мэна. Максу было нечего делать, только иногда  он  сопровождал  Чейса
или Длинного в город, пропадая там в  лабиринте  переулков  и  крохотных
домов. Чейс надеялся и предполагал, что мальчик  подружился  с  местными
ребятишками.  Макс  с  нетерпением   ждал   Дня   благословения   флота,
захваченный всеобщим воодушевлением, которое царило в городе.
   Теперь, когда этот день настал и погода наконец прояснилась, Чейс  не
хотел лишать сына удовольствия и в ответ на его просьбы уступил.
   Он почти желал, чтобы погода снова испортилась. В  плохой  погоде  то
хорошо, что она отпугнет людей от воды,  лодки  останутся  на  берегу  и
никто больше не пострадает. Какое бы существо ни находилось тут  в  море
ему не на кого было бы охотиться. Чейс надеялся что прекрасная погода не
вызовет у этого создания безумной ненасытности.
   На следующий день после того, как был убит морской лев. Чейс  с  утра
отвез видеокассету в полицию и показал ее Гибсону. Он предложил отложить
или даже отменить празднование Дня благословения до тех пор, пока они не
смогут определить, что за животное запечатлено на пленке.
   - Забудь об этом, Саймон, - резко ответил Гибсон. -  Я  не  собираюсь
отменять самое крупное летнее  мероприятие  из-за  двух  секунд  поганой
видеозаписи, где ни хрена не разберешь...  Или  на  основании  показаний
какого-то пьяницы.
   - Какого пьяницы?
   - Ржавого Пакетта. Он насосался вчера вечером по самые жабры и  начал
всем подряд рассказывать что видел какого-то адского  мутанта-зомби.  Он
так всех достал что его выкинули из "Вороньего гнезда"  и  еще  из  двух
кабаков. Я посадил его под замок.
   - Он здесь? Я могу с ним поговорить?
   - Не-е-ет, только после Благословения. Тогда ты сможешь  обсуждать  с
ним все, что тебе угодно пока вы не наедитесь  этого  дерьма  досыта.  -
Гибсон сделал паузу после чего спросил:
   - Ты еще кому-нибудь показывал пленку?
   - Нет.
   - Вот и хорошо. Я, наверное, задержу ее у себя на несколько дней. Для
истерики у нас останется еще все лето.
   - Хотелось бы мне думать, Ролли, что ты прав -  заметил  Чейс.  -  Но
что-то там есть.
   - Ну вот пусть там и остается, Саймон, или  проваливает  к  черту.  В
любом случае не могу представить, что оно выйдет на берег на разборки  с
туристами.
   Когда "Уэйлер" ушел так далеко, что стал неразличим на  фоне  силуэта
материка, Чейс поднялся на холм и  спустился  по  склону  к  бассейну  с
морскими львами.  Он  увидел  Аманду,  стоявшую  на  бетонном  откосе  и
пытавшуюся рыбой  выманить  львов  из  бассейна.  Они  мотали  головами,
отказываясь.
   - Они не выйдут, - сказала Аманда подошедшему Чейсу. - С тех пор  как
мы вернулись после встречи с китами, каждый день - одно и то же: что  бы
я ни делала, они не покидают  бассейн.  Такое  впечатление,  словно  они
получают какие-то предупреждающие сигналы из воды.
   - Какие сигналы? Электромагнитные?
   - Думаю, да. Как будто что-то говорит им: держитесь подальше от моря.
А ведут они себя так, будто напуганы до смерти.
 
29 
 
   Макс увидел ее, как только обогнул  мыс  Уотерборо:  сердце  мальчика
забилось.
   Ему еще  предстояло  пересечь  всю  бухту,  пройти  по  крайней  мере
четверть мили, но ошибка исключалась: тонкая, хрупкая фигурка, стоящая в
одиночестве в конце пристани яхт-клуба, одетая, как обычно,  в  голубое.
За десять дней знакомства Макс ни разу не видел девочку в чем-то,  кроме
голубого: голубые свитера и платья, голубые юбки  с  голубыми  блузками.
Казалось, она знает, как идет ей голубое, подчеркивая голубизну  глаз  и
оттеняя блестящее золото волос.
   Он помахал ей, хотя был уверен, что девочка не увидит его сквозь тучу
парусных лодок,  заполонивших  бухту,  украшенных  флагами,  флажками  и
вымпелами в честь Благословения флота. Даже промысловые лодки -  темные,
запятнанные  ржавчиной   бегемоты,   перегруженные   сетями,   выносными
площадками, куполами радаров и огромными барабанами лебедок, - выбросили
вымпелы всех цветов радуги в  качестве  праздничного  убранства,  словно
желая один день в году прожить в соответствии  со  своими  до  нелепости
изысканными именами: "Мисс Юлия", "Мисс Дейзи", "Мисс Уэнди".
   Макс хотел бы выжать газ до упора и пронестись между лодками,  но  не
сделал этого, потому что знал: вокруг рыщет морская  полиция,  а  меньше
всего ему был сейчас нужен штраф за превышение скорости. У него не  было
удостоверения штата Коннектикут на право управлять лодкой, он не мог еще
по возрасту ходить на моторном судне в одиночку, и даже если полицейские
ограничатся предупреждением, известие об этом наверняка достигнет  отца,
у которого не останется выбора, и он будет вынужден  списать  Макса  как
судоводителя на берег.
   Поэтому он заставил себя  медленно  тащиться  через  бухту,  проверяя
всякий раз, когда оказывался на открытом месте,  не  ушла  ли  Элизабет,
дожидается ли его, не отправилась ли смотреть Благословение одна.
