был  под  завязку  набит
людьми, все они пели, вопили, топали ногами, лупили в барабаны.  К  дворцу
шествовали племенные вожди, нагруженные шестифутовым королевским щитом  Те
Юинты и его же  королевским  копьем  -  Уинтер  мгновенно  узнал  обе  эти
регалии.
     - Уши! - пробормотал он. - Уши! Да откуда же мне знать? Этот долбаный
мамонт натянул себе на голову чулок.
     На этом с английским было покончено, далее наследный  принц  маори  и
думал на маори, и вел себя как маори.  Голый  и  царственно-величавый,  он
вышел из двери  навстречу  приближающейся  депутации,  тронул  каждого  из
вождей за грудь, в районе сердца, и пробормотал традиционное приветствие.
     Вожди водрузили щит себе на плечи, он позволил взгромоздить  себя  на
этот  шаткий  помост  и  встал  для   всеобщего   обозрения   -   высокий,
неустрашимый.
     Три раза его обнесли вокруг кампонга, и все время стоял такой  шум  и
грохот, что закладывало в ушах.  Затем  щит  опустили,  Р-ог  Юинта  гордо
выпрямился и замер в напряженном ожидании.
     Появился главный исполнитель обряда помазания, жрец - а скорее  шаман
- с чашей масла. Откуда-то из глубин всплыло  давно  позабытое,  и  Уинтер
осознал, что это - жир, вытопленный из  трупа  его  отчима.  Помазали  его
щедро - и макушку, и глаза, и щеки с монархической  символикой,  грудь,  и
ладони и пах.
     - Сим коронуется Король Семи  Боевых  Каноэ,  -  возгласил  шаман.  -
Король Гавайки, Апаи, Эвава и Маори. Р-ог Юинта, сын и ближайший наследник
нашего последнего, недавно усопшего короля.
     На голову Роуга возложили диадему Те Юинты, сплетенную из  серебряных
и угольно-черных прядей.
     - Он и никто другой, - снова возгласил шаман.
     Именно в этот момент  любой  член  племени  мог  оспорить  законность
коронации.
     Гробовая тишина.
     Приблизились вожди,  вложили  в  ладонь  Роуга,  на  манер  скипетра,
королевское боевое копье Те Юинты, и  тут  снова  начался  полный  бедлам.
Теперь оставалось совсем немного - в одиночку убить мамонта и тем доказать
свое королевское право главенствовать над племенем.


     Ганимедский мамонт  -  еще  один  пример  вселенской  эксцентричности
матери-природы (Деми Жеру предпочитает именовать ее "Космическая  Maratre"
[мачеха (фр.)]), которой помог в силу сил своих и возможностей и человек.
     Свинина  -  один  из  самых  любимых  продуктов  питания   обитателей
Солнечной системы (отвлекаясь от  всяких  тронутых  религиозных  сект).  А
свиньи -  народ  просто  восхитительный.  Они  умны,  активны  и  обладают
необыкновенной способностью к адаптации. Ни в коем случае не думайте,  что
свиньи  любят  возлежать  в  прострации  и  распространять   вокруг   себя
нестерпимую вонь;  этим  занимаются  только  те  несчастные  представители
гордого  свинячьего  племени,  которых  держат   в   грязных   стойлах   и
откармливают до умопомрачения отбросами и  помоями.  Это  прекрасно  знает
любой, наблюдавший чистую шуструю свиноматку, весело резвящуюся на лугу  в
окружении толпы столь же радостных поросят.  К  сожалению,  когда  свинина
ценится на килограммы, свинине этой самой приходится валяться  в  грязи  -
для поддержания избыточной массы - и она жирно хрюкает и постоянно воняет,
а именно в  таком  жалком  состоянии  и  наблюдает  свиней  большая  часть
человечества.
     Но под  куполом  нет  места  для  вони  животных  (с  человеческой-то
справиться  бы),  поэтому  животноводы  и  мясники   бросились   в   ножки
генетическим  чародеям   с   просьбой   сконструировать   такую   свинскую
разновидность, которая сумеет выжить не под куполом, а в наружных  стойлах
при почти анаэробных, убийственных для всего живого условиях Ганимеда.
     Пришедшие в полный восторг от столь неожиданной и заковыристой задачи
ученые выбрали для  своих  экспериментов  тамвортов,  одну  из  древнейших
свинячьих пород.  Тамворты  выносливы,  активны,  плодовиты  и  состоят  в
близком родстве со всеми уважаемым диким кабаном.  У  них  длинные  морды,
длинное тело, длинные ноги, крепкие плоские ребра и, к  сожалению,  далеко
не самый приятный характер.
     Генетики занялись обратной селекцией тамвортов, то  сеть  посредством
селективного скрещивания и последующего отбора вернули по возможности  эту
породу к ее первоначальным, диким корням; одновременно на основе природной
выносливости развивалась устойчивость к анаэробным условиям, иными словами
искоренялась  потребность  в   снабжении   кислородом.   Результатом   был
ганимедский  "астрохряк",  выращивавшийся  с  минимальными   затратами   и
продававшийся по всей Солнечной за весьма приличные деньги. Можно привести
характерные примеры рекламы:

                       ЖДЕШЬ ГОСТЕЙ? ТАК НЕ СКУПИСЬ!
                             АСТРОХРЯЧИНУ КУПИ!

     или

                            МАЛО ЖИРА, МАЛО САЛА,
                             И ХОЛЕСТЕРИНА МАЛО.
                         СВИНИНА ЖИЗНЬ ТВОЮ ПРОДЛИТ,
                             АСТРОХРЯЧИНУ КУПИ!

     Иногда кому-нибудь из этих  ценных  животных  удавалось  улизнуть  из
загона и скрыться. Свиноводы только пожимали плечами -  гоняться?  Овчинка
(свининка) не стоила выделки.
     Казалось, свободолюбивые парнокопытные обречены на верную гибель,  но
вот здесь-то и начались шуточки природы. Сотни миллионов лет назад  прилив
выбрасывал на берег первобытных рыб, обрекая  их,  вроде  бы,  на  гибель;
однако некоторые умудрились выжить. Совершенно так же умудрились выжить  и
некоторые  из  отдаленных  их  потомков,  беглых  астрохряков.  Они   рыли
скованную вечным холодом почву,  разыскивая  мхи  и  лишайники,  они  вели
голодную, опасную жизнь,  они  встречались  друг  с  другом,  спаривались,
производили потомство. По большей части они быстро подыхали, тем не  менее
самые выносливые сумели приспособиться к  суровым  условиям  и  постепенно
эволюционировали, в результате чего на Ганимеде появились  так  называемые
мамонты.
     Правду говоря, "мамонты" эти больше походили на  гигантских  кабанов,
чем на слонов. Высота их достигала двух метров - по сравнению  с  четырьмя
метрами у настоящих, древних Mammuthus. Уши у них вроде слоновых  -  чтобы
поглощать максимальное количество солнечного тепла. Они  покрыты  шерстью,
подобно шерстистому мамонту. Изогнутые кверху бивни -  главный  инструмент
для разрыхления почвы - чудовищно огромны.
     Тамворты, с которых все и пошло, были всеядными, такими же остались и
ганимедские мамонты; к тому же трудности с пропитанием привили им  вкус  к
людоедству. Темпераментом они крайне походят на настоящих кабанов -  злые,
вспыльчивые, агрессивные; инстинкт самосохранения у этих животных стоит на
самой низкой, опасной не только для них самих, но и  для  всех  окружающих
отметке.
     Вот  такого-то  пятисоткилограммового  психа  ежегодно  выслеживал  и
убивал каждый из королей маори.
     - Уж хоть бы я свинину любил, - мрачно подумал Уинтер.
     Одетый в скафандр и  шлем,  нагруженный  кислородными  баллонами,  он
держал в руке охотничье копье с длинным наконечником; с  пояса  синэргиста
свисал Потрошильный нож - чтобы вырезать сердце  поверженного  противника,
принести его в купол, а затем  съесть.  Ничего  не  поделаешь,  такая  вот
симпатическая магия.  Маори  желали,  чтобы  их  правитель  обладал  дикой
жестокостью мамонта, для чего, собственно, и  устраивалась  эта  ежегодная
королевская охота.
     - Смех да и только, - обреченно бурчал  Уинтер.  -  При  чем  тут  я,
изнеженный землянин?
     Но бурчал он на маори.
     Местность оказалась очень неровной,  похожей  на  лунную  -  каменные
осыпи, сланцы, сланцевые глины, выходы изверженных пород, черный  обсидиан
- стеклоподобное напоминание о бурном вулканическом  прошлом  Ганимеда,  в
узких расселинах - тошнотворно-белесые клочья анаболических грибов, одного
из немногих средств пропитания тех самых Мамонтов. (Дай  жизни  хоть  один
шанс из тысячи, она в него вцепится и не отпустит уже никогда.)