   И всякий раз Макс видел,  что  девочка  ждет.  Не  читает  книгу,  не
смотрит на часы, не прогуливается. Просто ждет, как и обещала.
   Когда Макс миновал последнюю  из  больших  лодок  в  сотне  ярдов  от
причала и начал пробираться через заякоренные  "блюджеи"  яхт-клуба,  он
снова  помахал  ей.  Теперь  Элизабет  увидела  его,  подняла   руку   и
улыбнулась.
   Макса смущали чувства, теснящиеся в нем. Он знал девочек  всю  жизнь,
ежедневно сталкивался с ними, начиная с детского сада. Он ходил  с  ними
на вечеринки и в кино, хотя всегда  в  компании  с  другими  мальчиками.
Девчонки есть и среди его друзей.
   Но особой подружки у него никогда не было. Макс никогда не страдал от
боли ревности или страсти. Он никогда не целовался с  девочкой  и,  хотя
видел множество поцелуев на экране, а также фантазировал  об  этом  и  о
большем, не был уверен, что знает, как с этим справиться. Поцелуи в кино
казались легкими и приятными, однако соответствующие киноперсонажи  были
постарше двенадцати лет.
   Макс даже не ощущал уверенности в том, что  его  чувства  к  Элизабет
можно считать любовью. Он только знал: они отличаются от  того,  что  он
когда-либо испытывал по отношению к любой другой девочке, а Элизабет  не
похожа ни на одну из его знакомых.
   Хорошенькая, даже красивая, она вела себя так,  словно  не  знает  об
этом, - во всяком случае, не пользовалась этим знанием  как  оружием,  в
отличие от того, что делали другие. Она была умна,  прочитала  в  десять
раз больше книг, чем Макс, в том числе много взрослых книжек, но никогда
не  хвасталась  этим.  Она  была  замкнута,  но  не   той   замкнутостью
отшельника,  которая  происходит  от  самоуверенности  или  стыда  перед
чем-то; скорее это  была  замкнутость  безмятежная  и  нетребовательная,
будто Элизабет для счастья хватало ее самой.
   Может быть,  здесь  существовала  какая-то  связь  с  ее  глухотой  -
наверняка  такой  существенный  физический  недостаток,   как   глухота,
определяющим образом влияет на человеческую жизнь. Но Макс  недостаточно
знал о глухоте, чтобы размышлять о ее воздействии на личность.
   Элизабет  всегда  радовалась  ему,  и  Макс  обнаружил:  без  нее  он
чувствует  какую-то  пустоту.  Вот  почему  он  пришел  к  выводу,  что,
возможно, это и есть начало всяких любовных  дел.  Подобная  перспектива
встревожила  мальчика,  она  означала,  что  придет  время,  когда   ему
предстоит поцеловать Элизабет - или, по крайней мере, попытаться, - ведь
именно так поступают влюбленные.
   Возможная  любовь  еще  и  пугала  его,  поскольку  он   не   доверял
собственному восприятию.  Он  уже  переживал  эмоциональную  перегрузку:
мифы,  созданные  им  вокруг  отца,  продолжали  рассыпаться,  ежедневно
вытесняемые новой реальностью. Само по себе это не было плохо, правда об
отце не уступала фантазиям  Макса,  просто  все  становилось  совершенно
новым.
   Мальчик никогда не сомневался в официальных  обстоятельствах  развода
родителей, но только недавно осознал тот  факт,  что  его  проживание  с
матерью все эти годы подразумевало  недоверие  к  его  отцу.  Почему  он
никогда не жил с отцом? Неужели деньги, частные школы, уроки  тенниса  и
загородные имения и впрямь нужней ему, чем сандвичи с  ореховым  джемом,
нужней, чем купание с морскими львами?
   Потом еще Аманда. Свои чувства  к  ней  Макс  наилучшим  образом  мог
описать как непонятные. Она не мать ему и не пытается изобразить из себя
мать, она считает его взрослым больше, чем когда-либо  считала  мать,  и
оттого он ощущает с ней большую близость, чем с собственной матерью.
   Он не знал, как воспринимает Аманду его отец или Аманда - отца.  Ясно
только, что они нравятся друг другу, что они - друзья.
   Всего  этого  оказалось  слишком  много  для   Макса,   чтобы   сразу
переварить.  Вот  почему  он  задавался  вопросом  о  своем  странном  и
неотвязном чувстве к Элизабет.
   "Может, я схожу с ума?" - думал Макс, медленно  пробираясь  на  лодке
между плавучих доков в поисках пустого причала.  Может,  все  образуется
само собой, когда он вернется на Запад.
   С другой стороны, он не был уверен, что хочет возвращаться на Запад.
   Макс нашел пустой причал, заглушил мотор и бросил Элизабет фалинь.
   - Привет, - сказала она с широкой улыбкой.
   - Привет.
   Макс наклонился назад, поднял мотор, чтобы извлечь винт  из  воды,  и
закрепил мотор в гнезде.
   - Привет, - повторила девочка. Она произнесла это слово с  намеренной
настойчивостью. - Привет.
   Только теперь до него дошло: она говорила с ним, говорила громко,  на
открытом воздухе, где ее мог услышать любой.
   - Эй! - воскликнул он,  улыбаясь  и  повернувшись  лицом  к  девочке,
произнося звуки отчетливо, чтобы она могла читать по  губам.  -  Это  ты
здорово. Звучит просто замечательно.
   При первой встрече она совсем не  говорила,  хотя  у  Макса  осталось
мистическое чувство, что какая-то связь все-таки осуществилась. А  когда
он снова нашел Элизабет, увидев портрет в газете, она писала  записки  в
блокноте, который носила  в  кармане,  шариковой  ручкой,  свисавшей  на
цепочке с шеи. Макса она научила