     Через час  после  выхода  из  купола  Уинтер  встретил  первые  следы
Мамонтов,  точнее  не  следы,  а  конические  кучки  помета.  Ест   мамонт
непрерывно и столь же непрерывно испражняется.
     Двинувшись осторожно по следу,  не  совсем  еще  утвержденный  король
маори обнаружил, что след этот сливается  с  другими  и  выводит  в  конце
концов к неглубокому кратеру, густо усеянному подобными кучками.
     - Мамонтовый кампонг, - хмыкнул он.
     Затем охотник взял верх над юмористом.
     - Вот здесь-то и есть ошибка Те Юинты. Они все делают эту ошибку, а в
результате нарываются на неприятности. Не нужно идти к мамонту и  пытаться
его перехитрить - пусть он идет к тебе и пытается  перехитрить  тебя.  Да,
именно так.
     Один взгляд на ослепительно-яркий диск садящегося солнца и гигантский
ломоть Юпитера, выпирающий над горизонтом сказал - до  начала  трехдневной
ночи остается всего  один  час.  Времени  вполне  достаточно,  раньше  эти
зверюги, ведущие почти ночной образ жизни, не выйдут.
     Уинтер вернулся немного назад, внимательно  осматривая  местность,  и
нашел наконец то, что надо - небольшой  кратер  с  примерно  десятифутовой
высоты  валом.  Метеорит,  наверное,  ударил.  Дно  кратера  состояло   из
покрытого сетью трещин сланца. Удовлетворенно кивнув,  хитроумный  охотник
подбежал к замеченному им ранее выходу обсидиана и начал осторожно,  чтобы
не проколоть скафандр, собирать длинные игольчатые осколки  этого  черного
стекла. Ударами металлических подошв удалось отколоть несколько еще  более
длинных стеклянных сталактитов.  Все  эти  режущие  предметы  он  рассовал
внутри кратера по трещинам, поближе  к  десятифутовому  валу.  Кровать  из
гвоздей обкидала факира.
     Уинтер выпрямился во весь рост и некоторое  время  стоял  неподвижно,
тяжело дыша, сглатывая слюну  и  стараясь  наполнить  сменный  пластиковый
мочеприемник скафандра, а потом нащупал сзади вентиль; через  секунду  его
карикатурно раздувшийся скафандр напоминал то ли воздушный  шарик,  то  ли
труп утопленника. Следующая операция требовала  определенного  проворства:
он  нагнулся,  просунул  руку  в  анальный  клапан  и  мгновенно   вытащил
мочеприемник. К тому времени, как Уинтер  закрыл  клапан  и  отрегулировал
давление в скафандре, моча уже замерзла.
     Он перелез  через  вал  кратера  и  снова  направился  к  мамонтовому
кампонгу, разбрасывая по пути отколотые Потрошильным ножом  кусочки  мочи.
Кампонг так и оставался пустынным, но солнце уже  село,  колючими  искрами
сверкали звезды, среди которых выделялась ушастая  электрическая  лампочка
Сатурна, отдельные его кольца невооруженный  взгляд  не  различал.  Уинтер
бросил на почву остатки мочи, растер ее металлическими подошвами и еще раз
прогулялся к маленькому кратеру. И стал ждать.
     Ждать приходилось стоя,  сесть  мешала  болезненно  отмороженная  при
извлечении мочи задница.
     Он ждал, почти уверенный  -  Хряки  не  оставят  без  внимания  такое
откровенное посягательство на свою территорию.
     Он проверил древко копья; фиберглассовое, оно обладало  прочностью  и
гибкостью прыжкового шеста.
     Он ждал.
     Он собрал небольшую кучку  камней  -  гладких,  которые  не  повредят
перчатки скафандра.
     И снова ждал.
     И ждал.
     И вот наконец появился астрохряк, молча и  мрачно  принюхивавшийся  к
этому невиданной наглости defi [вызов на дуэль (фр.)] -  чужой  моче.  Вид
животного, мягко говоря, впечатлял -  жесткая  обледенелая  шерсть  встала
дыбом, налитые кровью глаза  ворочаются,  выискивая  противника,  огромные
лопухи ушей нервно подрагивают, жутко блестят, отражая  неверный  звездный
свет, устрашающие бивни. Полтонны дикой злобы и ненависти.
     Уинтер взял из своей кучи камень, сильно швырнул его  и  промахнулся.
Только четвертый камень попал в мамонта и привлек наконец его  недовольное
внимание. Уинтер высоко  подпрыгнул,  помахал  рукой,  пробежал  несколько
шагов вперед, угрожающе потряс копьем, бросился назад и швырнул  еще  один
камень, который угодил свиномамонту прямо в пятачок.
     Окончательно  взъярившийся  зверь  задрал  хвост,  пригнул  голову  и
рванулся вперед; острые бивни грозили разорвать обидчика пополам, от  паха
до шеи, Уинтеру потребовалось  все  его  хладнокровие,  чтобы  замереть  и
внимательно  следить  за  этой  атакой,  подобно  матадору,   оценивающему
скорость быка. В самый последний момент он развернулся, пробежал три шага,
перепрыгнул - пользуясь древком копья, как шестом - вал кратера и  полосу,
утыканную осколками обсидиана, приземлился на колени и снова  развернулся.
Преследуя отступающего противника, мамонт  перебрался  через  вал  и  всей
своей тушей рухнул на "кровать факира".  Теперь  он  бился  в  агонии,  из
мягкого брюха, вспоротого  не  менее  чем  десятком  стеклянных  кинжалов,
обильно хлестала, здесь же замерзая, кровь.
     Уинтер поднялся на ноги, глазами поискал копье и вспомнил, что уронил
его за пределами кратера. Он содрогнулся, только сейчас осознав, насколько
сильно рисковал. Не упади этот поросеночек на колья... Ладно, обойдемся  и
без копья, заключительный удар совершенно излишен - мамонт и сам сдохнет с
минуты на минуту.
     Он стоял и смотрел на  предсмертные  судороги  животного  -  и  вдруг
поднял голову, краем глаза заметив осыпающиеся в  кратер  мелкие  камешки.
Через вал перебиралась безутешная вдова безвременно  усопшего  хряка.  Эта
двигалась немного помедленнее.
     Мамонтиха соскользнула по внутренней  стенке  кратера,  очень  удачно
(для себя) прокатилась по немногим  оставшимся  торчать  осколкам  стекла,
раздавив их при этом, и вскочила на ноги - еще одна полутонна ярости.
     Она  бросилась  на  известного  нью-йоркского   журналиста,   острыми
копытами попирая все еще  вздрагивающее  тело  предательски  умерщвленного
хряка.  В  широко  распахнутой  пасти  виднелись  огромные  корявые  зубы,
способные раздробить булыжник.
     Уинтер приплясывал на месте - то отступал на полшага, то подавался на
полшага вперед, пытаясь уловить момент последнего, смертельного броска. Он
высоко вскинул руки, а затем, когда страшные челюсти были уже почти рядом,
поймал тяжелые уши, рванул, сделал полусальто,  перелетел  через  огромное
свинячье рыло и уселся верхом, цепляясь за жесткую  густую  шерсть.  Такой
номер выполняют иногда на Крите при играх с быком.
     Затем последовало неизбежное вставание  на  дыбы,  вскидывание  зада,
броски из стороны в сторону; все это сопровождалось высокими  -  тяготение
на Ганимеде довольно слабое - прыжками. Крепко сжимая широкую спину ногами
и придерживаясь одной рукой, Уинтер обнажил Потрошильный нож. И  перерезал
отважной вдове глотку.
     Он явился в купол маори с двумя сердцами,  нанизанными  на  копье  Те
Юинты.


     Чествование победителя прошло в самой  радостной  обстановке.  Уинтер
оказался первым из королей, принесшим с охоты двойную добычу, и это  сочли
за благое предзнаменование. Дважды король Р-ог!
     Били барабаны, но не в привычных белому человеку однообразных  ритмах
две четверти, три четверти или четыре четверти -  традиционный  маорийский
стиль вообще не допускает постоянного ритма,  барабаны  ведут  рассказ  со
всеми его паузами и знаками препинания, примечаниями и объяснениями.
     Девушки и женщины танцевали, в их танцах тоже не было жесткой, раз  и
навсегда заданной структуры. Они разыгрывали древние маорийские  предания,
символическими жестами  рассказывали  о  победоносных  войнах,  сломленных
врагах, о героях,  совокупляющихся  со  своими  женами,  чтобы  произвести
могучих потомков, которые поведут маори к еще более славным победам.
     Пиршество поражало великолепием -  нежный  молодой  крокодил  (скорее
всего  похищенный  из  какого-нибудь  негритянского   купола),   анаконда,
десятифунтовые лягушки, импортное акулье мясо, конина и  -  конечно  же  -
шашлык из мамонта. Из Мамонтов. Какой смысл оставлять  две  огромные  туши
друзьям и родственникам покойных на съедание? Кроме того имелись  опиум  и
гашиш, приобретенные в турецком куполе.
     Великолепно выбрав момент, в самый разгар празднества,  когда  дальше
оно могло идти только на убыль, шаман препроводил Уинтера  к  тому  самому
возвышению, на котором его  короновали;  теперь  там  жарились  мамонтовые
сердца. Это была кульминация.
     Глубоко поклонившись, шаман отступил и присоединился к вождям, ровным
кольцом  обступившим  невысокую  земляную  насыпь.  Ни  один   мускул   не
шевельнулся на лице Уинтера, когда раскаленный вертел обжег ему  руки;  он
откусил огромный кусок первого сердца, разжевал - снова не поморщившись  -
шипящее от жара мясо  и  проглотил.  Дикие  крики  восторга!  Он  повторил
ритуал, проглотив кусок другого сердца, снова прозвучали вопли, но на этот
раз они резко оборвались.  Уинтер  недоуменно  посмотрел  на  толпу  своих
подданных, а затем - на вождей и шамана, в ужасе пятившихся от возвышения.
     - В чем дело? - громко вопросил он.
     Лицо шамана тряслось, он немо тыкал Роугу в ноги.
     Роуг посмотрел вниз. Возвышение кишело какими-то мелкими тварями, все
вылезающими и вылезающими из-под земли. У тварей не было отчетливой  формы
- серые, волосатые комки, они бестолково сновали под ногами, словно что-то
разыскивая.
     - Души Мамонтов! - Крик, прозвучавший из самой гущи  собравшихся  был
полон ужаса. - Это души Мамонтов! Души Мамонтов, убитых королями!
     Непонятное и неприятное происшествие потрясло Уинтера, но на лице его
это никак не отразилось. Разве может король бежать, поддаваться панике?
     Повторив (на этот раз  в  мертвой,  гнетущей  тишине)  церемониальное
сердцеедство, он положил вертел на  прежнее  место,  повернулся  и  гордо,
величественно покинул возвышение, даже  взглядом  не  удостоив  загадочных
существ, все также ползавших под ногами. По  словам  Йейла,  представление
было первоклассным, с чем  он  и  поздравил  Роуга  чуть  позднее,  уже  в
королевском дворце.
     - Спасибо, Джей. Господи, да у меня же прямо ноги подкосились.
     - Вот и у меня.
     - А ты веришь в жизнь после смерти? В духов? В привидения? Вообще  во
всю такую мистику?
     - Насчет животных - точно нет.
     - Я тоже не верю. Что же это  за  штуки  ползали  тогда  у  меня  под
ногами? Ведь не души же Мамонтов.
     - Сейчас узнаем, - пообещал Йейл. - Я поймал одну такую душу.
     - Что?
     - Подобрал ее, когда ты сходил с возвышения.
     - Ну и где же она?
     - Здесь.
     Йейл распахнул церемониальную мантию и встряхнул одну из ее  складок.
На пол  вывалился  маленький  комок,  покрытый  серой  шерстью;  мгновение
полежав неподвижно, он начал неуверенно ползать.
     - Похоже на шкуру мамонта, - пробормотал  Йейл.  Он  потрогал  комок,
осторожно его ощупал, а затем сдернул серый шерстистый  лоскуток,  обнажив
существо совсем иного, чем  прежде  вида.  -  Да  это  же  просто  детеныш
подковного краба, покрытый мамонтовой шкурой!
     - Не трогай, - осек его Уинтер. - Это  не  детеныш  краба,  а  вполне
взрослая панцирная стоножка Кринга, ее яд смертельно опасен.
     Йейл  отскочил  в  сторону,  Уинтер  встал,  сильным  ударом  каблука
раздавил ядовитую тварь и начал задумчиво расхаживать.
     - Такая вот, значит, картинка, - произнес он наконец.
     - Какая картинка, сынок?
     - Подумай сам, Джей. Эти крингоножки живут под землей. А  что  там  у
нас под кампонгом вообще и под насыпью в частности?
     - Силовая установка купола.
     - Значит оттуда они и явились.
     - Похоже на то.
     - Там вполне можно наловить этих тварей, обрядить  их  в  маскарадные
костюмы, а затем сунуть под насыпь, чтобы они вылезли прямо на меня.
     - Больно уж это сложно, сынок.
     - До коронации эти ребята пытались угробить своего наследного  принца
прямо и без затей. Желание послать меня на тот свет не пропало, но  теперь
я - его королевское величество, так что открыто действовать они не  могут.
Слишком дорого обой